Проснулся Саша в самом хорошем настроении.
Мысли его снова и снова, как весь вчерашний день, и позавчера вечером, и долгой ночью, что он лежал без сна, возвращались к Люсе. В памяти были еще живы часы, проведенные у нее. Думать об этом он мог без конца, если бы…
Если бы не возглас Ивана:
— Да ты что валяешься до сих пор? Ну-ка, вставать!
Через полчаса они уже идут к университету и Иван, как всегда, строит планы на весь день. Но Саша его почти не слышит. Мысленно он уже там, в тридцатой аудитории, где увидит сейчас Люсю. Но там же будет и Наташа… Как встретиться, как держаться с ней?
Саша невольно замедляет шаги. В душе просыпается тревога, — не потому, что он чувствует себя виноватым перед Наташей или в чем-то винит ее сам. Но он понимает, что как бы ни сложились его отношения с Люсей, Наташа уже никогда не будет для него тем, кем была. Однако разве можно так сразу перечеркнуть все, что было между ними…
— Ты что, заболел? — Это Иван. Саша и забыл, что — он идет рядом.
— Нет, я просто… задумался. — Саша прибавляет шагу. Вот и университет. Привычно гудящий голосами вестибюль. Широкая лестница на второй этаж. Тридцатая аудитория. Саша нерешительно идет за Иваном и в двери останавливается. Что такое?.. Люся и Наташа — рядом! Они о чем-то говорят, — и не просто говорят, а прямо-таки поглощены разговором. Как давние знакомые, как лучшие подруги. Саша подходит ближе и здоровается. Девушки рассеянно кивают и выжидающе молчат, будто недовольные тем, что их прервали. Саша в недоумении переступает с ноги на ногу, не зная, что сказать, и, услышав звонок, поспешно садится на первое попавшееся место.
В перерыве к Люсе и Наташе присоединяется Таня. И все трое о чем-то шепчутся. Потом куда-то исчезают— надолго, на всю лекцию. Затем садятся в дальнем углу и снова шепчутся.
«После занятий подойду и спрошу, в чем дело», — решает Саша.
Но перед практикой по минералогии в аудиторию влетает Вася Герасимов.
— Степанов и Беленький! — кричит он с порога. — На заседание бюро! Без опозданий! Слышали?
«Вот досада!» — Саша быстро обводит глазами аудиторию и неожиданно встречается взглядом с Люсей. Она стоит у окна, задумчивая, печальная.
— Люся! — позвал он и пошел было к ней, но дорогу ему преградил Иван.
— Сашка, постой! Ты знаешь, что с Краевым?
— Нет, не знаю. Погоди… — Он пытается проскочить мимо. Но Иван хватает его за руку:
— Ты в самом деле ничего не знаешь?
— Нет! — вырывает руку Саша. Но уже хлопнула дверь. Все кидаются по местам, начиная торопливо листать тетради. В аудиторию входит Петр Ильич.
— Здравствуйте, товарищи! — говорит он, раскрывая журнал. — Двое в лаборантскую за минералами. Остальные закройте тетради! Вспомним пройденное. Да, пока не забыл, Степанов и Беленький, вас просят на заседание бюро. Можете быть свободны. Сегодняшнюю тему отработаете самостоятельно.
— Счастливчики! — вздыхает Вика, переправляя тетрадь со стола на колени.
А Джепаридзе почти стонет:
— Вспомним пройденное! Чего вспоминать, когда в голове одна картошка?..
— Все-таки лучше, чем ничего! — язвит Валерий.
— Прошу не отвлекаться! — одергивает их Петр Ильич. — Итак, начнем…
Убедившись, что картофельная эпопея едва ли способствовала закреплению знаний по минералогии, Петр Ильич приступил к изложению нового материала.
Но Люся не слушает. «Пожалуй, хорошо, что он ушел», — думает она.
— …Крокоит не имеет пока практического значения, — слышится голос Петра Ильича. — Но, как говорят, все течет, все изменяется…
— Люся, мы сегодня идем в театр, — взволнованно шепчет на ухо Таня, и Люся чувствует, как счастлива ее подруга.
Все течет, все изменяется…
И разве сама Люся два дня тому назад не замирала от радостного ожидания, то и дело выглядывая в окно. А теперь… Теперь надо бежать и от него, и от самой себя. А куда? Зачем?..
