Онлайн чтение книги Эмили из Молодого Месяца Emily of New Moon
Глава 5. Коса на камень

Эмили, которую Марри подчеркнуто игнорировали за завтраком, вскоре после него была призвана в гостиную.

Они все присутствовали там — вся их вражеская фаланга, — и Эмили, глядя на дядю Уоллиса, сидевшего на стуле в лучах весеннего солнца, подумала, что, пожалуй, она все-таки еще не нашла точного слова для описания его исключительно мрачного вида.

Тетя Элизабет стояла, не улыбаясь, возле стола и держала в руке несколько полосок бумаги.

— Эмили, — сказала она, — вчера вечером мы так и не смогли решить, кто из нас возьмет тебя. Должна сказать, что ни один из нас не захотел сделать этого добровольно, учитывая, как плохо вела ты себя во многих отношениях…

— Ох, Элизабет… — запротестовала Лора. — Это… это же ребенок твоей сестры.

Элизабет величественным жестом подняла руку.

—  Я занимаюсь этим делом, Лора. Будь любезна меня не перебивать. Как я уже сказала, Эмили, мы не смогли решить, кто из нас должен позаботиться о тебе. Так что, по предложению кузена Джимми, мы договорились, что вопрос решит жребий. На этих полосках бумаги написаны наши имена. Ты вытянешь одну из них, и тот, чье имя написано на ней, возьмет тебя в свой дом.

Тетя Элизабет протянула ей бумажные полоски. Эмили так сильно задрожала, что сначала не могла потянуть ни за одну из них. Это было ужасно: казалось, она должна вслепую решить свою судьбу.

— Тяни, — сказала тетя Элизабет.

Эмили стиснула зубы, вскинула голову с видом человека, бросающего вызов судьбе, и потянула. Тетя Элизабет взяла полоску из ее дрожащей руки и прочла свое собственное имя: «Элизабет Марри». Лора Марри неожиданно поднесла платок к глазам.

— Ну, все решено, — с облегчением сказал дядя Уоллис, вставая со стула. — А мне придется поторопиться, чтобы успеть на следующий поезд. Что касается расходов, Элизабет, то я, разумеется, внесу свою долю.

— Мы в Молодом Месяце не нищие, — сказала тетя Элизабет довольно холодно. — Раз уж взять ее выпало на мою долю, я сделаю все, что необходимо. Я никогда не уклоняюсь от выполнения своих обязанностей.

«Я для нее только обязанность , — подумала Эмили. — Папа говорил, что обязанности никому не нравятся. Так что я никогда не понравлюсь тете Элизабет».

— У тебя, Элизабет, больше фамильной гордости Марри, чем у всех нас остальных, вместе взятых, — засмеялся дядя Уоллис.

Они все вышли вслед за ним — все, кроме тети Лоры. Она задержалась и, подойдя к Эмили, одиноко стоявшей в центре комнаты, нежно привлекла ее к себе.

— Я так рада, Эмили… так рада, — прошептала она. — Не тревожься, дорогая. Я уже полюбила тебя… а Молодой Месяц — чудесное место.

— У него… красивое название, — сказала Эмили, пытаясь возвратить себе самообладание. — Я… очень надеялась… что смогу уехать с вами, тетя Лора. Я думаю, что сейчас заплачу… но это не потому, что я не хочу ехать в Молодой Месяц. И я не так плохо воспитана, как вы могли подумать… я не стала бы подслушивать вчера вечером, если бы знала, что это нехорошо.

— Конечно, не стала бы, — согласилась тетя Лора.

— Но, понимаете, я не Марри.

И тогда тетя Лора сказала нечто странное — очень странное для того, кто сам был одним из гордых Марри. Она сказала:

— И слава Богу!

Кузен Джимми вышел из комнаты следом за Эмили и нагнал ее в маленькой передней. Осторожно оглядевшись вокруг, чтобы убедиться, что они одни, он шепнул ей:

— У твоей тети Лоры, киска, отлично получается пирог с яблочной начинкой.

Эмили подумала, что яблочная начинка звучит хорошо, хотя никогда ничего подобного не пробовала. Также шепотом она задала вопрос, который никогда не осмелилась бы задать тете Элизабет… и даже тете Лоре.

— Кузен Джимми, а в те дни, когда в Молодом Месяце пекут пирог, они будут разрешать мне выскрести миску с остатками изюма и съесть то, что я выскребу?

— Лора — да… Элизабет — нет, — шепнул кузен Джимми серьезно.

— А погреть ноги в печке, если они замерзнут? И съесть печенинку, перед тем как пойти спать?

— Ответ тот же, — сказал кузен Джимми. — Я почитаю тебе мои стихи. Я читаю их очень немногим. Я сочинил тысячи стихов. Они нигде не записаны — я ношу их здесь. — Кузен Джимми постучал себя по лбу.

— Очень трудно писать стихи? — спросила Эмили, с уважением глядя на кузена Джимми.

— Легче легкого, если сможешь найти достаточно рифм, — сказал кузен Джимми.

В то же утро все Марри уехали — все, кроме обитателей Молодого Месяца. Тетя Элизабет объявила, что они задержатся еще на один день, чтобы упаковать вещи и забрать с собой Эмили.

— Большая часть мебели принадлежит хозяевам дома, — сказала она, — так что нам не потребуется много времени на сборы. Здесь только книги Дугласа Старра и кое-какие личные вещи.

— Как я повезу моих кошек? — озабоченно спросила Эмили.

Тетя Элизабет с возмущением уставилась на нее.

— Кошек? Никаких кошек, мисс!

— Но я должна взять Майка и Задиру Сэл! — воскликнула Эмили в отчаянии. — Не могу же я их бросить! Мне без кошки и дня не прожить.

— Чепуха! В Молодом Месяце мы держим нескольких кошек в амбарах, но в дом их никогда не пускаем.

— Вам не нравятся кошки? — удивилась Эмили.

— Нет, не нравятся.

— Неужели вам не хочется погладить хорошую, мягкую, пушистую кошку? — настаивала Эмили.

— Нет, уж скорее я дотронулась бы до змеи.

— Зато у нас там есть прелестная старая восковая кукла твоей мамы, — сказала тетя Лора. — Я наряжу ее для тебя.

— Я не люблю кукол… они не умеют говорить, — покачала головой Эмили.

— Кошки тоже не умеют.

— Умеют! Еще как! Майк и Задира Сэл умеют. О, я должна взять их с собой. Пожалуйста, тетя Элизабет! Я люблю этих кошек. И кроме них на свете не осталось никого, кто любил бы меня! Пожалуйста!

— На двух сотнях акров одной кошкой больше, одной меньше — какая разница? — сказал кузен Джимми, дергая себя за раздвоенную бородку. — Возьми их, Элизабет.

Тетя Элизабет на мгновение задумалась. Она не могла понять, почему кому-то хочется иметь кошку. Тетя Элизабет принадлежала к тем людям, которые никогда ничего не понимают, если только им не растолкуют самым простым языком и не вобьют в голову. И даже тогда они понимают то, о чем им говорят, только умом, но не сердцем.

— Хорошо, можешь взять одну из своих кошек, — сказала она наконец, с видом человека, идущего на огромную уступку. — Одну… но не больше. Нет, не спорь. Ты должна понять раз и навсегда, Эмили, что, когда я что-то решила, это бесповоротно. Довольно об этом, Джимми…

Кузен Джимми оборвал на полуслове начатую фразу, сунул руки в карманы, запрокинул голову и присвистнул.

— Если уж она не хочет, так ни за что не согласится. Это у Марри в крови. Все мы от рождения с таким заскоком, киска, и тебе придется с этим примириться… тем более что ты и сама такая. И не говори, будто ты не Марри! От Старров у тебя только внешность.

— Нет… Я целиком Старр… Я хочу быть целиком Старр! — воскликнула Эмили. — Но как же я выберу между Майком и Задирой Сэл?

Вопрос, действительно, был трудным. Целый день Эмили пыталась решить его, и ее сердце разрывалось на части. Майк нравился ей больше, в этом не было никакого сомнения; но она не могла оставить Задиру Сэл на милость Эллен. Эллен всегда испытывала неприязнь к Сэл, а вот Майк ей, пожалуй, нравился, и она всегда хорошо к нему относилась. Эллен предстояло вернуться в ее собственный маленький домик в Мейвуде, и ей нужна была кошка. Наконец вечером Эмили приняла мучительно неприятное решение: она возьмет Задиру Сэл.

