Онлайн чтение книги Эмансипированные женщины
Глава тридцать вторая. Хаос

Мадзя еле поднялась на третий этаж: сердце у нее билось, в глазах потемнело, ноги дрожали. Она заметила, что в одном из классов собрались оставшиеся на праздники пансионерки и классные дамы, конечно, и ей следовало пойти туда, но силы ее иссякли. Она направилась в дортуар с намерением прилечь хоть на минуту.

И вдруг она поразилась так, точно ее разбудили ото сна: в дортуаре она увидела свою уволенную сослуживицу, панну Иоанну, которая заключила ее в объятия.

— Вот видишь, Мадзя, — сказала Иоанна, — не говорила ли я, что бог не простит ей моего позора?

И она улыбнулась, румяная, изящно одетая, обнажая белые зубки.

— Ты возвращаешься к нам? — с удивлением спросила Мадзя.

— Да ты в своем уме? — рассмеялась панна Иоанна. — Снова стать классной дамой? Днем терзаться, слушая уроки, которые надоели мне еще в пансионе, а по вечерам заниматься с девчонками и докладывать всякий раз, когда захочешь выйти погулять?

— Что же ты будешь делать?

— Буду, как и сейчас, наслаждаться жизнью! Разве я так безобразна или глупа, чтобы надрываться в работе?

— Иоася! — остановила ее Мадзя.

Панна Иоанна, продолжая смеяться, присела на одну из непостланных коек.

— Ах ты, ребенок, ребенок! — сказала она Мадзе. — Да знаешь ли ты хоть, что делают наши бывшие ученицы? Одни сразу же забывают об уроках и, если они богаты или хороши собой, то наслаждаются жизнью. Другие продолжают учиться, повторяют уроки, чтобы, так же как мы, напрасно терять время и забивать головы подрастающим девочкам… Но человек живет не для этого!

— Я тебя не понимаю, Иоася, — заметила Мадзя, и в самом деле не понимая, что хочет сказать ее бывшая сослуживица.

Пожимая плечами и чертя зонтиком круги на полу, панна Иоася продолжала:

— Ты живешь здесь, как в монастыре или в тюрьме, вот и не знаешь, что творится в мире. Не знаешь, ну и надрываешься в работе, от которой никакого проку никому не будет. Между тем мир устроен так, что работать, подчиняться другим, угождать всем должны только глупые мужчины и некрасивые женщины. А умный мужчина находит себе красивую женщину, и они наслаждаются жизнью. Живут в красиво обставленной квартире, вкусно пьют и едят, изящно одеваются, вечером уходят на бал или в театр, а на лето уезжают за границу, в горы или к морю… Ах, если бы ты знала, каким прекрасным кажется мир, когда нет у тебя забот, и насколько веселее, насколько лучше человек, когда он ни о чем не тужит.

Мадзя покраснела и, потупясь, заметила:

— Тебе, кажется, не приходится особенно радоваться.

— Мне? — прервала ее изумленная Иоася. — А чем мне плохо? Я работаю чтицей у одной старушки, получаю в год триста рублей, все удобства, множество подарков…

— Стало быть, ты работаешь.

— Ну, не особенно!

— А ведь о тебе болтали…

— Обо мне? Ах да, знаю! — прыснула со смеху Иоася. — Вот бы от каждой сплетни да столько проку!

Она хотела взять Мадзю за руку, но та отстранилась:

— Мне надо идти в класс.

Панна Иоанна стала вдруг серьезной. Она вся вспыхнула, поднялась с койки и, опираясь на зонтик, бросила:

— Эх ты, ты, святая невинность! На тебя не взводят сплетен, а что у тебя есть? Погляди на свое платьишко. А кому ты приносишь добро? Забиваешь девочкам головы. Благодаря сплетне, над которой сегодня все смеются, я получила прекрасное место, досадила старухе Ляттер и бедняге Казику помогла уехать за границу. Жаль парня, но я очень рада, что моя жертва принесла ему пользу. И со мной так, — закончила она твердым голосом, — обидели меня, а я вот пришла поглядеть, как строгая пани Ляттер терпит банкротство. Вас ведь, кажется, описывают?

