Онлайн чтение книги За Родину
2. ЛЕТОМ В СЕМНАДЦАТОМ

Сашку взяли в солдаты и угнали на войну. Андрюша сапожничал у Шадрины. Четыре года перенимал у него сапожное ремесло. Нельзя сказать, чтобы оно туго Андрюше давалось. Премудрости большой в сапожном деле он не видел, но в хитрости своего хозяина подозревал.

Сапожник Алеша (по прозвищу Шадрина) всю жизнь думал о том, как бы ему разбогатеть. Но от одних дум богат еще не станешь. Сам он работал много. Ребят на работе тоже не жалел. Правда, своего сына Кольку он заставлял работать чуть поменьше, Андрюшу побольше.

Доверял сапожник Андрюше ремонт старой обуви. Еще давал ему тачать швы на голенищах, строчить задники и редко когда пробивать у новых сапог гвоздями подошвы. Это уже считалось «на разряд выше». Не спешил Шадрина готовить из Андрюши сапожного мастера; мало в этом хозяйчику интереса. Если Андрюша будет самостоятельным сапожником, значит – меньше в деревне почета и заработка Шадрине, тогда может раньше срока Андрюша уйти от него – что за смысл дни и ночи работать на чужих людей?

Андрюша понял хозяйскую уловку и заявил Шадрине:

– Дядя Алексей, ты не хитри, а взялся меня обучать ремеслу, так обучай как следует. Век твоим подмастерьем я быть не хочу. Тачка, строчка и починка мне надоели. Надо попробовать шить новые…

– Шей. Ну, шей новые, испортишь, заставлю отработать за порченный материал, – с угрозой в голосе предложил Шадрина и выбросил Андрюше кожаные выкройки, пахнущие дегтем.

Два дня и два вечера сидел над парой сапог Андрюша и сработал их так, что Шадрина развел руками и разинул рот от изумления.

– Мой бы Колька этак!..

Колька, сгорая от зависти, сначала косо поглядывал на Андрюшку, а потом видит, что парень не заносится, не кичится своим умением, и крепче подружился с Андрюшкой.

Было им тогда обоим всего лишь по тринадцати лет. В будни они работали, воскресные дни гуляли вместе, не ссорились…

В то лето с войны много солдат приезжало на побывку в деревни.

Один из них привез в Куракино со службы интересную книжку.

Однажды, посреди деревни, на бревнах, сидели мужики. Солдат и похвастал им:

– Ох, и пропаганда, братцы мои, в этой книжке! Еще полгода назад за такую книжку меня бы на каторгу!

Неподалеку бегал с ребятишками Андрюша. Шадрина вышел из толпы и позвал его:

– Андрюшка, подь сюда! Ты бойко читаешь. На-ко прочти, что тут солдат привез.

Андрюша развернул книжку и на первом листе прочёл:

– «Сия книжка про Распутина Гришку, про царя Николашку, про жену его Сашку, мать Машку, про княгиню Елизавету и про всю сволочь эту».

– Крепко сказано! – вставил солдат и засмеялся, заражая смехом мужиков, сидевших на бревнах.

– Читай дальше!

Андрюша начал читать и быстро прочел книжку до конца. В ней рассказывалось о похождениях Гришки Распутина при дворе «его величества».

Книжка насмешила куракинских мужиков и навела их на раздумье: как же так? В школе и церкви по старой памяти еще поют «победы благоверному императору Николаю Александровичу», а тут такая тощенькая книжка – весь императорский дом точно оглоблей по шее…

* * *

Приехал в то лето из армии в Куракино Васька Балаганцев; погоны со звездочкой, сапоги широконосые, с рантом и с пряжками модные, офицерские.

Васька бахвалился медалями и крестами, курил длинную трубку, голову задирал высоко.

Соседи про него говорили: «Вон наш офицер – грудь колесом, а глазами ворон считает».

Так говорили, а при встрече вежливо снимали шапки.

Васька проходил мимо, задрав голову, и редко, по выбору, здоровался с теми, с кем он считал незазорным знаться.

