Онлайн чтение книги Горькая сладость
Глава 17

В эту ночь он почти не спал. Лежа рядом с Нэнси, он думал о Мэгги. Ее образ неотступно преследовал его: вот она, откинув голову, поет в деревянной кадке; вот смеется, подавая невероятных размеров торт; стоит на коленях перед засыхающими цветами на деревенском кладбище; и строгое лицо Мэгги, когда она сообщила потрясшую мир новость и серьезно предупредила, что Нэнси разлучит их, и ребенок родится без отца.

Да, тут она была права. Он старался лежать на своей половине кровати, подальше от Нэнси. Закинув руки за голову, он позаботился, чтобы ненароком не коснуться ее волос. Он думал о предстоящем утре. Он, конечно, все расскажет Мэгги, но не отяготит свое предательство близостью с женщиной, лежащей рядом.

Он закрыл глаза, представляя себе, какую боль нанесет Мэгги, и уже сама эта мысль казалась ему пыткой. Глаз начал подергиваться. Он в ответе перед обеими женщинами, признает свою вину во всем, в чем они его обвиняют, и даже больше. Эрик вынесет гнев Нэнси, когда она узнает всю правду, но вот как насчет разбитого сердца Мэгги?

О, Мэгги, что я натворил! А я так мечтал о твоем счастье. Меньше всего на свете я хотел навлечь на тебя страдания.

Ночь была заполнена невыносимой мукой. Какое-то маленькое существо, возможно, мышка, пробежало по крыше, оставив за собой звуковую дорожку, как от желудя, катящегося по черепице. Вдали, наверное, подросток на мотоцикле с испорченным глушителем с грохотом прокатился по спящему проспекту. А в изголовье кровати минутная стрелка на часах сдвинулась с тихим «фп».

Малыш Нэнси стал на минуту старше. Малыш Мэгги стал на минуту старше. Он думал о нерожденных детях. О законном ребенке, Об ублюдке. Какое грубое слово, когда оно употребляется по отношению к твоему ребенку. На кого они станут похожи? На отца? На мать? Будут ли они хорошенькими? (Рожденные от Мэгги и Нэнси — наверняка.) Здоровыми или слабенькими? Спокойными или требовательными? Интересно, кого бы хотела Мэгги? Захочет ли она, чтобы ребенок знал, кто его отец? Или, наоборот, постарается скрыть отцовское имя? Если ребенок будет его знать, то он узнает и своего сводного брата или сестру. Они могут встретиться на улице, на пляже, в школе и даже в детском саду. И однажды какой-нибудь малыш спросит моего, как получилось, что твой папа живет с другой семьей? В каком возрасте дети начинают осознавать, что они рождены незаконно?

Он попытался представить себе, как берет обоих своих детей на «Мэри Диар», дает им в руки удочки и рассказывает о водах, о созвездиях, и о том, как определять по приборам глубину. Он посадит их на колени, каждого — на свое, ибо они будут еще маленькие, и придержит за животики, пока их любознательные ручонки жадно хватаются за рулевое колесо. Он повернет их к монитору и объяснит:

— Голубое — это вода. Красная линия — это дно озера. А вот это белое над нею — стая селедки. А эта длинная светлая линия — это твой лосось.

Но идея эта казалась неправдоподобной и даже смехотворной: невозможно, чтобы матери двух его детей согласились так нарушить общепринятые нормы, несмотря на нашу хваленую эру просвещения. И как глупы и эгоистичны его мечты об этом!

Ну что ж, завтра он все узнает. Завтра он увидит Мэгги и будет страдать вместе с ней.

Утро воскресного дня оказалось не по сезону холодным. Подгоняемые быстрым ветром, по небу скользили перистые облака. Когда Эрик собирался выйти из дома, Нэнси уже работала у себя в кабинете. Он остановился у дверей, натягивая ветровку тяжелыми от недосыпа руками.

— Увидимся вечером, — сказал он первые слова за это утро.

Предыдущей ночью он заснул лишь около четырех часов, а проснувшись, обнаружил Нэнси в гостиной полностью одетой. Она выглядела очень по-деловому в своих огромных очках, в льняном костюме на кнопках и ремне, похожем на скорлупу кокосового ореха. В ушах болталось фунта два колец, а около локтя примостился целый контейнер йогуртов. Ее волосы выбивались из-за ушей подобно оборкам нижней юбки. При его появлении Нэнси села и подняла очки на лоб.

— Когда вернешься? — спросила она, набрав полную ложку йогурта.

— Если такая погода продержится весь день, то рано, может даже днем.

— Замечательно! — Она широко взмахнула запястьем, и ложка блеснула у нее в руке. — Я приготовлю нам что-нибудь, полное кальция и витаминов. — И Нэнси похлопала себя по животу. — Сейчас нужно быть очень аккуратной в выборе еды, — улыбнулась она. — Удачного дня, милый.

Его раздражало ее панибратство, и все в нем восставало при упоминании о ее беременности.

— Тебе тоже, — буркнул он и направился к грузовичку.

Погода вполне соответствовала его настроению. На полпути до Гиллз-Рок начался дождь, капли хлестали по ветровому стеклу и трещали, как разорванная пластиковая обертка. Раскаты грома гремели, казалось, со всех сторон. Еще не доехав до материнского дома, он знал, что утренняя рыбалка будет отменена. Но он все равно поехал и отметился у Майка и матери, выпив с ними чашку кофе, но отказался от сосиски: он был слишком озабочен, чтобы думать о еде. Какое-то время он издали изучал кухонный телефонный аппарат и подвешенную рядом на шнурке телефонную книгу с сиэтловским номером Мэгги на обложке, который записал, когда она впервые позвонила ему.

Мать повторила вопрос и возмутилась:

— Малыш, тебе что, уши заложило?! Я тебя спрашиваю, может, ты хочешь омлет или бутерброд с мясом?

— Нет, спасибо, мама, я не голоден.

— Но и не в самой лучшей форме, не так ли?

— Прости... Но послушай, если я тебе не нужен, то мне надо вернуться в Рыбачью бухту.

— Валяй. Похоже, что этот дождь зарядил надолго.

Он никому из них не объяснил, почему решил вернуться к Нэнси. И хотя Майк, спокойно опершись на раковину для мойки посуды и попивая кофе, вопросительно смотрел на него, Эрик все же решил не откровенничать с ним. Помимо всего прочего, мать еще ничего не знала о беременности Мэгги, а он пока не решался сообщить ей об этом. Может быть, он никогда ей об этом и не скажет. Он и здесь виноват: бессмысленно скрывать правду от матери, которая всегда обо всем узнавала как бы невидимой антенной, которая предупреждала об опасности, грозящей ее детям.

Ему было восемь лет. Он запомнил этот год так ясно, потому что его учительницей была мисс Уистед, и именно тогда он экспериментировал с ругательствами — смеялся и издевался над мальчиком по имени Юджин Беренз, который приходил в школу с дыркой на школьных брюках, сквозь которую просвечивала кожа. К тому же Юджин носил домашнюю стрижку «под горшок», которая делала его похожим на одного из Трех Клоунов.

— Эй! Ю-джин! — вопил Эрик на детской площадке. — Эй, Ю-джин, голозадый Беренз! Где твое исподнее, Ю-джин?

И хотя Юджин стоически выдерживал насмешки, Эрик продолжал нараспев:

— В своей клоунской прическе Юджин Беренз с голым задом никогда не знал трусов.

Когда Юджин заревел и убежал, Эрик обернулся и в пяти шагах от себя увидел мисс Уистед.

— Эрик, зайди, пожалуйста, ко мне, — сказала она сурово.

Из этого разговора Эрик мало что запомнил, кроме своего вопроса:

— Вы нажалуетесь на меня маме?

Мисс Уистед ничего не сказала матери, но поставила его перед классом и заставила громко извиниться перед униженным и все еще сгоравшим от стыда Юджином.