Все течет, все изменяется…
Она смотрит украдкой на Наташу. Та сидит, подперев голову рукой и словно в забытьи чертит какие-то вензеля в своей тетради. Лицо ее побледнело и осунулось. В самом деле, разве можно причинить ей боль даже ценой своего счастья? И все-таки…
Хватит. Люся пытается заставить себя слушать преподавателя. Бесполезно копаться в том, чего не вернуть! Но в это время ей на тетрадь падает сложенная вчетверо записка.
«Люся! Надо немедленно сказать нечто важное. Умоляю тебя заглянуть после занятий в сквер. Буду ждать у входа.
В. Л.»
Только этого не хватало! Она скомкала записку и бросила под стол, заметив косой взгляд Вики. Та исподлобья следила за каждым ее движением, не упуская в то же время из виду Валерия. Люся пододвинула тетрадь и стала записывать, но Петр Ильич закончил традиционной фразой;
— Берите образцы, начинайте работать.
Таня сейчас же сорвалась с места и, ухватив лоток с минералами, кивнула Люсе:
— Держи! Самый полный. А то ребята все растащат.
Люся помогла перенести лоток и раскрыла книгу.
— Читай вслух! — попросила Таня. — Или давай я.
— Да, лучше ты.
Таня уселась поудобнее.
— Значит так. Пироморфит… — начала она, взяв образец. — Блеск алмазный, твердость…
К ним подсел Иван:
— Девочки, можно, я с вами? Там уже все разобрали…
— Пожалуйста, — кивнула Таня. — Твердость — три с половиной, спайность практически отсутствует…
Иван взял образец и глянул на Таню.
— Ты на минерал смотри! — строго заметила Таня.
Иван смутился.
— И то смотрю. Вот же алмазный блеск. Но спайности вроде бы не видно….
— А что у тебя?
— Как что?
— Это же апатит!
— Разве? А ты о чем читаешь? Таня засмеялась.
— Эх ты: «алмазный блеск» и «спайности вроде бы не видно». Где тут алмазный блеск? А еще староста!
— Что же, старосте и ошибиться нельзя?
— Смотря отчего ошибиться, Ванечка! — послышался за их спиной ревнивый голос Светланы.
Таня подмигнула Люсе, но та не могла себя заставить даже улыбнуться.
Заседание было необычным. Кроме членов бюро и комсоргов групп, всегда собиравшихся в тесной комнатушке, за деканатом, сегодня сидели здесь декан, профессор Бенецианов, молодые сотрудники Воронова, несколько ассистентов и аспирантов с других кафедр и какой-то незнакомый мужчина с блокнотом в руках.
— Корреспондент, — шепнул Витя Беленький. — Специально пригласили.
— Да в чем дело-то?
— Сам не знаю.
Саша повернулся было к Васе, но тот был занят разговором с Бенециановым и каким-то высоким блондином.
Впрочем, ждать пришлось недолго. Вася объявил:
— Заседание комсомольского бюро факультета считаю открытым… Феногенова! — сказал он секретарю. — Чтобы протокол сегодня был, как надо! Так вот… — взглянул он в лежащую перед ним бумажку. — На повестке дня у нас такие вопросы: о политико-воспитательной работе на кафедре минералогии и разное. Другие предложения будут?
Саша и Витя переглянулись: повестка была самой обычной.
— Стало быть, нет возражений? — спросил Вася. — Утверждается!.. По первому вопросу слово имеет комсорг кафедры минералогии Вадим Стрельников.
Вадим встал, одернул пиджак и просто, без лишних слов начал рассказывать, как живут и работают комсомольцы кафедры.
«Что же, неплохо!» — подумал Саша, слушая, как они помогают друг другу в учебе и работе, ходят в кино, выезжают за город.
— Молодцы ребята! — шепнул он Беленькому и посмотрел на секретаря. С лица того не сходила саркастическая улыбка.
— И это все? — протянул он, как только Вадим закончил выступление.
— Да, все, — кивнул Стрельников.
— Вот как! Больше ничего не добавишь?
— Нет,
— Ну, что ж. Послушаем комиссию. Давай, Воробьев.
К столу подошел незнакомый Саше блондин и, разложив перед собой целый ворох бумаг, начал докладывать:
— Комиссия, созданная комсомольским бюро факультета, детально ознакомилась с постановкой политико-воспитательной работы на кафедре минералогии и установила следующее…
Вот оно что! Саша даже присвистнул от изумления. По словам Воробьева получалось, что все, о чем только что говорил Стрельников, было всего лишь дымовой завесой, прикрывавшей подозрительные дела, творящиеся на кафедре минералогии. Из материалов комиссии следовало, что там существует какая-то организация молодых ученых и студентов, «распространяющая чуждые нравы».
Что за чертовщина? Саша посмотрел на комсомольцев. Они сидели озадаченные. А Воробьев сыпал фактами, приводил цитаты, показывал журнальные фотографии.
Тягостная тишина воцарилась после сенсационной справки, оглашенной Воробьевым.
— Кто это? — шепнул Саша Беленькому.
— Аспирант с кафедры нефти… Ну и Шерлок Холмс!
— И ты ему веришь?
— А черт его знает. Ведь факты…
Члены бюро стали перешептываться. Вася поднялся:
— Что же, послушаем Стрельникова.
— Есть вопрос! — С места поднялся невысокий худощавый юноша.
— Аспирант Грекова, — шепнул всезнающий Витя.
— Пожалуйста, Бардин, — повернулся к нему секретарь.
— Здесь только что выступал председатель так называемой «комиссии», созданной комсомольским бюро. Но всем известно, что из бюро до сегодняшнего дня в университете был один секретарь. Я только что приехал из Москвы. Остальные были в колхозах. Кто же, собственно, создавал комиссию?
Члены бюро переглянулись. Бенецианов нахмурился.
— Вопрос не по существу! — заявил Герасимов. — Секретарь может решать организационные вопросы в рабочем порядке.
— Допустим. Но почему секретарь не информировал членов бюро о столь важном деле, прежде чем выносить его на расширенное заседание?
— Ты что, Андрей, хочешь сорвать обсуждение по существу?
— Нет, я уточняю кое-какие детали.
— Ясно… Пусть Стрельников доложит бюро, как дошли они до такой жизни.
Вадим поднялся:
— Я сказал все, что считал нужным.
— Тогда приступим к вопросам. — Вася постучал карандашом по столу. — У меня есть невколько вопросов. Что это за непонятные звания имели члены вашей организации — «пентали», «пенталины»? В уставе я таких не видел.
Вадим усмехнулся:
— А ты кроме устава что-нибудь читаешь? С греческими цифрами, случайно, не знаком? Студенты-геологи с ними встречаются…
Вася вспыхнул:
— Отвечай по существу, Стрельников!
— Я и собираюсь ответить по существу. Эти «звания» означают: сколько научных работ или оригинальных конструктивных решений имеет тот или иной из наших товарищей. Одну — моноль. Пять — пенталь. Десять —декаль. Только и всего.
— А зачем вам понадобились греческие названия цифр? — не унимался Вася. — Русских не хватает, что ли?
— А почему, как ты думаешь, кристаллография пользуется греческими цифрами? — в тон ему ответил Вадим.
Герасимов замялся:
— Ну, это… совсем другое дело. Скажи лучше, для чего это вам понадобилось? Эти значки в петлицах. Мы знаем, как их называют— сопротивления!
— Еще бы! Другие узнают об этом не к четвертому курсу, а к четвертому классу. Ну, да каждому свое. А почему носим именно эту радиодеталь?.. Так ведь силовой трансформатор не повесишь в петлицу.
Все засмеялись. Вася потребовал:
— Еще раз предупреждаю, Стрельников, отвечай по существу! Здесь комсомольское бюро, а не балаган!
— Возможно, — все так же невозмутимо отвечал Вадим. — Но тебе и членам комиссии следовало бы знать, что эти «значки» носят в петлицах халатов физики-радиотехники повсюду. И пошла эта мода раньше, чем мы с тобой поступили на геофак. Во всяком случае, задолго до того, как выступавший здесь товарищ научился писать кляузы… простите, справки.
— Я попрошу выбирать выражения! — вскочил Воробьев.
— А ты выбирал их, когда стряпал свою справку и пичкал ее разными небылицами?
— А это вот тоже небылицы? — Воробьев достал из папки несколько журнальных фотографий, на которых красовались не то танцовщицы, не то купальщицы в таких костюмах, на каких кто-то явно перестарался в экономии материала.
— Вот за это нам остается только покраснеть, — согласился Вадим. — Глупость, больше ничего. Но и это заведено не нами. На физмате ребята-прибористы всегда украшают приборы такими картинками. Больше такого не будет.
— А как ты объяснишь нам это? — Вася развернул злополучный юмористический листок.
— Что же тут объяснять! — удивился Вадим. — Кажется, ясно…
— Тебе кажется? А по-нашему, тут надо кое-что объяснить. Что это за «гнет цивилизации», например, от которого вы бежите за город?
Вадим усмехнулся:
— Ничего особенного! Имеется в виду уехать от городского шума, дыма, пыли… Шутка, одним словом.
— Ну-ка, дайте этот листок! — прервал их Бардин. — Хватит оттуда цитаты выдергивать. Да и все документы комиссии заодно передайте сюда. Посмотрим. Дело-то, кажется, выеденного яйца не стоит.
— Вот как! — возвысил голос Вася. — Для тебя это тоже, может быть, шутка. Или ты тоже против цивилизации?
— А что! Иногда против. Да вот хоть в позапрошлом году, в экспедиции. Изодрал я штаны по оврагам. Пришлось обрезать до колен, — в таком виде и приехал в город. А милиционер меня за это чуть не арестовал… Разве это не «гнет цивилизации»?
Все захохотали. А Вася забарабанил по столу:
— В последний раз предупреждаю тебя, Бардин, за срыв работы бюро…
В спор неожиданно вмешался корреспондент:
— Так это же юмор, товарищ Герасимов, только юмор! Как вы не понимаете.
Однако на помощь Васе пришел Воробьев:
— Что это, товарищ Ашмарин, за «просто юмор»? Или вы забыли, что юмор относится к области идеологии?
— Нет, я этого не забыл, но в данном случае…
И тут Саша не выдержал:
— Но здесь в самом деле нет ничего, кроме желания ребят посмеяться. Где же «чуждые нравы», «анархия», о которых нам читали в справке?
— А ты, Степанов, помолчи! — осадил Вася. — Молод еще. Тут и без тебя есть кому заняться этим делом.
— Что за тон? — вспыхнула сидящая неподалеку от Саши Инна Григорьева. — Ты что же, единолично хо-Нешь все решать, как и комиссию создавал, — «в рабочем порядке»?
— Действительно, что за тон! — поддержал Инну другой член бюро, Володя Свиридов.
Ребята зашумели.
— Ну, ладно-ладно. — Вася беспокойно заерзал на стуле. — Давайте без крика! Переходим к обсуждению. Должен предупредить, что вопрос, который мы решаем, очень серьезный. Кто будет говорить?.. Может быть, вы, Модест Петрович?
— Нет-нет! Я послушаю. — Бенецианов был чем-то недоволен.
— Дай мне сказать.
— Опять Бардин… — Вася недовольно поморщился.
— Да, я. Мы тут просмотрели с ребятами все «документы». О них и говорить нечего! Только людям с болезненной мнительностью могло прийти в голову, что на кафедре минералогии образовалась какая-то «организация», распространяющая «чуждые нравы». Это не значит, что там все безупречно. Взять хотя бы эти картинки. Но с ребятами надо было поговорить запросто, по-товарищески. Поэтому я хочу сказать сейчас о другом. Как могло возникнуть это высосанное из пальца «дело»? Как получилось, что нас оторвали от работы и заставили быть невольными участниками комедии…
Вася попытался прервать его, но все зашумели:
— Не мешай! Говори, Андрей!
— Так вот, — продолжал Бардин, — как могло получиться что целому коллективу кафедры нанесено такое оскорбление, а все комсомольское бюро оказалось в положении недоумевающих свидетелей? Причина в том, что наш секретарь перестал считаться с мнением бюро, присвоил себе право единолично решать любые, даже важные вопросы, и больше того — проникся нездоровым чувством подозрительности, недоверия к своим товарищам. Я считаю, что мы должны указать ему на это, а если не поймет, придется нам ставить вопрос о переизбрании секретаря.
— Ставьте! — крикнул Герасимов. — Хоть сейчас! Но я этого так не оставлю. Сегодня же пойду в партком!
— Не нужно ходить.
Все повернулись к двери. Там стоял Стенин.
— Незачем ходить, — повторил секретарь партбюро. — Тем более, что вы уже были у меня и, видимо, ничего не поняли. Зато сегодняшний урок, надеюсь, откроет вам глаза на роль коллектива.
С улыбкой оглядев ребят, Стенин обратился к Бенецианову:
— Молодежь-то у нас, оказывается, на высоте, Модест Петрович?
— Да, мне и словом не пришлось вмешаться в их дискуссию. — Бенецианов встал и направился к выходу. — Пойдемте, Алексей Константинович, у меня к вам одно дельце…
Все поднялись. Но Вася постучал ладонью о стол:
— Постойте! Тут вот еще чэ-пэ, и пока все в сборе… — Он порылся у себя в столе и извлек какую-то бумажку. — Беленький, ты знаешь, где сейчас студент вашей группы Краев?
— Краев? — Витя оглянулся на Сашу. — Нет, не знаю…
«В самом деле, ведь его не было на занятиях, — подумал Саша. — И Иван что-то хотел сказать в последнюю минуту».
— Не знаешь! — повысил голос Вася. — И даже не поинтересовался, почему его не было на лекциях?
— Так ведь… Сразу после занятий сюда, на бюро. А где он может быть?
Вася прищурился:
— В тюрьме! Арестован за связь с уголовными элементами. Рядом с тобой столько времени сидел преступник. А ты прохлопал! Тут персональным делом пахнет…
— Сразу уж и персональным? — спросил Саша.
— А ты что думал? Пусть лучше людей изучает.
— Да ведь всего месяц какой-нибудь… — начал было Витя.
— Довольно разговоров! — прервал его Герасимов. —
Предлагаю поставить Беленькому на вид для начала... Других предложений не будет?
— Каких предложений? — вспылил Саша. — Беленькому на вид! А Краев? Его ты уже в расход списал?
— Преступные элементы нас не интересуют.
— Какой же он элемент? И что ты знаешь о Краеве!
— Вот! — Вася поднял над головой бумажку. — Из милиции. Вчера только из деканата передали. Поинтересуйся!
— Да я с Краевым три недели бок о бок работал и знаю, что не может он быть преступником. Здесь какое-то недоразумение. Надо выяснить!
— Милицию проверять? — усмехнулся Вася.
— Проверять надо все, — возразил Андрей. — Ну-ка покажи, что за бумажка.
Он пробежал глазами письмо:
— Да… бумага серьезная. И все-таки надо уточнить. Только без всяких комиссий. Поручить кому-нибудь…
— Поручите мне, — вызвался Саша. — Я проверю.
— Будут там с тобой разговаривать! — возразил Герасимов.
— А почему бы и нет? — сказал Андрей. — Напишем ему удостоверение. Пусть сходит и все выяснит. Пока же вопрос этот надо вообще снять.
Только выйдя в коридор, Саша почувствовал, как он голоден, и вспомнил, что с утра ничего не ел.
— Ну, я в столовку, — кивнул он Беленькому и помчался к лестнице. Но здесь его ждал Петька Грачев.
— Сашка, здорово! — закричал тот издали, сияя всеми веснушками. — Ну и горазды вы заседать! А еще геологи. Юристам сто очков дадите!
— Да тут, видишь ли, такое дело… Арестовали нашего студента.
— За что?
— Не знаю. Пришла из милиции бумажка…
— Ну, значит, дело табак! Глаголь аминь и сматывай удочки. Ибо, как поется в гимне бюрократов:
В жизни главное — бумажка.
С ней мы связаны навек.
Без бумажки ты букашка,
А с бумажкой — человек!
А здесь, выходит, все с обратным знаком.
— Брось балагурить! Человека выручать надо…
— Стоящий парень?
— Колька-то? Конечно! Представить не могу, что с ним случилось… А тут находятся такие: поскользнется человек, так они готовы еще подножку дать. Сейчас вот с одним сцепился на бюро…
— С Герасимовым?
— А ты его откуда знаешь?
— Слышал, что водятся еще такие ископаемые на геофаке.
— И в самом деле ископаемое. Напустился на вороновских ребят, так они ему дали прикурить!
— Я думаю.
— Ребята что надо! Вот бы с кем поработать… Ну, а ты как?
— Я к тебе вот за чем. Начал изучать кристаллографию. Нам без нее, сам знаешь, никак. Ну и подумал, почему бы не послушать у вас лекции. Разрешение взял. И с расписанием тоже нормально: в эти часы у нас лабораторка по физике, я вечерами смогу отработать. Только вот неудобно как-то в чужую группу вваливаться одному… В общем, давай встретимся где-нибудь перед лекцией.
— Ладно. Встретимся у деканата.
Бенецианов с самого начала понимал, что все «открытия» Герасимова выеденного яйца не стоят. Но давняя неприязнь к Воронову взяла верх. Модесту Петровичу казалось, что каковы бы ни были результаты обсуждения вороиовской кафедры, оно лишний раз покажет, что обстановка там все-таки ненормальная.
И что же получилось?.. Этот аспирант Грекова спутал все карты. Принесла его нелегкая!