Однажды на улице к нему подлетел сапожник Шадрина.

– Васильюшко, ваше благородие, дозволь с твоих сапог фасон снять.

Засмеялся Балаганцев, ногу выставил наперед, руки в бедра и с такой осанкой сквозь зубы процедил:

– Хм, старина, полюбуйся… Отродясь тебе таких сапог не сделать, такого материала тебе за свою жизнь не приходилось портить. И неожиданно спросил старика:

– А ты знаешь, какой у меня чин?

Шадрина разогнулся, попятился. Хоть и сосед Васька, а чорт его знает, что он может выкинуть.

– В чинах я, Васильюшко, не разбираюсь, однако вижу, наряжен с ниточки, на плечах прибасы. Человек, видать, немаленький. Да, знаешь, – теперь свобода…

– Свобода-то свобода, только не дуракам, – ответил нагло офицер и, ничего не сказав больше, пошел своей дорогой.

Шадрина поглядел ему вслед, на его блестящие сапоги, на светлые погоны и определил, «из мужиков, а сволочь».

Вырос Балаганцев в кулацкой семье. Образование получил в городском училище. На службе он умело козырял начальству, четко стучал каблуком о каблук и достукался до фельдфебеля. А как стал фельдфебелем, начал «стучать» по солдатским физиономиям. И тогда за преданность «царю-батюшке» его произвели в прапорщики – доверили целую роту людей. Были у него в роте куракинские ребята Зуев и Вагин. К ним он относился так же и пожалуй, хуже, чем к остальным. Прозвали солдаты Балаганцева «волчьей шкурой».

На войне от опасности Балаганцев отсиживался в блиндаже. Пуль он боялся немецких, а еще более русских: иногда солдаты «ненароком» убивали своих офицеров за зверское обращение с подчиненными.

Люди гибли. Из тыла присылали резервы. Вырастали могильные курганы с деревянными крестами, а Балаганцев нивесть за что украшал грудь крестиками металлическими…

* * *

В один из праздничных дней в середине августа Андрюша играл с ребятами в бабки. Картуз, наполненный бабками, лежал в стороне на лужайке. Бил Андрюша метко и разом сшибал по нескольку пар. Ребята злились и проигрывали. Играть становилось не интересно. Вдруг он услышал шум, крики в той стороне деревни, где обычно собирались куракинские мужики и бабы.

Андрюша высыпал из картуза на луговину весь выигрыш, крикнул ребятам: «хватайте» – и опрометью бросился к мужикам. Народ стоял вокруг двух военных. Один из них, щеголевато одетый, – Балаганцев. Другой – неизвестный – одет проще: в крепких солдатских ботинках с обмотками, рукава у гимнастерки засучены, ворот расстегнут, на плечах серенькие погоны, на них цифра «I» и две серебристые буквы «П.П.» Неизвестный солдат размахивал руками перед самым лицом Балаганцева. А Зуев и Вагин, стоявшие тут же, отпускали оскорбительные для офицера выражения.

Андрюша, любопытствуя, шмыгнул в гущу мужиков, протискался в первые ряды.

Солдат наступал на Балаганцева:

– А я говорю, твой Керенский сволочь, продажная душа!

– Ответишьза такие речи. Ответишь, – брызгая слюной, охрипшим голосом угрожал офицер.

– Ой, запугал, ой, страшно! – насмешливо отвечал ему солдат и, не обращая на него внимания, продолжал:

– Граждане! Я только что из Петрограда Я знаю, что там делается: рабочие не верят в новое временное правительство, мы не хотим войны, мужикам нужна земля. А Керенский и его министры хотят ещё проливать нашу кровь. О земле одни обещания, войне конца не видно. Вышло так, что рабочие да солдаты – наш брат из крестьян – сбросили царя с престола, а власть взяли буржуи. На днях в Петрограде войска по приказу Керенского расстреливали рабочих. Наш первый пулемётный полк, в котором я служу, выступил против Керенского и его правительства, но, видно, ещё рано вышли, не в согласии с другими полками. Нас разоружили казаки…

– Правильно и сделали, злорадствуя, пропыхтел Балаганцев, – не суйте свой нос в дела временного правительства. Надо ждать Учредительного собрания.