Как об этом проступке стало известно матери, Эрик так и не понял. Майк клялся, что ничего не говорил ей. Но она узнала (хотя ни разу не упомянула о происшествии). Ее наказание оказалось еще более унизительным, чем от мисс Уистед. Как-то он вернулся домой и обнаружил что она выгребает вещи из его ящика. Мать отложила в сторону нижнюю одежду, носки, майки, подтяжки. Он стоял и наблюдал, как она добавляет к этой кипе его новую футболку с картинкой на груди в виде летящего супермена. Собрав вещи, она как бы между прочим заметила:

— Тут есть одна семья, Берензы. Это очень бедные люди, десять детей. Один из них, кажется, в твоей группе. Мне помнится, его зовут Юджин. Так вот, пару лет назад их папа умер при аварии на верфи, и их матери очень трудно вырастить своих детишек. В нашем церковном приходе собирают вещи, чтобы помочь им, и я хочу, чтобы ты отнес одежду этому мальчику Юджину. Сделай это для меня, Эрик.

И тут она впервые взглянула на него. Он опустил глаза, глядя на своего любимого супермена на майке, но проглотил обиду.

— Ты ведь отнесешь, сынок?

— Да, мама.

И весь этот школьный год он наблюдал, как Юджин Беренз ходит в школу в майке с его суперменом. С тех пор он никогда больше не насмехался над людьми, более несчастными, чем он, как и не пытался скрывать свои проступки от матери. Если он попадал в какую-нибудь заваруху, то отправлялся домой и сразу признавался:

— Мама, я влип в неприятности.

И они сидели вместе и искали выход из положения. По дороге к Мэгги под проливным дождем хмурого летнего дня он мечтал о том, чтобы его заботы были попроще и он бы мог просто прийти и, как обычно, сказать:

— Мама, у меня неприятности. — И они сели бы вместе и все обсудили.

От воспоминаний он побледнел. Он давно простил Юджину Берензу, что тот носил майку с суперменом, и подумал, где бы он сейчас мог быть, но где бы он ни был, он желал ему иметь полный гардероб прекрасной одежды и достаточно денег, чтобы жить с шиком.

Окна дома Мэгги светились желтыми заплатами на бордовом грозовом восходе. Исхлестанные порывами ветра кроны деревьев качались и плясали. Желтая краска стен стала цвета охры. На газоне около дома лежали лилии, побитые струями воды, стекающей с крыши. Когда он взбегал по ступенькам, крупные капли дождя, падающие с тополей, катились по его шее, голове и мелким бисером рассыпались при ударе о ветровку. Потрепанный коврик на пороге веранды взвизгнул, когда Эрик шагнул на него. Кухня была освещена, но пуста. К смущению Эрика, на его стук появилась Кейти, выражение лица которой резко изменилось, когда она узнала, кто пришел.

— Привет, Кейти.

— Здравствуйте, — холодно ответила девушка.

— Мама дома?

— Идите за мной, — приказала она и, не оборачиваясь, пошла в глубь дома.

Он поспешно снял теннисные ботинки, наблюдая, как она проходит по короткому коридорчику в направлении гостиной, откуда доносились голоса. Наклонив голову, он стряхнул воду с волос и последовал за Кейти, ждавшей его в дверях. За столом сидело несколько постояльцев и Мэгги.

— К тебе пришли, мама.

Разговор прекратился, и все взгляды устремились к Эрику.

От удивления Мэгги уставилась на него, как на привидение. Краска залила ее лицо, но, взяв себя в руки, она спокойно сказала:

— О, Эрик, какой сюрприз. Присаживайся. Кейти, принеси еще одну чашку.

Она подвинулась, освобождая ему место, а Кейти достала чашку из стенного шкафа и вызывающе громко шлепнула ее на салфетку перед Эриком. Мэгги попыталась спасти положение, представив Эрика постояльцам:

— Это мой друг Эрик Сиверсон, а это мои гости... — Она назвала имена трех пар, но имя четвертой забыла, снова залилась краской стыда и, запинаясь, извинилась перед ними. — Эрик сдает внаем рыбацкую лодку в Гиллз-Рок, — сообщила она.