Модест Петрович тяжело вздохнул, оделся и хлопнул дверью кабинета.
В конце коридора его догнала Софья Львовна.
— Модест Петрович! Вы еще не ушли?
— Да вот заседали, — устало проговорил Бенецианов.
— По вороновской кафедре?
— Ну да…
— И что же?
Бенецианов махнул рукой:
— Чепухой все кончилось. Этот бездарь из мухи слона раздул…
— Я же в самом начале не советовала доверять Герасимову… Ну да не расстраивайтесь! Поедемте с нами. Вы еще не знаете: Мышкин сменил «москвича» па «волгу». Такая прелесть! Хотите вам покажем?
Софья Львовна огляделась по сторонам:
— Мышкин!
— Я здесь.
Бенецианов поморщился. Видимо, супруг Софьи Львовны был ему не очень по душе.
— Мышкин, Модест Петрович согласился поехать С нами. — Софья Львовна выразительно моргнула мужу.
— К-хе… Очень приятно. Здравствуйте, Модест Петрович. Милости просим…
— Да я, собственно… — замялся Бенецианов.
— Едемте, едемте, Модест Петрович! — Софья Львовна тронула его за локоть. — На дворе вон какой дождь!
Машина стояла у подъезда. Мышкин торопливо открыл дверцу:
— Пожалуйста, Модест Петрович.
— Нет, уж прежде даму.
Машина тронулась.
— А как Греков? — доверительно спросила Софья Львовна.
— Раскусил, кажется, и он нашего Ахилла, — оживился Модест Петрович. — Так что профессура теперь едина. Решили действовать. Скоро поставим вопрос на Совете. Главное теперь — как можно больше фактов.
— Так я, пожалуй, знаю уязвимое место вашего оппонента...
— А именно?
— Молодежь! — выпалила Строганова.
— Не понимаю…
— Я хочу сказать, что сила Воронова в поддержке молодежи. Он для них — бог! Да-да. Поэтому надо прежде всего раскрыть глаза молодежи…
— Но как это сделать?
— Есть у меня кое-что на примете…
— Да? — Модест Петрович недоверчиво покосился на Строганову.
Та многозначительно промолчала.
— Вы знаете, что ассистент Воронова Ларин скоро выступит с защитой диссертации?
— Что же из этого? Диссертация на уровне. Я просматривал.
— Диссертация, может, и на уровне. А слышали, какой разгромный отзыв пришел из экспедиции, где работал Ларин?
— Разгромный?
— Ну, положим, не совсем. Но будет над чем призадуматься Совету. Нина Павловна шепнула мне, что Ларин совсем растерялся.
— К-гм… Представляю, как ринется Воронов защищать своего подопечного, чтобы сгладить впечатление.
— Нет, по имеющимся у меня, сведениям, Воронов как раз и не собирается этого делать. А вот нам, пожалуй, надо бы сделать все возможное, чтобы «сгладить впечатление».
— Нам? Кому нам?
— Ну, мне или вам…
— Мне?! С какой стати?
— А вы представляете, какое это впечатление произведет на диссертанта?
Бенецианов пожал плечами:
— Допустим. А дальше?
— А дальше вы постараетесь, чтобы вновь испеченный кандидат перешел на вашу кафедру.
— Как так?
— Очень просто. У нас ведь открывается вакантное место доцента. Я думаю, Ларин на это клюнет. У Воронова такого места не предвидится.
— Гм… клюнет… Еще бы не клюнуть. Но для чего это нужно? Что будет он делать у нас на кафедре?
— Заниматься минералогией.
— Да?.. Впрочем… Тэ-тэ-тэ! Заниматься минералогией… Изумительно! Софья Львовна, вы — гений! Заниматься минералогией у нас на кафедре. Ну конечно! Где же кроме! Не в кузнице же Воронова. Это будет показательно… Единственный ученик Воронова, не порвавший с геологией, ищет у меня убежища! Единственный минералог бежит с кафедры минералогии! Только… Вы уверены, что согласится он покинуть Воронова?
— Это предоставьте мне, Модест Петрович.
— С удовольствием, дорогая Софья Львовна!.. Мы, кажется, доехали? Что значит «волга»!
— Да. И мы хотели бы просить вас, Модест Петрович, зайти к нам завтра вечерком отметить, как говорится… Мышкин!
Тот обернулся:
— Тормоза скрипят, Модест Петрович. Без обмывки хоть не езди! Так что, милости просим…
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления