Онлайн чтение книги Двойной портрет
38

С вокзала Лепестков поехал не домой, а в магазин «Грузия», где у знакомого продавца купил «Саперави». Для Баевой, которая предпочитала сладкие вина, он взял «Мускат». Она жила рядом с «Грузией»; он позвонил ей, она пришла утонувшая в шубе, похожая на игрушечного мохнатого зверя. Они купили балыку, ветчины, икры и много других вкусных закусок, на которые у него не хватило денег, так что Людмиле Васильевне пришлось на минутку вернуться домой.

– Свадьба? – спросила она, когда погрузившись в машину, заваленную пакетами, они поехали на Ордынку.

– Проводы, – ответил он серьезно.

– Далеко?

– В Антарктику.

Людмила Васильевна засмеялась. Но было что-то очень невеселое в том, как Лепестков, приехав с ней на Ордынку, принялся прибирать в комнате и накрывать на стол. Помедлив немного, она снова спросила:

– Что-нибудь случилось?

– Ровно ничего.

– Ой ли!

– Право же!

– И нельзя помочь?

Он слабо усмехнулся.

С Проваторовым невозможно было договориться по телефону, потому что после работы он возился со своими рыбами и оторвать его от этих рыб, важно дремлющих в огромных освещенных аквариумах, можно было только силой. Так Лепестков и сделал: приехал, надел на Проваторова шубу и: посадил в такси,

Кошкин, которому он позвонил от Проваторова, согласился сразу.

– У меня гостит племянница, – сказал он. – Я привезу ее с собой, хорошо?

Юра Челпанов пришел, когда садились за стол.

Так начался этот вечер – весело, но неопределенно. Никто не понимал, по какому поводу Лепестков позвал гостей и что должно было произойти в его боковушке.

Разговаривали ни о чем, смеялись, шутили. Но в шутках чувствовался оттенок ожидания. Ничего не ждала только племянница Кошкина, которая, кажется, не сомневалась в том, что московские ученые собрались в честь ее приезда. Племянница оказалась артисткой минского драматического театра. Она вертела лохматой рыжей головкой, много пила и кокетничала со всеми, даже с Людмилой Васильевной, которая покатывалась со смеху, едва та открывала рот. В большом, красивом, седом Проваторове артистка заподозрила драматический талант и сказала, что с такой внешностью он должен работать не в каком-то ВНИРО, а играть Ричарда Львиное Сердце. Эта артистка чуть не заставила Лепесткова отказаться от затеи, ради которой он позвал друзей. Но он не отказался.

Его книга была еще далеко не закончена, и он не решился бы устроить чтение так скоро, если бы не другое, важное решение, которое могло на неопределенно долгий срок изменить его жизнь.

– Вот только боюсь, не соскучилась бы… – Он забыл, как зовут племянницу Кошкина.

– Ерунда. Леночка как раз нуждается в некоторых научных представлениях, чтобы окончательно покорить любителей джаза, – возразил подвыпивший Иван Александрович. – В крайнем случае, она немного поспит. Дать тебе подушку, Леночка?

Артистка с гордостью отказалась, и Лепестков, отодвинув в сторону грязную посуду, положил рукопись на стол.

Он не сразу начал читать. Волнуясь, он долго устраивал над столом чертежную лампу, вытягивая и сгибая ее длинную шею. Его румяные длинно-круглые щеки слегка побледнели, вьющиеся некрасивые волосы как-то отдельно повисли над лбом, напоминая парик…

– Алексей Сергеевич, ведь можно не сомневаться в том, что вы принимаете участие в организации антарктической экспедиции? – спросил он, когда все разошлись, кроме Проваторова, не любившего рано уходить из гостей.

– Можно. И даже должно.

– Так вот. – Раскрасневшийся, в пиджаке, наброшенном на крепкие плечи, Лепестков, стоя на коленях, мешал угли в прогорающей печке. – Не нужен, ли вам биолог, кандидат наук, тридцати семи лет, рост – сто семьдесят два, вес – семьдесят четыре?

Проваторов задумчиво посмотрел на него.

– К пингвинам захотелось?

– Да. Засиделся.

– Кажется, научный состав уже укомплектован.

– А вспомогательный?

– Не поедете же вы хлебопеком?

– Нет. Но я, например, знаю штурманское дело.

– Мало у нас своих экспедиций?

– Много. Но мне охота туда.

– Ладно, поговорю, – нехотя сказал Проваторов. – А что случилось?

– Ровно ничего.

– Правда?

– Разумеется, правда.