Онлайн чтение книги Гидеон Плениш Gideon Planish
22

Гражданская Конференция по Конституционным Кризисам была известна в Вашингтоне под названием «Гракон».

Цели Гракона были настолько ясны и недвусмысленны, что новому заместителю управляющего доктору Гидеону Пленишу не пришлось вновь испытать сомнения, смущавшие его при первом знакомстве с Хескетовским институтом. Контора занимала два этажа в старом, казенного вида красно-кирпичном здании. В начале 30-х годов, во время кризиса, Гракон располагал особенно обширными фондами, потому что именно в те годы крупные промышленники и коммерсанты больше всего боялись революции, а мистер Сандерсон-Смит и доктор Плениш искусно приучали их к мысли, что Гракон гарантирует им сохранение контроля над страной.

Если добрый доктор и лелеял какие-либо мечты о том, чтобы влить в Гракон либеральную струю, они, не успев расцвести, завяли в атмосфере ледяной деловитости этого учреждения.

На первый взгляд идеалов у Гракона было хоть отбавляй, и именно в области идеалов было предложено работать доктору Пленишу. В лекциях, брошюрах и газетных статьях, которые Гракон изготовлял или благосклонно инспирировал, звучали проверенные боевые лозунги: «Традиционное право американца на труд без вмешательства профсоюзных смутьянов!», «Исконным американским учреждениям угрожают зарубежный атеизм и международно-еврейский социализм», «Идеалы Отцов-Основателей — свободное предпринимательство, экономика изобилия, свободная конкуренция, не стесненная законами против роскоши, чтобы у беднейшего из граждан были такие же шансы достигнуть славы и богатства, как у самой богатой корпорации или самого образованного и привилегированного частного лица».

И наконец, злободневное: «Усилиями Муссолини поезда ходят точно по расписанию».

Задача доктора Плениша сводилась к тому, чтобы брать лозунги, в которые он до сих пор верил, и выворачивать их наизнанку. Он по-прежнему трудился в области идеалов и Повышения Морального Уровня, только перешел на службу в конкурирующую фирму, и его жалованье выражалось теперь в успокоительной цифре — 4 500 долларов в год. Плениши занимали узкий высокий дом в Джорджтауне и принимали у себя сенаторов; и раза два и он, и Пиони, и Кэрри были счастливы, вернее, Пиони была счастлива, вернее, Пиони говорила, что она счастлива.

Глава Гракона мистер Г. Сандерсон Сандерсон-Смит был эстетом. Он написал брошюру о сюрреализме, был поочередно теософом, нудистом,[95]Нудизм — доктрина, основанная на культе голого тела. спиритом и бахаистом, и люди с завистью сообщали друг другу, что он тайно поглощает бенедиктин, приправленный перцем и кленовым сахаром. Но он был превосходным Мастером Организаторского Искусства, как он сам себя называл.

Правда, миллионеры-тяжеловесы, которых доктор Плениш всегда побаивался так же, как Гамильтона Фрисби, футболистов и членов Фи Бета Каппа, смотрели на Сандерсон-Смита сверху вниз, но зато он умел вогнать их в дрожь сообщениями из одному ему известных источников о еврейских, коммунистических, скандинавско-ирландско-фермерско-рабочих заговорах против них и о бунтовщиках, занятых производством ручных пулеметов в подземелье близ Сент-Себастьяна, штат Северная Дакота. С перепугу они давали ему средства, чтобы он мог, как он ласково выражался, «вложить вместо автоматов библию в мозолистые руки этой св… гм… свободомыслящей братии».

Гракон издавал журнал «Флаг или Враг?» с иллюстрациями, на которых изображались поучительные сюжеты вроде избиения полиции забастовщиками и переправы Джорджа Вашингтона через Делавар, причем в подписи говорилось, что если бы он предпринял эту переправу в наше время, то лишь для того, чтобы провести воскресный день у Дюпонов. Журнал кормился обильными объявлениями банков, страховых обществ и компаний по городскому строительству. В теории его тираж распространялся среди «простых рабочих» с целью убедить их покинуть свои красные ячейки и сменить профессиональные союзы на единую Лигу Союзов; на практике номера журнала попадали в конторки почтенных старых джентльменов, владевших текстильными фабриками в Массачусетсе.

Кроме того, Гракон издавал отдельными брошюрками речи, которые, несомненно, были бы произнесены в конгрессе, если бы депутаты согласились их выслушать. В этих речах сообщалось, что у автора была хорошая мама и вполне приемлемый папа и что все руководители рабочего движения — ужасные люди.

Косвенно Гракон оказывал влияние на целый ряд печатных изданий. Он рекомендовал школьным советам изымать из обращения учебники, в которых Авраам Линкольн изображался как агностик. Он договаривался с фабрикантами об оказании содействия репортерам, желающим сочинять статейки о непревзойденных качествах современного оборудования и чудесах распределения продукции. И в письмах, якобы присланных возмущенными читателями, напоминал редакторам, что либералы, по существу, опаснее, чем коммунисты, в чем, вероятно, был прав.

Он устраивал благонадежным профессорам ангажементы на чтение лекций и издавал специальные листки, в стандартизованных передовицах которых говорилось, что президент Гардинг как-никак был великим человеком и что честный рабочий не считается с временем.

Но в своей деятельности Гракон не ограничивался литературными упражнениями В экстренных случаях он посылал опытных кулуарных агитаторов в законодательные собрания штатов для борьбы с гнусной гидрой в образе билля о принудительном устройстве душевых на заводах. Так, однажды доктор Гидеон Плениш совершил путешествие на Запад, где выступил на заседании законодательной комиссии в роли эксперта по экономическим вопросам и беспристрастного налогоплательщика.

Но превыше всех этих начинаний Гракон ставил свою обязанность собирать с напуганных промышленных магнатов все пожертвования, какие удавалось выжать путем уговоров и угроз. Ежегодно выпускались отчеты, из которых жертвователи с удовлетворением узнавали, «на что истрачен каждый цент ваших щедрых даяний»: об этом вещали стройные колонки цифр, выведенных с точностью до одного цента под такими рубриками, как канцелярские расходы, разъездные, жалованье сотрудникам, почтовые расходы, издательские расходы и многое другое. Тем не менее мистер Сандерсон-Смит жил в доме, ранее служившем резиденцией послу, и дал возможность трем весьма красивым и приятным молодым людям пройти курс в колледже.

Он устраивал у себя элегантные приемы, на которые иногда приглашал Пленишей. Здесь Пиони встречала поэтов, актеров и новую для нее разновидность — галантных старичков. Она с головой ушла в водоворот псевдобогемы и так усердно общалась со знаменитостями, что порой ее тянуло в Кинникиник отдохнуть.

Однако в следующую минуту она уже уверяла мужа, что пошутила, что она счастлива, как чижик, счастлива, как дитя. Она стала тратить на вечерние туалеты чуть больше, чем нужно, и у нее появилась манера вполголоса сообщать людям, только что прибывшим в Вашингтон:

— Я оказалась за столом рядом с одним человеком, который близко знаком с морским министром, и он сказал мне, только это между нами…

Она восхищалась светским лоском Сандерсон-Смита, хоть за глаза и называла его «Санди-Угорь». Она любила повторять шутку Сандерсон-Смита, не уступавшую застольным беседам Оскара Уайльда:

— Вчера вечером Санди мне сказал — я заставила его повторить два раза: «Я ничего не имел против, когда всякие плебеи заявляли, что живая свинья лучше мертвого льва. В этом есть смысл. Но теперь они орут, что живая свинья лучше живого льва». Правда, блестяще?

Доктор Плениш вздыхал:

— Мне кажется, ради острого словца Санди подчас жертвует истинным либерализмом.

— Вздор! — отвечала Пиони.

Она по-прежнему видела в муже кладезь премудрости, но отлично справлялась и без его помощи.

Она убедилась, что совсем нетрудно пригласить в гости члена конгресса или даже главу какого-нибудь департамента. Нужно только предложить им бесплатный обед и очень хорошую незаконную выпивку. Она подружилась с несколькими депутатскими женами, которые, отпуская кухарку на вечер, сами стряпали обед; они посвящали Пиони в свои секреты и сплетничали с ней о прислуге, в то время как их мужья утоляли ее жажду величия, небрежно упоминая в разговоре самого президента: «Видел вчера Гувера, он говорит: мы наконец выходим из кризиса. Да, вот так и сказал!»

Она была в восторге от этой жизни. Но доктора, занятого травлей рабочих, все больше одолевали сомнения, а Кэрри, этот нелепый ребенок, вечно ныла, что ей хочется к ребятам, с которыми она играла в Маунт-Верноне.

Величайшим триумфом было для них знакомство с крупным авторитетом по финансовым вопросам, сенатором Феликсом Балтитьюдом, председателем Гракона, а следовательно, фигурой не только декоративной. Прославился он не одним лишь умом, но и честностью — ум его, собственно, ставили не так уж высоко — и потенциальные жертвователи, увидев его имя в списке директоров,' захлебывались: «Никогда не поверю, что в этом Граконе что-нибудь нечисто, раз им ведает такой человек, как Балтитьюд. Это вам не мелкий жулик, который, выезжая читать лекции, норовит присчитать к отчету лишние десять долларов за отель, — помилуйте, человек с такой репутацией!» (Мистера Балтитьюда всегда называли «человек с такой репутацией», независимо от того, на чем эта репутация зиждилась!)

И они не ошибались. Сенатор Балтитьюд не получал от Гракона ни цента. Он только разрешал сему учреждению привлекать видных людей из других штатов к пополнению безобидного и совершенно необходимого фонда на проведение его предвыборных кампаний.

Председатели собраний часто отзывались о сенаторе Балтитьюде как о «великом либерале». Он любил углубляться в историю рабочего движения, хоть и путал Хейвуда Брауна[96]Браун, Хейвуд (1888–1939) — американский публицист и критик либерального направления. Приобрел известность своими выступлениями в защиту Сакко и Ванцетти. с Биллом Хейвудом.[97]Хейвуд, Уильям (Биг Билл) (1869–1928) — деятель американского рабочего движения, один из вождей ИРМ С 1919 года — коммунист. Преследуемый реакцией, уехал в Советский Союз. В бытность свою студентом он однажды целые каникулы работал на ферме, что дало ему право говорить о себе «мы, фермеры», и Сандерсон-Смит всегда использовал его, когда нужно было задобрить фермерские союзы.

Но когда Сандерсон-Смит находил нужным откровенно заявить клубным завсегдатаям, что, по мнению Гракона, все рабочие, даже хорошие, то есть не состоящие в профсоюзе, представляют угрозу для мира в стране, если не дать Кому Следует контроля над ними, тогда он использовал в качестве рупора не сенатора Балтитьюда, а преподобного Иезекииля Биттери, бывшего проповедника-фундаменталиста, который действительно когда-то батрачил на ферме. Мистер Биттери любил говорить библейским речитативом: «Я трудился с тружениками, я просвешал их в их невежестве, я знаю их — прохвосты все до одного».

Мистер Биттери пытался навербовать из бывших членов Ку-Клукс-Клана собственную армию под названием «Евангельские джентльмены», но слишком много соперников метили, подобно ему, на пост американского дуче, и пока что он охотно выполнял заказы Сандерсон-Смита на словесные разгромы евреев и радикалов по цене 65 долларов (плата вперед) за сеанс в шестьдесят одну минуту; через год он стал накидывать две минуты на поношение Элеоноры Рузвельт.

Казалось, полоса неудач осталась для Пленишей позади. Всего год спустя после того, как доктор перешел на новую работу, президентом был избран Франклин Д. Рузвельт, и в экспериментальный период Нового Курса,[98]Новым Курсом называлась политика, провозглашенная президентом Франклином Рузвельтом, избранным в 1933 году. Являясь формой буржуазного реформизма, Новый Курс включал в себя ряд либеральных мероприятий, имевших целью стабилизировать экономику и «оздоровить» капитализм. В первые годы президентства Рузвельта было принято несколько десятков законов, которые несколько улучшили положение трудящихся, но натолкнулись на ожесточенное сопротивление реакции. сильно встревожившего Порядочных Людей, которые предпочитали для своих благодеяний объекты благодарные и скоропреходящие, Гракон приобрел особое значение как страховка от безрассудных трат и от гнусной ереси, будто Демократия распространяется не только на людей, живущих в вашем квартале.

Оказалось, что Сандерсон-Смит умеет швырять химические бомбы не только в невидимых коммунистов, но и в ясно видимое правительство. Он изощрялся в остротах по адресу новых правительственных учреждении с их названиями — СИК,[99]Специальные инженерные курсы; УОР — Управление общественных работ-было создано в 1933 году по инициативе президента Рузвельта; УКФ — Управление кредитования фермеров. В первый период Нового Курса был создан ряд организаций, призванных как-то упорядочить производство и облегчить положение безработных. УОР, УКФ, — и Пиони Плениш находила все его остроты блестящими.

Одной из загадок мира является происхождение анекдотов — как неприличных, так и политических. Какую — нибудь историю повторяют десять миллионов раз на протяжении десяти лет, а тот, кто пустил ее гулять по свету, остается в тени, безвестным, невоспетым. Но из тысяч анекдотов о Франклине Д. Рузвельте, его семье и помощниках не менее десятка, и притом самых популярных, было создано кропотливым гением Г. Сандерсона Сандерсон-Смита (к числу их принадлежал, например, анекдот о том, как к господу богу пришлось вызвать психиатра, потому что он возомнил себя Рузвельтом).

Когда миссис. Рузвельт дружески беседовала с шахтерами, не кто иной, как Сандерсон-Смит объяснял восторженным шахтовладельцам, что все это делается по сговору с Москвой. Он посеял слух, будто министр труда мисс Фрэнсис Перкинс-на самом деле Ревекка Пржбыцкая из Кракова, и он же пустил шутку, которую приписывали нескольким известным фельетонистам: «В Новом Курсе плохо то, что все его сторонники — провинциальные парни по имени Рэй: Рэй Моли,[100]Моли, Рэймонд (р. 1886) — американский журналист, один из представителей так называемого «мозгового треста», с которым консультировался президент Рузвельт. Рэй Тагвелл,[101]Тагвелл, Рексфорд (р. 1891) — американский экономист, советник Рузвельта. Рэй Франкфуртер[102]Франкфуртер, Феликс (1882–1965) — американский юрист, друг и советник президента Рузвельта, один из идеологов Нового Курса. — и Рэй Рузвельт».

Забота о быстром распространении подобных острот была возложена на доктора Плениша. Упущений по этой линии мистер Сандерсон-Смит не терпел.

Когда Новый Курс коснулся законов о заработной плате и рабочем дне,[103]В июне 1933 года Конгресс США принял важный закон под названием «Национальный акт о восстановлении промышленности»; 7-я статья этого закона предусматривала максимум продолжительности рабочего дня, минимум зарплаты и заключение коллективных договоров. Гракон стал ратовать за те самые улучшения условий труда, на которые раньше так яростно ополчался.

Всем отраслям промышленности грозила необходимость признать тот или иной профсоюз, и Сандерсон — Смит нанял опытного специалиста, в прошлом профсоюзного организатора, которому поручил совершить турне по предприятиям, принадлежащим крупнейшим членам — жертвователям Гракона, и разъяснить им технику организации разумных «компанейских» союзов, гораздо более сговорчивых, чем АФТ и КПП. Этот специалист умел также доказать, что для компании много выгоднее устроить на заводах кафетерии и чистые душевые комнаты и обеспечить рабочих бесплатной медицинской помощью, чем допустить, чтобы эти самые рабочие усомнились в любви хозяев. В одном из южных штатов он даже уговорил какого-то предпринимателя взять на завод один процент рабочих-негров, а это, как заявил Сандерсон — Смит в своей речи «Новый Либерализм или Новый Курс?», несомненно, что-то значило.

Много лет спустя, в 40-х годах, уже после вступления Америки во вторую мировую войну, доктор Плениш с интересом отметил, что хотя Г. Сандерсон Сандерсон — Смит сидел в тюрьме по невероятному обвинению, будто он нацистский агент, другие организации продолжали плодотворную работу Гракона под лозунгами: «Американский Образ Жизни», «Священное Право на 1 руд», «Принципы Свободной Конкуренции, заложенные Отцами-Основателями», — и нередко под этим следовало понимать лишь то, что хозяева не одобряют ставок заработной платы, утвержденных профсоюзами.

Несмотря на благополучие и общественный вес, которого Плениши достигли в Вашингтоне, доктора терзало беспокойство.

Всякий раз, как в Вашингтон приезжали его прежние коллеги — Крис Стерн, или доктор Китто, или Наталия Гохберг, или профессор Бухвальд, или Джордж Райот — реформаторы, которых Гракон так или иначе задел в своих изданиях, доктор испытывал неловкость при мысли, что они испытывают неловкость при мысли, что он перестал быть либералом. Он пытался объяснить им, что на самом деле он либерал более чем когда-либо, что и он и Сандерсон-Смит всей душой за Творческое и Просвещенное Руководство Рабочими и враждуют только с ложными вождями, которые наживаются на рабочем движении. Но их не убеждали ни его доводы, ни декламация Сандерсон-Смнта, которого они, с легкой руки Пиони, называли «Санди-Угорь».

Доктор Плениш пробовал отшучиваться:

— Ладно, ладно, вот вы найдите мне такое же хорошее местечко в какой-нибудь либеральной фирме в Нью-Йорке, тогда я живо уйду от Санди-Угря.

Он с гордостью чувствовал, что не дал себя в обиду. Но он не был спокоен и однажды попытался все объяснить Пиони, когда она вернулась с вечеринки, где праздновали годовщину отмены сухого закона.

— Ты пойми, Пиони. Я смотрю на вещи трезво и признаю, что главная цель всякой стимулирующей организации — обеспечивать сотрудников, которые отдают ей все свое время и силы, например, какого-нибудь доктора или проповедника. Но в то же время мне кажется, что, если я получаю жалованье от организации, созданной для оздоровления общественных нравов, она все же должна в какой-то мере заниматься оздоровлением. Ты не согласна?

— С чем не согласна? — спросила Пиони.

Он продолжал думать вслух:

— И боюсь, что Крис Стерн прав. Гракон нельзя назвать либеральной организацией. Вероятно, Крис — такой же карьерист, как и Санди-Угорь, точно так же гонится за властью и рекламой, только он делает карьеру на правом деле, а Санди — на неправом.

Пиони фыркнула:

— Ну и что? Санди тоже либерал, только практичный.

— Когда это он проявил себя либералом?

— Ах, не все ли равно? Жалованье мы получаем, так? А ты уж не хочешь ли сказать, что не веришь в основы американского правосудия, заложенные еще Джорджем Вашингтоном?

— При чем тут…

— Каждый обвиняемый имеет право на то, чтобы в суде его представлял адвокат, так? Ну вот, Санди — адвокат капиталистов, а им адвокаты нужны, и притом неглупые.

— Это интересная точка зрения. Очень интересная. Но тут есть и другая сторона. В конце концов, мне кажется, административному деятелю полезнее, если его считают либералом. Пари держу, что к 1940 году будет выгоднее… то есть, я хочу сказать, почетнее, примыкать к антифашистам, чем к фашистам. И кроме того, я старый воинствующий либерал, а человек, прошедший такой путь, просто не может отвернуться от Народа… Нет — нет, в конечном счете победу одерживают не подозрительные проповедники индивидуализма, вроде Санди — Угря, а такие поборники общественной дисциплины, как полковник Чарльз Б. Мардук, автор самого обширного проекта всеобщего процветания.

— Хочешь выпить? — сказала Пиони.

— Конечно, хочу! — сказал доктор Плениш.