Онлайн чтение книги Собрание сочинений (Том 4)
2

Г о л о с Б а к ч е н и н а. Неужели не помнишь?

Нет здания аэровокзала, сцена пуста и темна.

...Топится печурка. Это печурка в комнате, где живет Шеметова, в прифронтовом городке. Глухо доносится артиллерийская стрельба. Шепчет приглушенный репродуктор.

У печурки - молодая Ш е м е т о в а в гимнастерке, в лейтенантских погонах, и молодой офицер Б а к ч е н и н.

Б а к ч е н и н. Никогда бы не подумал.

Ш е м е т о в а. Вот, представьте.

Б а к ч е н и н. Чтоб у такой женщины, как вы, - и не было счастья!.. Но вы его любили, да? Раньше. Сначала.

Ш е м е т о в а. Да, конечно. Да, вероятно, - иначе как бы я шла за него? Он так все красиво обставил... Он это умеет, вся их семья умеет. Они знают, когда какой букет надо поднести, и какой праздник как праздновать, и когда что сказать, и кого как принять... Вообще, знают, как надо жить. А мне с ними почему-то - так сонно... чуждо...

Б а к ч е н и н. А я считал, и другие считают, что вас где-то ждет очень дорогой человек.

Ш е м е т о в а. Почему вы считали?

Б а к ч е н и н. Ну - вы часто получаете письма.

Ш е м е т о в а. Главным образом от родителей мужа. Сводки о здоровье моей дочки. Правда, муж тоже пишет аккуратно.

Б а к ч е н и н. Он где, вы говорили?

Ш е м е т о в а. Пока еще в Казани. Видимо, вот-вот они вернутся в Москву.

Б а к ч е н и н. На фронте не был?

Ш е м е т о в а. Он ученый, у него бронь. Не усмехайтесь, пожалуйста, он действительно большой ученый, его под пули не пустят.

Б а к ч е н и н. А вас пустили.

Ш е м е т о в а. Ну, меня!.. Мне знаете что помогло - знание немецкого. Так по штабам с сорок третьего года...

Б а к ч е н и н. И он не возражал?

Ш е м е т о в а. Ну еще бы. Но если человек что-нибудь решил крепко... И у нас не принято давить друг на друга. Бурь, во всяком случае, не бывает. Даже ссоримся вполголоса, добропорядочно.

Б а к ч е н и н. А дочка как же?

Ш е м е т о в а. Она маленькая. Ей с бабушкой и дедушкой неплохо.

Б а к ч е н и н. Скучаете все-таки?

Ш е м е т о в а. Ну, господи!..

Б а к ч е н и н. Дедушка и бабушка - это родители...

Ш е м е т о в а. Мужа. Мои - умерли. Еще до войны... Удивительно!

Б а к ч е н и н. Что вас удивляет?

Ш е м е т о в а. Чуть не каждую ночь ходите смерть дразнить, и еще есть время и охота замечать, кто сколько получает писем...

Б а к ч е н и н. А вы ничего такого не замечаете?

Ш е м е т о в а. Я не хожу смерть дразнить. Вы языка доставляете, я перевожу - мое дело маленькое.

Б а к ч е н и н. Эх, Ольга Васильевна, живой живое думает. Пока живы - что нам смерть?

Ш е м е т о в а. Ненавижу вашу бесшабашность. Ненавижу! Эту отчаянность оголтелую... лихачество сверх всякой меры...

Б а к ч е н и н. Сплошь да рядом, чтоб вы знали, выигрывает отчаянный, а осторожный пропадает. Не подразнив даже, как вы выражаетесь, в полное свое удовольствие.

Ш е м е т о в а. Лезете к черту в зубы - из-за чего: из-за паршивого барана!

Б а к ч е н и н. Ах, это нехорошо! Этого я от вас не ожидал! Вы забыли, какой был шашлык? Сплошная нежность была, не барашек, а неземное существо, косточки во рту таяли, вы же сами хвалили, а теперь говорите паршивый баран, ай-ай-ай!

Ш е м е т о в а. Из-за шашлыка врываться на вражью полосу под огонь...

Б а к ч е н и н. Уж и огонь там. Построчил кто-то из автомата. Всё вам наврали.

Ш е м е т о в а. Но я же серьезно. Это уже не храбрость, Сережа! Нелепость, безумие - так играть своей жизнью, когда конец завиднелся!

Б а к ч е н и н. Какой конец?

Ш е м е т о в а. Войне конец.

Б а к ч е н и н. Когда ей конец, по-вашему?

Ш е м е т о в а. Ну, может, полгода еще, от силы год.

