В погожий летний день, когда солнце светит, волны плещут и тихо веет ветерок, нет ничего приятнее, чем плыть на океанском лайнере из Саутгемптона в Шербур. Но только, разумеется, при одном условии, что с вами на борту нет кого-нибудь вроде Монти Бодкина.
Если на вокзале Ватерлоо Монти всем своим видом напоминал привидение, тем более он походил на него в те несколько часов, когда пассажирское судно «Атлантик» выруливало из Саутгемптонской гавани и пересекало Ла-Манш. Все это время Монти беспрестанно мелькал то тут, то там и всем порядком надоел.
Завсегдатаи курительной комнаты давились пивом, когда он молча вставал на пороге, обводил присутствующих тоскливым взором и исчезал, чтобы затем — буквально через несколько минут — снова объявиться на том же месте все с той же мукой в глазах. Пожилые дамы, расположившиеся с вязаньем в салоне, чувствуя его тихое приближение, в испуге роняли спицы. Девицы в шезлонгах вздрагивали оттого, что его тень падала на страницы их книг, а подняв глаза, с ужасом встречали пристальный взгляд его бесцветных глаз. Казалось, от него негде укрыться.
Все дело в том, что Монти решил во что бы то ни стало найти Гертруду Баттервик, для этого нужно было обшарить все углы и закоулки корабля. Он угомонился и перестал мельтешить, только когда судно застыло у входа в Шербурскую гавань. Только теперь он почувствовал, что туфли ему жмут, а ноги горят огнем, и решил сходить в каюту полежать. Приняв горизонтальное положение, он смог бы не только дать отдых усталым ногам, но и обдумать ситуацию. А ситуация требовала тщательного обдумывания.
Открыв дверь и обнаружив, что на его кровати расположился Реджи Теннисон, он испытал смешанное чувство. Отчасти сожаление, оттого что ноги нестерпимо болели и ему самому нужна была эта кровать, отчасти радость — ведь Реджи наверняка пришел не просто так, а с новостями.
Однако он ошибся. У Реджи новостей не было. Его поспешное «Ну как?» — могло означать только одно: на корабле он с Гертрудой не пересекался.
— Я ее везде искал, — сказал Реджи, словно не желая смириться с тем, что ему не удалось облагодетельствовать друга, — но она как сквозь землю провалилась.
Друзья помолчали. Затем, как раз когда Монти собрался было заметить, что если Реджи освободит койку, он с удовольствием займет его место, он увидел незнакомый чемодан, лежащий на полу.
— Что это? — удивленно спросил он.
Реджи сел. Ответ его прозвучал не очень уверенно.
— Ах, это? Я все думал, когда ты его заметишь. Это мой.
— Твой?
— Да. — И проникновенным голосом продолжил: — Монти, ты помнишь наш разговор в поезде?
— Про Гертруду?
— Не про Гертруду. Про нас с тобой. Про то, какими мы с тобой всегда были друзьями и что если бы один из нас мог для другого что-нибудь сделать, он бы пошел на это, не раздумывая. Помнишь, ты еще сказал, что при первой же возможности бросишься мне на помощь?
— Конечно.
— Как тигр, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— Отлично, — сказал Реджи. — Ну вот, теперь у тебя такая возможность появилась. На тебя вся надежда. Я поменялся с тобой каютами.
Монти только округлил глаза. После долгих мыслительных усилий его сознание было словно в легком тумане.
— Как это, поменялся каютами?
— Я попросил перенести твои вещи ко мне.
— Зачем?
— Так надо, старина. Дело в том, что тут возникла довольно щекотливая ситуация.
Реджи поудобней устроился на подушках. Монти снял туфли. Облегчение, наступившее вслед за этим, привело его в доброе расположение духа. Пошевеливая онемевшими пальцами, он говорил себе, что Реджи не стал бы этого делать, не будь у него веской причины. Оставалось только выяснить, что это за причина.
— Что еще за щекотливая ситуация?
— Сейчас расскажу. Дай только отдышаться. Можно сигарету?
— Вот, пожалуйста.
— А спички есть?
— И спички.
— Спасибо, — сказал Реджи. — Теперь слушай, — продолжил он после первой затяжки. — Ты знаешь Амброза?
