Онлайн чтение книги Горькая сладость
Глава 1

В комнате стояли небольшой холодильник, наполненный бутылками с яблочным соком и прохладительными напитками, двухконфорочная плита, граммофон, несколько расположенных кругом потертых удобных кресел и грязная меловая доска зеленого цвета, надпись на которой гласила «ГРУППА ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ ПОДДЕРЖКИ 2:00-3:00».

Мэгги Стерн пришла на пять минут раньше и, повесив плащ, достала пакетик чая и налила в чашку горячую воду. Обмакивая пакетик, она легким шагом пересекла комнату.

Из окна она посмотрела вниз. Вода судоходного канала, вся в оспинах от первых августовских муссонов, казалась густой и маслянистой. Лишь памятью угадывались строения Сиэтла, пока Пьюджет Саунд был скрыт за серой пеленой дождя. Изъеденный ржавчиной танкер тащился по темному каналу, вдоль океанской дамбы с ее рельсами и навигационными антеннами, затемненными ливнем. На его выцветшей палубе неподвижно стояли моряки, укрытые от дождя с головы до бедер клеенчатыми плащами, забрызганными желтыми каплями.

Дождь. Так много дождя, а впереди еще целая дождливая зима.

Она вздохнула, размышляя об этом, и отвернулась от окна как раз в тот момент, когда прибыли еще два члена группы.

— Эй, Мэгги, — стоя в дверях, сказали они в унисон: тридцатишестилетняя Дайян, муж которой умер, когда они с тремя своими малышами собирали моллюсков на острове Уидбей, и тридцатидвухлетняя Нельда, чей муж-кровельщик свалился с крыши и больше уже не встал.

Не будь Дайян и Нельды, Мэгги не уверена, что смогла бы пережить этот год.

— Эй! — Она повернулась с улыбкой.

Проходя по комнате, Дайян поинтересовалась:

— Как прошло свидание?

Мэгги ухмыльнулась:

— И не спрашивай.

— Неужели так плохо, гм? Ну и как себя чувствуешь рядом с мужчиной, когда ты больше не замужем?

Это был вопрос, на который хотела бы ответить каждая из них.

— Я знаю, о чем ты, — вмешалась Нельда. — Я, в конце концов, решилась поиграть в бинго с Джорджем, прихожанином из нашей церкви. Я о нем рассказывала, если вы помните. Всю ночь напролет я переживала, что веду себя нечестно по отношению к Лу. Это играя-то в бинго, замечу вам!

Пока ей сочувствовали, появился худощавый лысеющий мужчина лет шестидесяти пяти. На нем были брюки с немодной складкой и поношенный свитер, мешковато висящий на его костлявом теле.

— Эй, Клифф.

Они расширили свой круг, чтобы впустить его.

Клифф кивнул. Он был новичком в группе. Его жена погибла, перебегая дорогу на красный свет во время своей первой прогулки после операции на сонной артерии, оставившей ее без периферического зрения.

— Как прошла неделя? — спросила его Мэгги.

— Ох... — вздохнул он и пожал плечами, но больше ничего не смог произнести.

Мэгги коснулась его спины.

— День на день не приходится. Время берет свое.

Ее собственной спины касались в этой комнате не один раз, поэтому она знала исцеляющую силу человеческого прикосновения.

— А как ты? — Нельда повернулась к Мэгги. — Твоя дочь уезжает в колледж на этой неделе, да?

— Ха, — ответила Мэгги с фальшивой веселостью, — не позднее чем через два дня.

— Ну, я прошла через это трижды. Если будет трудно, позвони мне. Мы могли бы сходить куда-нибудь и посмотреть на мужчин-стриптизеров или что-нибудь в этом духе.

Мэгги рассмеялась. Нельда не хочет смотреть на стриптизеров еще больше, чем она.

— Я теперь и не пойму, что надо делать с мужчиной, если он разденется.

Все рассмеялись. Над недостатком секса в их жизни проще было посмеяться, чем что-нибудь предпринять.

Вошел доктор Фельдстейн с кружкой дымящегося кофе в одной руке и подносом — в другой. Он беседовал с Клайер, шестнадцатилетняя дочь которой погибла в мотоциклетной аварии. Раскланиваясь, доктор Фельдстейн закрыл дверь и направился к своему любимому креслу, поставив кофе на соседний столик.

— Похоже, все здесь. Давайте начнем.

Прервав беседу, все стали рассаживаться — группа лечащихся людей, заботящихся друг о друге. Мэгги села на коричневый диван между Клиффом и Нельдой, Дайян — на толстую синюю диванную подушку на полу, а Клайер — в кресло справа от доктора Фельдстейна.

Мэгги заметила, что собрались не все. Взглянув вокруг, она спросила:

— Будем ждать Тэмми?

Тэмми — самая молодая среди них, всего лишь двадцати лет. Она была не замужем, беременна, покинута отцом ребенка и изо всех сил старалась преодолеть недавнюю потерю обоих родителей. Тэмми была всеобщей любимицей, как бы дочерью для каждого в группе.

Доктор Фельдстейн поставил поднос на пол и ответил:

— Тэмми сегодня не будет с нами.

Все смотрели на него, не сводя глаз, но вопроса не задал никто.

Доктор Фельдстейн поставил локти на деревянные подлокотники кресла, а пальцы сцепил на животе.

— Два дня назад Тэмми приняла слишком большую дозу снотворного и до сих пор находится в реанимации. Как раз об этом мы сегодня и поговорим.

Этот удар поразил их со страшной силой, повергнув в безмолвие.

Мэгги показалось, будто в животе у нее взорвалась маленькая бомба. Она изумленно смотрела на вытянутое умное лицо доктора, на его слегка крючковатый нос и полные губы клюквенного цвета в густой черной бороде. Его проницательные черные глаза с ровными темно-зелеными синяками под ними наблюдали за реакцией каждого из присутствующих.

Наконец Мэгги, нарушив молчание, спросила о том, что интересовало сейчас всех:

— Она будет жить?

— Мы еще не знаем. Положение опасное.

Снаружи, снизу, со стороны судоходного канала, послышался слабый рев сирены, подающей сигналы судам во время тумана. Группа сидела неподвижно. На глазах начали появляться слезы. Клайер вскочила, стремительно ринулась к окну и стукнула по раме кулаками.

— Проклятье! Зачем она это сделала?

— Ну почему же она не позвала кого-нибудь из нас? — спросила Мэгги. — Мы обязательно помогли бы ей.

Беспомощность. Им же удавалось справляться с ней раньше. Эта беспомощность раздражала. Каждый ощущал одно и то же, потому что неудача одного из них становилась неудачей всех. Они тратили время и слезы друг на друга, доверяли друг другу свои сокровенные обиды и опасения. Если вдуматься, они здесь каторжно работали, и получить совершенно обратный результат было равносильно предательству.

Клифф сидел неподвижно и часто моргал.

Дайян сопела, опустив голову, глядя на свои обнаженные колени.

Доктор Фельдстейн перегнулся через спинку своего кресла и достал с крышки граммофона коробку бумажных носовых платков, затем, выпрямившись, положил ее на столик в центре круга.

— Хорошо, давайте начнем с начала, — сказал он серьезно. — Если она решила, что не имеет смысла обращаться к кому-то из нас, значит, спасти ее не было возможности.

— Но она — это мы. — Мэгги развела руками. — Я имею в виду, что все мы здесь стремимся к одному и тому же, не так ли? И считаем, что делаем успехи.

— И если она сделала это, то никто из вас уже не сможет чувствовать себя в безопасности, верно? — спросил доктор Фельдстейн и сам ответил на свой вопрос: — Неправда! Это я хотел бы заронить в ваши души в первую очередь. Тэмми сделала выбор. Каждый из вас делает выбор ежедневно. Вполне естественно, что вы возмущены ее поступком, однако совершенно недопустимо представлять себя на ее месте.

Они долго беседовали об этом. Обсуждение было наполнено вспышками то гнева, то сострадания и становилось все более оживленным по мере продолжения. Они подавляли в себе гнев, пока тот не превратился в жалость, затем боролись с жалостью, пока та не перешла в сильное желание сделать все возможное, чтобы их собственная жизнь стала лучше. Когда они обсудили свои чувства, доктор Фельдстейн объявил:

— Сегодня мы сделаем одно упражнение, вы уже к нему готовы. Если кто-то из вас считает, что его это не касается, пусть подождет, не задавая вопросов. Я верю, что это поможет тому, кто невольно поддался ощущению беспомощности, которое все мы испытали из-за попытки Тэмми покончить с собой.

Он поднялся и поставил тяжелое деревянное кресло в центр комнаты.

— Сегодня мы собираемся попрощаться кое с чем или кое с кем, мешающим нам восстановиться. Есть некто, покинувший нас, умерший или сознательно ушедший, или же нечто, лишившее нас сил, в результате чего мы не способны бороться с трудностями. Это может быть некое место, куда мы не в состоянии пройти, или же давнишнее недовольство, которое мы давно носим в себе. Что бы это ни было, мы намерены положить это в кресло и вслух попрощаться. А затем нам нужно сообщить этой персоне или этому предмету, что мы намерены сейчас сделать, чтобы стать счастливее. Вы все поняли?

Возражений не последовало, и доктор Фельдстейн сказал:

— Я буду первым.

Он встал перед пустым креслом и обеими ладонями провел вниз по бороде. Сделал глубокий вдох, посмотрел на пол, затем на кресло.

— Я собираюсь раз и навсегда распрощаться со своими сигаретами. Я бросил курить больше двух лет назад, но до сих пор тянусь к нагрудному карману, поэтому я и кладу вас в это кресло и говорю с вами так долго, «Дорельс». Я намерен в будущем стать счастливее, отказавшись от чувства обиды из-за брошенного курения. Теперь всякий раз, как только я протяну руку к этому карману, то вместо безмолвного проклятия из-за того, что он оказался пустым, я собираюсь в душе поблагодарить себя за подарок, который сам себе сделал. — И помахал креслу: — Прощай, «Дорельс».

Он попятился назад и сел на свое место.

Слезы высохли. В глазах засветился неподдельный интерес.

— Клайер? — ласково позвал доктор Фельдстейн.

С минуту Клайер сидела неподвижно. Никто не проронил ни слова. Наконец она встала и повернулась лицом к креслу.

Она молчала, и доктор Фельдстейн спросил:

— Клайер, кто сидит в кресле?

— Моя дочь Джессика, — ответила она.

— И что ты хотела бы сказать Джессике?

Клайер вытерла о себя ладони и вздохнула. Все ждали. Наконец, она начала:

— Я очень скучаю по тебе, Джесс, но с этого момента я не намерена больше позволять этому чувству господствовать в моей жизни. Я потеряла много времени. И мне необходимо быть счастливой, чтобы твои папочка и сестренка могли быть счастливы тоже. Вот что я собираюсь сделать для начала — пойти домой, вынуть твою одежду из шкафа и раздарить ее. Я прощаюсь с тобой, Джесс.

Она направилась к своему креслу, но вдруг обернулась.

— О, и еще я собираюсь простить тебя за то, что ты не надела шлем в тот день, поскольку знаю, что это тоже мешает моему выздоровлению. — Она подняла руку. — Прощай, Джесс.

Мэгги, ощущая резь в глазах, сквозь мутную пелену слез наблюдала, как Клайер садится, а ее место занимает Дайян.

— В кресле мой муж Тим.

Дайян вытерла слезы бумажным носовым платком, открыла рот и вновь закрыла его, уронив голову на руку.

— Это так тяжело, — прошептала она.

— Может, тебе лучше подождать? — спросил доктор Фельдстейн.

Но Дайян опять с упорной решительностью вытерла слезы.

— Нет, я хочу это сделать.

Она пристально посмотрела на кресло и начала:

— Из-за тебя, Тим, из-за твоей смерти, я хожу как облитая мочой. Мы ведь вместе еще со школы. И я распланировала нашу жизнь на следующие пятьдесят лет. Тебе это известно? — Дайян вновь потерла глаза. — Ну, я просто хочу, чтобы ты знал, что больше я не ощущаю себя облитой мочой. Ты ведь, наверное, тоже строил планы на следующие полсотни лет. А сейчас я вот что собираюсь сделать... — Она широко раскрыла ладонь, почесала ее большим пальцем другой руки и подняла глаза... — Вот что я собираюсь сделать, чтобы улучшить свою жизнь, — в этот уик-энд взять детей и подняться с ними к нашей хижине на Уидбее. Я разрешала им туда ходить, а себе запрещала. Но теперь я намерена пойти туда, так как поняла, что наши дети не смогут быть счастливы, пока не станет лучше мне. Так что прощай, Тим. Бывай, парень.

Она поспешила к своему месту и села. Все вокруг вытирали слезы.

— Клифф? — пригласил доктор Фельдстейн.

— Я подожду, — прошептал Клифф, глядя на свои колени,

— Конечно. Нельда?

— Я давно попрощалась, — сказала Нельда, — я пропущу.

— Мэгги?