Б а к ч е н и н. Мы с вами можем знать, да? Когда началось, многие тоже говорили - от силы год. Я лично так считал... И что такое год? Величина в высшей степени относительная. И полгода относительная. И день. И минута. Одна длина у мирного года, у военного другая, верно? Одна длина у минуты в Казани, другая - у разведчика на вражьей полосе... Так что "скоро конец" - это смотря для кого... А в общем, ерунда. Суждено так суждено. Чему быть, того не миновать. В нашем деле хочешь не хочешь фаталистом становишься.

Ш е м е т о в а. Глупо.

Б а к ч е н и н. Совсем не так глупо и очень помогает. И как не быть фаталистом, вы подумайте. Жена меня в сорок первом провожала - я на нее рассердился даже: что ты, говорю, меня как мертвого оплакиваешь, я еще живой, слава богу! Да и вся семья чересчур как-то убивалась... И вот, пожалуйста: я до сих пор цел, а уж в каких переплетах приходится бывать, вы знаете, - а они, гражданские люди, которых я оставил в нормальной обстановке, в нормальной квартире в центре Ленинграда, - в первый же год! Все до одного!.. Кто это шутит, интересно? Почему не меня, бойца, призванного отдать жизнь? Почему их - непризванных... уж таких не бойцов, таких смирных людей... (Помолчав.) По справедливости - не должен я уцелеть. Иначе что же...

Ш е м е т о в а. Как ее звали?

Б а к ч е н и н. Нина.

Ш е м е т о в а. Долго были вместе?

Б а к ч е н и н. Год. Третий курс окончил - женился... Какая-то она была невезучая. То на гололедице упадет, расшибется, то у нее деньги в трамвае вытащат... Детство нескладное, без ласки, без красоты... С легкими неважно было, вообще никуда здоровье... Она говорила, что только со мной ей жизнь улыбнулась.

Ш е м е т о в а. Ребенок был?

Б а к ч е н и н. Нет, слава богу. Куда бы еще ребенок в блокаде. Хватит взрослых.

Ш е м е т о в а. Как вы узнали?

Б а к ч е н и н. Написали чужие люди. Вынули мои письма из ящика и написали, чтоб больше не писал - некому... Это к вопросу о том, что фатализм - глупость... что лихачить - нелепо... Эх! Все эти слова благоразумные!.. (Смотрит на часы.) Ну вот. Поболтали мы с вами. (Встает.)

Ш е м е т о в а. Так рано?

Б а к ч е н и н. Велено быть.

Ш е м е т о в а. Разве и сегодня?

Б а к ч е н и н. Явиться всем в двадцать ноль-ноль. А там на кого, как говорится, падет жребий...

Ш е м е т о в а. Сережа!

В репродукторе позывные.

Б а к ч е н и н. Приказ. (Увеличивает громкость.)

Они с Шеметовой ждут молча. Радио передает приказ Верховного главнокомандующего.

(Уменьшает громкость.) Вот так-то! А вы говорите! (Надевает шинель.)

Ш е м е т о в а. Сережа. Все-таки. Я прошу.

Б а к ч е н и н. Быть благоразумным? До свиданья, Ольга Васильевна. Спасибо.

Ш е м е т о в а. До свиданья.

Б а к ч е н и н (у двери). Завтра можно прийти?

Ш е м е т о в а. А как вы думаете?

Б а к ч е н и н. В эту дверь войти, да, и сесть на эту табуретку, к этому огню, да?.. До свиданья.

Ш е м е т о в а. Сережа!.. Сережа, я забыла сказать, я не успела дочитать ваш журнал, я вам отдам завтра...

Б а к ч е н и н. До завтра. (Уходит.)

Шеметова стоит в открытой двери, смотрит вслед. Синяя лампочка горит на улице. Гремят в отдалении орудия. По радио опять звучат позывные, предваряющие новый приказ.

Г о л о с Б а к ч е н и н а. Неужели не помнишь?

...Сцена пуста и светла, и из ее глубины идет Б а к ч е н и н в госпитальном халате, широко раскинув руки, в которых он держит костыли.

Б а к ч е н и н. Не обращай внимания, прошу тебя! Никаких костылей нет, одна видимость! Вот, пожалуйста! (Бодро шагает, прихрамывая.)

Ш е м е т о в а (бежит ему навстречу). Ну-ну-ну, не форси! Осторожно!

Б а к ч е н и н. Я боялся, ты понимаешь, что без них буду идти к тебе чересчур медленно!

Ш е м е т о в а. Да что за мальчишество, кому это нужно!

Б а к ч е н и н. Мне нужно. Мне! Чтоб рядом с тобой быть изящным.

Ш е м е т о в а. Дурачок... Ну покажись, какой ты. Сто лет не видела.

Б а к ч е н и н. Этот старый черт такие завел порядки! По воскресеньям - и всё! Хоть ты сдохни перед ним!