— Твоего брата?
— Моего брата Амброза.
— Хорошо знаю. Мы с ним знакомы еще по Оксфорду и с тех пор довольно часто видимся…
— Ты знал, что он плывет на этом корабле?
— Амброз? Он же сидит в Адмиралтействе.
— Нет. Не сидит. В этом-то все и дело. Я хотел рассказать тебе еще в поезде, но ты не стал слушать. В этот час, как ты говоришь, Амброз должен быть в Адмиралтействе — парафировать всякие меморандумы или что они там еще делают, но реальность такова, что в настоящий момент он, в кепке и в полосатых штанах, спокойно разгуливает по палубе этого океанского лайнера. Он бросил Адмиралтейство и едет в Голливуд писать сценарии.
— Ты шутишь?!
— Более того, верь или не верь, у него контракт на полторы тысячи долларов в неделю.
— Что?!
— Я знал, что ты удивишься. Да, именно столько этот Лльюэлин собирается ему платить. Полторы тысячи в неделю… Ты случайно не читал что-нибудь из Амброзовой писанины?
— Нет.
— Полная чушь. Ни трупов, ни таинственных китайцев, ничего такого — хоть всю книжку пролистай. А Лльюэлин готов ему платить полторы тысячи в неделю! По-моему, это — как ты выразился недавно?
— Беспрецедентный случай.
— Именно. Беспрецедентный.
Учитывая состояние Реджи Теннисона, хорошо еще, что он справился с такой фразой, как «парафировать меморандумы», но слово «беспрецедентный» подкосило его. Болезненная гримаса исказила его лицо, и он откинулся на подушки, сжимая руками виски.
— Ты спросишь меня, — продолжал он, когда приступ миновал, — какое отношение имеет Амброз к моему решению поменяться с тобой каютами? Отвечаю. Помнится, в поезде, когда ты рассказывал о своей помолвке и о том, почему вы ее не афишировали, ты употребил одно чрезвычайно удачное выражение. Ты сказал — как это? Ах, да. Ты сказал, что везде есть тайные пружины. Я верно запомнил?
— Верно, — ответил Монти, который и сам любил это выражение. — Да. Тайные пружины.
— Ну так вот, и здесь они тоже есть. Как я уже говорил, возникла довольно щекотливая ситуация. Я тебе когда-нибудь рассказывал о Фуксии Флокс?
— Это кинозвезда?
— Да, кинозвезда.
— Я видел ее в кино, но не помню, чтобы ты о ней заговаривал.
— Странно, — заметил Реджи. — Должно быть, я очень скрытный. Потому что одно время мы с ней были очень близки. Скажу больше — я даже просил ее стать моей женой.
— Неужели?
— Да. Мыс ней тогда сидели в «Сердитом сыре». Она так смеялась! А до того она сунула мне за шиворот кусок льда. Я рассказываю тебе все это, — пояснил Реджи, — чтобы ты понял: мы с ней сильно дружили. Оттягивались на пару. Это было в прошлом году, когда она приезжала в Лондон сниматься в какой-то английской картине. В общем, это только прелюдия. Уловил идею? Мы с Фукси очень дружили.
— Понимаю.
— Идем дальше. Переходим к основной части. И вот только что иду я себе спокойненько по палубе, как вдруг кто-то — хрясь меня по спине, я чуть концы не отдал. Очухался, смотрю, а это мой братец Амброз. Разговорились, я, конечно, поздравляю его с голливудским назначением, а затем, по доброте душевной, предлагаю ему рекомендательное письмо к Фуксии. Она в Голливуде всех знает и могла бы поводить его на всякие там вечеринки, поэтому я и сказал про письмо. Нормальный братский жест, как по-твоему?
— Разумеется.
