Онлайн чтение книги Копи царя Соломона King Solomon's Mines
XVIII. Мы теряем всякую надежду

Я не в состоянии описать все ужасы последующей ночи. К счастью, они до некоторой степени умерялись сном, ибо даже в таком положении, как наше, измученный организм все-таки вступает в свои права. Впрочем, спал я недолго. Не говоря уж о страшном сознании ожидавшей нас неминуемой участи (даже самый храбрый человек в свете не мог бы встретить ее спокойно, а я никогда и не претендовал на храбрость), спать мне мешала слишком глубокая тишина. Вся земная и небесная артиллерия, со всем своим громом и треском, не могла бы достигнуть нашего слуха в этой могиле. Мы были ограждены от всяких земных звуков, точно мы уже умерли.

И тут меня вдруг поразило, какая страшная ирония заключалась в нашем положении! Вокруг нас лежали такие несметные сокровища, что их с избытком хватило бы на уплату какого-нибудь крупного государственного долга или на постройку целого флота броненосцев; а между тем мы с радостью променяли бы их на малейшую возможность избавления, а вскоре будем готовы променять на кусочек хлеба, на глоток воды и, наконец, на скорейшее прекращение своих мучений… Право, эти богатства, за которыми люди гоняются всю свою жизнь, на деле ровно ничего не сто́ят.

Так прошла ночь.

– Гуд, – раздался наконец голос сэра Генри, странно прозвучавший в ужасной тишине, – сколько у вас осталось спичек?

– Восемь, Куртис.

– Зажгите-ка одну из них да посмотрите, который час.

Гуд повиновался, и ничтожный огонек спички просто ослепил нас после непроглядного мрака, который нас окружал. На моих часах было пять часов. В эту минуту прекрасная заря румянила снеговые вершины, вздымавшиеся над нашими головами, и утренний ветерок прогонял ночные туманы…

– Нам необходимо поесть и подкрепить наши силы, – сказал я.

– Зачем есть? – отозвался Гуд. – Чем скорее мы умрем, тем лучше.

– Где жизнь – там и надежда, – сказал сэр Генри. – Будем надеяться!

Мы поели, хлебнули немножко воды, и таким образом прошло еще несколько времени, после чего кто-то из нас заметил, что недурно бы подойти как можно ближе к выходу и покричать на тот случай, что кто-нибудь нас услышит с той стороны. Гуд, который успел порядочно напрактиковаться во время своей морской службы и выработал себе очень громкий, пронзительный голос, сейчас же начал ощупью пробираться вдоль по темному коридору и там принялся кричать. Должен признаться, что он поднял сущий адский гвалт; я просто не слыхивал такого оглушительного крика. Но это нисколько не помогло и произвело ровно такое же действие, как писк какого-нибудь комара. Скоро он перестал кричать и вернулся к нам со страшной жаждой, так что должен был напиться. После этого мы решили, что кричать больше не сто́ит, так как от крика только развивается жажда, а воды у нас и без того очень мало.

Потом мы снова уселись около ни на что не годных ящиков с бриллиантами в полнейшем бездействии, которое еще ухудшало нашу тяжелую участь, и тут я пришел в совершенное отчаяние, в чем и признаюсь откровенно. Я положил голову на могучее плечо сэра Генри и зарыдал, и мне показалось, что и Гуд тихонько всхлипывает с другой стороны и сам же себя бранит за эту слабость.

О, сколько доброты, сколько силы и бодрости было у нашего богатыря! Если бы мы были испуганными детьми, а он нашей нянькой – и то он не мог бы обойтись с нами нежнее. Он совершенно забыл про свои собственные страдания и делал все, что мог, чтобы успокоить наши расстроенные нервы, рассказывая нам всевозможные случаи, где люди, находившиеся в подобных же обстоятельствах, спасались точно чудом. Когда же ему не удалось ободрить нас этим способом, он принялся доказывать, что, в сущности говоря, все дело сводится к тому, что для нас раньше настанет конец, неизбежный для всякого человека, и что смерть от истощения – очень спокойная смерть (что совершенно неверно). Чудный у него характер: мягкий, кроткий, но в то же время очень сильный!