Ш е м е т о в а. Ты похудел.

Б а к ч е н и н. Похудеешь. Экий жлоб! Я на него орал, пока мы не охрипли оба.

Ш е м е т о в а. Сума сошел! На профессора! На генерала!

Б а к ч е н и н. И ни в какую: "Только по воскресеньям!" А сегодня еще только среда!

Ш е м е т о в а. Ты получил мою записку?

Б а к ч е н и н. Да. Ты умница. А ты мою получила?

Ш е м е т о в а. Ну ясно, раз я здесь!

Б а к ч е н и н. Вы, говорит, курорт развели в прифронтовом госпитале... А кому вред, что ты ко мне ходила?! Я благодаря этому раньше времени на ноги стал! Какой он профессор, если не понимает!..

Ш е м е т о в а. Ну не волнуйся. Ну не волнуйся. Ну бог с ним. Увиделись же.

Б а к ч е н и н. Да, но не виделись трое суток - с какой стати, спрашивается?!

Ш е м е т о в а. Самовольно небось удрал или отпустили?

Б а к ч е н и н. Они отпустят, жди. Ничего, ограда пустяковая. Арефьев помог, я ему на спину стал. А потом он мне перебросил... (Показывает на костыли.)

Ш е м е т о в а. Никто не видел?

Б а к ч е н и н. Какие-то солдаты проходили. Будь здоров, говорят, желаем удачи.

Ш е м е т о в а. Сережка. Тебя разоблачат и отправят в тыл. Что тогда будем делать?

Б а к ч е н и н. Разоблачат, тогда и будем думать - что делать.

Ш е м е т о в а. Тогда уже поздно. Нет, правда: ты не очень с ним задирайся. Я не могу, чтоб тебя отправили.

Б а к ч е н и н. Не отправят. Мне уже выписываться на днях.

Ш е м е т о в а. Как я без тебя? Я эти трое суток умирала... (Плачет.)

Б а к ч е н и н. Вот, ей-богу. Сводка хорошая, погода хорошая, так я славно сорганизовал наше свидание, а ты... Вот он я, вот она ты, чего же плакать, ну?

Ш е м е т о в а. И сама не знаю. От счастья. И теперь ведь тебя не смогут, правда, посылать в разведку? Не смогут, не смогут! И мы не будем каждый вечер прощаться навсегда!

Б а к ч е н и н. Ненаглядная моя... Теперь я дорожку проложил. Через все заборы, через всех профессоров и генералов. Теперь жди меня к себе. Придешь из штаба, откроешь дверь, - а я тут как тут! (Поцелуй.) Если в тыл, Оля, - это уже по демобилизации.

Ш е м е т о в а. Не говори о демобилизации.

Б а к ч е н и н. Говорить не говорить - уже недалеко.

Ш е м е т о в а. Когда я слышу это слово, мне гора представляется. Гора всяких сложностей. У, горища!

Б а к ч е н и н. Опять-таки незачем переживать заранее.

Ш е м е т о в а. Если б можно так: просто чтоб мы вместе и не надо разлучаться... и никому чтоб от этого не было боли...

Б а к ч е н и н. Кому? Почему я обязан об этом беспокоиться? Я о нас с тобой хочу беспокоиться! А я не перенес боли? Дай бог, сколько мне ее выпало... И откуда известно, что ему так уж будет больно? Может, и не так уж!

Ш е м е т о в а. Ты не знаешь, что такое для него ребенок. Он считает - семья должна существовать ради ребенка. Что бы ни было. У ребенка должны быть отец и мать, он говорит. Ну, и он... хорошо ко мне относится.

Б а к ч е н и н. Ты ему написала?

Ш е м е т о в а. Нет. Это прежде был разговор.

Б а к ч е н и н. Вероятно, он не захочет отдавать ребенка.

Ш е м е т о в а. На это я не пойду. Но когда представлю себе, как я буду забирать у них Нюшу!.. И теперь ведь разводиться через суд. Эти процедуры! Говорить о нем, о тебе...

Б а к ч е н и н. Так нельзя, моя радость. Не желаю видеть твои самоистязания. Подумаешь, суд! Это же проформа. Ну, неприятная, согласен. А что поделаешь, если нам приходится прорываться друг к другу через колючки. Важно одно: чтоб ты меня любила. Я хочу, чтоб сегодня же вечером, когда ты придешь домой и откроешь свою дверь...

Г о л о с а. Горько! Горько!

Горит огонь в камине. У камина Ш е м е т о в а, Б а к ч е н и н в новом кителе, А р е ф ь е в, еще н е с к о л ь к о о ф и ц е р о в с кружками в руках.

А р е ф ь е в (подняв кружку). Ну горько же людям!