– Еще вопрос, кто и когда соберется учреждать и что будут утверждать. Обман один, а не свобода!.. Где хлеб? Где земля? Где мир? Все под пятой нового правительства. А мы говорим: долой его! Мы за советы рабочих, батрацких и крестьянских депутатов, мы за партию большевиков, за Ленина, убедительно продолжал агитировать солдат.

– Твой Ленин куплен немцами… – прервал Балаганцев солдата и трусливо сверкнул глазами.

Солдат не выдержал, ухватил Балаганцева за плечо, золочёный погон хрустнул в его богатырской руке.

– Ах ты, мерзавец, клевету на Ленина возводишь!

Офицер согнулся в коленях и попробовал оправдаться:

– Газеты пишут об этом.

– Какие газеты? Продажные, как ваши волчьи шкуры. Мы-то знаем, кто такой Ленин… Закрой свою глотку, молчи, не позорь хорошего человека!..

Раньше Андрюша всегда с опаской и любопытством взирал на офицера Балаганцева; сейчас же он слушал внимательно спор солдата с офицером и никак не мог понять, в чем тут дело и кто кого переспорит, и кто прав, кто виноват. «Но если будет драка, то Балаганцеву несдобровать», – думал Андрюша, наблюдая за тем, как Зуев и Вагин сжимают кулаки и о чем-то взволнованно переговариваются.

Меньше бы петушились, а больше бы нам толком рассказывали, живем здесь и ничего не знаем, – послышался чей-то примиряющий голос.

Солдат выпустил Балаганцева, тот поправил на себе измятый погон и проворчал:

– За что меня, оскорбляете? За что?

– Ха! Герой липовый! – и Зуев крепко выругался.

– Скажи-ка, Васька, не блуди языком зря, сколько солдат ты избил в строю? – спросил Вагин и, хитро прищурившись на своего бывшего ротного, ждал, что он соврет в оправдание себе.

– Бил, ну и что? Такой порядок! На войне нельзя распускать людей, – несвязно бормотал офицер. – А кто солдат? – мужик, а мужик не привык жить без кнута.

Солдат, агитировавший за большевиков, указывая мужикам на Балаганцева, снова заговорил:

– Вы, слышали, граждане, что сказал этот фрукт? Мужик, дескать, без кнута шагу не сможет сделать… а?..

– Слышали!

– А чего ж от него ждать?

– Знаем мы его, шкуру!..

Балаганцев повернулся на каблуках, посмотрел вокруг и, встретив недружелюбные взгляды соседей, подумал: «Уходить отсюда – вдогонку смех понесется, здесь остаться – добра тоже ждать нечего». И он решил не спорить.

– Одно я скажу вам, граждане, – продолжал солдат спокойным и внушительным голосом, не обращая внимания на офицера, немного отошедшего в сторону. – Наш русский народ при царизме натерпелся не мало бед. Теперь хочет нас скрутить по рукам и ногам буржуазное временное правительство. Так этому не бывать! Солдат грозно потряс кулаком в воздухе.

– Правильно! Свобода!.. – подхватили Зуев и Вагин.

– Долой кресты, долой медали!

– Не в медалях дело, товарищи, – послышался опять твердый голос солдата. – Ленин что сказал, когда он говорил нам с балкона на Кронверском проспекте. Он сказал: Временное правительство обманывает народ, значит, надо прогнать всех министров, землю у помещиков отобрать и дать крестьянам столько, сколько они могут обработать, и кончить войну, а кончить ее можно лишь тогда, когда сбросим власть капиталистов…

– Так когда же это? – послышался из толпы нетерпеливый голос.

– Нам бы насчет земли. Скоро озимые сеять, а земля еще не делена.

– Всю землю по едокам! – посоветовал солдат.