Мэгги медленно поднялась и подошла к креслу. В нем сидел Филлип со своими десятью фунтами лишнего веса, который ему никак не удавалось сбросить после тридцати; с зелеными, окаймленными коричневым глазами и рыжеватыми волосами, требующими стрижки (что они планировали сделать, когда это случилось). На Филлипе был хлопчатобумажный спортивный свитер с изображением морских хищников, который она до сих пор так и не выстирала и время от времени снимала с крючка в шкафу и нюхала. Мэгги ощущала ужас оттого, что должна отречься от своего горя. Она боялась, что когда оно уйдет, то взамен не будет ничего, и она превратится в безразличную оболочку, не способную вообще хоть что-нибудь чувствовать. Она положила руку на дубовую перекладину кресла и нерешительно вздохнула:

— Ну, Филлип, — начала она, — прошел год, так что пора. Я думаю, что немного похожа на Дайян. Я тоже чувствую себя так, будто меня облили мочой, из-за того, что ты упорно продолжал перелеты ради дурацких вещей, вроде пирушки с азартными играми. Ведь азартные игры — это единственное, что меня всегда возмущало. Нет, неправда. Еще меня возмущал тот факт, что ты умер как раз тогда, когда Кейти собиралась заканчивать школу и мы снова могли бы начать путешествовать и наслаждаться нашей свободой. Но я обещаю, что преодолею эти трудности и начну путешествовать без тебя. Скоро. К тому же я больше не буду воспринимать страховочные деньги как кровавые и смогу получать от них чуть больше удовольствия. И еще я собираюсь попробовать общаться с мамой. Полагаю, что скоро буду в ней очень нуждаться, поскольку Кейти уедет.

Она шагнула назад и подняла руку, растопырив пальцы.

— Ну, прощай, Филлип. Я любила тебя.

После того как Мэгги закончила, все долго сидели в молчании. Наконец доктор Фельдстейн спросил:

— Что вы чувствуете?

Прошло какое-то время, прежде чем они стали отвечать.

— Я утомлена, — произнесла Дайян.

— Получше, — призналась Клайер.

— Облегчение, — сказала Мэгги.

Доктор Фельдстейн дал им минуту, чтобы привыкнуть к своим чувствам, затем наклонился вперед и произнес низким резонирующим голосом:

— Теперь они в прошлом — все те чувства, которые вы носили в себе достаточно долго и которые удерживали вас от того, чтобы выправиться. Помните это. Без них вы счастливее и более восприимчивы к здравым мыслям.

Он откинулся на спинку кресла.

— Несмотря на все это, вам предстоит нелегкая неделя. Вы будете беспокоиться о Тэмми, а это беспокойство может привести вас в угнетенное состояние. Поэтому я собираюсь дать вам еще одну рекомендацию, предназначенную именно для таких случаев. Я хочу, чтобы вы обратились за помощью к старым друзьям, с которыми давно потеряли контакт, — позвоните им, напишите, постарайтесь с ними встретиться.

— Вы имеете в виду школьных друзей? — спросила Мэгги.

— Верно. Поговорите о былых временах, посмейтесь над забавными случаями, которые произошли с вами, когда вы были еще слишком молоды, чтобы обладать здравым смыслом. Это период жизни, когда большинство из нас пребывает в состоянии наибольшей беспечности. Все, что мы должны были делать, это ходить в школу, выполнять, возможно, какую-то сдельную работу и много-много веселиться. Возвращаясь в прошлое, мы часто можем оценить наше настоящее с точки зрения будущего. Попробуйте так сделать — и вы увидите, что будете чувствовать. — Он мельком взглянул на часы. — Мы поговорим об этом на нашем следующем занятии, хорошо?

Комната стала наполняться тихими звуками, свидетельствующими об окончании занятия. Люди потягивались, вставали с кресел и прятали промокшие бумажные носовые платки.

— Мы многое успели сегодня, — сказал доктор Фельдстейн, поднимаясь. — Я полагаю, мы поступили правильно.

Мэгги шла к лифту с Нельдой. Мэгги чувствовала к ней большую привязанность, чем к другим, поскольку их ситуации были похожи. Нельда много болтала, не думая о времени, но зато обладала золотым сердцем и неисчерпаемым чувством юмора.

— Ты общаешься со старыми друзьями? — спросила Нельда.

— Нет. А ты?

— Господи, девочка, мне шестьдесят два года. И я не уверена, что смогу найти хоть кого-то из своих старых друзей.

— Но ты попробуешь?

— Может быть. Я подумаю.

В вестибюле они задержались, чтобы накинуть плащи. Нельда потянулась к Мэгги для прощального объятия.

— Запомни, что я тебе скажу. Когда твоя дочь уедет, сразу же позвони мне.

— Хорошо. Обещаю.

На улице энергично барабанил дождь, вызывая миниатюрные взрывы в лужах. Мэгги раскрыла зонтик и направилась к своей машине. К тому времени, когда она добралась до нее, ноги уже промокли, с плаща текло и она совершенно продрогла. Мэгги включила двигатель и минуту сидела, сложив руки между коленями и наблюдая, как ее дыхание конденсируется на стеклах, прежде чем исчезнуть от воздействия стеклообогревателя.

Сегодняшнее занятие было слишком утомительным. Есть многое, о чем следует подумать. Тэмми. Прощание с Филлипом. Как она собирается выполнить свои обещания? Кейти уезжает, а у Мэгги даже не было случая поговорить с ней. И это заслоняло остальные проблемы, угрожая погубить те малые улучшения, которых она добилась в прошлом году.

И погода отнюдь не помогала. Господи, как же она устала от дождя.

Но пока еще Кейти живет дома, и у них в запасе есть минимум два совместных ужина. Не приготовить ли сегодня вечером спагетти с фрикадельками — любимое блюдо Кейти. А потом они могли бы развести огонь в камине и обсудить планы на День благодарения.

Мэгги включила «дворники» и поехала домой — через мост Монтлейк, дребезжащий под колесами, как сверло дантиста, затем на север, в направлении Редмонда. Когда машина начала подниматься к предгорьям, вентиляционная система стала подавать резкий смолистый запах сосен. Мэгги миновала въезд в загородный клуб «Медвежий Ручей», членом которого они с Филлипом были не один год и где после его смерти кое-кто из их женатых приятелей пытался заигрывать с ней. Тогда клуб потерял для Мэгги свою привлекательность.

На Лакин Лейн она затормозила перед домом, построенным в стиле ранчо из высушенного кедра и обожженного оранжевого кирпича. Дом, где живут люди со средним достатком. Располагался он на склоне лесистого холма. Вдоль дорожки, ведущей к фасаду, тянулись заботливо ухоженные ряды календулы, по обеим сторонам ступенек стояли на страже горшки с геранью. Мэгги нажала на кнопку, открыла дверцу гаража и с досадой обнаружила, что машина Кейти отсутствует.