Б а к ч е н и н. Понимаешь, Оля, им горько. Надо их пожалеть. (Целует Шеметову.)

О ф и ц е р ы. Ура!

Ш е м е т о в а. Идиотизм! Какое горько?! Хотя бы вы, Арефьев, не поддавали тут жару. Еще когда я разведусь!

Б а к ч е н и н. Тихо, тихо. Им нельзя ждать, пока ты разведешься. Кто-нибудь может не дождаться.

Дальние орудийные залпы.

О ф и ц е р ы.

- Опять мы заговорили.

- Шагаем...

- А в Москве сейчас салют гремит в вашу честь.

- Почему не пьет молодая?

Ш е м е т о в а. Да ведь гадость.

О ф и ц е р ы.

- Ну как же это.

- Немножко.

- Спирт ничего.

- Глоточек.

Б а к ч е н и н. Выпей. За нас.

Шеметова пьет.

О ф и ц е р ы. Ура!

Гитара, песня.

Б а к ч е н и н. Постойте. Постойте. Мои дорогие. Я хочу сказать слово. Маленькую речь. Можно, Оля, да? (Вдруг задумался.) Да, так о чем будет моя речь?

О ф и ц е р ы.

- О любви! О любви!

- Ну чего ж ты, мы слушаем.

- Подсказать начало? Ну, давай. "Дорогие товарищи, боевые друзья!"

А р е ф ь е в. Ничего, Сережа. Это у тебя немота от переживаний. Ну храбро.

Б а к ч е н и н. Дорогие товарищи, да, я буду говорить о любви.

О ф и ц е р ы. То-то. Правильно.

Б а к ч е н и н. Но сначала хочу вам напомнить беспощадные черные ночи, ночи без любви, без надежды, без звезд, когда мы с вами идем дразнить смерть, а смерть выходит играть с нами в жмурки...

О д и н и з о ф и ц е р о в. Стихами говорит...

А р е ф ь е в. Пусть говорит как хочет. У него счастье.

Д р у г о й о ф и ц е р. А почему без надежды?

Т р е т и й. И звезды тоже видны, как правило...

Б а к ч е н и н. Ночи, когда мы забываем, что есть на свете женская тишина, женская нежность... женская благословенная ласка... и что есть на это все наше святое человеческое право!.. Но вот настает утро, оно настает наперекор всему. Всходит солнце. И уползает смерть в свои траншеи. И мы идем домой, уцелевшие, и что же мы видим - над кровавой, вытоптанной землей утренний цветок раскрылся, такой свежий, такой новенький, что больно становится сердцу, и над этой крошечной чашечкой пчела дрожит, прилетела за медом, и в чашечке ей мед приготовлен! Я не знаю, как для вас. А для меня это всегда чудо, всегда. Я останавливаюсь, как дурак, над цветком и над пчелой, и я плачу. Дорогие друзья, я пью за цветок, за пчелу, за чудо жизни, за Олины глаза...

Шеметова берет его руку и целует.

О ф и ц е р ы. Горько!

Гитара.

Г о л о с Ш е м е т о в о й. А это вы помните?

...Шеметова и Бакченин сидят на садовой скамье.

Ш е м е т о в а. Значит, так.

Б а к ч е н и н. Значит, так.

Ш е м е т о в а. Даже не верится, что вместе поедем, вместе приедем, вместе по улицам, вместе в твой дом! Я уже устала от этих разных квартир, что я одна, ты с Арефьевым, видимся урывками, как будто мы тайные любовники... Теперь твой дом - и мой тоже. Мой дом меня ждет в Ленинграде. Мой родной дом...

Б а к ч е н и н. Немножко беспокоюсь, как будет с пропиской. Пока мы не зарегистрированы официально.

Ш е м е т о в а. А, господи. Сходим в милицию, объясним положение.

Б а к ч е н и н. Могут и не прислушаться к нашим объяснениям.

Ш е м е т о в а. Ну, не прислушаются, тогда и будем думать, что делать. Видишь, ты меня уже перевоспитал. Не хочу заранее переживать всякую ерунду. Подумаешь, прописка.

Б а к ч е н и н. Не такая ерунда, как кажется. Это не армия, где все тебе по аттестату положено. Натопаемся по начальничкам.

Ш е м е т о в а. Договорюсь о работе, оформлюсь, приберу комнату, она, наверно, в кошмарном виде...

Б а к ч е н и н. Да уж, могу себе представить. Начиная с того, что стекла выбиты, и достать - проблема.

Ш е м е т о в а. Откуда ты знаешь, что выбиты?

Б а к ч е н и н. По всему Ленинграду выбиты.

Ш е м е т о в а. Ничего, достанем... И поеду за Нюшей. Чтобы сразу там все покончить, одним ударом. Меньше встреч - меньше тяжелых разговоров.

Б а к ч е н и н. Ты ему так и не написала?

Ш е м е т о в а. Нет. По почте - по-моему, знаешь, не очень порядочно. Вроде - из-за угла. Раз уж я все равно должна туда поехать. Лучше сказать. Лицом к лицу... И потом, они так трудно в Москву возвращались, свекор болел, свекровь замучилась, а тут бы еще это письмо мое...

Б а к ч е н и н. Что ж, мудро.

Ш е м е т о в а. Ты пойми правильно.

Б а к ч е н и н. Я понимаю.

Ш е м е т о в а. Ты правда не сердишься?

Б а к ч е н и н. Правда не сержусь.

Ш е м е т о в а. Знаешь, я думаю, мне удастся из Москвы привезти. Стекла. Без стекол Нюше никак нельзя, конечно.

Б а к ч е н и н. Я бы сказал, что и нам не рекомендуется. Без стекол.

Ш е м е т о в а. Мы-то пока уж как-нибудь...

А р е ф ь е в (подходит). Бы, счастливчики! Строите лучезарные планы?

Ш е м е т о в а (улыбается ему). Мы, счастливчики, строим лучезарные планы.

А р е ф ь е в. Молодцы, ей-богу. А мне трубить. В Германию вроде бы прочат.

Б а к ч е н и н. А что, интересно.

А р е ф ь е в. Может, оно и интересно. Но очень уж тянет до дому, до хаты. К своим. Как-то наладить, что война разладила.

Б а к ч е н и н. И то верно.

А р е ф ь е в. Какие-то у меня последнее время желания сугубо штатские. До тоски. Выйти, например, рано утром на свое крылечко, кликнуть сынишку, дровишек с ним напилить...

Ш е м е т о в а. Милые вы мои, милые. Мне совестно, страшно быть эгоисткой...

А р е ф ь е в. Но? Вы хотели сказать "но".

Ш е м е т о в а. У меня война ничего не разладила. Мне она дала все на свете. Бывает же! Сережу дала. Это ужасно, да, что я говорю? Имея в виду, что этому сопутствовало.

А р е ф ь е в. Почему ужасно? Вы же ни в чем не виноваты, в том, что сопутствовало. И в том, что у вас так сложилось. Вы ему явились, как награда и утешение... и будьте счастливы! Мой вам наказ.

Ш е м е т о в а. А когда вы отслужите в Германии, вы к нам в гости выберетесь, да?

А р е ф ь е в. Спасибо.

Ш е м е т о в а. Нет, правда. Мы вам всегда будем рады, да, Сережа? Нам будет что повспоминать с ним, верно?

А р е ф ь е в. А знаете, Оля, вы стали говорить похоже на него. (Имитирует.) "В гости выберетесь, да? Будет что повспоминать, верно?" Как Сережка, точно!

Ш е м е т о в а. А что тут странного? Кто-то мне говорил, что, когда муж и жена очень долго живут вместе, они даже наружностью становятся похожи.

А р е ф ь е в (тихо поет). Ехал казак на вийноньку, сказал: прощай, дивчинонька! Прощай, дивчина, карие очи! Еду в чужую сторону...

Ш е м е т о в а. Ох! Не надо грустного. Я вас очень прошу. Всю войну грустное, грустное... Радоваться пришло время! Смеяться! Никаких больше "прощай", только "здравствуй", запомните, слышите?!

Г о л о с Ш е м е т о в о й. Это-то, уж конечно, помните. Не могли забыть.

...Бакченин ждет Шеметову у нее на квартире. Он в состоянии несвойственного ему угрюмого напряжения. Шеметова входит.

Ш е м е т о в а. Сереженька! Ну, вот и все. На все четыре стороны. Цивильная гражданка. Теперь только забрать сухой паек на дорожку. Ты давно меня ждешь? (Замечает его состояние.) Что случилось?

Бакченин помогает ей снять портупею.

Неприятность?

Б а к ч е н и н. Не знаю, как назвать.

Ш е м е т о в а. Какая? Что такое? Не отпускают? Ну что? Что?

Б а к ч е н и н. Оля...

Ш е м е т о в а. Несчастье!

Б а к ч е н и н. Не знаю, Оля.

Ш е м е т о в а. Какое?

Б а к ч е н и н. Я не вправе сказать - несчастье...

Ш е м е т о в а. А что ж это?

Б а к ч е н и н. У кого бы язык повернулся? Грешно, верно, сказать живому человеку - иди обратно в могилу?

Ш е м е т о в а. Какому человеку?.. (Садится.) Скорей!

Б а к ч е н и н. Письмо получил.

Ш е м е т о в а. От Нины!

Б а к ч е н и н. Она в Свердловске. По госпиталям два года с лишним. После бомбежки. Восстановили. Протез. Рука.

Шеметова сидит неподвижно.

Два года сплошных операций... И прежде-то была не ахти какого здоровья. Что-то находили с легкими. Я тебе говорил... Теперь инвалид. А остальные погибли. Все по очереди. Друг за другом. От голода. Вот почему, должно быть, мне написали, что она тоже... А ее вывезли в состоянии беспамятства, с тяжелыми увечьями. На улице бомба накрыла...

Стук в дверь.

Да!

А р е ф ь е в (входит). Добрый вечер. Что, Оля, поздравить можно? Ауфвидерзеен? Цу хаузе, нах Ленинград? Поздравляю от души... Чего у вас случилось что-нибудь? Поругались? Неужели уже поругались?

Б а к ч е н и н. А р е ф ь е в. Погуляй иди. У нас тут...

А р е ф ь е в. Это никуда не годится, если с этих пор начнете ругаться. Нет уж, на это вам моего благословения нет. Сережа, ты за почтой заходил? Там тебе заказное было. Из Свердловска. Я хотел взять, она говорит - пусть сам придет, распишется. Ты зайди.

Б а к ч е н и н. Я заходил, заходил.

А р е ф ь е в. Ну ладно, ребятишки. Приду, когда помиритесь. Ты мне только не обижай Олю. Смотри, какая она сидит. Не давайтесь ему, Оля, в обиду. Хорошенько его! Да вы крепкая, не дадитесь.

Б а к ч е н и н. Слушай, да иди ты!!

Арефьев уходит. Молчание. Оно разрешается криком Шеметовой. Шеметова рыдает, упав головой в руки.

Г о л о с Ш е м е т о в о й. И вернулась я в Москву. В дом, с которым мысленно уже распрощалась.

...Шеметова с чемоданом, с шинелью через руку, в гимнастерке без погон, звонит у двери. Время позднее, ночь.

Б а б у ш к а (из-за двери). Кто там?

Ш е м е т о в а. Откройте, пожалуйста.

Б а б у ш к а (смотрит через цепочку). Вам кого угодно?

Ш е м е т о в а. Бабушка, это я.

Б а б у ш к а. Оля! (Торопливо снимает цепочку.) Оля, деточка! (Схватывает, целует.) Голубушка родная! Не узнала в этой форме... Как же ты, как же ты телеграмму не дала, мы и не встретили... Совсем? Или в отпуск?

Ш е м е т о в а. Покажите Нюшу.

Б а б у ш к а. Сейчас, сейчас. Дай повешу. (Берет шинель.) Спит Нюша, лучше ей, слава богу. Теперь уж на поправку дело идет. А та неделя, по правде говоря, очень была тревожная. Хорошо - Мите удалось достать пенициллин. Сейчас все, все в порядке, не волнуйся.

Ш е м е т о в а. Что было?

Б а б у ш к а. Ах, милая. Такую грозу пронесло. Двустороннее воспаление легких. Дура нянька вывела после гриппа без шарфика. Я отовариться поехала, а она, вообрази, без шарфика ее повела - такого ребенка слабого, который прямо на лету хватает болезни! Мало того - даже пальтишко не застегнула как следует!

Ш е м е т о в а. Вы не писали, что она слабая.

Б а б у ш к а. Зачем же, Оля, мы будем писать. Когда ты ни приехать, ни помочь не в состоянии. Просто глупо терзать человека понапрасну. Хотя, если б Митя не достал пенициллина, я бы телеграфировала. Предел есть такой, за которым скрывать нельзя. Теперь могу тебе сказать, она за эти годы чем только не переболела. Без докторов и лекарств просто дня не живем.

Ш е м е т о в а. Где она?

Б а б у ш к а. Ты, наверно, хочешь руки помыть с дороги.

Шеметова моет руки.

(Приносит чистое полотенце.) Когда я писала, что дедушка болен, это никакой не дедушка, это она болела. Скарлатиной. Из-за этой скарлатины мы лишних два месяца просидели в Казани. Дедушка у нас молодцом. А Нюша вся в Митю, он тоже маленький вечно болел, а вырос - и ничего, как ты знаешь. Он в командировке сейчас. Дня через три будет. Вчера звонил, справлялся о Нюше и нет ли от тебя чего-нибудь... Ну, пойдем. Я ее к себе забрала. А дедушка пока в вашей комнате, полный кавардак. Он несколько ночей около нее со мной дежурил. Не знаю, как бы я без него. Чужому в таких случаях не доверишь.

Стоят у Нюшиного изголовья.

Выросла?

Ш е м е т о в а. Длинненькая... косточки мои...