Ему передали помпезный фарфоровый кофейник, блюдо с тыквенными оладьями, масло и ананасовый сок, который один из постояльцев налил ему на дальнем конце стола, будто здесь собралась одна большая и счастливая семья.

Да, конечно, ему надо было позвонить и предупредить ее о своем приходе. Он мог бы сообразить, что она будет кормить завтраком своих постояльцев, что здесь будет Кейти и что ее реакция на него окажется враждебной. И вот теперь он вынужден вести тридцатиминутный треп с напряженной, как натянутый трос, Мэгги, сидящей справа от него, и брызжущей злобой Кейти — слева, в то время как восемь постояльцев за столом делают вид, что не происходит ничего особенного.

Когда эта мука кончилась, ему еще пришлось подождать, пока Мэгги оформит счет двум своим гостям, ответит на несколько их вопросов и спокойным тоном прикажет дочери убрать в столовой и продолжить свою обычную дневную работу.

— Я не задержусь, — бросила она.

Найдя длинный серый свитер и набросив его на плечи, Мэгги вместе с Эриком побежала к его грузовичку. Когда дверцы захлопнулись, они, промокшие насквозь, посидели некоторое время, глядя прямо перед собой и тяжело дыша. Наконец Эрик вздохнул и, ссутулившись, сказал:

— Мэгги, извини. Мне не надо было приходить.

— Да, не надо.

— Я не знал, что ты завтракаешь вместе с ними.

— Я слежу за постелью и за завтраком, забыл? А завтракают здесь каждое утро.

— Кейти хотела захлопнуть дверь у меня перед носом.

— Кейти обучали правилам приличия, и ей бы лучше не забывать о них. Но что случилось?

— Может, проедем подальше отсюда, в какое-нибудь тихое местечко? Нам надо поговорить без помех.

Она нервно хмыкнула.

— Все понятно.

Изредка он видел ее расстроенной, но сейчас она казалась огорченной очень сильно, и причиной тому был не кто иной, как он. Мэгги посмотрела на дом, где за кружевными занавесками мелькала тень Кейти, расхаживающей по кухне.

— Нет, мне нельзя уезжать. У меня много работы. Кроме того, нет смысла озлоблять Кейти еще больше.

— Ну пожалуйста, Мэгги. Я бы не пришел, если бы это не было так важно.

— Я прекрасно все понимаю. Поэтому и вышла с тобой. Но уехать я не могу. В моем распоряжении всего одна минута.

Из дома появился человек, имя которого Мэгги забыла, и побежал под дождем через дорогу к своей машине с двумя чемоданами в руках.

— Пожалуйста, Мэгги.

Она огорченно вздохнула.

— Ну хорошо. Только не надолго.

Он нажал на газ, мотор чихнул, затем смолк на мгновение и взревел. Эрик поехал по боковой дорожке, под колесами захрустел мокрый гравий, а дворники застучали, как метроном. Он выехал из города по направлению к Хайвэй 42, затем повернул на восток и через несколько минут достиг узкой проселочной дороги, теряющейся в зарослях кустарника. В конце этой дороги, там, где деревья уступали место полю, Эрик остановил машину. Дождливое небо временами озарялось вспышками молний, и полевые цветы склонили свои головки, будто кающиеся грешники перед священником.

Какое-то время они сидели молча, погруженные в свои мысли, привыкая к металлическому стуку дождя по крыше машины, к остановившимся дворникам на ветровом стекле, на котором сквозь подтеки воды, как в фокусе, виднелся заброшенный сарай.

Они одновременно взглянули друг на друга.

— Мэгги, — сказал он печально.

— Произошло что-то очень плохое?

— Иди сюда, — хрипло прошептал он, обхватив ее и прижимаясь щекой и носом к прохладной влаге ее волос и намокшему шерстяному свитеру. — Да. Очень.

— Рассказывай.

Он откинулся назад и серьезным извиняющимся взглядом заглянул в ее карие глаза.

— Нэнси забеременела.

— О Боже! — прошептала она, отшатнувшись от него и, прикрывая рот рукой, отвернулась к окну и еще тише повторила: — О Боже мой!

Он смотрел, как она сидит с закрытыми глазами и переживает новость, все плотнее прижимая пальцы к губам. Наконец она открыла глаза и медленно мигнула, как кукла со свинцовыми грузиками в глазных яблоках.

— Мэгги... моя милая Мэгги. Прости меня.

Но она слышала только шум в ушах. Она была дурой. Она оказалась игрушкой в руках человека, который ничем не отличался от других. Она ни о чем его не расспрашивала и ничего не требовала от него, поверив заверениям в любви и в то, что он добивается развода с женой. А ведь ее предупреждали и мать, и дочь. Но она была так уверена в нем. Так абсолютно доверяла ему. И теперь он оставляет ее и возвращается к жене. Оставляет на пятом месяце беременности. С его ребенком.

Она не плакала: нельзя плакать ледяными кристаллами.

— Отвези меня домой, пожалуйста, — сказала она, выпрямившись, всем своим видом выражая холодное достоинство.

— Мэгги, пожалуйста, не делай этого, не отворачивайся от меня.

— Ты уже все решил. Все ясно. Отвези меня домой.

— Я изводил ее все эти годы. Ну как я могу сейчас требовать от нее развода?

— Конечно, не можешь. Отвези меня домой.

— Нет, пока ты...

— Будь ты проклят! — Она размахнулась и отвесила ему тяжелую пощечину. — Не смей предъявлять мне ультиматумы. Ты не имеешь права указывать, что мне делать, а что нет. Заводи машину, или я выйду и пойду пешком.

— Ты ошибаешься, Мэгги. Я не хотел от нее ребенка. Это случилось задолго до того, как мы выяснили отношения. Я тогда запутался и не знал, решиться на развод с Нэнси или нет.

Она резко открыла дверцу грузовичка и спрыгнула в мокрую траву. Вода просочилась в отверстия для шнурков и промочила ботинки. Не обращая на это внимания, она шагнула на грязную дорогу, отшвырнув стебли высокого молочая, которые замочили ее слаксы почти до бедер. Эрик выскочил следом за ней и схватил ее за руку.

— Полезай обратно в машину, — приказал он.

Она высвободилась и продолжала идти дальше с высоко поднятой головой, с сухими глазами, хотя мокрые от дождя пряди волос налипли на лоб, и струйки воды стекали на ее веки.

— Мэгги, я, может, и дурак, но твой ребенок — это также и мой ребенок. И я хочу быть его отцом, — сказал он.

— Круто! — огрызнулась она. — Убирайся к своей жене!

— Мэгги, черт подери, прекрати!

Она продолжала идти. Он снова выругался, вернулся в грузовичок и завел двигатель, но мотор заглох, завелся вновь, взревев, как голодный великан, и грузовик дернулся назад, разбрызгивая грязь из-под колес. Она маршировала по дороге, как солдат на параде, не позволяя ему обогнать себя.

Двигаясь за ней задним ходом, он высунулся из окна.

— Мэгги, забирайся в эту проклятую машину.

Она отмахнулась от него, не замедляя шага. Он развернулся и попытался остановить ее:

— Мэгги, иди сюда.

— В моей жизни тебя уже нет, Сиверсон, — закричала она почти радостно.

Когда Мэгги добралась до шоссе, он с визгом въехал передними колесами на асфальт и так резко изменил направление, что, казалось, все внутренности машины со свистом разлетятся в разные стороны.

Машина заглохла основательно. Стартер дернулся раз пять и все без результата. Он хлопнул дверцей. Мэгги продолжала вышагивать, представляя, как он стоит у машины, согнувшись и упершись руками в колени. Такую реакцию он ожидал от Нэнси, но не от своей милой Мэгги. «Проклятая непредсказуемая девка. Так отшвырнуть меня! Ну и хрен с тобой. Пусть покрутится пару недель, может, почувствовав одиночество, начнет говорить по-человечески».

Он следил за ней, пока окончательно не убедился, что Мэгги не вернется, пнул ногой шину и откатил проклятую Старую Суку на обочину. Когда грузовичок выбрался из оврага, Эрик, захлопнув дверцу, снова стал наблюдать за ней, теперь уже издали, еле различая цвет ее одежды. «Иди, иди, упрямая дура! Но рано или поздно тебе придется поговорить со мной. Это мой ребенок прыгает вместе с тобой под дождем, и я позабочусь о нем. Попробуй только причинить ему вред».

Мэгги зашла в первый же деревенский дом и попросила разрешения позвонить.

— Папа, — сказала она, услышав, что Рой снял трубку, — ты еще ездишь на работу?

— Да, но в чем...

— Не мог бы ты за мной заехать? Я в деревне немного восточнее сорок второго... Прямо сейчас. — Она обернулась к девочке-подростку с неопрятными волосами: — Как твоя фамилия?

— Джергинс.

Мэгги спросила отца:

— Знаешь, где живут Джергинсы? Это к югу от города.

— Да, знаю дом Гарольда Джергинса и его семьи.

— Я сейчас здесь. Не мог бы ты заехать за мной?

— Конечно, дорогая, но какими судьбами ты...

— Спасибо, папа. Поспеши. Я вся промокла.

И она повесила трубку, прервав дальнейшие расспросы отца. Когда они вдвоем возвращались в город, им встретился человек, голосующий на обочине. Рой притормозил, но Мэгги приказала:

— Проезжай мимо, папа.

— Но ведь дождь и...

— Не смей останавливаться, папа. Если остановишься, я выйду и пойду пешком!

Они проехали мимо человека с поднятой рукой, и Рой оглянулся через плечо.

— Но это же Эрик Сиверсон.

— Я знаю. Пусть идет.

— Но Мэгги...

Сиверсон погрозил им кулаком.

— Следи за дорогой, папа, а то свалишься в канаву. — Мэгги схватилась за руль и предотвратила катастрофу. Она включила в машине обогреватель и, расчесывая мокрые волосы, сказала: — Приготовься к шоку, папа. То, что я скажу тебе сейчас, собьет тебя с копыт. — Она поглядела на него в упор и проговорила: — Я жду ребенка от Эрика Сиверсона.

Рой разинул рот от удивления. Она снова удержала руль, чтобы не съехать с дороги.

— Но... но... — выплюнул он, как одноцилиндровая машина, и откинулся назад, чтобы разглядеть дорогу, позабыв о направлении движения и о скорости.

— Мама обосрется, — сказала она деловым тоном. — Я думаю, на этом наши отношения кончатся. Она предупреждала меня о таком исходе.

— Ребенок Эрика Сиверсона? Этого Сиверсона? Мимо которого мы только что проехали?

— Да, именно его.

— Ты что, выходишь за него замуж?

— Нет, он уже женат.

— Да, я знаю. Но... но...

— Между прочим, его жена тоже ожидает ребенка. Если мои расчеты правильны, то мой родится раньше.

Рой нажал на тормоза, остановил машину прямо посередине дороги и потрясенно воскликнул:

— Мэгги!

— Хочешь я сяду за руль, папа? Давай я сяду. Ты слишком ошеломлен, чтобы вести машину.

Она вышла из автомобиля, обогнула его и, прежде чем Рой успел что-то сообразить, стала вытеснять его с сиденья, приговаривая:

— Подвинься, пап, мне слишком мокро под дождем.

Он дернулся, как от хлопка во время сна, и забился на место пассажира. Мэгги завела машину и на полной скорости направилась к городу.

— У нас был роман, но он кончился. Я вынуждена как-то по-другому спланировать свою жизнь, и мне понадобится твоя помощь. Я не стожильная. Понимаешь, пережив смерть Филлипа, переезд сюда, хлопоты со старым домом в Сиэтле и всеми воспоминаниями, связанными с ним, со всей суматохой, разрывавшей меня на части, пока я приобретала новый дом, задумав гостиничный бизнес, — понимаешь, ребенок или не ребенок, но я не брошу начатого. Думаешь, я выдюжу?

— Не сомневаюсь.

— Мама будет в отчаянии.

— Не сомневаюсь.

— Возможно, она в буквальном смысле отречется от меня.

— Возможно... да. Твоя мать — тяжелый человек.

— Знаю. Поэтому я и обратилась к тебе, папа.

— Я полностью в твоем распоряжении.

— Я знала, что ты скажешь это.

Его шок начал спадать, уступая железной решительности и целеустремленности Мэгги.

— Папа, ты слышал что-нибудь о родах по методу Леймеза?

— Что-то читал об этом.

Она бросила на него косой взгляд.

— Думаешь, мы справимся? Ты и я?

— Я? — Его глаза округлились.

— Мне кажется, тебе захочется увидеть рождение своего последнего внука.

Он помолчал, потом ответил:

— Это напугает меня до смерти.

— Но на курсах нас научат, как не бояться.

Она впервые призналась себе, что напугана, хотя внешне продолжала разыгрывать бесстрашную и несгибаемую, как стальной рельс, женщину.

— Твоя мама обосрется! — сказал он, моргая.

— Тсс... Какой грязный язык, папа.

Они засмеялись, как конспираторы, только что давшие клятву верности. На окраине города Мэгги призналась:

— Я еще ничего не сказала Кейти и жду крупных неприятностей от нее.

— Ничего, она свыкнется с этой идеей. Как и я. Да и мать тоже. Во всяком случае, я считаю, что это твое личное дело и твоя ответственность.

— Точно. И сегодня я это поняла.

Она остановилась у боковой дорожки. Дождь прекратился. На кончиках листьев дрожали капли, а воздух пах цветочным чаем, зеленью и сырой землей.

Мэгги заглушила мотор и взяла отца за руку:

— Спасибо, что приехал за мной, папа. Я люблю тебя.

Как легко выговаривались эти слова при обращении к отцу!

— Я тоже люблю тебя, но должен признать, что я в шоке. Думаю, что надолго запомню этот день.

Мэгги засмеялась и, взглянув на его судорожно сжатые руки, постаралась успокоить Роя.

— Знаешь, чем ты удивляешь меня? Откуда в тебе столько силы? Столько... — Он задумался и закончил: — Решительности. Впрочем, ты всегда такой и была. Ты четко знаешь, что тебе нужно, чего ты хочешь, и добиваешься этого. Колледж, Филлип, Сиэтл, дом Хардинга, а теперь вот — ребенок. — Он снова задумался, поднял брови и быстро добавил: — О, не то, чтобы ты гонялась за этим, но как ты со всем управляешься! Как принимаешь решения! Хотел бы я так! В отличие от тебя, я всегда выбираю путь наименьшего сопротивления. Мне это не нравится, но так получается. Я осознаю, что твоя мать держит меня под каблуком и наслаждается этим. Я знаю. Но в этот раз я выступлю против нее. И я хочу, чтобы ты это знала. Мир не обрушился. И если ты хочешь ребенка, то я пойду в этот госпиталь и докажу всем, что мне нечего стыдиться, хорошо?

Слезы, от которых она так упорно удерживалась, брызнули из ее глаз. Мэгги обняла Роя за шею. От него пахло сырым мясом, жареными сосисками и лосьоном для бритья «Олд Спайс» — дорогое сердцу и ужасно знакомое сочетание запахов.

— О, папа, как я хотела это услышать! Кейти будет расстроена. А мама... Меня передергивает от одной мысли, что я должна сообщить ей о ребенке. Но я скажу. Не сегодня, но очень скоро. Не думай, что я навешиваю эту неприятность на тебя.

Он погладил ее по спине:

— Но я кое-чему научился у тебя. Подожди. Настанет день, когда я совершу нечто, что удивит тебя тоже.

Она откинулась на сиденье машины и уставилась на отца.

— Папа, не смей ходить на рыбалку с Эриком Сиверсоном. Если ты это сделаешь, я найду нового партнера для метода Леймеза.

Он засмеялся и сказал:

— Иди в дом и переоденься во что-нибудь сухое, а то простудишься и выкинешь.

Наблюдая за ней, он еще раз подумал о том, о чем постоянно размышлял последние пять лет. Он посмотрит, как Вера воспримет новость о ребенке, и после этого примет решение.