Мадзя бросилась в коридор и, не оглядываясь, вбежала в гостиную. Прислонясь к стене, она залилась горькими слезами.

В слезах и застала ее панна Малиновская. Новая начальница, хмуря брови, посмотрела на девушку.

— Ах, милочка! — сказала она. — Довольно уж! Надо съездить на праздники и хорошенько отдохнуть. Что за странный пансион! Одни учительницы скандалят, у других нервное расстройство.

— Простите, сударыня, — подавляя слезы, произнесла Мадзя.

— Дорогая панна Магдалена, — сказала панна Малиновская, — я вовсе на вас не в претензии. Но и панна Говард, и, как я слышала, пан Дембицкий говорят, что вы принимали слишком близко к сердцу все, что здесь творилось. Все пользовались вашей добротой, все возлагали на вас бремя своих забот, а в результате посмотрите на себя: краше в гроб кладут. Сегодня в шесть мы разочтемся, а завтра поезжайте к родителям. Вернетесь через десять дней, после праздников, и мы познакомимся поближе. Ну… и не удивляйтесь, если не застанете здесь половины своих сослуживиц. С таким персоналом можно еще раз обанкротиться!

Она поцеловала Мадзю в голову и вышла. Видно, в коридоре она кого-то встретила, потому что сквозь запертую дверь Мадзя слышала отголоски разговора и последние слова панны Говард, которая громко крикнула:

— В пансионе, в котором вы будете начальницей, разве только горничные удержатся, ни одна независимая, уважающая себя женщина у вас не останется.

После обеда, который принесли из ресторана, мадам Мелин повела оставшихся пансионерок на прогулку, а в пансионе началось сущее столпотворение.

Весь коридор и лестница, ведущая на второй этаж, наполнились народом. Там был перепуганный булочник со счетной книгой в руках, краснорожий мясник, который размахивал кулаками и грозился погубить пани Ляттер, наконец, торговец мылом и керосином, который рассказывал, что его жена давно уже предсказывала неминуемое банкротство пансиона. Это были самые шумные кредиторы, хотя всем им в общей сложности причиталось около шестидесяти рублей.

Кроме них, по коридору слонялись какие-то евреи, которые спрашивали, будет ли продажа с торгов, приходили старые классные дамы, которым хотелось узнать, с кем бежала пани Ляттер, и — новые, которые хотели поговорить с панной Малиновской. Старая факторша уверяла горничных, что найдет им отличную службу; панна Марта, ломая руки, спрашивала у всех, оставит ли ее панна Малиновская в должности хозяйки, а лакей пани Ляттер, Станислав, ходил как потерянный, держа в руках выбивалку и коврик.

В четвертом часу из города прибежала с посыльными панна Говард. Она велела вынести из своей комнатки вещи, не поздоровалась с Мадзей, зато обратилась с речью к слугам, которым сообщила, что больше не будет классной дамой, а останется только литератором.

— Я напишу обо всем исчерпывающую статью, — в бешенстве кричала она. — Теперь Европа увидит, какие у нас пансионы и начальницы!

В заключение она заявила, что переезжает в меблированные комнаты на Новом Святе, где ее могут навестить все независимые женщины и все сочувствующие делу освобождения женского сословия.

Лишь с появлением панны Малиновской, которая вернулась из города в сопровождении кривоногого господина, шум затих. Исчезли факторы, кандидатки на должность классных дам ушли несолоно хлебавши, а булочник, мясник и торговец мылом и керосином получили деньги. Прощаясь с новой начальницей, они были очень довольны и смирны и усердно предлагали свои услуги, однако были отвергнуты.

Прибежал и домовладелец; в самых изысканных выражениях он стал заверять господина с изъяном в ногах, что всегда был спокоен за свои деньги, хоть их и задерживали. В доказательство своих мирных намерений он обещал сложить за свой счет печи и починить баню. Но когда ему предложили отремонтировать помещение, он поднял руки к небу и поклялся, что от таких расходов ему пришлось бы пойти с сумой. Он уверял также, что большие дома не приносят теперь никакого дохода, одни только убытки, и что свой дом он подарил бы легкомысленному смельчаку, который отважился бы принять такой подарок.

Когда девочки вернулись с прогулки, в пансионе уже царила тишина. Панна Малиновская вызвала к себе Мадзю и уплатила ей задержанное за три месяца жалованье в сумме сорока пяти рублей.

Когда Мадзя расписывалась в получении денег, панна Малиновская, качая головой, сказала:

— После праздников я предложу вам другие условия, а пока переходите в комнату, которую занимала панна Говард.

— Панна Говард уже не вернется? — спросила Мадзя.

— Она еще пани Ляттер говорила, что с наступлением пасхальных каникул уйдет из пансиона.

— Но пани Ляттер вернется? — прошептала Мадзя, испуганно глядя на новую начальницу.

— Да разве это от меня зависит? — возразила та. — Уезжать было ни к чему, совершенно ни к чему… Я буду очень довольна, если после всех этих событий мы не потеряем половину учениц.

Мадзя поняла, что судьба пани Ляттер решена.

Поздно вечером Мадзю перевели в комнату панны Говард. Не зажигая лампы, она села у окна, из которого открывался широкий вид на Прагу, и задумалась.

Ей хотелось помечтать о том, что завтра она уедет домой, а послезавтра увидит папу, маму и Зохну. Ей хотелось радоваться, но она не могла, свежие впечатления владели ее душой, и все в этом доме напоминало ей пани Ляттер.

Под комнаткой, в которой она сейчас сидит, спальня пани Ляттер. Где сейчас ее начальница? Где-то там, за морем огоньков Праги, нет, еще дальше, за полосой горизонта, где огни земли встречаются с небесными светилами. Мыслимо ли это, что пани Ляттер нет внизу, в ее комнате, где она прожила столько лет? Слышен какой-то шорох… Может, это она вернулась? Нет, это мышь грызет под половицами.

— Ах, какая тоска, — шепчет Мадзя, — думать все об одном!

И она решает думать о чем-нибудь другом, ну хоть о прошлом. Год назад она была еще ребенком, и когда ей говорили, что всякий человек должен «задумываться» над собой и над тем, что его окружает, она еще не понимала, что это значит: задумываться?

Но вот уже полгода, как она стала задумываться над положением пани Ляттер, над судьбой Эленки, Ады, пана Казимежа, панны Говард, Иоаси. Сперва ее очень смущал этот интерес к судьбе чужих людей и к их делам, но потом она привыкла и даже стала гордиться тем, что думает о них.

Все толковали ей, что человек, который ни над чем не задумывается, игралище случая, листок, подхваченный вихрем. А кто задумывается над своей судьбой и судьбами мира, сумеет направить свой челн, избежит крушения и достигнет желанной пристани.

Меж тем все это ложь: как умела мыслить пани Ляттер, как умела она направить свой путь, а вот кончила банкротством. Ее подхватил таинственный невидимый вихрь и свалил в пропасть, несмотря на весь ее ум и толпу друзей.

Как это страшно, при таком уме и рассудительности, после долгих лет труда бежать в конце концов из собственного дома! К чему разум и труд, если человека со всех сторон окружают могущественные и таинственные силы, которые в одну минуту могут обратить в прах дело всей его жизни?

— Боже, боже! какая тоска! И зачем я об этом думаю? — прошептала Мадзя.

Она закрыла глаза и силилась отвлечься от этих мыслей. Вспомнила Иоасю.

— Вот, например, Иоася, — говорила она себе, — смеется над трудом и никогда над собой не задумывается. Жизнь она ведет странную, люди ее осуждают, и что же? Пани Ляттер бежала в отчаянии, а Иоася торжествует и весела! Так зачем же быть порядочной, нравственной, умной, если в мире хорошо только легкомысленным существам?

В эту минуту ей вспомнился случай из детских лет. Однажды при ней рубили тополь. Дерево с треском рухнуло в лужу, рассыпав целый дождь грязных брызг, которые на солнце зажглись всеми цветами радуги. Капли грязной воды снова упали и растеклись по земле, но дерево, хоть и срубленное, осталось.

Не поваленное ли дерево пани Ляттер, а Иоася со своим весельем не та ли капля, которая на краткий миг поднялась ввысь и сверху смотрит на поверженною исполина? Что же будет с ними потом?

— Да что это мне навязалась пани Ляттер? — в отчаянии сказала себе Мадзя. — Ведь так с ума можно сойти!

И странная борьба началась в ее душе. Измученное воображение жаждало забыть пани Ляттер, а сердце говорило, что стыдно и грешно забывать человека, которого нет здесь всего каких-нибудь двадцать четыре часа. Еще вчера мы любили его и восхищались им, а сегодня даже мысль о нем так нас тяготит, что мы рады отогнать ее прочь.

— О, я неблагодарная! — думала Мадзя. — Осуждать посторонних, которые хотят нажиться на чужой беде, а самой бежать от воспоминания о женщине, которая так мне доверяла, так меня любила, сделала меня классной дамой!

Мадзя зажгла лампу и, решив заблаговременно собраться в дорогу, стала укладывать свой сундучок. Немного времени ушло у нее на это, хотя она по нескольку раз то складывала свои вещички, то вынимала, чтобы снова уложить их в сундучок. Но она так набегалась от столика к сундучку, так накланялась и наприседалась около него, что мысли ее приняли другое направление. Ее удивляло теперь, отчего это она совсем недавно была в такой тревоге?

— И чего я беспокоюсь о пани Ляттер? Что у нее не будет пансиона? Но ведь она полгода только об этом и мечтала! Сейчас она, наверно, у Мельницкого, может быть, она узнала, что долги уплачены, что все обойдется, и у нее даже прекрасное расположение духа. Муж хочет развестись с нею, стало быть, она наверняка выйдет за Мельницкого и опять будет важной дамой. Может, даже будет стыдиться, что когда-то у нее был пансион!

Мадзя легла спать успокоенная. Но когда она стала мечтать об отъезде домой и вспомнила, что еще столько часов надо ждать, ее охватило нетерпение, и она снова подумала про пани Ляттер.

Закрыв глаза, она видела всех, кто принимал участие в последних событиях. Ей казалось, что она слушает оперу, в которой ее близкие знакомые выступают в красивых театральных костюмах.

Вот пани Ляттер в фиолетовом платье с брильянтами в черных, как вороново крыло, волосах. «Ах, как ей к лицу брильянты!» — думает Мадзя. А вот Эленка в платье цвета морской волны, шитом золотыми и серебряными блестками. А вот пан Казимеж в белом атласном костюме, как Рауль из «Гугенотов».

«Так! — думает Мадзя. — Есть сопрано, контральто и тенор; надо прибавить им баса…»

И тотчас появляется бас — толстый Мельницкий в черном, уже немного запятнанном сюртуке.

«Ах, как смешно!» — думает Мадзя, всматриваясь в фигуры, стоящие рядом, как на сцене, с поднятыми руками.

«Фиолетовый, зеленый, белый… Ах, как им идут эти цвета!»

Вдруг фигуры начинают таять. Исчезают пани Ляттер, Эля, пан Казимеж и Мельницкий, через минуту все темнеет, а еще через минуту на темном фоне вырисовывается спокойное лицо панны Малиновской, за которой видна серая толпа: вон перепуганный булочник со счетом, красный мясник, размахивающий кулаками, Станислав с выбивалкой и ковриком, а вон панна Марта ломает руки…

Теперь перед сонными глазами Мадзи все быстрее сменяются две картины. То ей видятся пани Ляттер в фиолетовом и Эленка в зеленом платье и пан Казимеж в белом атласном костюме; подняв руки, они что-то говорят или поют. Эта группа исчезает, и на ее месте показывается панна Малиновская в сером платье, булочник со счетом, Станислав с выбивалкой. — «Раз, два! раз, два!» — все быстрей выступают они друг за другом, пока наконец все не расплывается.

— Что за глупости! — улыбаясь, шепчет Мадзя. — Никогда уже мне не поумнеть, — кончает она и засыпает.

Она засыпает, тихо дыша, с улыбкой на полураскрытых губах, с руками, сложенными на груди, и ей и во сне не снится, что в каких-нибудь пятнадцати милях отсюда, сжав руки, спит кто-то другой, обратив к небу лицо с мертвыми глазами.