Б а б у ш к а. Что худенькая, это ничего. Терпеть не могу жирных детей. Ты без этих, без погон, - значит, совсем, слава богу... Хочешь, сию же минуту эвакуирую дедушку из твоей комнаты? Затоплю тебе ванну, выкупаешься, ляжешь как принцесса. Все твои вещи в шкафу, в порядке, сама разбирала, ждут тебя, из моды только, конечно, все повыходило. Хотя большинство пока одевается, знаешь, - кто во что горазд...

Ш е м е т о в а. А можно, я тут где-нибудь лягу? Около нее.

Б а б у ш к а. Где ты хочешь, родная. Главное, что вернулась совсем. Господи, дождались! И Гитлера разбила в пух и прах, и сама с руками и с ногами, и Нюше к твоему возвращению легче, вот как хорошо все. Ну, тебе покушать надо, я чайник поставлю и ванну затоплю.

Ш е м е т о в а. Я сама, не хлопочите, ради бога...

Б а б у ш к а. Ау Мити, он писал тебе или нет, - такое сейчас положение, так его ценят... Предлагали директорство. Он, конечно, отказался, - к чему ему, действительно, административная канитель...

Шеметова молчит. Бабушка ушла. Вернулась.

Олечка.

Ш е м е т о в а. Да?

Б а б у ш к а. Бывают вещи, которые скрывать можно и нужно. Обязательно нужно! Ты меня поняла? Это ерунда, голубчик, будто все друг перед другом должны изливаться, всю свою подноготную выкладывать, и тогда будет гармония. Никакая это не гармония, а мещанская распущенность и нечистоплотность. Человек обязан в обществе вести себя опрятно. Если он уважает себя и других. Если он хочет укреплять жизнь, а не расшатывать. Оля, ты меня слышишь?

Ш е м е т о в а. Да...

Б а б у ш к а. Поняла меня?

Ш е м е т о в а. Да.

Г о л о с Ш е м е т о в о й. А о том разговоре, что был у вас после моего отъезда, о разговоре с Арефьевым, - не хотите напомнить? Ну да, мне ведь о нем знать не полагается...

...Бакченин готов к отъезду: уложил чемодан, перебирает старые письма. Арефьев смотрит на него.

Б а к ч е н и н. Вот и конец. Странно...

А р е ф ь е в. Что странно?

Б а к ч е н и н. В частности - что мне двадцать семь. Я на днях сообразил. Еще не много, верно?

А р е ф ь е в. Смотря для чего.

Б а к ч е н и н. Еще все можно наверстать при желании. Одно время мне казалось, что я уже лет сто живу-живу, из них девяносто девять воюю. (Напевает.) "Все, что было задумано, все исполнится в срок"... Да, вот так.

А р е ф ь е в. Что у тебя было задумано?

Б а к ч е н и н. Жизнь у меня была задумана. Жизнь!.. Вопрос: на какой курс подавать, на пятый или четвертый?

А р е ф ь е в. Ты же четвертый кончил?

Б а к ч е н и н. А что я помню? Через это решето все вылилось... На четвертый, на четвертый, Сергей Георгиевич! Только так! Затягивай, студент, пояс потуже.

А р е ф ь е в. Слушай, Сережа...

Б а к ч е н и н. Если откровенно - не надеялся. Абсолютно! Считал крышка. Кто-то выкрутился, а с вами, товарищ Бакченин, всё.

А р е ф ь е в. Неужели совсем не надеялся?

Б а к ч е н и н. Веришь - совсем.

А р е ф ь е в. Как же воевал? Чувствуя себя смертником? Вот бы никогда, на тебя глядя... И давно?

Б а к ч е н и н. С самого начала. Когда первый раз услышал, как мяукает мина.

А р е ф ь е в. Да что ты.

Б а к ч е н и н. О, мерзкий звук! Так и хочется крикнуть - ну на, жри!

А р е ф ь е в. А это не от страха?

Б а к ч е н и н. Ну, знаешь! Пойди кому-нибудь скажи, что Бакченин трус! Пойди! Не веря вот настолько, что уцелею, - лез в самую кашу, к черту на рога, скажешь нет?

А р е ф ь е в. Ну да, нервы тянули - надо, не надо - к черту на рога.

Б а к ч е н и н. Что ж, человек цивилизованный обладает повышенной реактивностью, это известно.

А р е ф ь е в. Слушай, цивилизованный человек, зачем ты соврал Оле?

Б а к ч е н и н. Прошу тебя!

А р е ф ь е в. Ну-ну, скажи: зачем?

Б а к ч е н и н. Ты что, письмо прочел?

А р е ф ь е в. Нехорошо!

Б а к ч е н и н. А письма чужие читать хорошо?

А р е ф ь е в. А ты не расшвыривай, это раз. А во-вторых, письмо было от мужчины, не от женщины. А в-третьих, я чувствовал, вот чувствовал, что ты врешь, и хотел проверить. А в-четвертых, ты на вопрос отвечай: почему не сказал прямо? Чтоб она держала тебя за порядочного? Не обозвала прохвостом? И как это, я не понимаю, - получить подтверждение, что жена умерла, что ее уже четвертый год на свете нет, и врать, не моргнув глазом, что она жива, наплести сказки про бомбу, про операции, чего ты еще там навертел... Уже одно это кощунство - покойницу поднять из могилы, чтоб она, понимаешь, в амурных твоих спекуляциях участвовала... Дух ее оскорбить...

Б а к ч е н и н. Дух... ты что, в бога веруешь?

А р е ф ь е в. Тут не в боге дело, а в людях. В уважении к живым и мертвым. Я ведь трезво мыслю, без сантиментов. Раз ты так поступил, раз ты смог так с ней поступить, - я о живой говорю, - какой ты ей спутник, что у вас могло получиться лучезарного? И с этой точки зрения даже неплохо, что вы расстались сейчас, не потом, - но меня форма возмущает, ложь твоя возмущает!

Б а к ч е н и н. Поверь мне: солгать было лучше. Поверь.

А р е ф ь е в. Никогда лгать не бывает лучше!

Б а к ч е н и н. Ну положим... Ты учти характер. Гордость. Решительность. Тут правдой такого можно наделать... Именно уважая, да, уважая ее и щадя, - я солгал, да. Я и ей тоже - не только себе! - создал позицию для отступления.

А р е ф ь е в. Я понимаю, что ты ее не любишь и что она тебе сейчас лишняя.

Б а к ч е н и н. Не надо. Тут все слова не те, не то. Не люблю? На веки вечные это будет самое святое воспоминание!

А р е ф ь е в. Что ж ты делаешь, спрашивается! Лети, догоняй, проси прощенья! Она простит, она в твоей путанице разберется! Сережа, такой человек полюбил тебя, идиота, по-настоящему, и ты этим швыряешься, для тебя пустячки?

Б а к ч е н и н. По-настоящему... С ненастоящей, чтоб ты знал, легче. Настоящая - это такая...

А р е ф ь е в. Обуза?

Б а к ч е н и н. Ответственность.

А р е ф ь е в. Мужчина принимает ответственность как должное. За себя и за женщину.

Б а к ч е н и н. Ты меня только прописями не долбай. Прописные истины - не для моего положения. Мне на голом месте начинать. Я должен быть свободен, чтоб заставить себя заниматься, заставить сидеть над книгами в Публичке, вообще переключиться с этой жизни на ту, не машины же мы, чтоб переключаться нажатием кнопки! Я должен иметь право существовать на стипендию - впроголодь, уже нет тех рук, что меня когда-то поддерживали. А учиться и работать - это значит ни то ни другое... Дома одни стены, я эту свою шинель года три таскать буду и укрываться ею буду, а она с девочкой приедет, представляешь - смотрят на тебя две пары глаз муж! отчим! - а у тебя на яблоко нет ребенку... Девочка хорошо жить привыкла, у них там ученые все, и Оля привыкла, хоть и фантазирует, что ей, видишь ли, стекол не нужно, без стекол обойдется... И ее отношение к нашим отношениям. Она уже не разбирала, где ее рука, где моя. Где был, куда идешь, что прочел, что подумал... Ничего не имей за душой, все на стол, как деньги из карманов... Рабство!

А р е ф ь е в. Противоречишь себе. То ответственность, а то рабство.

Б а к ч е н и н. А это звенья одной и той же цепи!

А р е ф ь е в. Подойди к этому всему с крупной меркой. Как она подходила.

Б а к ч е н и н. Я - с крупной. Или она и всё, что с ней и от нее. Любовное служение. Или - я чем-то стану стоящим. А двум господам служить не умею.

А р е ф ь е в. Не любишь. Себя, во всяком случае, любишь больше.

Б а к ч е н и н. Жизнь мою, чудом сохраненную, больше люблю. Это преступление? (Закрывает чемодан.) Ну, так. Что ж, поцелуемся?

А р е ф ь е в (целует его). Жалко мне тебя. Больше, чем ее. Гораздо больше. Может, полетишь все-таки? Попросишь прощенья?

Б а к ч е н и н. Ты бы мог сообразить - в таких вещах не сознаются. Ах, боже мой, ухожу - и сколько за спиной остается, боже мой... Ну, еще раз. Прощай, дорогой. Не поминай лихом.

А р е ф ь е в. Прощай, Сережа.