— Лучше возьми котяру, — посоветовал кузен Джимми. — Не будет никаких хлопот с котятами.

— Джимми! — сурово оборвала его тетя Элизабет. Эмили удивилась этой суровости. Почему нельзя говорить о котятах? Но ей не понравилось, что Майка назвали «котярой». Почему-то это звучало оскорбительно.

Не понравились ей так же суета и шум сборов. Ей не хватало прежней тишины, милых, памятных разговоров с папой и казалось, что его уносит от нее, словно волной, наплыв всех этих Марри.

— А это что? — неожиданно спросила тетя Элизабет, на мгновение прервав упаковку вещей. Эмили подняла глаза и с ужасом увидела, что в руках у тети Элизабет старая желтая амбарная книга… что она открывает ее… что она читает ее. Эмили подскочила и выхватила книгу у нее из рук.

— Вы не должны читать это, тетя Элизабет, — воскликнула она раздраженно. — Это мое… мои личные бумаги.

— Фу-ты, ну-ты, мисс Старр, — сказала тетя Элизабет, пристально глядя на нее, — позволь мне сказать, что я имею право читать все твои записи. Я теперь отвечаю за тебя. И запомни, что я не потерплю никаких секретов и ничего сделанного исподтишка. У тебя тут явно что-то такое, что ты стыдишься показать, и я намерена это прочесть. Дай сюда книгу.

— Мне вовсе не стыдно! — воскликнула Эмили, пятясь и прижимая к груди свою драгоценную книгу. — Но я не позволю вам… и никому другому … читать это.

Тетя Элизабет шагнула к ней:

— Эмили Старр, ты слышишь, что я говорю? Дай мне книгу… сейчас же.

— Нет… нет! — Эмили повернулась и бросилась прочь. Она ни за что не позволит тете Элизабет прочесть это. Она подскочила к кухонной плите… распахнула дверцу духовки и… бросила книгу в пылающий огонь. Бумага загорелась, пламя весело полыхнуло. Эмили в муках отчаяния смотрела на огонь. Казалось, в нем горит часть ее самой. Но тетя Элизабет никогда не увидит страниц этой книги… не прочтет ни тех маленьких рассказов, которые она написала и прочитала папе… ни ее фантазий о Женщине-ветре и «Эмили в зеркале»… ни кошачьих диалогов… ни всего того, что она написала вчера вечером о клике Марри. Она следила, как листы съеживались и дрожали, словно им было больно, а потом почернели. На одном из них отчетливо проступила белая строчка: «Тетя Элизабет очень холодная и подменная». Что если тетя Элизабет видела это ? Что, если она видит это сейчас! Эмили с опаской бросила взгляд через плечо. Нет, тетя Элизабет вернулась в комнату и хлопнула дверью так, что, будь на ее месте любой, не принадлежащий к семейству Марри, можно было бы употребить слово «грохнула». Амбарная книга превратилась в маленькую кучку белых пленок на пылающих углях. Эмили присела возле печи и заплакала. У нее было такое чувство, словно она утратила что-то бесконечно драгоценное. Мысль о том, что все те дорогие ее сердцу описания, вдруг исчезли, казалась совершенно ужасной. Никогда, никогда она не сможет написать все, что было, заново… это будет уже не то же самое; и, даже если бы она могла, она не решилась бы… она никогда больше не посмеет ничего написать, если все это непременно должна будет прочесть тетя Элизабет. Папа никогда не требовал, чтобы она показывала ему все, что пишет. Она сама любила читать ему свои записи… но, если у нее не было желания читать, он никогда не настаивал. Неожиданно Эмили, с еще блестящими на щеках слезами, написала в воображаемой амбарной книге строку: «Тетя Элизабет холодная и подменная; а еще она несправедливая ».

На следующее утро, пока кузен Джимми привязывал сундуки к задку экипажа, а тетя Элизабет отдавала Эллен последние распоряжения, Эмили попрощалась со всеми: с Петушиной Сосной, с Адамом и Евой — «им так будет не хватать меня, когда я уеду; здесь не останется никого, кто любил бы их», — пробормотала она печально — и с разветвленной трещиной на кухонном окне… и со старым креслом… и с полосатой травой на клумбе… и с серебристыми леди-березками.

Потом она поднялась наверх и подошла к окну своей комнатки. Эмили всегда казалось, что это маленькое окно распахнуто в мир чудес. В сгоревшей амбарной книге был один фрагмент, которым она особенно гордилась, — «Аписание вида ис маево Акна». Она всегда сидела здесь и мечтала; вечером она обычно опускалась у этого окна на колени и читала свои простенькие молитвы. Иногда в него вливалось сияние звезд… иногда дождь бил по стеклу… иногда на подоконнике отдыхали маленькие воробышки и ласточки… иногда в него вплывали легкие ароматы цветущих яблонь и сирени… иногда Женщина-ветер смеялась, вздыхала, пела и насвистывала возле него… Эмили слышала ее в глубокой черноте ночей и в ярости белых метелей. Она не стала прощаться с Женщиной-ветром, так как знала, что та будет и в Молодом Месяце, но попрощалась с маленьким окном и зеленым холмом, который любила, и со своей населенной феями пустошью, и с маленькой «Эмили в зеркале». Может быть, в Молодом Месяце появится другая «Эмили в зеркале», но она не будет той же самой. А еще она сняла со стены и спрятала в карман картинку, вырезанную из модного журнала. На ней была изображена женщина в совершенно чудесном платье: сплошь белые кружева и венки из розовых бутонов, и длинный-предлинный шлейф из кружевных оборок, который, должно быть, был длиной в целую комнату. Эмили тысячу раз воображала себя королевой красоты в этом платье, гордо входящей в дверь бального зала.

Внизу ее уже ждали. С Эллен Грин Эмили попрощалась довольно равнодушно: Эллен и прежде никогда не нравилась ей, а сообщив в тот памятный вечер о предстоящей смерти отца, стала внушать и страх, и отвращение.

Эмили была изумлена, когда Эллен неожиданно разразилась слезами и принялась обнимать ее… умоляла непременно писать… называла ее «мое благословенное дитя».

— Я не ваше благословенное дитя, — сказала Эмили, — но я вам напишу. А вы будете хорошо обращаться с Майком?

— Похоже, тебе тяжелее расстаться с котом, чем со мной, — хмыкнула Эллен.

— Разумеется, — сказала Эмили, удивленная тем, что могут быть какие-то сомнения на этот счет.

Ей потребовалась вся ее сила воли, чтобы не заплакать, когда она прощалась с Майком, который лежал, свернувшись клубочком, на согретой солнцем травке у задней двери дома.

— Может быть, я еще увижу тебя когда-нибудь, — прошептала она, крепко обнимая его. — Я уверена, что все хорошие кошечки попадают на небеса.

Потом они отъехали в четырехместной коляске с откидным, обшитым бахромой верхом — такие всегда были у Марри из Молодого Месяца. Эмили еще никогда не ездила в столь великолепном экипаже. Она вообще мало ездила. Раз или два папа возил ее в Шарлоттаун, одолжив у мистера Хаббарда его старую открытую повозку и серого пони. Повозка была потрепанной, а пони медлительным, но папа всю дорогу беседовал с Эмили, превращая поездку в настоящее чудо.

Кузен Джимми и тетя Элизабет сидели впереди; последняя выглядела очень внушительно в своей черной кружевной шляпе и накидке. Тетя Лора и Эмили занимали заднее сиденье, на котором между ними стояла корзинка с жалобно мяукающей в ней Задирой Сэл.

Когда они ехали по заросшей травой дорожке, Эмили оглянулась и подумала, что у старого коричневого домика в низине совершенно убитый горем вид. Ей ужасно захотелось броситься назад и утешить его. Несмотря на всю ее решимость сохранять мужество, на глаза вдруг навернулись слезы; но тетя Лора протянула руку в лайковой перчатке поверх корзинки Сэл и крепко, ласково сжала руку Эмили.

— О, я так люблю вас, тетя Лора, — прошептала Эмили.

А глаза у тети Лоры были очень, очень голубые, глубокие и добрые.