XVII. Соломонова сокровищница

Онлайн чтение книги Копи царя Соломона King Solomon's Mines
XVII. Соломонова сокровищница

Пока мы старались преодолеть неприятное чувство и разглядывали все местные диковинки, Гагула занялась по-своему. Она была удивительно проворна, когда хотела, и теперь живо вскарабкалась на огромный стол и отправилась прямо туда, где сидел наш покойный приятель Твала под действием водяных капель. Потом она заковыляла назад, останавливаясь по дороге, чтобы закинуть словечко то тому, то другому королю в каменном саване, точь-в-точь как мы с вами останавливаемся поболтать со встреченными знакомыми. Проделав эту таинственную и ужасную церемонию, она уселась на корточках как раз перед самым изображением Смерти и обратилась к нему вроде как с молитвой. Вид этой злобной старой ведьмы, воссылавшей какие-то моления (и, наверное, самые зловещие) исконному врагу рода человеческого, был до того неприятен, что мы заторопились поскорее продолжать свое обозрение.

– Ну, Гагула, – сказал я тихим голосом (мы как-то не решались говорить здесь иначе как шепотом), веди же нас дальше.

– А вам не страшно, господин мой? – спросила она, заглядывая мне в лицо.

– Показывай дорогу!

– Хорошо! – Она обошла кругом изображения Смерти и остановилась сзади. – Вот потаенная комната; зажигайте лампу и входите!

С этими словами она поставила на землю тыквенный сосуд с маслом и прислонилась к каменной стене. Я вынул спичку (у нас еще оставалось их несколько штук в коробке), зажег фитиль и поднял глаза, отыскивая взглядом входную дверь. Но перед нами была одна сплошная каменная стена. Гагула посмеивалась:

– Вход здесь, господин мой.

– Не шути с нами… – сказал я строго.

– Я не шучу… Смотри! – И она указала на скалу.

Пока она говорила, мы вдруг увидели при свете нашей лампы, что огромный кусок скалы отделился от земли и медленно поднимается вверх, уходя в углубление, по всей вероятности нарочно выдолбленное в стене для его помещения. Этот кусок был величиной с порядочную дверь вышиной около десяти футов и не меньше пяти в толщину. Он был, наверное, очень тяжел и двигался, должно быть, посредством какого-нибудь простого механизма, основанного на законе равновесия. Никто из нас не заметил, каким образом этот механизм приводился в движение. Гагула, конечно, постаралась, чтобы мы этого не видели; но я не сомневаюсь, что тут был где-нибудь простой рычаг и что стоило только слегка надавить на него в известном месте, чтобы переместить скрытый противовес и тем заставить всю каменную глыбу подняться с земли. Медленно и плавно поднимался огромный камень, пока не ушел совсем, и на месте его открылось перед нами темное зияющее отверстие.

Когда мы увидели, что вход в Соломонову сокровищницу открыт перед нами, мы пришли в неописанное волнение, а я так просто начал дрожать. Неужели все это окажется в конце концов простой уткой или, напротив того, старый Сильвестра прав и в этом темном углу нагромождены целые груды сокровищ, которые сделают нас самыми богатыми людьми в целом свете? Минуты через две мы это узнаем…

– Войдите, белые обитатели светлых звезд, – сказала Гагула, останавливаясь на пороге. – Но прежде выслушайте вашу покорную рабу, старуху Гагулу. Все те сияющие камни, которые вы здесь увидите, были вырыты из того колодца, над которым сидят Безмолвные, и спрятаны в этом месте неизвестно кем. С тех пор как те, что их спрятали, поспешно бежали отсюда, оставив их за собой, только однажды входили сюда люди. Молва о сокровищах распространилась между обитателями страны, и предание о них передавалось из поколения в поколение. Только никто не знал, где находилась сокровищница, и никто не знал тайны ее входа. Но однажды в эту страну пришел из-за гор белый чужеземец – быть может, так же со звезд, как и вы, – и был хорошо принят тогдашним королем. Вот он сидит там. – И она указала на пятого с краю короля за столом Смерти. – И случилось так, что этот чужеземец пришел в это место вместе с одной из здешних женщин, и эта женщина случайно открыла тайну входа, – вы проищете его тысячу лет и все-таки никогда не найдете! Тогда белый человек вошел туда вместе с женщиной, нашел камни и наполнил ими маленький козий мех, в котором женщина принесла провизию. Уходя из комнаты, он взял еще один очень большой камень и зажал его в руке.