— Вот и я так думал, особенно если учесть, что он мне чуть хребет не сломал. Но знаешь, старина, это оказалось непростительной ошибкой, сейчас скажу почему. Говорю с ним, а сам замечаю, что он как-то странно улыбается. Ну, я думаю, он мне не верит, дескать: «Знаем, знаем — шапочное знакомство, она даже имени твоего не помнит»… Так обычно думают, когда говоришь, что знаком с какой-нибудь знаменитостью, — я и стал распространяться насчет того, как мы с ней оттягивались. Теперь-то я вижу, что представил наше знакомство вроде сцен из жизни Антония и Клеопатры… «Фукси! — помнится, воскликнул я. — Такая компанейская! Нет, ты должен с ней познакомиться! Да когда она узнает, что ты мой брат, она в лепешку расшибется! Уж мы с ней давали шороху, будь здоров!» В общем, я наговорил с три короба, сам знаешь как бывает…
— Да уж.
— Так вот, старик, — Реджи понизил голос, — они помолвлены!
— Что?
— То. Когда я сказал: «Ты должен с ней познакомиться», он ответил, что они уже познакомились — полмесяца назад, в Биаррице. Он там отдыхал от адмиралтейских посиделок. Тогда я спросил: «Ну и как она тебе?» Он ответил, что она его невеста, и тут же поинтересовался, что значит «давали шороху»… В общем, понимаешь, неловко получилось.
— Весьма.
— Если бы со временем инцидент исчерпался сам собой!.. — продолжал Реджи со вздохом. — Наоборот, чем дальше, тем хуже… «Она сядет на пароход в Шербуре», — говорит он. «Очень хорошо, — говорю я испуганно, но довольно бодро, — очень хорошо». — «Для кого?» — спрашивает он. «Для тебя, конечно», — отвечаю. «Да, — говорит он, — так что значит "давали шороху"?» — «А она знает про твои голливудские дела?» — спрашиваю. «Знает», — отвечает он. «Представляю, как она обрадовалась», — говорю я. «Вне всякого сомнения, — говорит он. — Но ты все еще не объяснил мне, что значит "давали шороху"?» — «Да так, ничего, — говорю я. — Просто мы очень дружили одно время». — «Да? — говорит он. — Ну-ну!» На том и расстались. Теперь тебе ясна ситуация? Понимаешь, к чему все идет? Он вне себя. Он меня подозревает. В чем-то нехорошем. А Фукси садится в Шербуре.
— Мы уже в Шербуре.
— Ну да. Тогда она уже здесь. И тут, старик, мы подошли к самой сути дела. Знаешь что?
— Что?
— Я случайно заглянул в список пассажиров, и, как назло, вижу, что ее каюта рядом с моей! Ты знаешь Амброза. Он и без того на взводе, а тут еще и это! Что он скажет?
— Ой!
— Вот именно, так что у меня не было выбора. Я должен был поменяться с тобой каютами. Ты следишь за мыслью? Улавливаешь?
— Да.
— И ты не против?
— Конечно нет.
— Так я и думал, — обрадовался Реджи. — Я знал, что на тебя можно положиться. Ты настоящий друг. Не знаю, как тебе, а мне лично Амброз всегда казался слишком грубым. Бывало, в детстве, только задень его — как даст пинка или схватит за брюки пониже спины… А сегодня он так на меня смотрел — похоже, с годами он не стал добрее. Твое благородное отношение к нашей рокировке уберегло меня от серьезной физической травмы. И не думай, я этого не забуду. Можешь смело положиться на меня — я наизнанку вывернусь, но улажу твое дело с Гертрудой. Я буду твоим ходатаем. Ничего не предпринимай, пока я не свистну.
— А я как раз собирался пойти в библиотеку и написать ей письмо.
Реджи помолчал, соображая.
— Хорошо. Вреда от этого не будет. Только об одном прошу: не унижайся.
— Я и не думал унижаться. Если хочешь знать, я буду суров и немногословен.
— То есть?
— Ну, для начала, я хотел бы написать так: «Гертруда». Вот так. Не «дорогая Гертруда» и не «милая Гертруда». Просто: «Гертруда!».
— Да, — согласился Реджи. — Тут задумаешься.
— «Гертруда, — напишу я далее, — Считаю твое поведение беспрецедентным».
— Лучше не скажешь, — одобрил Реджи. — Дерзай. А я лично пока прогуляюсь по палубе. В последний раз, до того как Амброз заехал мне между лопаток, морской воздух помог моей голове. По крайней мере, в глазах не так рябит.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления