Онлайн чтение книги Вольный каменщик
Воспитание души

Михаил Андреевич Осоргин тридцать лет, добрую половину жизни, провел «на чужой стороне». Но лишь одна его большая вещь — «Вольный каменщик» — да несколько рассказов посвящены эмигрантской теме.

Герой «Вольного каменщика» — Егор Тетёхин, почтовый чиновник из Казани, бежавший из родного города вслед за чехословаками, — объехал половину земного шара и оказался в конце концов в Париже. Но история Тетёхина имеет мало общего с составившими целую библиотеку «сотнями книг совершенно одинаковых бежецких воспоминаний». Сюжетная коллизия повести необычна: русский эмигрант вступает в масонскую ложу. Впрочем, того, кто ищет сенсаций, ждет разочарование: не внешние события, а история души, история нравственных поисков скромного и доброго русского человека интересовала автора. Осоргин называл эту повесть очень ему дорогой[1]См. письмо М. А. Осоргина к А. С. Буткевичу от 24 апреля 1936 г. — ОР ГБЛ. Ф. 599. Оп. 2. Ед. хр. 24. Л. 17–17 об.. Созданная более полувека назад, она только сейчас возвращается на его родину. И несомненно — эта сложная и внутренне значительная книга найдет здесь внимательного читателя.

* * *

так рассказывал Осоргин о своих корнях.

Он родился в Перми 7 октября 1878 г., принадлежал к родовитой, но обедневшей дворянской семье. Сотни трогательных строк написал он о Каме, о тихом городе (волновавшемся разве что вестью о севшей на мель стопудовой белуге), о добрых и умных родителях, о хороших друзьях, о «минутах счастья», которых так много было в начале жизни. В Перми начал писать, первый рассказ опубликовал, будучи учеником седьмого класса гимназии.

В 1897 г. стал студентом Московского университета. Полюбил Москву, замирал при «музыкальном перечне московских улиц», недаром его первый роман назван «Сивцев Вражек». Осоргин часто повторял мысль о своём «московском гражданстве»[3]Осоргин Мих. Москва/Последние новости. Париж, 1937. № 5785. 25 января., об особом «московском чувстве»:

Университет закончил только в 1902 г., год был потерян — за участие в студенческих волнениях его выслали в Пермь. Поселился в Москве, получил звание помощника присяжного поверенного. Однако главным в жизни романтически настроенного молодого человека стало участие в революционном движении. Свою деятельность он оценивал скромно:

Помогал чем мог: в его квартире была явка, заседал комитет партии эсеров, хранились типографский шрифт и оружие, укрывались беглые. Осоргин видел жертвенность и чистоту героев 1905 года, которые «шли без уверенности в победе, нападали с ничтожными средствами, боролись с неравными силами»[6]Там же.. Он никогда не отказывался от идеалов своей революционной молодости, но удивлялся той опрометчивой лёгкости, с которой его друзья и он сам судили тогда о благе народа. В декабре 1905 г. оказался в Таганской тюрьме. Чудом вышел через полгода — следователь выпустил под залог, а жандармерия, уже приговорившая его к пятилетней ссылке, не сразу хватилась. Бежал в Финляндию, оттуда — в Италию.

Там провел десять лет, всю молодость. «Рамка этой молодости — море, оливковые и апельсиновые рощи, мрамор, старина и приветливые люди»[7]Осоргин Мих. Николай Иванович/На чужой стороне. 1923. № 3.. Написал книгу «Очерки современной Италии» (1913), стал постоянным корреспондентом популярной газеты «Русские ведомости». Позже, вспоминая прошлое, считал, что был в Италии счастлив, хотя счастья своего не сознавал:

Часто писал о своей тоске, мечтал об одном — вернуться в Россию.

В 1916 г. Осоргин приехал в Петроград, и хоть жил на полулегальном положении, все же побывал в Москве, в Перми, на Западном фронте. Сотрудничал в крупнейших русских газетах и журналах, стал организатором и первым председателем Союза журналистов, товарищем председателя Московского отделения Союза писателей. Принимал участие в разборе материалов московской охранки, выпустил книгу «Охранное отделение и его секреты» (1917). В издательстве «Задруга» вышли две его первые беллетристические книги: «Призраки» (1917) и «Сказки и несказки» (1918).

Октябрьской революции не принял, 26 октября 1917 г. была опубликована его статья «Драться так драться». «Нам не приходится учиться сопротивлению: оно нам хорошо знакомо»[9]Власть народа. 1917. № 152. 26 октября., — писал Осоргин. А сопротивляться мог одним — словом. Писал ярко, резко, с присущим ему даром предвидения:

Возможностей для работы становилось все меньше, одну за другой закрывали газеты. Осоргин вспоминал, как из разгромленной редакции вышли солдаты, оставив запах шинелей и бумажку:

В августе 1918 г., когда была «задерживана» вся вольная печать, Осоргин и несколько его товарищей открыли Книжную лавку писателей, ставшую своёобразным писательским клубом: здесь собирались члены Религиозно-философского общества, проводились заседания италофильского кружка «Студио Италиано». здесь возникло своёобразное рукописно-автографическое издательство.

В голодном 1921 г. Осоргин принял активное участие в работе общественного Комитета помощи голодающим, в который вошли крупные писатели, учёные, врачи, специалисты по сельскому хозяйству, кооператоры, толстовцы, имевшие опыт борьбы с голодом, и многие другие. В отличие от неповоротливых и не пользующихся авторитетом государственных образований Комитету удалось быстро развернуть работу, наладить международные связи. Это было воспринято как удар по престижу власть имущих, и через пять недель по приказу Ленина участники Комитета были арестованы. Осоргин отметал подозрения о политических целях членов Комитета:

Два с половиной месяца провел Осоргин во внутренней тюрьме Лубянки, затем его, совершенно больного, отправили в ссылку в Царевококшайск, но доехать туда он не смог, разрешили остаться в Казани. Надолго остались в памяти впечатления казанской зимы 1921–1922 гг.: аресты, голод, нищие, умирающие дети.

Весной 1922 г. Осоргину разрешили вернуться в Москву, а летом, был объявлен новый приговор: высылка из страны, в случае невыполнения — расстрел. Высылали на три года, но с устным разъяснением: «То есть навсегда». Причина не объяснялась, но она была ясна: подозревался в инакомыслии.

«Я чувствовал себя дома на берегах Камы и Волги, в Москве, в поездках по нашей огромной стране, в местах работы, ссылках, даже в тюрьмах; вне России никогда не ощущал себя дома»[13]Осоргин Мих. времена. Париж, 1955. С 185., — писал Осоргин в итоговой книге «времена». М. А. Алланов вспоминал не раз повторенные слова Осоргина, что добровольно он Россию никогда бы не покинул. Думал ли он о возвращении? Да, постоянно. В первые годы надеялся на перемены в России, мечтал печататься на родине, размышлял о «духовном возвращении», о «духовном слиянии»[14]Осоргин Мих. Требуется ланцет/Последние новости. 1925. № 1691. 28 октября., о единстве русской литературы. Со временем поддерживать связи с Москвой делалось все труднее его статьи о советской литературе, столь частые в двадцатые годы, публиковались все реже, оценки становились все суровее. В 1935 г. был сделан вывод:

В 1937 г. Осоргин лишился советского гражданства и паспорта, который так долго сохранял. В советском консульстве ему поставили на вид, что он «не в линии советской политики»[16]Минувшее. Исторический альманах. Вып. 6. Париж, 1988.. Последние пять лет Осоргин жил без всякого паспорта. «Эмигрантом он не был, — писала вдова писателя Т. А. Бакунина-Осоргина, — не примыкал ни с левому, ни тем более к правому эмигрантским течениям и считал для себя невозможным моральный отрыв от своей страны. Умом ясно понимая, что возвращение в Россию для него по политическим причинам невозможно, сердцем до самого последнего времени стремился к своему народу и своей природе»[17]Cahiers du Monde Russe Sovietique. Vol. XXV (2–3). April — Septembre. 1984. Paris..

С осени 1923 г. Осоргин обосновался в Париже. Он много работал, печатался в газетах и журналах Берлина, Парижа, Праги, Варшавы, Нью-Йорка, Шанхая, Стокгольма, Риги. В одних парижских «Последних новостях» он опубликовал более тысячи рассказов, статей, фельётонов. Писатель В. С. Яновский вспоминал, что многие русские, оказавшись в эмиграции, считали для себя лестным получить «субсидию». «Впрочем, все знали, — продолжал он, — что Осоргин и Алданов никогда ни от каких „обществ“ или частных жертвователей субсидий не получали и не желали получать»[18]Яновский B. C. Поля Елисейские. Книга памяти. Нью-Йорк, 1983.. Давалось это не легко, Осоргин не раз жаловался Горькому, что «право работать „для души“ приходится покупать месяцами работы „для дела“, „губительной для всякого, кто мечтает раскопать в себе художника“»[19]Письма Осоргина от 18 января 1929 г. и 26 октября 1924 г. — Архив М. Горького, Москва..

Осоргин был уже немолодым человеком, когда пришёл к нему настоящий литературный успех. Первый его роман «Сивцев Вражек», посвящённый судьбе русской интеллигенции в годы революции, вышел в Париже — редкий случай для литературы русского зарубежья — дважды и тысячными тиражами (1928, 1929); вскоре он был переведён на несколько иностранных языков. За ним последовали ещё десять книг: романная дилогия «Свидетель истории» (1932) и «Книга о концах» (1935), рассказывающая о трагедии русского террора, «Повесть о сестре» (1931), «Вольный каменщик» (1937), шесть сборников рассказов.

В представляемую читателям книгу вошли рассказы из последнего сборника Осоргина «По поводу белой коробочки» (1947). Он был подготовлен к печати автором, но издан уже после его смерти. В сборник вошли рассказы тридцатых годов, основанные главным образом на парижских впечатлениях, проникнутые любовью и вниманием к человеку, но грустные и несколько «усталые».

Осоргин жил то в старом квартале левобережного Парижа, на улице, где соседствовали тюрьма, дом для умалишённых и родильный приют, то в местечке Сен-Женевьев де Буа, ставшем теперь знаменитым из-за расположенного там русского кладбища. Получив в Америке премию за роман «Сивцев Вражек», он приобрел кусочек земли и построил небольшой дом. Т. А. Бакунина-Осоргина вспоминала:

Но и эта с трудом налаженная жизнь была вновь разрушена. Началась война. После оккупации фашистами Франции Осоргину грозил арест, была разгромлена и опечатана его квартира, похищены библиотека и архив, и снова, как в молодости, он вынужден был бежать. Осоргины обосновались в нейтральной зоне Франции, в городке Шабри. Здесь прошли два последних года жизни писателя, были созданы две публицистические книги «В тихом местечке Франции» (1946) и «Письма о незначительном» (1952), составленные из корреспонденции, которые он с риском для себя посылал друзьям в Америку, продолжалась работа над мемуарной книгой «времена» (1955). Осоргин умер 27 октября 1942 г., похоронен в Шабри.

Осоргин был красивым, умным, талантливым человеком, и все же, вспоминая о нем, мемуаристы прежде всего говорят о его нравственных качествах: «порядочный», «один из немногих джентльменов в Париже», «воспитанная душа», «последний рыцарь духовного ордена русской интеллигенции». Что ж, он прошел через многие испытания, и немало было в его жизни случаев для закалки характера, для воспитания души. С полным правом он мог сказать о себе:

* * *

Благодаря любезной помощи вдовы писателя Т. А. Бакуниной-Осоргиной, читателям этой книги впервые предоставляется возможность познакомиться с неизвестной страницей биографии Осоргина, связанной с масонством. Источником сведений в ней станут не легенды и домыслы, а достоверные архивные материалы — прежде всего речи самого Михаила Андреевича, а также неопубликованные, хранящиеся в Париже воспоминания известного промышленника, историка и мецената П. А. Бурышкина, который имел возможность в течение нескольких лет наблюдать за деятельностью Осоргина в масонской мастерской.

Осоргин был посвящён в масонство в 1914 г. в ложе Venu Settembre союза Великой ложи Италии. С российским дореволюционным политическим масонством он не был связан.

Ситуация в русском масонстве в послеоктябрьские годы была сложной, разрозненные собрания проводили в Советской России члены теософских, антропософских и мартинистских лож, но центром русского масонства, как ив 1815 г., а затем и в 1905-м, стал Париж. На берегах Сены наибольшим влиянием пользовались два масонских союза: Великого Востока Франции и Великой национальной ложи Шотландского устава. И хотя ложи, работавшие по Шотландскому уставу, численно преобладали, однако большая часть демократически настроенных вольных каменщиков объединилась вокруг Великого Востока.

Главной, самой многочисленной русской ложей, подчинённой Великому Востоку Франции, стала Северная звёзда. В числе членов этой масонской мастерской мы встречаем имена председателя ВЦИК крестьянских депутатов, Демократического совещания, Совета Республики и Предпарламента Н. Д. Авксентьева, художника И. Я. Билибина, профессора П. П. Тройского, главу Крымского правительства С. С. Крыма, художника и писателя П. А. Нилуса, министра юстиции временного правительства П. Н. Переверзева, журналиста С. Л. Полякова-Литовцева, писателей В. Л. Андреева, М. А. Алданова. Это лишь немногие из сотни имён членов Северной звёзды. 6 мая 1925 г. к ним присоединился и Осоргин.

П. А. Бурышкин вспоминал:

Каковы же были взгляды Осоргина, в чем он видел предназначение масонства? Обратимся к одной из его речей, произнесённой на посвящении 4 июня 1931 в которой он изложил программные положения русских братьев Великого Востока:

Основной идеей масонства для Осоргина было братство. Философ и социолог Г. Д. Гурвич писал об Осоргине; «Реальный человек и непосредственная людская соборность, согласно Осоргину, несоизмеримо богаче абстрактных идеалов и лозунгов. Нужно прежде всего любить не формулы и знамёна, а людей, сближение между которыми есть благо. И Осоргин умел, как никто, активно любить людей и активно общаться с ними, всеми теми людьми, которых считал „настоящими“ и, по крайней мере, способными быть таковыми»[24]Гурвич Г. Д. Памяти друга/Новый журнал. Нью-Йорк, 1943, № 4.. Об этом же писал в воспоминаниях об Осоргине и Бурышкин:

Осоргин считал необходимым условием нравственных поисков отсутствие каких-либо догм, ибо на пути познания не должно быть ничего, стесняющего свободу. Важной для него была мысль о том, что вольные каменщики «принимают в свою среду только тех, кто им кажется наиболее подходящим? Людей общительных, умственно развитых, нравственно незапятнанных, способных к высоким душевным устремлениям. При этом Они не ставят или, во всяком случае, не должны ставить ограничений ни расовых, ни национальных, ни социальных, ни религиозных, ни кастовых, ни политических. Основной принцип братства — величайшая терпимость к чужим взглядам и убеждениям, только бы эти взгляды и убеждения были искренними. А чтобы неизбежные различия взглядов не мешали основной работе братьев, — наш орден принципиально не сочувствует обсуждению в братской среде вопросов религиозных и политических, чаще всего вызывающих разлад»[26]АГАЛИТ Ф. 1464. Оп. 1. Ед. хр. 60. Л. 2..

В начале 1930-х гг. в ложе Северной звёзды стали усиливаться разногласия. Некоторые из вольных каменщиков во главе с М. С. Маргулиесом, связанные с традицией политического, «думского», масонства, видели свою задачу не в «посвятительной» работе, а в антисоветской пропаганде.

Маргулиес указывал, что «масонство, помимо „вечных и незыблемых задач“, имеет и задачи „частные“»[27]Бурышкин П. А. Указ. соч.. Сторонники решения «русской проблемы» в октябре 1931 г. выделились в особую ложу Свободная Россия, и хотя все они продолжали одновременно состоять в Северной звёзде, однако, вопреки масонским установлениям, стали обсуждать политические вопросы на своих заседаниях. Все это вызвало решительный отпор со стороны Осоргина.

После прочтения в Свободной России доклада с неприкрытым политическим содержанием разразился настоящий скандал, около сорока, человек в знак протеста против привнесения политики в русское масонство покинули заседание ложи. Осоргин делает заявление на имя досточтимого мастера:

Тогда же Осоргин обращается с письмом к М. С. Маргулиесу:

Итоги этой дискуссии подведены в докладе Осоргина «Путь русского вольного каменщика» и в отчёте П. Н. Переверзева. Осоргин высказал мнение, что точка зрения Маргулиеса, в соответствии с которой русские могут выполнить в эмиграции «какую-то особую миссию, чем-то служить интересам своей страны», есть «не более как сладкий самообман, одна из последних, уже давно потускневших иллюзий»[30]Бурышкин П. А. Указ. соч.. Переверзев в своём отчёте заявил:

Точка зрения Осоргина, решительно и постоянно выступавшего против превращения масонских лож «в арену политического митинга», победила. Ложа Северной звёзды «глубже ушла в моральную, духовную и посвятительную работу»[32]Там же., а в начале 1939 г. и Свободная Россия отказалась от политической пропаганды и вскоре была переименована в ложу Вехи.

Осоргин придавал большое значение углублённому изучению масонских обрядов, символики, хотя многим это казалось несвоёвременным, ненужным. В одной из своих речей Осоргин говорил:

Позже он вновь писал:

Эта мысль получила развитие в повести «Вольный каменщик».

Проповеди Осоргина не остались неуслышанными. В ложе Северной звёзды символические обряды занимают все больше места, вводятся обряды для «присоединения» членов другой ложи, начинают проводиться торжественные «траурные» ложи в память об ушедших братьях.

Бурышкин отмечал и ещё одну важную сторону в исканиях Осоргина:

17 ноября 1932 г. Осоргин открывает свою собственную, независимую ни от каких французских масонских союзов ложу Северных Братьев. Основателями её стали братья обоих масонских «послушаний», что было предметом гордости Осоргина. Организованные им символические собрания стали основой создания в эмиграции единого русского масонства. Именно эту задачу Осоргин считал главной.

В 1938 г. Осоргин становится досточтимым мастером ложи Северной звёзды и начинает свою реформаторскую деятельность по объединению русского масонства уже не только в среде Северных Братьев, но и в Северной звёзде. Но планам его не суждено было сбыться — приближалась война.

П. А. Бурышкин вспоминал, что Осоргину удалось превратить ложу Северных Братьев в организацию единомышленников:

* * *

Как ни привлекательна идея братства, но масонство — это и попытка уединения, отталкивания от чуждого. «Неудовлетворённость и ухудшающееся здоровье привели к более глубокому уходу в себя, в свои идеи, — вспоминала Т. А. Бакунина-Осоргина о последних годах писателя. Отсюда — разочарование в людях вообще и сосредоточенное внимание к отдельному человеку, которому можно было бы передать своё собственное миропонимание»[37]Cahiers du Monde Russe Sovietique. Vol. XXV (2–3). April — Septembre. 1984. Paris.. Замысел «Вольного каменщика» был продиктован неприятием бездуховного, плоского, пошлого существования:

Герой повести «Вольный каменщик» — простой, «маленький» человек. Поэзия простоты всегда притягивала Осоргина, претензии на интересность и загадочность вызывали у него насмешку:

Не таков Егор Егорович Тетёхин (Тэтэкин, как называют его в Париже) — не «герой романа», а просто пятидесятилетний человек, с судьбой своей давно смирившийся, имеющий мещанку-жену и сына, говорящего по-русски без падежей. Быт его — серый, жизнь — «маленькая, изо дня в день та же и та же».

В одном из рассказов Осоргина благополучный мирок героя, — спокойно живущего под семейным колпаком, разрушается припадком возмущения жизнью, столь сильным, что он пытается покончить с собой. И понимает, что эта неудачная попытка и есть единственное событие в его жизни. Перелом произошёл и в судьбе Егора Егоровича. Он случайно, по приглашению сослуживца вступил во французскую масонскую ложу. Сначала воспринял это как развлечение, как выход за пределы заученного, но скоро понял, что в жизни его начался новый, важный этап, что ему вдруг оказалась необходимой эта «переправа через Иордан, из мира векселей и страховых полисов, из мира кисейкой прикрытой лжи, из мира ужасной тоски по горним высотам в мир загадок и тайных символов, в мир детской веры в совершенного человека, в созвучие микрокосма с макрокосмом, в соборное слияние творческих воль».

Егор Егорович бросился к книгам. Добросовестность его несомненна, но мистические, мифологические основы масонства остались для него недоступными. Фрагменты мифологических систем разных времён и народов, масонскую символику Осоргин сталкивает с реалиями жизни, и его герой, живущий отныне «в зачарованности и полусне», как в паутине, запутался в этих сюрреалистических узорах. Великий алхимик оказывается на кухне и готовит соус, жена Тетёхина Анна Пахомовна ищет в своём комоде «ключ к загадке бытия», названия станций метро и рекламные надписи сливаются с символами масонской ложи, пассажиры метро превращаются в гиен из тома Брэма, Библия и позднейшие масонские толкования библейских легенд о строительстве Храма смешиваются с каждодневными событиями, Хирам превращается в подрядчика с соседнего участка, так же, как убийца Хирам сливается в сознании Егора Егоровича с ним самим[40]Подробнее об этом см. статью известного слависта B. М. Сечкарева «Die Wahre Ironie in Michail Osorgins „Volnaj Kamenscik“» (Belmont).. С тонкой иронией рисует Осоргин неожиданные напластования высокого и повседневного в мыслях Егора Егоровича. И справедливо отметил один из рецензентов большое искусство Осоргина в создании «ощущения лабиринта»:

24 апреля 1936 г. Осоргин в письме к старому московскому другу A. С. Буткевичу рассказал об окончании работы над «Вольным каменщиком» и, предвидя споры о масонском фоне романа, заметил:

Эта книга Осоргина действительно вызвала много споров. Её разбору было посвящено специальное заседание в ложе Северной звёзды. Масонский летописец П. А. Бурышкин писал об этом:

Не соглашаясь с подобными утверждениями, поэт В. Жаботинский писал:

Эта мысль рецензента представляется тонкой и справедливой.

Жизнь Егора Егоровича казалась ему благополучной, он прочно обосновался в Париже, успешно работал в одной из торговых контор. Но работа «вольного каменщика» разбудила дремавшую мысль, и он увидел, почувствовал все несовершенство «организации на земле человеческого бытия». «Мир плавает в зле, как клёцка в супе, философ глубокомысленно бездействует, а маленький человек должен молчать и не рыпаться?» — с этим Егор Егорович согласиться не мог. И он пытается помочь людям. Его старания порой наивны, порой трогательны. Пусть бесплодна попытка перевоспитать Анри Ришара или борьба с вечно живой порнографией, но приносит пользу «Союз облегчения страданий», созданный им вместе с аптекарем Руселем и обойщиком Дюверже, спасительны усилия оказать помощь умирающему от голода профессору Панкратову. Простота героя Осоргина не делает его смешным, потому что на другой чаше весов оказывается неподдельная доброта. Многое он постигает интуитивно, и хоть не понимает всех тонкостей масонства, но оказывается человеком, способным по-братски относиться к окружающим его людям.

В одной из статей Осоргин, вспоминая книгу А. Ф. Кони об известном московском гуманисте докторе Гаазе, посвящённую харьковскому профессору Л. Л. Гиршману, писал:

Трагедией своего времени он считал искажение гуманистической идеи:

Несопоставимы масштабы действий героев этой статьи и Егора Егоровича Тетёхина, но все же и он оказывается «утрированным филантропом», искренним и привлекательным в своём желании помочь людям.

Егор Егорович потерял работу, семья его уехала в Марокко, а сам он вместе с профессором Панкратовым оказался «на островке личного спасенья», в своём саду под Парижем. Он погрузился в мир природы и в этом нашёл утешение. Единство мира, нерушимая связь всего живого, необходимость слияния человека с природой — все это было дано понять Егору Егоровичу.

И если раньше Осоргин просил любить своего героя «в шутовском наряде», то теперь он оказывается рядом с ним. Отброшена маска, забыты и ирония, и сарказм, и деланное равнодушие, ощутимой становится благожелательность автора, о которой раньше можно было только догадываться.

Размышляя о судьбах людей, которые, как и сам он, оказались жертвами «человеческой бесчеловечности», он искал утешения в Великой книге природы, считал, что работа на земле будит не собственнические, а творческие инстинкты человека, помогает ему справиться со своими бедами, лечит его душу, поэтому тяга к земле будет существовать всегда, пока останутся хоть «клочки земли, не залитые асфальтом».

Один из циклов рассказов Осоргина подписан псевдонимом — Обитатель. Осоргин предвидел, что в будущем «обитатели земной поверхности» будут жить в царстве обмелевших рек, отощавших лесов, на голом асфальте, среди сплошного грохотания города, что они утратят дразнящие порывы стихийности, что им придётся смириться с поцелуями «через обезвреживающую бумажку»[47]Обитатель. Окликание весны/ Последние новости. 1930. № 3280. 16 марта.. И пока дело не дошло до этой крайности, не следует ли прислушаться к словам Осоргина:

Лучшей традицией русской литературы Осоргин считал её человечность и великодушие. Разрушение этой традиции, отход от неё, обращение современных ему писателей к «ожерелью слов поддельного жемчуга», к «попугайному отклику на злобу дня», к «трактованию французского любовного треугольника», к потаканию вкусам парижской панели, — он воспринимал как трагедию, не менее страшную, чем «сама эпоха, в которой судьба весьма жестоко приказала нам жить». Свою же цель, не загромождённую «мусором скептических положений и двусмысленных улыбок», Осоргин видел в «неустанных поисках истины», в «насаждении любви»[49]Осоргин Мих. Литературные размышления/Последние новости. 1936. № 6671. 3 июля.. Этой цели он остался верен до конца пути.

О. Ю. Авдеева, А. И. Серков