Тут она остановилась.

– Ну, – спросил я, задыхаясь от волнения так же, как и мои спутники, – ну! что же далее? Что случилось с Сильвестрой?

При этом старая ведьма вздрогнула.

– Как ты узнал имя умершего человека? – спросила она резко и, не дожидаясь ответа, сейчас же продолжала: – Что с ним случилось, никому не известно; но, должно быть, белый человек чего-то испугался, так как он бросил козий мех вместе с камнями и убежал. У него в руке остался только один камень, который взял себе король. Это тот самый, который ты снял с головы Твалы, Макумацан.

– И с тех пор никто сюда не входил? – спросил я, заглядывая в темный ход.

– Никто, господин мой. Но тайна входа тщательно сохранилась, и все короли отворяли его поочередно, только никогда не входили. Существует предание, что всякий, кто туда войдет, непременно умрет в течение месяца, как умер в пещере на вершине горы тот белый человек, которого вы там нашли, Макумацан. Ха, ха, ха! Я всегда говорю правду!

Тут наши глаза встретились, и я почувствовал, что весь холодею и что мне становится дурно. Откуда она могла все это знать?

– Войдите, чужеземцы. Если я сказала правду, вы найдете козий мех с камнями на полу; а правда ли, что всякий, кто сюда ни войдет, скоро умрет, – это вы узнаете впоследствии. Ха, ха, ха!..

И она переступила порог, унося с собой свет; признаюсь откровенно, что я снова медлил, не решаясь за ней следовать.

– Нечего стоять, – сказал Гуд. – Неужто я испугаюсь старой ведьмы! – И с этими словами он решительно пошел вслед за Гагулой в сопровождении Фулаты, которая, очевидно, находила, что шутить тут нечем, и вся дрожала от страха.

Мы поспешно последовали его примеру. Пройдя несколько шагов по узкому проходу, выдолбленному в цельном утесе, Гагула остановилась, поджидая нас.

– Смотрите! – сказала она, поднимая лампу. – Те, что спрятали здесь сокровища, бежали с великой поспешностью. Они хотели оградиться от всякого, кто откроет потаенный ход, да только не успели…

И она указала на большие четырехугольные куски камня, которые были сложены в два яруса поперек прохода, очевидно, с тем, чтобы его перегородить. Вдоль всего прохода лежали точно такие же камни, совершенно готовые для употребления, и, что всего удивительнее, куча известки и пара лопаток для каменщиков, которые и по форме, и по всему виду совершенно напоминали те, какие употребляются каменщиками и поныне.

Тут Фулата, все время находившаяся в страхе и волнении, сказала, что ей дурно и что она не может идти дальше, а лучше подождет нас здесь. А потому мы усадили ее на неоконченную стену, поставили около нее корзинку с провизией и оставили ее одну, чтобы дать ей время оправиться.

Пройдя еще шагов пятнадцать, мы вдруг очутились перед деревянной, тщательно раскрашенной дверью. Она была открыта настежь. Тот, кто был здесь в последний раз, или не успел, или забыл ее затворить.

На пороге лежал мешок из козлиной шкуры, наполненный какими-то камешками.

– Что, белые люди, правду ли я сказала? – затараторила Гагула, когда свет нашей лампы упал на этот мешок. – Я вам говорила, что приходивший сюда белый человек торопился поскорее убежать и уронил мешок с камнями. Вот он!

