Онлайн чтение книги Искатели
ГЛАВА ПЯТАЯ

Оказывается, он забыл ее отчество. Тогда она была еще Рита, просто Рита Гусева. Возможно, он никогда и не знал ее отчества. Поэтому, когда мужской голос в трубке сказал: «Я слушаю», — Андрей запнулся.

— Слушаю, — нетерпеливо повторили в трубке.

— Попросите, пожалуйста, Риту, — сказал Андрей. Мужчина помолчал, потом сказал:

— Кто спрашивает?

Крепко сжав трубку, Андрей ответил, не скрывая усмешки:

— Старый товарищ.

Наступила тишина. Шорох. Шаги. Он весь обратился в слух, жило лишь одно его ухо, тесно прижатое к трубке. Тишина в трубке казалась черной, густой…

— Алло.

— Рита? — спросил Андрей, не веря, что слышит ее голос, и наслаждаясь этой неповторимой минутой узнавания.

— Кто это говорит?

— Ри, ты не узнаешь меня? — Когда-то он звал ее этим коротким именем.

— Кто это? — снова, но уже испуганно и жалобно переспросила она.

Андрей с силой провел свободной рукой по лицу, растирая одеревенелые мускулы.

— Ри, — повторил он. — Ри… — Он закрыл глаза, представляя ее в эту минуту. — Ты узнаешь меня?

— Андрей? Ты? — тихо сказала она, будто шепнула на ухо. Он засмеялся, прислонился плечом к стене.

— Я хотел бы повидать тебя, Ри.

Она долго молчала, потом вдруг сказала оживленно и успокоенно:

— Разумеется. Приходи к нам. Андрей не понял.

— А… можно повидать тебя одну?

— Да, конечно.

Она замолчала, как бы ожидая, подталкивая его.

— Когда же?

— Я буду очень рада посмотреть, какой ты стал.

По мере того как они говорили, голос ее становился напряженней.

Искренняя радость сменилась ровной, громкой веселостью, в которой было что-то успокаивающее для третьего человека, наверно слушающего ее.

— Ри, я не вовремя позвонил?

Она спокойно продолжала отвечать невпопад:

— Кто тебе дал мой телефон?

— Лиза. Так как же, Ри?

— Ах, Лиза! Мы с ней недавно вспоминали, как встретили вас с Виктором в Петровском саду. Помнишь?

Андрей наконец понял ее игру.

— Помню, помню. Ты стала дипломатом. Значит, завтра в Петровском? В котором часу?

— Мне это безразлично.

— Тогда в семь вечера.

— Хорошо, так ты заходи, Андрей. До свидания.

Он пришел в сад в половине седьмого. Вечер стоял безветренный, морозный. В глубине сада, за черными стволами деревьев горел огнями каток, звучала музыка. Андрей искал место их прежних встреч. Но тогда была весна, и все было так непохоже. Их познакомила Лиза на каком-то танцевальном вечере.

Потом они стали встречаться, и Лиза с Виктором, у которых были уже установившиеся отношения, как старшие; посмеивались над ними.

Вдруг Андрей вспомнил: тот разговор произошел в глухой аллейке, ведущей к пруду.

Отыскать эту аллейку оказалось нелегко, недавно выпавший снег прикрыл дорожку. Пушистый, он лежал на единственной скамейке возле пруда. Андрей смахнул снег рукой, но не сел, а продолжал шагать взад и вперед по аллее.

Восемь лет прошло с того дня. Вот этой березки тогда еще не было, этот клен был, наверно, подростком, эти деревья стали толще, выше.

— Здорово, молодцы! Не узнаете? — негромко спросил Андрей. Он смутно представил себе, каким он выглядел в ту пору. Зато Риту он помнил хорошо: крутой изгиб ее ярких губ; низкий, грудной смех — смеясь, она запрокидывала голову назад и забавно вскрикивала: «Ох, умора!»

Провожая Андрея на фронт, Рита спохватилась — они не обменялись фотографиями.

— Подумаешь! — небрежно отмахнулся Андрей. — Я помню тебя всю. Если мы встретимся, к чему нам фотокарточки! Если разлюбим, тогда тоже ни к чему.

«Уж если разлюблю, то не я», — думал каждый из них.

Андрей продолжал шагать взад-вперед по заснеженной аллее. Узкая тропка тянулась за ним. Дойдя до спуска к пруду, он повернулся и увидел в начале аллеи темную фигурку.

Он остановился, сунул руки в карманы тужурки, с силой упираясь кулаками в дно карманов.

Она приближалась к нему знакомой, щемяще знакомой легкой походкой, как будто проходя все расстояние, разделявшее их эти годы. Сквозь синие сумерки все явственнее проступали краски ее одежды. На ней было светло- серое пальто с пушистым меховым воротником, закрывшим подбородок. Из- под широких полей голубоватой шляпки блестели глаза. Снег скрипел под ее маленькими черными ботиками. Андрей хотел побежать к ней, протянуть руки, обнять, но остался стоять недвижимо.

И с каждым ее шагом мелкие осколки его воспоминаний все быстрее соединялись в одно целое. Она мало изменилась. Черты ее приобрели законченность, стали почти жесткими в своей совершенной красоте. Она все так же улыбалась, подняв верхнюю губу, открыв белые зубы. Андрей вглядывался, ища приметы прошедших лет, пугался, находя новое, непривычное, и радовался и страдал, узнавая старое. Вынув из широкой муфты руку, она нерешительно протянула ее ладонью кверху; рука была горячей, обжигающе горячей. Продолжая держать Андрея за руку, она присела на скамейку.

— Ну вот и встретились, — сказал Андрей, и Рита засмеялась.

— Я так и знала, ты скажешь эту фразу. Я очень постарела, Андрей?

Он сумрачно помотал головой.

— Ты стала моложе. Если так пойдет дальше, ты скоро начнешь болеть скарлатиной и коклюшем. — Он почувствовал, как натянуто звучит его шутка.

Она заговорила о Лизе, о Викторе. Он кивал, отвечал ей, благодарный за то, что она помогала ему одолеть смущение…

Странно, не правда ли, знать каждый ее жест и не знать самых, простых вещей, как будто они только что познакомились, — где она живет, работает, кто ее муж. Чужая, такая чужая…

Она всегда отличалась удивительным душевным изяществом. Никогда ни у одной женщины он не встречал такого такта, с каким она умела выходить из самого неловкого положения. Вот и сейчас — выкрутилась как ни в чем не бывало.

Андрей наклонился, взял горсть снега, начал скатывать снежок, студя руки.

— Ну, как ты живешь? — спросил он так, будто спрашивал: «Ну, с кем ты теперь живешь?»

Она сразу же стала покорно отвечать, не увиливая, не переводя разговор на другую тему. Ответив, молча ждала следующего вопроса. Эта робкая покорность, такая несвойственная прежней Рите, портила его торжество.

Упреки, которые он мечтал высказать, не принесли бы ему сейчас никакого удовлетворения.

— Между прочим, у тебя не было неприятности оттого, что я позвонил? — безжалостно спросил он.

Она пожала плечами. Ну была, какая разница. Пусть это его не беспокоит.

Кто бы мог подумать, что им придется прятаться и скрывать свои отношения!

Он полагал, что годы стерли его обиду. Во время войны она написала ему, что сошлась с одним полковником и у нее родилась дочь. Потом, лежа в госпитале, Андрей узнал о том, что полковник погиб в бою. Охваченный жалостью, Андрей выслал ей аттестат, она дружески-печально поблагодарила его. За месяц до его демобилизации Рита вернула аттестат с коротким письмом.

Она сообщила о своем втором замужестве. Писала, что выходит за человека, который будет заботиться о ее дочери. Там были такие строчки: «…Я не вправе ждать тебя. Пойми, я всегда буду чувствовать себя виноватой. Как бы ты ни относился ко мне, между нами все время будет это. И потом, я устала жить одна. А он меня не может ни в чем упрекнуть».

Письмо пришло с Урала, оно было месячной давности и без обратного адреса. Андрей не оправдывал, не обвинял, он сделал все, чтобы забыть, прочно и навсегда.

Оказывается, не сумел забыть!

Рита не защищалась. Она робко держала его руку, и мелкие капли талых снежинок сверкали на спутанных нитях ее светлых волос.

— Вот как оно получилось, — говорила она. — А все могло быть иначе.

Нам не хватило с тобой одного месяца. Я почему-то капризничала. Помнишь, ты взял билеты на «Красный мак», а я не пошла. Сколько таких вечеров у нас пропало из-за меня!

— А в мае ты поехала на неделю к тетке. Что тебе надо было у тетки?

— Я хотела проверить тебя… И себя. Мне всегда казалось, что ты — просто так. Что ты не любишь по-настоящему.

— Это я не любил тебя?! — воскликнул он, вставая и отбрасывая ее руки.

— Но ты всегда был такой… Ты даже ни разу не поцеловал меня как следует. Помнишь, когда мы поехали за город…

— Замолчи! Неужели ты не понимала? Я боялся оскорбить тебя.

— Теперь я все понимаю, Андрей. Понадобилось уйму пережить, чтобы понять… У тебя ничего не осталось, кроме горечи, а у меня… — Она грустно усмехнулась. — Ну что ж, ты, конечно, можешь наслаждаться своей правотой, у тебя сегодня праздник. А мне… Я виновата перед тобой. Чем я могу оправдаться?.. Единственное, что я могла, это прийти и сказать. Видишь, я пришла…

Из всего того, что они говорили, эти слова потрясли Андрея сильнее всего. Рита пришла — пришла, готовая ко всему обидному, что ожидало ее.

Пришла не защищаться, не оправдываться, а вознаградить его даже ценой своего унижения.

Она сидела замерзшая, боясь посмотреть на него. Тихонько, стараясь не привлечь его внимания, она постукивала одной ногой другую.

— Ты на коньках еще катаешься? — робко спросила она. Не отвечая, он шагал перед скамейкой взад и вперед.

— Тогда ты тоже так ходил, сунув руки в карманы, — сказала Рита, — только тогда ты говорил, а я слушала.

— Замолчи.

— Андрей, — неожиданная боль зазвенела в ее голосе, — неужели ты не понимаешь… Я все помню, все… Это единственно хорошее, что у меня есть!

— Замолчи! — еще громче сказал он.

Она вздрогнула, подняла голову, напряженно ловя его взгляд.

— Ты… ты мог бы еще любить меня? — Она поднялась, подбежала к нему на негнущихся, замерзших ногах, вцепилась в плечи. — Ты любишь, любишь, любишь!.. — смеясь и плача, повторяла она.

Сжав ее голову обеими руками, он посмотрел ей в глаза. Ожидание счастья в них доходило до страдания. Лицо его вдруг дрогнуло, сморщилось, он быстро наклонился, поцеловал ее в холодную соленую щеку, потом еще и еще и, зажмурясь, крепко прижал ее голову к груди.

Он боялся, он стыдился признаться. Он обнимал прежнюю Риту. Она шагнула из той довоенной весны прямо в эту зиму. Как будто они не расставались. Как будто она ждала его все эти годы, вот здесь, на этой аллее… Они словно продолжали тот неоконченный разговор.

Начиная с этого вечера они виделись все чаще. Рита встречала Андрея после работы, и они уезжали куда-нибудь на окраину. Особенно они любили старый парк в Сосновке. Бесчисленные лыжни петляли между редкими деревьями.

Толстый снег пригибал зеленые лапы сосен. От заката снег на вершинах становился красным, и этот веселый румянец удивительно шел к смолистому морозному воздуху, к высокому темнеющему небу. В лиловых сумерках горели желтые окна маленьких деревянных домов. Дома здесь были старые, с обломанными резными наличниками.

— Спой, — просил Андрей. Память хранила все ее песни. Бывало, Виктор играет на гитаре, а она, закрыв глаза, поет самозабвенно.

Сейчас она пела для него одного. Голос ее окреп, приобрел глубину.

Низкий, грудной, что называется хватающий за душу, он дурманил Андрея.

Она пела полузабытые старые песни. Казалось, они были созданы для этого леса, для них двоих.

Он стоял за ее спиной, обнимая ее. Руки его чувствовали сквозь пальто, как дрожит голос в ее груди. Он уже не понимал, пела она, или шептала ему на ухо, или звуки сами возникали в воздухе вместе с летящим снегом.

Рита умолкала, и ему становилось грустно. Он вспоминал, что им надо расстаться. Еще час, и она уйдет.

Неслышно падал снег. Андрей бережно отряхивал снег с ее плеч, ее волос, — в сумерках на ней все казалось белым, только зрачки, черные, блестящие, не мог запорошить снег.

Кроме как на улицах, встречаться им было негде. Заходить домой к Андрею Рита не хотела. Андрей жил с отцом и сестрой. Перед самой войной, когда Николая Павловича Лобанова перевели в город, и Андрей переселился из общежития к родным, Рита часто бывала у них. С Катей, сестрой Андрея, она подружилась. И Николай Павлович хорошо знал Риту. Она не могла представить себе сейчас, как это она скажет Николаю Павловичу про свое замужество. Зачем же она тогда ходит к Андрею? А перед Катей совсем неудобно. У Кати дочь, семья, и, как каждая замужняя женщина, она будет осуждать и Риту и брата.

— Как поживает Катя? — спрашивала Рита.

Андрей пожимал плечами: живет нормально. Муж у нее вроде хороший, этакий добродушный тюфяк, дочку обожает.

— Отец болеет… Ты бы его не узнала, — грустно говорил Андрей. И ему было жаль, что Рита не увидит отца, не придет, не посидит с ним.

…Она прибегала к всевозможным уловкам, не давая почувствовать Андрею, как трудно ей отлучаться по вечерам из дому. Они избегали касаться ее настоящего, они не заговаривали о ее семье, о муже, о дочке. Андрей рассказывал Рите о себе все, она — ничего. Не потому, что она не хотела, — она знала, что ему это неприятно. Чем это все кончится, куда они идут — не все ли равно. Будь что будет…