Наконец как-то прошел этот день, как прошла перед тем и ночь (если только можно употребить эти выражения в таком месте, где все время стояла одна непроглядная ночь), и когда я опять зажег спичку и взглянул на часы, они показывали семь.

Мы снова поели и напились воды, после чего мне пришла в голову совершенно новая мысль.

– Отчего это, – проговорил я в раздумьи, – воздух здесь такой свежий? Тут очень душно, но воздух нисколько не испорчен.

– Да, да! – воскликнул Гуд, вскакивая с места. – Как это мы раньше об этом не подумали! Уж конечно, воздух не может сюда проникнуть сквозь каменную дверь, она совершенно герметически закупоривает стену. Но откуда-нибудь должен же он проходить. Если бы здесь не было притока воздуха, мы бы сразу задохнулись. Давайте искать!

Даже удивительно, какую перемену произвела в нас эта ничтожная искорка надежды. Через минуту мы все трое уже ползали на четвереньках по всему полу, ощупывая, нет ли где хоть малейшего дуновения.

С час или больше мы продолжали свои поиски, после чего мы с сэром Генри в отчаянии бросили это занятие, добившись только одних ушибов, так как постоянно стукались головами то об ящики, то о клыки, то просто о стену. Но Гуд все еще упорствовал, уверяя, что это все-таки лучше, чем ничего не делать…

– Послушайте-ка, – сказал он вдруг неуверенным голосом, – идите сюда!

Нечего и говорить, что мы сию же минуту очутились около него.

– Кватермэн, положите-ка руку вот сюда, где моя рука. Ну, чувствуете что-нибудь?

– Мне кажется, что я чувствую струю воздуха!

– Теперь прислушайтесь!

Он встал и сильно топнул ногой по этому месту. В наших сердцах зажглась надежда: оно издавало гулкий звук.

Я зажег спичку дрожащими руками. У меня их было только три. Мы увидели, что находимся в самом отдаленном углу комнаты, чем и объяснилось, что мы не заметили при первом осмотре, что в этом месте шаги звучат иначе, более гулко. Пока спичка горела, мы тщательно разглядывали пол. В цельном каменном полу была вделана настоящая плита, а в этой плите, наравне с ней, виднелось каменное кольцо. О счастье, о радость! Мы не проронили ни одного слова: наше волнение было так сильно и наши сердца так страшно бились, переполненные безумной надеждой, что мы просто не могли говорить. У Гуда был складной нож, а к ножу был приделан один из тех здоровенных крючков, с помощью которых извлекаются гвозди из лошадиных подков. Он достал его и начал скрести им вокруг кольца. Наконец ему удалось зацепить его снизу, и он стал осторожно его поднимать, действуя крючком, точно рычагом. Кольцо немного подалось. Так как оно было каменное, то и не засело так плотно в скале, лежа здесь в течение многих столетий, как это бы непременно случилось, если бы оно было железное. Наконец кольцо поднялось. Гуд схватился за него обеими руками и дернул изо всей силы. Плита не тронулась.

– Дайте я попробую! – сказал я в нетерпении.

Плита находилась в самом углу, и потому двоим зараз подойти к ней было невозможно. Я взялся за кольцо и начал тянуть его в свою очередь: ничто не двигалось.

Тогда попробовал сэр Генри, и тоже безуспешно.

Гуд снова взял крючок и начал скоблить камень около той трещины, сквозь которую проходила струя воздуха.

– Вот что, Куртис, – сказал он, – возьмитесь за кольцо и тяните его что есть силы; ведь вы сильны за двоих. Постойте!

Он снял плотный черный шелковый шарф, который носил на шее по своей неизменной привычке к тщательному туалету, и продел его в кольцо.

– Кватермэн, беритесь за Куртиса и тяните его к себе изо всех сил, когда я скажу. Ну!

Сэр Генри напряг все свои могучие силы; то же сделали и мы с Гудом по мере сил и возможности.

– Тяните! Тяните! Подается! – проговорил сэр Генри задыхающимся голосом, и я услышал, как работали его мускулы.

Вдруг раздался треск, на нас пахнуло свежим воздухом, и мы все как один человек упали навзничь и очутились на полу, прикрытые каменной плитой. Сила сэра Генри сделала свое дело и, конечно, на этот раз сослужила ему такую службу, какая редко выпадет на долю мускульной силы.

– Зажгите спичку, Кватермэн, – сказал он, как только мы успели подняться и перевести дух. – Смотрите, теперь поосторожнее!

Я повиновался. Перед нами – о радость! – открылась верхняя ступенька каменной лестницы.

– Ну, что же нам теперь делать? – спросил Гуд.

– Да, конечно, идти по лестнице, уповая на благость судьбы.

– Стойте! – сказал сэр Генри. – Кватермэн, возьмите оставшуюся воду и бильтонг: они могут нам понадобиться.

Я ощупью отправился за ними туда, где стояли ящики, и тут меня осенила внезапная мысль. За последние сутки мы очень мало помышляли о бриллиантах; нам и вспомнить-то о них было тошно, принимая во внимание, что мы из-за них вытерпели; но мне пришло в голову, что теперь, пожалуй, нелишнее захватить малую толику на тот случай, что мы когда-нибудь выберемся из этой проклятой трущобы. А потому я запустил руку в первый попавшийся ящик и набил все уцелевшие карманы моей старой охотничьей куртки, а напоследок – то была поистине счастливая мысль! – захватил две пригоршни самых крупных камней из третьего ящика.

– Послушайте-ка! – закричал я товарищам, – разве вы не возьмете себе бриллиантов? Я уже набил все свои карманы.

– Пропади они пропадом, эти бриллианты! – отвечал сэр Генри. – Надеюсь, что я никогда больше их не увижу!..

Гуд не отозвался ни словом. Я думаю, что он в эту минуту прощался с тем, что оставалось от несчастной девушки, которая спасла ему жизнь. Вам, читатель, пока вы спокойно сидите дома и соображаете, какое огромное, просто неслыханное богатство мы теперь покидали, вам это покажется невероятным, но уверяю вас, что если бы вы просидели на нашем месте двадцать восемь часов почти без всякой пищи и питья, то и вам не захотелось бы нагружаться алмазами перед тем, как лезть в недра земли с безумной надеждой на избавление от мучительной смерти. Дай мне, верно, в голову бы не пришло набивать свои карманы, не будь у меня долголетней привычки никогда не упускать из виду своей выгоды и ничем хорошим не брезговать. Эта привычка стала моей второй натурой, так что я уже не могу от нее отделаться.

– Идите же, Кватермэн, – сказал сэр Генри, уже стоявший на верхней ступени. – Осторожно, я пойду вперед.

– Смотрите спускайтесь потихоньку. Кто знает? Тут может быть какая-нибудь страшная дыра, – сказал я.

– Всего вернее, что опять такая же комната, – отвечал сэр Генри, медленно сходя с лестницы и считая ступеньки.

Отсчитав пятнадцать ступеней, он остановился.

– Лестнице конец! – закричал он. – Тут какой-то ход. Сходите вниз.

Прежде спустился Гуд, за ним я и, очутившись внизу, зажег одну из двух оставшихся у меня спичек. При свете ее мы могли рассмотреть только узкий туннель, который примыкал справа и слева к лестнице под прямым углом. Прежде чем мы успели хорошенько осмотреться, спичка обожгла мне пальцы и погасла. Нам предстояло решить очень щекотливый вопрос: в какую сторону повернуть? Что это был за туннель и куда он вел, этого мы, конечно, не могли знать, а между тем он мог привести нас к спасению или к гибели, смотря по тому, куда мы пойдем. Мы были в полнейшем недоумении на этот счет, как вдруг Гуд припомнил, что, когда я зажег спичку, пламя колебалось в левую сторону.

– Пойдемте против воздушного течения, – сказал он. – Ведь воздух сюда проникает с поверхности, а не наоборот.

Мы схватились за это указание и начали свое ужасное странствие, ощупывая на каждом шагу и стены, и землю у себя под ногами, и таким образом ушли наконец от этой проклятой сокровищницы. Если туда когда-либо заглянет живой человек (чего, вероятно, никогда не случится), он найдет там, как явные доказательства нашего присутствия, и открытые ящики с бриллиантами, и пустую тыкву, служившую нам лампой, и кости бедной Фулаты…

Когда мы прошли таким образом около четверти часа по туннелю, он вдруг круто повернул в сторону, а может быть, его перерезал другой ход, по которому мы и направились и который, в свою очередь, привел нас в третий. И так это продолжалось в течение нескольких часов. Казалось, что мы попали в настоящий каменный лабиринт, у которого нет ни начала, ни конца. Что это были за ходы и переходы, этого я, конечно, не могу наверное сказать, но мы думали, что то были галереи, проложенные еще в древности работавшими здесь рудокопами, которые вели их наудачу, во все стороны, где попадалась руда. Только этим и можно объяснить страшное количество этих подземных ходов.

Наконец мы остановились, совершенно измученные и усталостью, и напрасной надеждой, которая так тяжело ложится на сердце. Мы проглотили жалкие порции последнего оставшегося у нас бильтонга и выпили воду до последней капли, так как во рту у каждого из нас была настоящая огненная печь. Теперь нам казалось, что мы избавились от смерти во мраке сокровищницы только для того, чтобы найти ее во мраке туннелей…

Пока мы тут стояли, снова предаваясь самому ужасному унынию, мне вдруг показалось, что я слышу какой-то шум, на который я поспешил обратить внимание других. Шум этот был очень смутный и отдаленный, но все же он существовал, так как и они сейчас же его услышали; невозможно описать никакими словами, какой благодатью был для нас этот слабый, журчащий шум после долгих часов ужасной, глубокой тишины.

– Клянусь честью, это шум текущей воды, – сказал Гуд. – Идемте!

Мы снова потащились по тому направлению, откуда слышалось слабое журчание, пробираясь ощупью вдоль скалистых стен. По мере того как мы шли, шум становился все слышнее и слышнее, и наконец он показался нам даже очень громким среди окружающей тишины. Мы шли все дальше и дальше и наконец совершенно явственно расслышали шум быстро текущей воды. А между тем как она могла очутиться в недрах земли? Теперь мы были уже совсем близко, и Гуд, который шел впереди, стал уверять нас, что он чувствует запах воды.

– Осторожнее, Гуд, – сказал сэр Генри. – Мы, должно быть, у самой воды.

Бултых! И затем – громкий крик Гуда. Он упал в воду.

– Гуд! Гуд! Где вы? – закричали мы в страхе и ужасе.

К нашему величайшему облегчению, он отвечал полузадушенным голосом:

– Ничего, я уцепился за какую-то скалу. Зажгите спичку, чтобы я мог видеть, где вы стойте.

Я поспешно зажег последнюю спичку. При ее тусклом свете мы увидели темную массу воды, протекавшей у наших ног. Насколько она была широка, этого мы не могли заметить, но зато на некотором расстоянии от нас разглядели темную фигуру нашего товарища, уцепившегося за скалу, нависшую над водой.

– Приготовьтесь меня вытащить! – крикнул нам Гуд. – Я плыву к вам.

Вслед за тем мы услышали громкий всплеск воды и отчаянную борьбу. Через минуту он добрался до нас, уцепился за протянутую руку сэра Генри, и мы благополучно вытащили его на сухое место, целого и невредимого.

– Вот так штука! – проговорил он, с трудом переводя дух. – Так было и пошел ключом ко дну. Если бы я не наткнулся на скалу да не умел плавать – тут бы мне и конец. Вода бежит, как с мельничного колеса, и я не мог достать до дна.

Ясно было, что сюда нам не дорога, а потому, когда Гуд немножко отдохнул, мы напились вволю вкусной свежей воды подземного потока, хорошенько умылись и пошли прочь от этого африканского Стикса по тому же самому туннелю, по которому мы пришли, причем Гуд шел впереди, и вода текла с него ручьями. Наконец мы пришли к новому туннелю, который вел направо.

– Что же, пойдемте в эту сторону, – устало сказал сэр Генри. – Здесь все дороги одинаковы, куда ни пойдешь, везде одно и то же. Будем идти, пока не упадем.

Мы долго и медленно тащились по этому туннелю, слабые и измученные. Сэр Генри шел впереди. Вдруг он остановился так внезапно, что мы наткнулись на него в темноте.

– Смотрите, – прошептал он. – Или я схожу с ума? Неужели это свет?

Мы старались смотреть во все глаза, и действительно, далеко-далеко впереди нас виднелось чуть заметное светлое пятнышко величиной с маленькое окошечко. Оно было так малозаметно, что его только и могли разглядеть глаза людей, ничего не видевших, кроме черной темноты, в течение нескольких дней.

Задыхаясь от радости, мы поспешили вперед. Через пять минут уже не оставалось никакого сомнения, что то было пятно бледного света. Еще минута – и на нас повеяло настоящим свежим воздухом. Мы бежали вперед что было силы. Вдруг туннель страшно сузился. Сэр Генри пополз на четвереньках. Все уже и уже, все теснее и теснее становился подземный ход и наконец сузился до размеров большой земляной норы – но только земляной, заметьте это: скала кончилась.

Еще одно отчаянное усилие, минутная борьба – и сэр Генри очутился снаружи, а за ним и Гуд, а потом и я. В вышине, над нашими головами, сияли благодатные звезды. Мы наконец вдыхали сладкий воздух; но тут вдруг что-то обвалилось у нас под ногами, и мы все трое покатились через траву и кусты по мягкой влажной почве.

Я зацепился за что-то и остановился. Потом сел и начал кричать во все горло. Сэр Генри подал мне голос снизу. Я кое-как спустился к нему и нашел, что он цел и невредим, но только ужасно запыхался. Тогда мы отправились искать Гуда и нашли его неподалеку: он запутался в каких-то корнях и там застрял. Его таки порядочно встряхнуло, но он скоро оправился.

Мы уселись все вместе тут же на траве и почувствовали такой прилив радости, что чуть не заплакали. Мы вырвались на волю из страшной каменной крепости, которая чуть было не сделалась нашей могилой. И вот уже на небе занимается светлая заря, которую мы не чаяли больше увидеть, и румянит алым светом горные вершины…

Бледные лучи рассвета скользнули по скатам гор, и мы увидели, что находимся почти на самом дне огромной шахты, лежащей против входа в грот. Мы уже различали смутные очертания трех каменных исполинов, сидевших на краю. Без всякого сомнения, все эти ужасные переходы, по которым мы проблуждали целую бесконечную, томительную ночь, некогда сообщались с главной алмазной шахтой. Что касается подземной реки, встреченной нами в горных недрах, – никому не известно, что это за река, куда и откуда она течет. Уж я-то ни в каком случае не собираюсь проследить ее течение.

Становилось все светлее. Теперь мы могли разглядеть друг друга. И на что только мы были похожи – этого и представить себе невозможно! Исхудалые, с глубоко ввалившимися глазами, залепленные пылью и грязью, исцарапанные, окровавленные, с тем ужасным выражением долгого ожидания неминуемой смерти, которого еще не успели утратить наши лица, – мы были так страшны, что, право, могли испугать самый свет дневной. А между тем уверяю вас честью, что стеклышко Гуда торчало у него в глазу как ни в чем не бывало. Да по́лно, снимал ли он его когда-нибудь? Ни мрак, ни насильственное купание в подземной реке, ни скачки с препятствиями по горному скату – ничто не могло разлучить Гуда с его стеклышком.

Мы встали, опасаясь, что наши руки и ноги слишком задеревенеют, если мы дольше просидим на месте, и начали кое-как взбираться вверх по крутым стенам шахты. Целый час, если не больше, продолжалось наше трудное восхождение. Мы карабкались по глыбам голубоватой глины, цеплялись за травы и корни, которыми обросла шахта, и наконец дело было сделано: мы очутились на Соломоновой дороге, на противоположной от исполинов стороне.

Недалеко от дороги пылал костер перед хижинами, а вокруг костра сидели несколько человек. Мы направились к ним, цепляясь друг за друга и совершенно изнемогая.

Вдруг один из сидевших около костра встал, увидел нас и бросился на землю, крича от страха.

– Инфадус, Инфадус! Это мы, твои друзья! Он вскочил, подбежал к нам и вытаращил на нас глаза, все еще дрожа от страха.

– О мои дорогие друзья, так это вы! Вы восстали из мертвых! Вернулись к нам!

И старый воин упал перед нами на колени, обнял сэра Генри обеими руками и громко зарыдал от радости.