Гуд наклонился и поднял его. Он был очень тяжел, и в нем что-то гремело.

– Да он, кажется, полон бриллиантами, – проговорил Гуд испуганным шепотом. Да и неудивительно: хоть кому станет страшно при виде целого козьего меха, наполненного алмазами.

– Да идите же дальше, – нетерпеливо сказал сэр Генри. – Ну-ка, сударыня, позвольте мне лампу. – И с этими словами он взял лампу, перешагнул через порог и поднял ее высоко над головой.

Мы поспешили вслед за ним, совершенно забыв о мешке с алмазами, и наконец очутились в Соломоновой сокровищнице…

В первую минуту мы только и могли рассмотреть при слабом свете нашей лампы, что то была небольшая комната, высеченная в цельном утесе; она занимала не больше десяти квадратных футов. Вслед за тем нам бросилась в глаза великолепная коллекция слоновьих бивней, сложенных огромной грудой, которая поднималась до самого потолка. Сколько их тут было – этого невозможно было сосчитать, потому что мы не знали, где кончалась эта груда; налицо уже были острия четырехсот или пятисот самых лучших бивней. Тут лежало столько слоновой кости, что было чем обогатить человека на всю жизнь. Я подумал, что, может быть, именно отсюда был взят материал для великого трона Соломонова, который был сделан из слоновой кости и которому не было равного ни в одном царстве.

На том конце комнаты стоял целый ряд деревянных ящиков, напоминавших зарядные ящики для пушек, только они были немного побольше и выкрашены красной краской.

– Алмазы, наверно, здесь! – закричал я. – Давайте сюда лампу.

Сэр Генри взял лампу и поднес ее к верхнему ящику, у которого крышка успела сгнить, несмотря на сухость воздуха. В одном месте эта крышка была вдавлена и проломлена, быть может, самим Сильвестрой… Я просунул руку в образовавшуюся таким образом дыру и вытащил целую горсть – не бриллиантов, но золотых монет такой странной формы, какой никто из нас никогда и не видывал; на них были надписи, похожие на еврейские.

– Ну, – сказал я, положив их на прежнее место, – по всему видно, что мы не уйдем отсюда с пустыми руками. В каждом ящике, должно быть, тысячи по две таких монет, а ящиков тут восемнадцать. Этими деньгами, вероятно, платили рабочим и купцам.

– Что же, – заметил Гуд, – это, верно, и есть настоящий клад; я не вижу никаких бриллиантов. Вот разве старый португалец ссыпал их все в мешок?

– Если вы хотите найти камни, ищите там, где всего темнее, – сказала Гагула, догадавшаяся по выражению наших лиц о смысле нашего разговора. – Там вы увидите углубление, а в нем стоят три каменных ящика, один открытый и два запечатанных.

Прежде чем перевести ее слова сэру Генри, все еще державшему лампу, я не мог удержаться, чтобы не спросить ее, каким образом могла она знать все эти подробности, если никто сюда не входил с тех пор, как здесь был белый человек несколько веков тому назад.

– О мудрый Макумацан! – насмешливо отвечала она. – Хоть ты и живешь в царстве звезд, а сам того не знаешь, что у некоторых людей глаза видят даже сквозь каменные горы!

– Ищите вон в том углу, Куртис, – сказал я, указывая место, назначенное Гагулой.

– Каково! Да здесь настоящая ниша, – сказал он. – О! смотрите сюда!

Мы поспешили к тому месту, где он стоял в маленьком закоулке вроде ниши или оконной амбразуры. Здесь у стены стояли три каменных ящика величиной около двух футов каждый. Два из них были закрыты каменными крышками, а третья крышка была прислонена к ящику, который оставался открытым.

– Смотрите! – повторил он глухим голосом, поднося лампу к открытому ящику.

