Онлайн чтение книги Лётчики
25

Воспользовавшись приездом в часть начальника округа, Волк решил переговорить с ним о своём положении. Вместе они поступали в школу, вместе её окончили. Краунис принимал участие в боях с белополяками и был известен своими рекордными перелётами. Ранний заморозок седины уже тронул его волосы, но прозрачные глаза светились, согреваемые боевым жаром. Крутой затылок выражал твёрдость в поступках. Волк надеялся, что он уладит с Краунисом свои дела: в школе они дружили.

Краунис принял его в кабинете командира части и, что показалось неприятным Волку, в присутствии самого Мартынова. Волку, как и прежде, хотелось перейти на ты и потолковать по-свойски, но Краунис сразу взял холодный, деловой тон.

— Садитесь, — пригласил он сухо, бровями указывая на стул, — чем могу служить?..

«Не в духе, — определил Волк, — надо было прийти после обеда…»

— Я пришёл выяснить моё положение в части!

Мартынов стоял к ним спиной, заложив руки за спину. Он раздражал Волка: хотелось выложить все начистоту, рассказать Краунису по-свойски, по-старому о строгости командира части, о зажиме, излить наболевшую душу, сказать о том, что в нем ещё сохранился дух боевого летчика, но обстановка и тон начальника не позволяли.

— Мне чрезвычайно больно, — сказал Краунис сухим голосом, совсем не соответствующим содержанию и смыслу слов, — но приходится сообщить вам, что округ смотрит на ваше пребывание в военных частях отрицательно.

Волк нахмуренно молчал. Мартынов вышел из кабинета.

— Будем говорить начистоту. Мне надоело тебя уговаривать, — сказал Краунис и затушил пальцем папиросу, — хочешь служить по-честному?

— Летать хочу…

— Я спрашиваю: хочешь служить?..

— Хочу летать…

— Можете быть свободны!

С дикой злобой Волк хлопнул дверью и, как на лыжах, скатился с лестницы.

«И этот с ними? С ними… Иминс — иминс….»

Вскоре после разговора с Волком Краунис выехал на аэродром — встречать прибывающую с манёвров часть. Самолёты кружились над полигоном, сбрасывая бомбы, — сюда доносились глухие, словно укутанные ватой, удары разрывов. Вот части построились ровным угольником и пошли над городом. Краунис неотрывно следил за ними в бинокль: всё шло хорошо, но неожиданно в правом крыле произошло замешательство — две машины, следовавшие за ведущим, одновременно выскочили вперёд и пошли фронтом на одной линии, задние засуетились, занервничали, сунулись было следом, но те вдруг отстали, задние стали на них напирать, и правильная геометрическая фигура смялась, нарушенная этим, ничем не оправданным маневром. Краунис, взвинченный ещё от разговора с Волком, побелел от злости.

— Товарищ командир части, что это за манипуляции производятся во время парада?.. Какая часть у вас идёт справа?..

— В правом крыле? Отдельный отряд Хрусталёва.

— Полюбуйтесь-ка! Никакого соблюдения воздушной дисциплины. Вызвать командира отряда для личных объяснений!

— Слушаю!

Мартынов сплюнул: «Вот короста на мою голову навязалась!.. Всю часть опозорили!»

Самолёты мыкались, напирали друг другу на хвосты и кое-как наконец приняли строй угольника. Вся эта суета происходила как раз над самым городом, когда от летевших частей требовалась предельная стройность и выдержка.

«Зря я доверился Хрусталёву, — думал Мартынов, растирая уставшую от долгого напряжения шею, — надо рассортировать людей, а то, чего доброго, и до катастрофы доведут».

Самолёт, подплясывая, подбирался уже к полигону. В первый заход промерялась база для прицела, бомбы сбрасывались со второго захода. Далеко на рыжей траве лежало белое колечко — прицельный круг. В коробчатом от мороза комбинезоне, от холода уже не чувствуя ног и лица, Голубчик кое-как промерил по прибору базу — слёзы застилали глаза. Он не был уверен в правильности расчетов, но какие уж тут расчеты, когда трясутся руки и зубы стучат непрерывно, как в лихорадке. Скорей бы на землю!.. Холодные ножи ветра пронзали Голубчика, один раз он глянул на себя в зеркальце и увидел там синее, крошечное, как у новорожденного, личико. Но отвлекаться нельзя — вот уже круг вошёл в прицельное кольцо и медленно пополз к отсчитанной чёрточке; раз и два он дернул скрюченными, ничего не ощущающими пальцами за рычаг — и обе бомбы, сперва плашмя, потом опускаясь книзу тяжёлой частью, сорвались из-под фюзеляжа: летят, летят — вот уж, кажется, грохнутся оземь, как далеко ещё до цели. Андрей, перевалившись за борт, следит за бомбами — трах, одна угодила прямо в край круга, распустившись крошечным дымком, вторая перелетела далеко вперёд. Хорошо хоть и одна!

Голубчик, уже ничем не интересуясь, согнулся на сиденье. Во время работы он ещё кое-как отвлекался от холода, но сейчас мороз становился нестерпимым. Над самым городом ему вздумалось поразмяться и чуть разогреться — он с бешенством начал выбрасывать в стороны руки. «Подзаймусь гимнастикой, авось и разгоню кровь!» Следовавшие сзади машины поняли его жесты как сигнал — перестраиваться, быстро выдвинулись вперед и пошли крыло в крыло с Клинковым. Команда в воздухе подавалась условными сигналами, выполняемыми руками. Задние поднажали (эту суматоху как раз и наблюдал в бинокль стоявший на аэродроме Краунис). Заметив беспорядок и не поняв, в чем дело Хрусталёв отдал знаком приказание звену Андрея оторваться и следовать угольником: двое убавили газ и приотстали, задние продолжали налезать на хвосты. При такой болтанке дело случайно не окончилось катастрофой. Голубчик сидел, присмирев, сразу согревшись от ужаса. Хрусталёв, проклиная всё на свете, вел машину на снижение.

Вечером того же дня Голубчик со свёртком под мышкой уныло шагал в город. У железнодорожного переезда его повстречала знакомая продавщица из магазина.

— Куда это вы?

Он неопределенно махнул ладонью.

— В баню.

— Ну, что ж, желаю вам как следует попариться!..

— Спасибо, — выдавил сквозь зубы Голубчик и, загребая ногами пыль, тронулся по дороге.

В кармане у него лежала путёвка, адресованная коменданту гарнизонной гауптвахты.

Хрусталёв получил от начвоздуха личный выговор.