Онлайн чтение книги Портрет дамы с жемчугами
Минако

– Ха-ха-ха! – громко хохотал Сёда, сидя в кресле и запрокинув голову. – Воображаю, в каком состоянии сейчас барон!

– Нехорошо вы все же поступили, преследуя такого кристально честного человека. Ничего не подозревая, я исполнил вашу просьбу, отнес барону картину, а теперь раскаиваюсь. Карасава-сан сделал мне столько добра!

Киноситу мучили угрызения совести.

– Я понимаю вас, – сказал Сёда, – более того, сочувствую вам. Я сам не питаю никакой злобы к барону, а поступил так, повинуясь какому-то странному капризу. Все началось с пустяка. Но такой уж у меня характер: не успокоюсь, пока не доведу начатое дело до конца. Вы думаете, мне так уж хотелось досадить барону или заполучить его хорошенькую дочь? Ничего подобного! – И Сёда снова расхохотался. Лицо его побагровело, одутловатые щеки вздрагивали от смеха. Он походил сейчас на торговца, успешно завершившего сделку. – Помните, – продолжал Сёда, – вы говорили, что Карасава никогда не совершит бесчестного поступка. А что оказалось? Что человек, нуждающийся в деньгах, способен на все. Не правда ли? Самая зыбкая в мире вещь – это нравственность, не подкрепленная золотом. Бескорыстие, чистота, мораль – понятия прекрасные, но лишь при надежной экономической гарантии. Без денег это пустые слова.

Седа продолжал смеяться, чувствуя себя наверху блаженства.

– Боюсь, как бы барон не покончил самоубийством. Это вполне вероятно, – с тревогой сказал Киносита, и лицо его приняло болезненное выражение.

– Хм… самоубийством… – Сёда поморщился, но тотчас же беззаботно сказал: – Ерунда! Не так-то легко умереть. Погодите, они еще придут ко мне извиняться! Тогда я оставлю их в покое. Ведь в этой истории для меня главное – самолюбие.

– А если бы он согласился выдать за вас свою дочь?

– Я все равно не женился бы. Чересчур велика разница, чуть ли не двадцать шесть лет. Зачем давать пищу для разговоров! И так все твердят: нувориш, нувориш! Так что сам я на ней не женился бы. А вот сыну она прекрасная пара. Я сказал об этом барону.

– Вы хотите женить на ней сына? – воскликнул Киносита и умолк, не в силах больше произнести ни слова.

Дело в том, что сын Сёды, двадцатидвухлетний Кацухико, был слабоумным, и даже Киносита, предавший своего благодетеля-барона, с отвращением думал: «Какая жестокость выдать Рурико замуж за идиота».

Седа между тем говорил:

– Да и нет никакой необходимости мне жениться на ней! Достаточно того, что она будет покорна моей воле и узнает, что значат в жизни деньги. Пусть узнают это все наглецы!

Седа говорил надменно и самоуверенно. Как раз в этот момент в дверь громко застучали.

– Телеграмма! Телеграмма!

От резкого стука дверь затрещала, и Сёда, сидевший, небрежно развалясь в кресле, смутился.

– Эй, Кацухико, перестань! – крикнул он, подавляя смущение, с деланным смехом и укоризной. – Это гость пришел!

Но сын не слушал, продолжая колотить в дверь и кричать:

– Телеграмма!… Телеграмма!

– Ах, онии-сама [21][21] Онии-сама – обращение к старшему брату.! Что вы делаете! Пойдемте скорее отсюда! – донесся ласковый женский голос.

– Это телеграмма! Ведь это же телеграмма! Настоящая телеграмма!

– Это не телеграмма, а визитная карточка! Ее нужно немедленно передать отцу!

Дверь беззвучно открылась, и в ней показалась девушка лет шестнадцати, смуглолицая, с живыми глазами, очень миловидная. Видимо, стыдясь за брата, она покраснела и вежливо поклонилась Киносите:

– Отец, пожаловал гость!

Скромная и изящная, она ничуть не походила ни на своего надменного отца, ни на слабоумного брата, а скорее напоминала овечку, попавшую в волчье логово.

– Это моя дочь! – обратившись к Киносите, с гордой улыбкой сказал Сёда, но тут же лицо его помрачнело, когда он взглянул на сына, тупо водившего глазами по комнате.

– Мина-сан! – ласково попросил он дочь. – Отведи скорее брата к себе и попроси Сугино-сан пройти!

– Как видите, он совсем глуп, – снова обратился Сёда к Киносите. – А такая безупречная, умная мадемуазель, как дочь Карасавы, сможет присматривать за ним, не правда ли? – И Сёда снова расхохотался, приняв свой обычный, самодовольный вид. В это время в комнату вошел виконт Сугино, сопровождаемый служанкой.

– А-а, Сёда-сан! Все же я победил! Они выкинули белый флаг!

– Белый флаг! Вот как! – с восторгом воскликнул Сёда, радуясь, словно выигравший сражение генерал.

– Они оказались гораздо слабее, чем мы предполагали! – заметил Киносита.

– Эта мадемуазель не выдержала… Испугалась, что отца посадят в тюрьму. Что же, вполне естественно для любящей дочери, у которой нет никого, кроме отца, – говорил Сугино. – Нынче утром я получил от нее письмо. Она согласна войти в семью Сёды, если вы прекратите возбужденное против ее отца дело и аннулируете его долговые обязательства.

– Вот как! Хм!…

Седа улыбался, как людоед, почуявший запах крови.

– Правда, мадемуазель ставит одно условие. Радуйтесь, Сёда-кун! Это вполне стоит того, чтобы удвоить обещанную мне вами награду! Итак, мадемуазель пишет, что уж если войдет в семью Сёды, то лишь на правах законной жены главы дома, могущественного финансиста, а не его отпрыска. Я в точности передаю ее слова. Если хотите, могу показать письмо.

И виконт с торжествующим видом извлек из кармана листок бумаги.

Седа взял в руки письмо, как берет военачальник отсеченную в бою голову врага, которую ему принесли в качестве трофея, и по его лицу расплылась блаженная улыбка.

Жадно пробежав его глазами, Сёда разразился неудержимым хохотом.

– Самые стойкие женщины на поверку оказываются слабыми. Я ведь раздумал было на ней жениться, но теперь, видно, ничего не поделаешь, придется помолодеть! А все обязательства барона, примите это во внимание, Сугино-сан, я преподнесу моей будущей супруге в качестве свадебного подарка. Да! Вручу их ей в день нашей свадьбы. И дам двадцать тысяч на предсвадебные расходы! Да! Да! Кроме того, я должен вас отблагодарить! На радостях, что ему удалось сломить сопротивление прелестной и благородной, как принцесса, девушки, Сёда потерял голову.

Он нажал кнопку звонка и, когда явилась служанка, приказал:

– Скажи мадемуазель, чтобы принесла чековую книжку.

Продавшие душу золотому тельцу Киносита и виконт Сугино уже прикидывали в уме, во сколько Сёда оценит их совесть, и с нетерпением ждали прихода Минако.

И стиль письма, и сам почерк были до того безупречны, что Сёда глаз не мог от него отвести.

Покой его был явно нарушен.

Второе письмо Рурико писала, обливаясь слезами, но с твердой решимостью, и было оно адресовано сыну виконта Наое, который, получив его, впал в отчаянье.

Каждое слово пронзало душу Наои, как острие меча. Но конец письма просто привел его в исступление. Вначале Наоя вознегодовал было на Рурико, которая бросила его, чтобы выйти замуж за Сёду, не находя ей никакого оправдания и испытывая жгучую ревность. Но, читая строку за строкой, он понял, что сам во всем виноват. Похитить Рурико из родительского дома – значило отнять ее у него, Наои. Так жестоко Сёда отомстил юноше за нанесенное оскорбление.

Как можно бездействовать в то время, как слабая девушка будет бороться с врагом, рискуя не только своей честью, но и жизнью? Как можно оставить ее беззащитной?

Пусть Рурико защитит свою честь, но Наое невыносима была сама мысль о том, что она будет считаться женой такого скота, как этот Сёда. И потом, не является ли ее уверенность в своих силах плодом ее воображения? Рурико, конечно, умна, но ведь она совсем еще юная. Ее воля может разбиться о грубость этого зверя в образе человека. Пусть сердце Рурико пылает от гнева, пусть оно твердо, как камень, но выдержит ли такой натиск ее хрупкое тело, для которого легкая ткань кажется тяжким бременем?

Боль, отчаяние и стыд терзали душу Наои. Мало того, что он терял Рурико, так еще его родной отец помогал Сёде в этой гнусной интриге.

Наоя схватил письмо и бросился в комнату отца. Там убирала служанка.

– Где господин виконт? – нетерпеливо спросил юноша.

– Они только сейчас изволили отбыть к Сёде-сан. Наоя все понял, и его охватило бешенство. Видимо,

отец получил письмо от Рурико и поспешил сообщить Сё-де приятную весть…

Когда Минако принесла отцу чековую книжку, тот, пододвинув к себе лакированный с золотыми инкрустациями ящичек для туши, одной рукой открыл чековую книжку, а другой стал растирать тушь.

– Я щедро отблагодарю вас! – говорил он со смехом. На первом бланке Сёда написал крупным, корявым

почерком, каким пишут первоклассники: «Двадцать тысяч иен». Эти деньги предназначались невесте на предсвадебные расходы.

Киносита же и Сугино, сверкая глазами, сосредоточили все свое внимание на следующем бланке, на котором Сёда равнодушно написал: «Десять тысяч иен». Ту же сумму он проставил и на третьем бланке.

– Ну как? Хватит вам, надеюсь?

Словно псы, кинувшиеся на кость, Сугино и Киносита жадно потянулись к чекам. В это время в дверь тихо постучали. Вошла служанка.

– К вам пожаловал господин Сугино! – доложила она.

– Сугино? – недоумевая, переспросил Сёда. – Ведь он здесь!

– Нет, тот совсем молодой, лет двадцати с лишним, в студенческой форме.

– Хм… – Сёда задумался на минуту и вдруг повернулся к виконту Сугино.

– Не ваш ли это сын, Сугино-сан?!

– Мой сын? Но что ему здесь делать? Может быть, у него ко мне срочное дело? Скажите, пожалуйста, он не меня спрашивал?

– Нет, – покачала головой служанка, – молодой господин хочет видеть хозяина.

– А! Понял! – воскликнул Сёда. – Я полагаю, Сугино-сан, что ваш сын пришел именно ко мне. У него на то есть причины. Тем более сейчас, когда мадемуазель Карасава приняла мое предложение. Да и я не прочь повидаться с ним. Я даже ждал его. Эй, – обратился он к служанке. – Проведи гостя сюда, скажи, что я жду его! Может быть, господа, вы пока перейдете в другую комнату?… Нет, пусть лучше разговор состоится при свидетелях. Проси же его сюда быстрее, – снова обратился Сёда к служанке и, словно потревоженный медведь, стал ходить взад-вперед по комнате.

Виконт был озадачен. Ему и в голову не могло прийти, что привело его сына к Сёде. Он вообще не обратил бы на приход сына никакого внимания, не появись он в тот момент, когда виконт получал от Сёды вознаграждение за содеянную низость. Честный, с чистым сердцем, Наоя был полной противоположностью отцу, и его неожиданное появление смутило и устыдило виконта. И виконт, хотя и не подал виду, пришел в сильное замешательство.

«Седа мог бы войти в мое положение и убрать побыстрее чековую книжку», – думал Сугино. Но Сёда сам до того растерялся, что совершенно забыл о чеках. Виконт же, глядя на них, с особой остротой ощущал, как велико совершенное им и Киноситой преступление.

– Зачем же мой сын пришел к вам? – не выдержав, спросил Сугино. – Разве вы были прежде знакомы? Какие у него с вами дела?

– Вы сейчас все поймете! Он тоже пришел по делу, касающемуся моей женитьбы. Но, конечно, не за комиссионными, как вы с господином Киноситой. – И Сёда громко расхохотался.

Он все еще продолжал смеяться, когда дверь бесшумно отворилась и на пороге показался бледный как смерть молодой Сугино.

При виде Наои смех замер на губах Сёды. Было что-то необычное во всем облике юноши, заставившее Сёду поежиться.

Но он взял себя в руки и заговорил тоном превосходства:

– А-а, это вы! Прошу прощения за невежливость, которую я невольно проявил к вам. Проходите, пожалуйста. Как раз и ваш отец здесь!

Седа был само радушие. Но Наоя, плотно сжав губы, не произнес ни слова. На отца он даже не взглянул, так велики были ненависть и отвращение к нему. Наоя медленно подошел к столу, возле которого стоял Сёда.

– Не знаю, по какому делу вы пожаловали, но очень рад видеть вас. Вероятно, вам тоже понадобился нувориш, которого вы так презираете, ха-ха!… – первый выпустил стрелу Сёда.

От сильного возбуждения Наоя не мог парировать Удар, у него лишь подергивались губы.

– Итак, чем обязан чести? – наступал Сёда.

Наоя продолжал молчать, лишь недобрый огонек блестел в его глазах. Наконец он произнес:

– Известно ли вам, что такое совесть?

– Совесть? – только и мог сказать Сёда, настолько нелепым показался ему вопрос.

– Да, совесть! – резко ответил юноша, едва сдерживая желание стукнуть кулаком по столу. – У человека нет надобности об этом спрашивать. Но вы стоите на ступеньку ниже человека!

– Совесть?! – опять расхохотался Сёда. – Это достояние бедняков, да и то они стараются продать ее за деньги богачам! Мне не раз случалось покупать этот товар. Сам же я, увы, им не владею! Как-то я вам говорил, что, имея деньги, можно и без совести великолепно прожить. Совесть – все равно что компас. Парусная лодка или корабль водоизмещением в пятьсот, максимум тысячу тонн в нем нуждаются. А вот военные суда в тридцать – сорок тысяч тонн прекрасно обходятся без компаса. Так вот, я военное судно и в компасе не нуждаюсь.

Седа говорил, отчеканивая каждое слово, чем привел Наою в бешенство.

– Неужели вы не стыдитесь своего поступка? – дрожа всем телом, спросил Наоя. – Последний вор побрезговал бы способами, к которым прибегаете вы. Разорили Карасаву, чтобы жениться на его дочери, заключить столь кощунственный брак, и не понимаете, что совершили низость! – Наоя почти кричал, запинаясь от волнения, в то время как Сёда оставался невозмутимым.

– Молчите! – сказал он. – Я действую открыто, честно, в пределах, дозволенных законом. Чего же мне стыдиться? Вы во всеуслышание высмеиваете меня за стремление к наживе, но, как видите, на мои деньги польстились и ваш отец, и ваша возлюбленная. Поэтому не я, а вы должны стыдиться и принести извинения за свое невежество. Мадемуазель Карасава уже раскаялась в своих необдуманных словах. Вот, взгляните-ка на это письмо!

И Сёда с торжествующим видом поднес Наое письмо. От бурной ярости и безграничного отчаяния в голове у Наои помутилось.

– Прочтите его! – продолжал Сёда. – Я хотел женить на ней сына, но она предпочла меня, могущественного финансиста, чтобы блистать в обществе, так она сама пишет. Наконец-то даже мадемуазель оценила меня, поняла, как велика сила капитала!

Наоя шел сюда с намерением сказать всю правду и Сёде и отцу, назвать их бесчестными интриганами, пробудить в них совесть и заставить отказаться от своих гнусных планов. Но, встретившись с ними лицом к лицу, он понял, что ничего не добьется от этих зверей в человеческом облике. Мало того, он сам теперь был осмеян и унижен. Потеряв над собой всякий контроль, Наоя опустил руку в карман, где лежал револьвер. Летом он носил его постоянно, когда совершал экскурсии на японские Альпы – горы Норикура и Якуси. И вот сегодня, собираясь к Сёде, Наоя снова вспомнил о револьвере, ибо там его мог оскорбить каждый швейцар, любая служанка, и взял его с собой.

«Силе нужно противопоставить силу, – думал юноша, извлекая из кармана револьвер. – Они прибегают к помощи золота, а я прибегну к оружию, пусть даже это стоит мне жизни». И с выражением отчаянной решимости на лице Наоя крикнул:

– Либо вы откажетесь от этой низкой, бесчестной женитьбы и поклянетесь, что не нарушите слова, либо… – Наоя задохнулся.

– О, это становится интересным! – со смешком произнес Сёда. – Вы, кажется, грозите мне? Что же вы собираетесь предпринять, если я не изменю своего решения?

Наоя сейчас ничего не помнил, ничего не сознавал, у него было одно-единственное желание – уничтожить это заплывшее жиром, багровое лицо, находившееся совсем близко от него.

– Если не измените… получите вот что! – воскликнул Наоя, и в его вытянутой руке блеснуло дуло пистолета.

– Что ты делаешь! – со смешанным чувством ужаса и гнева закричал Сёда, невольно пятясь назад.

Сугино бросился к сыну.

– Опомнись, Наоя! Остановись! – В дрожавшем от слез голосе виконта звучали упрек и мольба.

Но не успел отец схватить сына за руку, державшую пистолет, как раздался оглушительный выстрел. Сёда, Киносита и виконт только ахнули. В тот же миг послышался глухой стук рухнувшего на пол тела и вслед за ним пронзительный крик, но это не был крик Сёды.

По нелепой случайности пуля миновала Сёду и попала в хрупкую Минако, которая, услышав шум в комнате отца и беспокоясь за него, как раз в этот момент заглянула в комнату. Сёда бросился к ней, стараясь прикрыть своим телом. Минако же, несколько раз попытавшись встать на ноги, в изнеможении снова опустилась на пол. С ее губ слетали едва слышные стоны, на тонком шелковом кимоно, чуть ниже плеча, быстро увеличивалось пятно крови.

– Потерпи, моя девочка! – в отчаянии кричал Сё-. да. – Скорее принесите бинт или хотя бы кусок полотна, – велел он слугам. – Вызовите Кондо-сан… пошлите за ним машину! Не застанете дома – пригласите другого хирурга, профессора. А пока сбегайте за каким-нибудь доктором, который живет поблизости! Скорее, скорее, скорее!…

Слуги с ног сбились, не зная, что раньше делать.

Наоя, глядя на происшедшее, оцепенел от ужаса. Лицо его стало белым как мел, глаза были устремлены в одну точку, рука все еще сжимала револьвер, но никому не пришло в голову отобрать его у юноши. Виконт тоже был бледен. Он чувствовал свою вину перед сыном и с ужасом думал о том, что сам довел Наою до такого состояния и не вправе упрекать его.

Как только принесли бинт, Сёда собственноручно перевязал рану дочери и немного успокоился.

– Слава богу, рана не очень глубокая! – сказал он. – Бедная девочка! Она всегда нежно заботилась о своем отце и вот сегодня пострадала из-за этого!

Сёда, холодно улыбаясь, уничтожающе посмотрел на юношу. В этот момент его лицо выражало беспощадность и ту железную волю, благодаря которой он сумел за каких-нибудь два-три года нажить десять миллионов.

– Нет, я не отвечу насилием на насилие! Я просто передам вас в руки правосудия. Мне очень жаль, Сугино-сан, – обратился Сёда к виконту, – но я должен вызвать полицию. Эй, – крикнул он служанке. – Немедленно позвони в уголовный отдел префектуры и сообщи, что в моем доме задержан убийца.

Это услыхала Минако, которую собирались перенести и ее комнату, и чуть слышно произнесла:

– Прошу вас, отец, сохраните все это в тайне! Иначе начнутся всякие разговоры.

Сёда растерялся было, услыхав просьбу дочери, но тут же твердо сказал:

– Это тебя не касается. Постарайся лучше успокоиться!

– Нет! Нет! Если его посадят в тюрьму, я не останусь в живых. – Минако задыхалась.

Ее мольбы сломили упрямство Сёды.

Из глаз Наои неудержимо покатились горячие слезы. Это были слезы благодарности за участие девушки, которую он видел впервые в жизни.