Мы заглянули внутрь, но с минуту ничего не могли хорошенько рассмотреть – так ослепило нас какое-то серебристое сияние. Когда наши глаза немного привыкли к этому сверкающему блеску, мы увидели, что ящик был на целую треть полон негранеными бриллиантами, по большей части довольно крупными. Я нагнулся и взял несколько штук в горсть. Да, сомнения не оставалось: я ощутил особенное, скользкое прикосновение, присущее одним бриллиантам…

Я насилу перевел дух, когда положил их обратно в ящик.

– Мы теперь самые богатые люди во всем свете! – сказал я.

– Да! мы просто наводним рынок алмазами! – подхватил Гуд.

– Только надо их прежде туда доставить, – заметил сэр Генри.

Мы стояли с бледными лицами и смотрели друг на друга, стеснившись вокруг лампы, освещавшей сверкающие драгоценные камни, точно заговорщики, собирающиеся совершить преступление, а не самые счастливые люди в свете, какими мы себя почитали.

– Ха, ха, ха! – заливалась старая Гагула, которая носилась взад и вперед по темной комнате, точно злой вампир. – Вот вам и блестящие камни, которые вы так любите, белые люди! Много, много – сколько хотите! Берите их, загребайте обеими руками, ешьте их. Ха, ха, ха! Пейте их. Ха, ха, ха!

Эта фантазия показалась мне почему-то до того уморительной, что я ни с того ни с сего вдруг пустился хохотать самым бессмысленным образом, а за мной захохотали и остальные, сами не зная, чему они смеются. Мы стояли и покатывались со смеху над всеми этими драгоценностями, которые теперь принадлежали нам. Тысячи лет тому назад добыли их для нас терпеливые рудокопы из недр огромной шахты; для нас же спрятали их давно, давно покончившие свое существование слуги Соломоновы, чьи имена, быть может, еще виднеются на истертых восковых печатях, приложенных к крышкам ящиков. Эти сокровища не достались ни Соломону, ни Давиду, ни Сильвестре – никому, кроме нас. Они – наши! В наших руках бесчисленные алмазы, стоящие миллионы миллионов, и целые груды золота и слоновой кости! Нам сто́ит только их взять и унести. Наконец припадок кончился, и мы перестали смеяться.

– Откройте другие ящики, белые люди, – прокаркала Гагула. – Там, наверное, еще больше камней. Набирайте сколько можете!

Мы сейчас же принялись за дело и стали снимать крышки с двух остальных ящиков, предварительно сломав скреплявшие их печати, что совершили не без некоторого страха, точно какое святотатство.

Ура! эти ящики были также наполнены, и до самых краев, по крайней мере второй: никакой злополучный Сильвестра до него не дотрагивался. Что до третьего ящика, он был полон только на четверть, но зато все самыми отборными алмазами; тут не было ни одного камня меньше чем двадцать каратов, а некоторые были величиной с голубиное яйцо.

Но чего мы не видели, так это взглядов отчаянной ненависти, которыми наградила нас старая Гагула, выскользнувшая, точно змея, из комнаты сокровищ и устремившаяся по темному ходу к массивной каменной двери…

Чу!.. Громкие отчаянные крики раздаются под сводами темного коридора… То голос Фулаты!

– Богван! Сюда! Сюда! Помогите! Камень опускается!

– Не робей, моя милая! Сейчас…

– Помогите! Помогите! Она меня убивает!

Не помня себя, мы бежим по коридору, и вот что мы видим при свете нашей жалкой лампы: огромный камень медленно опускается и закрывает вход, он уже недалеко от земли. У входа борются Фулата с Гагулой. Отважная девушка обливается кровью, но все еще не выпускает старую колдунью, которая бьется у нее в руках, точно разъяренная дикая кошка. Проклятая! Она таки вырвалась! Фулата падает, а Гагула бросается на землю и ползет, как змея, стараясь пролезть под опускающейся скалой. Вот она подлезла под скалу – поздно! Камень давит ее, и она разражается отчаянными воплями. Все ниже и ниже опускается страшная каменная глыба и медленно расплющивает дряхлое тело, напирая на него всей своей страшной тяжестью. Из-под камня несутся дикие, нечеловеческие крики… в жизни мы таких не слышали! Потом раздается глухой, протяжный треск, и вход закрывается наглухо как раз в ту минуту, когда мы у двери. Перед нами сплошная каменная стена, о которую мы ударяемся с разбега…

Все это произошло в несколько секунд.