На кухне тишина нарушалась лишь стуком дождя по водосточной трубе за окном да дверью гаража, громыхающей о стопор. На столе, около недоеденной английской булочки и ярко-розового морского моллюска, на блокноте в форме голубой лапы лежала торопливо написанная записка: «Ушла со Смитти сделать кое-какие покупки и достать еще немного пустых коробок. Ужин для меня не готовь. Люблю. К».

Сдерживая досаду, Мэгги сняла плащ и повесила его в шкаф в прихожей. Она побрела по коридору и остановилась в дверях комнаты Кейти. Везде лежала одежда — сложенная стопками, упакованная в коробки, брошенная поперек полупустых чемоданов. Два огромных, набитых ненужными вещами пластиковых мешка стояли между створками шкафа. Две кучи у кровати: одна — джинсов, другая — ярко окрашенных хлопчатобумажных свитеров ожидали стирки. Зеркало туалетного столика было наполовину скрыто стопкой журналов «Семнадцать» и корзиной для чистого белья, заполненной аккуратно сложенными полотенцами и новым, упакованным в пластиковые пакеты, бельем. По всему полу разбросано разделенное узкими проходами семнадцатилетнее богатство воспоминаний: кипа толстых, от старых школьных бумаг, папок со штампами на обложках; мягкая круглая шапочка и рукавица для двенадцатилетней руки; два корсажных букетика: один высохший и пожелтевший, другой, из чайных роз, все еще розовый; пыльный плакат с изображением Брюса Спрингетина; обувная коробка, набитая благодарственными письмами и поздравительными открытками по поводу окончания школы; еще одна — с флаконами духов; корзинка со спутанными нитками, пластмассовыми бусами и дешевыми сережками; чучела животных; футляр для валторны; розовато-лиловая корзинка с последней корреспонденцией из Северо-Западного университета.

Северо-Западный, ее и Филлипа альма-матер, лежит на полпути через Америку. Почему Кейти не захотела выбрать местный университет? Решила уехать от матери, которая весь прошлый год была весьма невеселым собеседником?

Ощущая, как слезы подкатывают к горлу, Мэгги отвернулась, приняв решение сделать это в течение дня, не теряя самообладания. В своей спальне, избегая смотреть на кровать королевских размеров, чтобы не вызвать воспоминаний, она подошла к стенному зеркальному шкафу, открыла дверцу, вытащила оттуда хлопчатобумажный свитер Филлипа с морскими хищниками и, вернувшись в комнату Кейти, сунула его в один из мешков с ненужными вещами.

В своей комнате она переоделась, натянув красно-белый свитер с надписью «Пепси», прошла в ванную комнату, взяла баночку с тональным кремом и стала замазывать фиолетовые тени под глазами.

Проделав половину работы, она почувствовала, что подступают слезы и руки опускаются. Она похожа на пугало, сорокалетнее пугало. Со времени смерти Филлипа она похудела с двенадцатого размера до восьмого и даже бюстгальтер теперь носила на номер меньше, а ее золотисто-каштановые волосы утратили свой блеск, потому что она перестала правильно питаться. Она не извергала проклятий, вынужденная готовить, работать, убирать в доме или хорошо одеваться. Она делала это, потому что знала — должна, и к тому же не хотела кончить так, как Тэмми.

Она остановилась у зеркала.

Я скучаю по нему, и мне чертовски хочется плакать.

Пожалев себя секунд пятнадцать, она швырнула банку с кремом в ящик, погасила свет и выскочила из ванной.

На кухне Мэгги смочила тряпочку и смахнула крошки от булочки Кейти. Но по пути к мусоросборнику она совершила ошибку, проглотив кусок холодной булки. Вкус корицы с изюмом и арахисового масла, так любимого и Кейти, и ее отцом, вызвал слишком сильную реакцию. Она больше не могла бороться. Вновь выступили слезы страха — горячие, жгучие.

Она с такой силой швырнула булку в раковину, что та, рикошетом отскочив в противоположную сторону, упала возле банки с мукой. Мэгги сжала край стойки и наклонилась вперед.

Проклинаю тебя, Филлип, зачем ты пошел на тот самолет? Тебе следовало быть сейчас здесь. Мы должны были пройти через это вместе!

Но Филлип ушел, а вскоре уйдет и Кейти. И что тогда? Одинокие ужины до конца жизни?

Спустя два дня Мэгги стояла возле машины Кейти, наблюдая, как ее дочь запихивает за сиденье последнюю дорожную сумку. Предрассветный воздух был прохладен, и легкая дымка образовала нимб вокруг ламп гаража. Машина у Кейти была новая, дорогая, с откидывающимся верхом. Куплена она была на небольшую часть страховой суммы, полученной после смерти Филлипа, утешительного приза для Кейти от авиалинии в связи с тем, что остаток жизни ей придется провести без отца.

— Туда, вот именно.

Кейти выпрямилась и опустила сиденье на место. Она повернулась к Мэгги — прелестная девушка с карими отцовскими глазами, раздвоенным подбородком Мэгги и подходящей для обложки научно-фантастического романа космической прической, к которой ее мать так и не смогла привыкнуть. Рассматривая эти волосы сейчас, в час расставания, Мэгги с ностальгической болью вспомнила, какие они были пушистые и как она расчесывала завитки на макушке.

Кейти нарушила унылое молчание:

— Спасибо, мам, за булки с арахисовым маслом. Я их съем где-нибудь в районе Спокана.

— Я еще положила туда немного яблок и пару банок вишневого сока. Ты уверена, что тебе хватит денег?

— У меня все есть, мама.

— Помни, что я сказала о превышении скорости на границе штатов.

— Не беспокойся, я воспользуюсь системой регулирования средней скорости.

— А если ты захочешь спать?

— Тогда поведет Смитти. Я знаю, мам.

— Я так рада, что она едет с тобой, что вы будете вместе.

— Я тоже.

— Ну ладно.

Реальность разлуки давила. Они стали очень близки за последний год после смерти Филлипа.

— Я лучше поеду, — сказала Кейти тихо. — Обещала Смитти, что буду возле ее дома ровно в пять тридцать.

— Да, лучше поезжай.

Их глаза, затуманенные слезами расставания, встретились, и тоска разверзла устрашающую пропасть между ними.

— О мама... — Кейти бросилась в объятия матери, крепко к ней прижалась, ее голубые джинсы потерялись в складках длинного стеганого халата Мэгги. — Я буду скучать по тебе.

—Я тоже буду скучать, милая.

В воздухе висел крепкий запах ноготков, капли влаги шлепались с крыши дома на цветочную клумбу. Прижавшись друг к другу, они горестно попрощались.

— Спасибо, что позволила мне уехать и за все, что ты купила.

Мэгги ответила легким кивком: у нее сдавило горло, и она не в силах была издать ни звука.

— Я не хочу оставлять тебя здесь одну.

— Я знаю.

Мэгги крепко держала дочь, ощущая, как слезы (свои ли? Кейти?) бежали теплыми струйками вниз по ее шее и как крепко прильнувшая Кейти покачивает ее из стороны в сторону.

— Я люблю тебя, мама.

— Я тоже тебя люблю.

— Я буду дома в День благодарения.

— Надеюсь. Будь внимательна и почаще звони.

— Хорошо. Обещаю.

Нехотя, бок о бок, опустив головы они подошли к машине.

— Знаешь, мне трудно поверить, что ты — та самая девочка, которая билась в истерике, когда я первый раз оставила ее в детскому саду, — сказала Мэгги, поглаживая руку Кейти.

Вымученно улыбнувшись, Кейти скользнула на водительское кресло.

—Я собираюсь стать этим чертовым детским психологом, потому что понимаю, что чувствуют в такие дни, как тот. — Она взглянула на мать. — И такие дни, как этот.

Они попрощались взглядом.

Кейти завела мотор, Мэгги захлопнула дверцу и оперлась на нее обеими руками. Фары бросили золотой конус света в густой туман заросшего двора. Через открытое окно Мэгги поцеловала дочь в губы.

— Сохрани свою доброту, — сказала Кейти.

Мэгги подала известный им обеим знак.

— Пока, — произнесла Кейти.

— Пока, — хотела ответить Мэгги, но лишь шевельнула губами.

Мотор печально замурлыкал, автомобиль съехал с обочины, развернулся, остановился и поехал, тихо шелестя покрышками по мокрому асфальту, оставляя на память лишь взмах руки юной девушки из открытого окна.

Стоя в тишине, Мэгги стиснула руки и, закинув голову, попыталась разглядеть проблески рассвета. Верхушки сосен все еще были неразличимы на фоне черного как смоль неба. Капли срывались на клумбу с ноготками. Она испытывала какое-то странное, бредовое ощущение, словно она, Мэгги Стерн, наблюдает за собой со стороны. Оставаться в стороне было нельзя. Она принялась бродить вокруг дома, тапочки намокли в сырой траве, подол халата мел сосновые иголки. Не обращая на это внимания, она двигалась мимо полос света, падавших из окон ванной, где Кейти в последний раз принимала душ, и из кухни, где она ела свой последний завтрак.

Я обязательно переживу этот день. Именно этот. А следующий будет легче. А следующий — еще легче.

За домом она привела в порядок кустики петуний, побитых дождем; убрала две сосновые шишки с настила из красного дерева; положила на место три упавших полена.

У северной стены лежала раздвижная алюминиевая лестница.

Ты должна убрать ее на место. Она валяется здесь с прошлого года, когда ты чистила канавы от сосновых иголок. Что сказал бы Филлип?

Но она пошла дальше, оставив лестницу на прежнем месте.

В гараже стояла ее машина, новый роскошный «линкольн таун кар», купленный на деньги, полученные по страховке после смерти Филлипа. Она прошла мимо него, между клумбами ноготков. На нижней ступеньке она села, съежившись и обхватив себя руками. Влага с мокрого бетона просачивалась сквозь халат.

Испуганная. Одинокая. Отчаявшаяся.

Думая о Тэмми и о том, что именно одиночество довело ее до крайности, Мэгги не знала, смогла бы сама поступить так же когда-нибудь.

В тот же день, после отъезда Кейти, она отправилась школу в Вудинвиле и бесцельно слонялась вокруг здания и по кабинетам. Школа казалась необитаемой, работала лишь канцелярия. Другие сотрудники должны были вернуться не раньше чем через полторы недели. Одна в чистых просторных комнатах, Мэгги смазала маслом швейные машинки, промыла раковины, которые использовались для летней школы, достала бланки и, напечатав несколько копий сообщений для первого дня, прикрепила одно на доску: «Конструирование осенней одежды из хлопчатобумажной ткани».

Нельзя сказать, что Мэгги ненавидела хлопчатобумажную ткань и конструирование одежды из нее. Но преподавать в следующем году тот же предмет, которым она занималась пятнадцать лет, казалось ей столь же бессмысленным, как и приготовление пищи для одной себя.

В полдень ее ждал дом, неизменно пустой, наполненный отрывочными воспоминаниями. Она позвонила в больницу, чтобы справиться о Тэмми и узнать, остается ли ее положение критическим.

Вечером она поджарила два ломтика французского хлеба и села ужинать за кухонную стойку под аккомпанемент вечерних теленовостей. В середине трапезы зазвонил телефон. Мэгги подскочила, ожидая услышать голос Кейти, сообщающий, что все хорошо, из мотеля где-нибудь недалеко от Бьютта или Монтаны. Вместо этого зазвучала магнитофонная запись веселого натренированного баритона вслед за механической паузой:

— Привет... У меня для вас важное сообщение от...

Мэгги бросила трубку и содрогнулась от гадливости, как если бы это сообщение было грязным; она разозлилась, что аппарат, который в прошлом часто был источником раздражения, и сейчас заставил ее нервничать, предчувствуя беду.

Оставшиеся пол-ломтика хлеба поплыли у нее перед глазами. Даже не подумав его выбросить, она забрела в кабинет и села в большое зеленое кожаное кресло Филлипа, крепко обхватив себя руками и вжавшись затылком в обшивку спинки, как часто сидел сам Филлип. Она бы надела его свитер с изображением морских хищников, но свитера больше не было. Тогда она набрала номер Нельды, послушала тринадцать гудков, затем попыталась дозвониться Дайян, но в конце концов сообразила, что та, видимо, отправилась с детьми на остров Уидбей. Она дозвонилась до Клайер, но ее дочь сказала, что мама ушла на свидание и вернется поздно.

Мэгги повесила трубку и села, пристально глядя на телефон и грызя ноготь на большом пальце.

Клифф? Она запрокинула голову. Бедняга Клифф не мог решить своих проблем и уж меньше всех способен был помочь решению чужих.

Она подумала о своей матери, но эта мысль вызвала у нее дрожь.

Только когда все другие возможности были исчерпаны, Мэгги вспомнила рекомендацию доктора Фельдстейна.

Позвоните старым друзьям, друзьям, с которыми давно не общались...

Но кому?

Ответ пришел сам собой: Бруки.

Имя вызвало настолько яркую вспышку памяти, будто все произошло только вчера. Она и Гленда Холбрук, обе контральто, стояли бок о бок в первом ряду в хоре Гибралтарской средней школы, безжалостно надоедая директору, мистеру Прюитту, тихим звуком неразрешенной ноты в финальной части хора, делая из чистого до-мажора неуместный джазовый септ-аккорд.

«Не у тебя ли добрые вести, Боже, не у тебя ли те добрые вести-и-и-и?»

Иногда Прюитт не обращал внимание на их творчество, но чаще он хмурил брови и грозил пальцем, требуя вернуть гармонии ее чистоту. Однажды он даже остановил весь хор и приказал:

— Холбрук и Пиерсон, выйдите в коридор и пойте там свои диссонирующие ноты сколько душе угодно. А когда будете готовы исполнять музыку такой, какой она написана, можете вернуться.

Гленда Холбрук и Мэгги Пиерсон вместе поступили в первый класс. Уже на второй день занятий их поставили в угол. В третьем классе они получили по выговору от директора школы за то, что у Тимоти Остайера был выбит передний зуб, когда во время шуточной потасовки вместо желудя бросили камень, хотя ни одна из девочек не сказала, кто это сделал. В пятом классе они были застигнуты мисс Хартмен, когда во время большой перемены рассматривали чашечки бюстгальтера «дикси». Мисс Хартмен, плоскогрудая старая дева с недовольным лицом и косящим глазом, открыла дверь в туалет в тот самый момент, когда Гленда говорила:

— Если бы у нас были такие сиськи, мы, наверное, могли бы стать кинозвездами.

В шестом классе девочки вместе с Лайзой Идельбах были единственными, кто удостоился похвалы за исполнение трехголосой гармонии «Три белых голубя улетают к морю» во время ежемесячного состязания любителей спорта. В предпоследнем классе они вместе посещали занятия по изучению Библии и написали в своих учебниках «Курс Библии» удачные, но неуважительные по отношению к этой теме ответы. На полях своих книг они нарисовали важные части мужского тела, а как эти части в действительности выглядят, они знали уже давно.

В выпускном классе девочки были капитанами команд болельщиков. Они лечили болевшие после первой тренировки сезона мышцы, делали голубые с золотом помпоны, катались на быстрых машинах и ходили на танцы в школьный гимнастический зал. Они менялись одеждой, делились тысячей секретов и так часто ночевали друг у друга дома, что стали держать дополнительную зубную щетку в аптечке.

Бруки и Мэгги — друзья навеки, думали они тогда.

Но Мэгги стала студенткой Северо-Западного университета в Чикаго, вышла замуж за аэронавигационного инженера и переехала в Сиэтл, в то время как Гленда посещала курсы по подготовке косметичек в Грин-Бее, вышла замуж в Дор-Каунти в Висконсине за садовода, уехала к нему на ферму, родила шестерых — или семерых? — детей и никогда больше не посещала парикмахерскую.

Как же давно они потеряли друг друга?

Какое-то время девочки регулярно переписывались. Постепенно письма стали приходить реже, потом сократились до ежегодных рождественских открыток, пока и те, в конце концов, вовсе не сошли на нет. Мэгги пропустила встречу, посвященную двадцатилетию их дружбы, а при ее редких визитах домой к родителям ей как-то никогда не удавалось пересечься с Бруки.

Позвонить Бруки? И что сказать? Что у них теперь общего?

Без особой заинтересованности Мэгги подалась вперед в зеленом кресле Филлипа и выбрала на металлическом телефонном алфавитном указателе «X». Крышка, откинувшись, хлопнула, и появилась запись, сделанная механическим графитовым карандашом аккуратным почерком Филлипа. И действительно, все находилось именно здесь, под ее девичьей фамилией: Холбрук Гленда (миссис Юджин Кершнер), P.P.И., Рыбачья бухта, 54212.

Повинуясь порыву, Мэгги сняла трубку и набрала номер.

После третьего звонка молодой рокочущий мужской голос ответил:

— Алло!

— Гленда дома?

— Ма! Тебя!

В трубке грохнуло так, будто ее уронили на деревянную поверхность. После короткой паузы ее подняли:

— Алло?

— Гленда Кершнер?

— Да.

Мэгги уже улыбалась.

— Бруки, это ты?

— Кто...

Мэгги почувствовала, как Бруки удивилась.

— Мэгги, ты? Где ты? В Дор? Можешь приехать?

— Мне бы хотелось, но я в Сиэтле.

— О, безобразие! Подожди минутку. — Она закричала кому-то: — Тодд, выключи эту чертову штуку или перенеси ее в другую комнату, а то я не слышу. Извини, Мэгги. Тодд со своими друзьями делает здесь воздушную кукурузу, ты же представляешь, как могут шуметь мальчишки. Ну, что у тебя?

— Все нормально.

— Неужели это действительно ты? Мы слышали о гибели твоего мужа в авиакатастрофе. «Адвокат» напечатал статью. Я собиралась отправить тебе открытку с соболезнованием, даже купила нужную, но у меня как-то не нашлось времени зайти на почту. Тогда созревала вишня. Ты же знаешь, какая суматоха в здешних местах в сезон сбора. Мэгги, прости меня! Я вспоминала о тебе тысячу раз.

— Спасибо, Бруки.

— Ну, как поживаешь?

— День на день не приходится.

— Сегодня плохой день? — спросила Бруки.

— Из разряда плохих, да. Я потерпела поражение, но... О, Бруки! — Мэгги уперлась локтями в стол и закрыла глаза. — Ужасный день. Кейти только что уехала в Чикаго, в Северо-Западный университет, женщина из моей группы психологической поддержки пыталась покончить с собой на прошлой неделе, а я сижу в пустом доме и задаю себе вопрос, какие еще муки выпадут на мою долю.

— О, Мэгги...

Зашмыгав носом, Мэгги продолжала:

— Мой психиатр сказал, что иногда помогает разговор со старыми друзьями... Если посмеяться над давними временами... Поэтому я и плачусь тебе в жилетку, как какой-нибудь студент-второкурсник со своими мальчишескими бедами.

— О, Мэгги, убить меня мало, что я не позвонила тебе первой. Когда так много детей, временами забываешь, что за пределами кухни и ванной существует мир, Прости, что я не позвонила тебе, Этому нет оправданий. Мэгги, ты слушаешь? — с тревогой спросила Бруки,

— Да. — Мэгги справилась с собой.

— О, Мэгги... Боже, я хотела бы оказаться рядом.

— И я тоже. Иногда я готова отдать все, что угодно, лишь бы посидеть с тобой и просто повыть так, чтобы кишки вылезли наружу.

— Мэгги, золотко, не плачь!

— Прости. Кажется, только этим я и занимаюсь последний год. Мне так дьявольски тяжело.

— Я представляю, милая. Я хотела бы оказаться рядом... Ты продолжай, расскажи мне все. У меня найдется столько времени, сколько нужно.

Мэгги вытерла глаза рукой и сделала успокаивающий вдох.

— На этой неделе мы в нашей группе должны были проделать такое упражнение — поместили объект в кресло и попрощались с ним. Я посадила в кресло Филлипа и сказала ему «прощай». Мне кажется, это действительно сработало, поскольку он в конце концов ушел и больше не возвращается.

До чего же легко беседовать с Бруки! Словно и не было многих лет разлуки. Мэгги рассказала ей все: как счастлива она была с Филлипом; как она пыталась убедить его прекратить эти увеселительные поездки; как он обещал ей поехать вместе во Флориду во время пасхальных каникул; о шоке, который она испытала, когда услышала, что его самолет разбился с пятьюдесятью пассажирами на борту; о муках ожидания, когда сообщат имена погибших; о страшном ощущении иллюзорности присутствия на заупокойной службе без тела, в то время как телевизионные камеры крупным планом показывали их с Кейти лица. И о том, что случилось позже.

— Много странного происходит, когда становишься вдовой. Твои лучшие друзья ведут себя так, будто ты прокаженная. Ты непарное число в компании за столом, понимаешь? Пятый в бридже. Без своего места со стаканчиком спиртного. Мы с Филлипом были членами загородного клуба, но даже там обстановка изменилась. Наши друзья — ну, я думала до его смерти, что они были нашими друзьями... Двое из них сделали мне гнусные предложения в то время, когда их собственные жены находились в двадцати футах. После этого я отказалась от гольфа. Прошлой весной я в конце концов позволила коллеге по кафедре уговорить меня пойти на свидание с незнакомым мне человеком.

— Ну и как это было?

— Ужасно.

— Так же, как с Фрэнки Питерсоном?

— Фрэнки Питерсоном?

— Ты что, не помнишь Фрэнки? Палец в каждой дыре?

Мэгги неожиданно рассмеялась. Она хохотала так, что обессилела и ей пришлось откинуться на спинку кресла, прижав трубку к уху плечом.

— Боже мой, я забыла о Фрэнки Питерсоне.

Как могла девочка из Гибралтарской школы забыть Фрэнка-С-Приветом? Он растянул больше эластичных чулок, чем все упаковочные машины Грин-Бея.

Они посмеялись еще немного, а когда успокоились, Бруки серьезно произнесла:

— А теперь расскажи мне о парне, с которым тебя пытались свести. Он тебя раздражал, да?

— Вот именно. Мы встретились в час дня. На ступеньках моего крыльца. Господи! Это было отвратительно. Я оказалась в дурацком положении, я отбивалась, понимаешь? Это было унизительно и... Ну, честно говоря, Бруки, я разозлилась!

— И что же ты сделала? Отпихнула его?

— Я захлопнула дверь у него перед носом, вошла в дом и приготовила себе фрикадельки.

— Ф-фрикадельки? — Бруки так захохотала, что не могла сразу произнести это слово.

Впервые Мэгги увидела комизм в ситуации, которая до того момента казалась ей чрезвычайно оскорбительной. Она засмеялась вместе с Бруки, сотрясаясь так, что у нее перехватило дыхание.

— Боже мой, как здорово говорить с тобой, Бруки! Я не смеялась уже много месяцев.

— Ну, значит, я гожусь еще на что-нибудь, кроме размножения.

Когда утих очередной взрыв смеха, Мэгги опять стала серьезной.

— Это настоящий переворот. — Устраиваясь поудобнее, она начала раскачиваться в кресле, играя телефонным шнуром. — Ты нуждаешься как раз не в сексе, а в привязанности. И вот ты идешь на свидание, а когда он пытается поцеловать тебя, ты становишься холодной и начинаешь строить из себя дурочку. Я испытала это еще раз на прошлой неделе.

— Свидание с другим незнакомцем?

— Ну не то чтобы незнакомцем. Этот человек работает в нашем супермаркете, семь лет назад он потерял жену. Все эти годы я считала его случайным знакомым, хотя мне было приятно сознавать, что я ему нравлюсь. Короче, моя группа уговорила меня пригласить его, что я в конце концов и сделала. Если бы ты знала, как все было нелепо! Раньше я ходила на свидания с теми, кто об этом просил. Теперь ситуация изменилась. В общем, я его пригласила, и он попытался меня поцеловать, а я... я просто превратилась в ледышку.

— Ну, не спеши, Мэг. Говорят, нужно время, а у тебя было лишь два свидания.

— Да... конечно... — Мэгги вздохнула, уперлась пальцем в висок и призналась: — Мужчина возбуждается, понимаешь? И это затмевает его рассудок.

— Слушай, ну ты и сексуальная девчонка, судя по тому, в чем призналась. Хотя я и не умерла от шока. Тебе лучше?

— Намного.

— Отлично!

— Доктор Фельдстейн был прав. Он сказал, что беседа со старыми друзьями очень полезна, она возвращает нас в то время, когда было немного причин для волнений. Поэтому я и позвонила, а ты не подвела меня.

— Я очень рада, что ты сделала это. А кому-нибудь еще ты звонила? Фиш? Лайзе? Тэйни? Они бы выслушали тебя, я знаю.

— Я очень давно ни с кем из них не разговаривала.

— А ведь мы были школьным наказанием, все пятеро. Я уверена, они хотели бы тебе помочь, только не знают как. Я дам тебе их телефоны.

—Ты хочешь сказать, что у тебя они есть? Все?

— Я уже дважды занималась приглашениями на встречу выпускников. Меня выбрали, потому что я все еще живу в этих местах и у меня полдюжины собственных детей, чтобы помочь мне надписывать конверты. Фиш живет в Висконсине, в Брюсселе; Лайза — в Атланте; а Тэйни — в Грин-Бее. Слушай, подожди минутку, я дам тебе их телефоны.

Пока Бруки искала, Мэгги вспоминала лица своих подруг: Лайза, королева вечера выпускников, похожая на Грейс Келли; Кэролин Фишер, или просто Фиш, со вздернутым носом, который она всегда ненавидела и поперек которого расписалась в ежегоднике каждого; Тэйни, рыжеволосая и веснушчатая.

— Мэгги, ты где?

— Я здесь.

— У тебя есть карандаш?

— Да.

— Вперед. — Она продиктовала все номера, добавив: — У меня есть и другие. Как насчет телефона Дейва Кристиансона?

— Дейв Кристиансон?

— Черт, кто сказал, что ты не можешь позвонить ребятам? Все мы друзья, разве нет? Он женился на девушке из Грин-Бея и, кажется, управляет фабрикой по выпуску каких-то мячей.

Мэгги записала телефон Дейва, затем номера Кении Хедланд (которая вышла замуж за Синция Троя и теперь живет, в Кентукки, Боулин Грин), Барри Брекхольдта (из сельского района штата Нью-Йорк, женатого, с двумя детьми) и Марка Мобриджа. Марк, пояснила Бруки, гомосексуалист, живет в Миннеаполисе, женат на мужчине по имени Грег.

— Ты не врешь? — спросила Мэгги, широко раскрыв глаза от удивления.

— Нет, не вру! Я посылала им поздравительную открытку на свадьбу. Что за черт! У меня с Марком связано много смешных воспоминаний.

— Ты и впрямь не шутила, когда сказала, что будешь в курсе всех насущных дел.

— Слушай, у меня есть для тебя некто поинтересней — Эрик Сиверсон.

Мэгги выпрямилась в кресле. Улыбка исчезла с ее лица.

— Эрик?

— Да, КЛ 5-3500, код тот же, что и у меня.

Подумав несколько секунд, Мэгги заявила:

— Я не могу звонить Эрику Сиверсону.

— Почему же?

— Ну... потому.

Потому что давным-давно, когда они были выпускниками средней школы, Мэгги Пиерсон и Эрик Сиверсон любили друг друга. Молодые, ищущие, влюбленные впервые, они боялись возможных осложнений и все же были счастливы.

— Он живет здесь, в Рыбачьей бухте. Совершает чартерные поездки в Гиллз-Рок, как и его отец.

— Бруки, я же сказала, что не могу звонить Эрику.

— Почему же? Потому что ты когда-то прошла с ним все?

У Мэгги отвисла челюсть.

— Бруки-и-и!

Бруки засмеялась:

— Мы тогда не все рассказывали друг другу, не так ли? Не забывай, что я тоже была на лодке его отца на следующий день после школьного бала. Ну, что еще вы могли делать вдвоем внизу, в той кабине так долго? Но какое это имеет значение сейчас? Эрик по-прежнему в этих краях, и он такой же симпатичный. Я думаю, он будет рад тебя услышать.

— Но ведь он женат?

— Да. У него шикарная жена, настоящая красавица, и, насколько мне известно, они очень счастливы.

— Ну, вот. Пусть так и будет.

— Мэгги, ради бога, повзрослей. Мы теперь взрослые.

Мэгги, словно со стороны услышала слова, слетевшие с ее губ:

— А что я ему скажу? Привет, Эрик, как ты?

Мэгги представила Бруки, которая, щелкая пальцами описывает в воздухе круги руками.

— Черт возьми, откуда мне знать, что ты ему скажешь! Я просто дала тебе его номер. Я даже не предполагала, что это такое пикантное дельце.

— Это не так.

— Тогда не звони ему.

— Я... Слушай... спасибо, Бруки. Огромное спасибо, от всего сердца. Ты — именно то, что доктор прописал.

— Выкинь это из головы. Не надо благодарить друга за такое. Ты ведь идешь на поправку? Так что не сторонись больше любовника или кого там еще, ладно?

— Я чувствую себя на все сто.

— Ты уверена?

— Да.

— Отлично, тогда я пойду. Надо укладывать детей. Звони мне в любое время, хорошо?

— Хорошо, и ты тоже.

— Ладно. До встречи, Мэг.

— Пока, Бруки.

Положив трубку, Мэгги расслабилась и долго сидела, улыбаясь. В голове у нее прокручивался киномонтаж из приятных воспоминаний о ней самой и девочках — Фиш, Тэйни, Лайзе и Бруки. Особенно Бруки. Она была не самой красивой, но все ее любили за необычайное чувство юмора и за то, что она относилась ко всем по-честному, никогда не позволяя себе обсуждать кого-то за спиной или злословить. Как замечательно, что Бруки не изменилась, что она все еще в Дор-Каунти, эта живая связь с прошлым, хранительница дружбы.

Мэгги подкатила кресло ближе к столу и взглянула на номера телефонов, ярко освещенные светом настольной лампы. Фиш. Лайзы. Тэйни. Дейва Кристиансона. Кении Хедланда.

Эрика Сиверсона.

Нет, я не смогу.

Она откинулась на спинку кресла, задумалась. Наконец поднялась и, порывшись на книжных полках, выбрала тоненькую книжечку в кожаном кремового цвета переплете с тиснением под золото, давно уже потускневшим.

Гибралтар, 1965.

Она раскрыла обложку и увидела заключенную в скобки пометку, написанную ее собственным квадратным почерком, «сохранить для Бруки», и каракули подруги.

Дочитав до конца монолог Бруки, Мэгги заметила, мечтательно улыбается. Она не помнила, как они клали какую-то зеленую слизь в термос мистера Прюитта и чье имя было написано на плакате с голой женщиной. И кто такая крошка Морри? Так много стерлось из памяти.

Она рассматривала школьные фотографии Бруки, Тэйни, Лайзы, Фиш, свою собственную, со сморщенным от досады носом, — все они еще такие наивные. Однако на самом деле она открыла книгу лишь для того чтобы посмотреть на фотографию Эрика Сиверсона.

И вот он, необычайно привлекательный в свои семнадцать — высокий, светловолосый. Хотя фотография была черно-белой, Мэгги мысленно представила цвет там, где его не было: поразительная голубизна глаз, настоящий голубой, как поле цикория в Дор-Каунти в августе; белокурые волосы, выцветшие, как сухие початки кукурузы; кожа цвета тикового дерева, обожженная в летнюю пору, когда он помогал своему отцу на рыбачьей лодке.

Эрик Сиверсон, моя первая любовь.

Она нашла его почерк на листе в конце книги.

Фелисити и Аарон — имена, которые они выбрали для своих будущих детей. Небеса, она совсем забыла! И то свидание весной, когда они договорились обсудить свою женитьбу. И эти ласковые слова — «моя девочка».

При воспоминании о нем Мэгги охватила тоска. Оглядываясь сквозь призму зрелости назад, на те легкомысленные дни, Мэгги поняла, что Бруки права. Он счастливо женат на очень красивой женщине, и мы теперь совершенно взрослые люди. Может ли звонок от девушки из его прошлого двадцатилетней давности повредить его браку? Это будет дружеский привет и все.

Следуя указаниям доктора Фельдстейна, Мэгги сняла трубку и набрала номер.