– Ишь ты, прыткий, – возразил опять Балаганцев, – нет еще такого закона, что скажет вот учредительное…

– Не ждите, мужики, законов от учредилки, делите землю, а у кого земля лишняя, отбирайте. Земля – трудовому крестьянству. Пашите, засевайте!..

– А кто такой Ленин? – задали неожиданно вопрос солдату.

Солдат вытер платком шею, подумал немного, пояснил:

– Ленин, как вам сказать, Ленин – наш человек. Он-то со своей партией и указал нам правильный путь. На казаках да на юнкерах Сашка Керенский недолго надержится… Вот помяните меня…

Развенчанный «герой», забитый солдатом-большевиком, ни у кого из мужиков не вызвал сочувствия. Даже сапожник Шадрина поглядел на него теперь свысока и промолвил:

– Давно ли я тебе, Васильюшко, говорил, что свобода, – так оно и есть. Ну, чего ты против солдата скажешь? – Фасон Васькиных сапог Шадрине почему-то не нравился.

Люди неохотно расходились к своим домам.

Солдат прошагал к колодцу, зачерпнул бадьей холодной воды, напился, поглядел на закат и, ни с кем не простившись, направился в сторону деревни Рубцово.

Девки куракинские провожали его ласковыми взглядами; парни и мужики прониклись к нему уважением, расходясь одобрительно отзывались о нем, бойком неизвестном солдате-пулеметчике.

– Молодчина, как он его срезал! – А чей же он такой?

– Может, Зуев знает?

Зуев, окруженный молодежью, отозвался:

– Как не знать, вместе в поезде до Харовской ехали. И от Харовской до Сямжи с ним брели…

И Зуев рассказал, что этот солдат родом не то из Бирякова, не то из Манылова, ходит по деревням, с мужиками беседует. А по пути от станции Харовской он разоружил двух урядников, одного в Устьреке, другого на Сяме, отобрал у них револьверы и шашки, а фамилия ему не то Вызов, не то Сизов…

* * *

Андрюша с вечера долго не мог уснуть. Ворочался с боку на бок и смотрел сквозь щели сарая. Ночь была северная, белая, и сон долго не одолевал его. Под ним шуршало сено, покрытое рваной подстилкой. В голову лезли думы: «скоро мужики возьмутся за передел земли, хотя бы к этому времени брат Сашка с войны вернулся. Да земли бы нам столько, чтоб хлеба на целый год хватало… Не все же время в работниках жить, не всегда же нищими быть…»

Уснул Андрюша перед самым утром.

Пастух барабанил в доску, будил дома-хозяек, затем проиграл в берестяной рожок, сзывая коровье стадо в прогон за околицу.

Мать Андрюши ушла к соседу жать рожь, а он все спал и спал. Но вот Андрюша услыхал сквозь сон, что кто-то будит его: —Андрюшка! А он вроде бы и слышит, но нет сил проснуться и откликнуться на звонкий голос:

– Андрюшка, вставай! Тятька зовет! – кричал Колька.

В раскрытую дверь сарая влился яркий утренний свет. Андрюша пошевелился и понял, что его будят. Сел на сено, широко зевнул и обидчиво заговорил:

– Вот тебя, чертенка, не во время леший принес. Не дал ты мне доглядеть такой хороший сон…

И, не поднимаясь с постели, протирая руками заспанные глаза, Андрюша рассказал:

– Приснился вчерашний солдат. Привел он меня в лес, подал топор, сказал, чтобы я рубил лучший лес на избу… Лес ровный, сосновый, гладкий, бревна, как свечи. И пошел я рубить, а брат Сашка из солдат будто вернулся и на своих плечах бревна таскает. Только не успели мы избу из нового леса срубить, ты и разбудил…

Андрюша еще раз сладко зевнул и поднялся на ноги.

– Жалко, говоришь, сна? – спросил Колька.

– Как же, не дал нам новую избу построить.

– Ну и хорошо. Ладно, что сейчас поднял тебя с постели, из новой-то избы ты не захотел бы совсем выходить… Ну, пошли!

У Шадрины в душной избе их ждала починка старых полусапожек и прочая работенка.