Тут мы подошли к Фулате. Бедная девушка была поражена смертельно; ей уж недолго оставалось жить…

– О Богван! Я умираю… – произнесла несчастная красавица прерывающимся голосом. – Она подкралась так тихо… она… Гагула, я ее не заметила, мне было дурно… Вдруг скала начала опускаться, а она вернулась и заглядывала сюда… я ее увидела, схватила и стала держать… А она меня ударила ножом… я умираю!..

– Бедная! Бедная! – повторял Гуд в отчаянии.

– Богван, – промолвила она, помолчав. – Скажи мне, здесь ли Макумацан? Становится так темно, что я ничего не могу рассмотреть!

– Я здесь, Фулата.

– Будь мне языком, Макумацан, прошу тебя: ведь Богван не поймет моей речи, а я хочу сказать ему несколько слов, прежде чем отойду в вечный мрак.

– Говори, Фулата, я передам.

– Скажи господину моему, Богвану, что я люблю его и умираю с радостью, потому что знаю, что он не может соединиться со мной, как солнце не может соединиться с ночью. Скажи ему, что часто мерещилось мне, будто в груди у меня живет певчая птичка, которая непременно улетит куда-то далеко и запоет в ином месте. Даже теперь, хотя я не могу пошевелить рукой и вся холодею, я все-таки не чувствую, что сердце мое умирает. Оно так переполнено любовью, что могло бы прожить еще тысячу лет и не состариться. Скажи ему, что, если я снова буду когда-нибудь жить, быть может, я увижу его на далеких звездах; я буду его искать повсюду, хотя и тогда, вероятно, останусь такой же черной, как была, а он таким же белым. Скажи еще… Нет, нет, не говори ничего – только то, что я люблю… О, держите, держите меня!.. Умираю!..

– Умерла! Умерла! – воскликнул Гуд в страшном горе, и слезы заструились по его честному лицу.

– Только вам не придется долго об этом горевать, старый друг, – заметил сэр Генри.

– Как! – воскликнул Гуд. – Что вы хотите этим сказать?

– А то, что скоро и с нами будет то же самое. Или вы не видите, что мы погребены заживо?

Мы были до такой степени заняты умирающей Фулатой, что далеко не сознавали весь ужас совершившегося, пока сэр Генри не произнес этих слов. Но тут мы поняли все. Тяжелая каменная масса опустилась, и, вероятно, навсегда, так как единственное существо, которому была известна тайна ее движения, лежало теперь под ней, превращенное в прах. Нечего было и думать открыть сюда доступ иначе как посредством большого количества динамита! А мы были заперты изнутри!

Несколько минут мы простояли в глубоком ужасе над телом Фулаты. Казалось, что всякое мужество нас оставило. В первое мгновение мысль о той медленной и плачевной смерти, которая нас ожидала, произвела на нас удручающее впечатление. Теперь нам все стало ясно: злая колдунья готовила нам эту западню с самого начала. То была одна из тех мрачных, зловещих проделок, какие могли возникнуть в ее злорадном воображении. Только она и могла выдумать такую штуку: погубить трех белых людей, которых она почему-то возненавидела с самого начала, заставив их умереть медленной смертью от голода и жажды среди тех самых сокровищ, которых они так жадно добивались.

Теперь я вполне понял смысл ужасной шутки, которая заключалась в ее приглашении есть и пить бриллианты. Может быть, то же попробовали сделать и с несчастным Сильвестрой, когда он бросил мешок с драгоценностями…

– Нет, так нельзя! – глухо сказал сэр Генри. – Наша лампа скоро догорит. Пока еще есть свет, давайте поищем блок, на котором поднимается камень.

Мы бросились к каменной стене с отчаянной надеждой и принялись ощупывать стену по всем направлениям. Но мы не нашли ни признака веревки или каната, ни следа какой-нибудь кнопки для нажимания.

– Будьте уверены, – сказал я, – что отсюда эту дверь открыть невозможно. А не то Гагула уж ни за что бы не рискнула пролезть под опускающейся скалой. Она, конечно, знала, что изнутри ее невозможно сдвинуть, оттого-то она и хотела выбраться во что бы то ни стало!

– В таком случае, – сказал сэр Генри с резким холодным смехом, – она награждена по заслугам; ведь она умерла столь же ужасной смертью, как и та, что нас ожидает… Мы тут ничего не поделаем; пойдемте назад в сокровищницу.

Мы повернулись и пошли, причем я вдруг заметил корзинку с провизией, принесенную Фулатой: она стояла около неоконченной стены, заграждавшей проход. Я взял корзинку и отнес ее в эту проклятую сокровищницу, которая теперь должна была сделаться нашей могилой. Потом мы вернулись назад и перенесли туда тело Фулаты, которое благоговейно положили около ящиков с золотом.

После этого мы уселись на полу, прислонившись к каменным ящикам, наполненным несметными сокровищами.

– Давайте делить нашу провизию, – сказал сэр Генри, – так, чтобы нам ее хватило как можно дольше.

Это мы и исполнили. По нашему расчету, из всей принесенной провизии у нас выходило по четыре бесконечно малые порции на каждого из нас, ровно то, что было нужно для поддержания нашей жизни в течение двух дней. Кроме бильтонга, то есть вяленой дичины, у нас было еще два тыквенных сосуда с водой.

– Ну, – сказал сэр Генри, – давайте пить и есть. Ведь мы умрем не сегодня, а завтра.

Мы съели по маленькой порции бильтонга и выпили по глотку воды. Нечего и говорить, что мы не чувствовали никакого аппетита, хотя очень нуждались в пище и почувствовали себя несколько лучше, когда поели. Затем мы встали и произвели самый тщательный осмотр всех четырех стен нашей темницы в смутной надежде, что где-нибудь отыщется выход. Мы ощупали и обшарили и пол, и стены – выхода не оказалось. Да и трудно было ожидать, что он найдется в таком месте, где запрятаны несметные богатства.

Лампа горела очень тускло; масло почти все выгорело.

– Кватермэн, – спросил сэр Генри, – который час? Ведь ваши часы идут?

Я посмотрел на часы. Было шесть часов; когда мы вошли в пещеру, было одиннадцать.

– Инфадус, наверное, нас хватится, – сказал я. – Если мы не вернемся сегодня вечером, он непременно пойдет нас искать утром, Куртис.

– И проищет напрасно. Он не знает тайны этой двери и даже не знает, где она. Вчера этого не знало ни одно живое существо, кроме Гагулы; а сегодня уж никто не знает. Если даже он найдет дверь, он не сможет ее сломать. Вся кукуанская армия не прошибет каменную стену в пять футов толщиной. Друзья, нам остается только преклониться перед судьбой. Многих людей доводила до печального конца погоня за кладами… Мы только увеличим собой их число.

Лампа горела все тусклее и тусклее…

Вдруг она вспыхнула ярким светом и осветила все окружающее особенно рельефно; осветила груду слоновой кости, ящики, наполненные золотом, тело бедной Фулаты, распростертое на земле около них, кожаный мешок с драгоценностями, сверкающие бриллианты и безумные, измученные лица нас троих, белых людей, ожидающих голодной смерти. Лампа затрещала и погасла…


Читать далее

XVII. Соломонова сокровищница

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть