Онлайн чтение книги
Ли Бо. Стихи
Где мне узреть твой терем золотой?
Если у г. Ухань мы с вами повернем от Янцзы к северу, то попадем в город Аньлу: там, на древних землях Чу, Ли Бо устроил свой первый семейный дом. Он давно мечтал побывать там, взойти на Шоушань (гору Долголетия): невысокая, не более 100 чи , она обладала какими-то мистическими свойствами, продлевающими жизнь, и туда вечно тянулись старики-паломники. И вот как раз на рубеже осени-зимы 727 года шаофу Мэн, недавно обретенный приятель, собрался в Аньлу (совр. г. Аньлу в пров. Хубэй), что в округе Аньчжоу, и позвал с собой Ли Бо — посмотрим знаменитые 7 «Водоемов облачных грез» (Юньмэн), где в царстве Чу была знатная охота, описанная еще Сыма Сянжу в «Оде о Цзысюе», побродим по склонам Шоушань. А деньги? Что деньги! Они всегда отыщутся. Тем более что в тех краях у Ли Бо жили родственники — дядя, племянник (он-то и оставил нам воспоминания о том, как они с Ли Бо декламировали «Оду о Цзысюе»).
И не успела еще осень окончательно перейти в зиму, впрочем, отнюдь не морозную, а скорее умиротворяющую, хотя порой и слякотную, как Ли Бо вместе с Мэном, сопровождаемые верным слугой Даньша, отправились в Аньлу — место, коему суждено было стать одной из весьма важных точек на карте земных странствий великого поэта.
В Аньлу многообещающему молодому поэту, прощупав его на благочинных раутах, предложили очень и очень неплохую партию — девицу из рода Сюй. Она происходила из высокопоставленного рода, имевшего глубокие корни в высокой императорской иерархии, сама получила прекрасное воспитание, знала толк в изящной словесности (и даже впоследствии нередко выступала в роли первого «критика» творений мужа), имела хорошие манеры, была тонко чувствующей и внешне миловидной 17-летней девушкой.
Вокруг обладательницы стольких достоинств не могли не плестись явные и тайные интриги, о чем с удовольствием повествуют и легенды, и даже ученые исследователи. Семья весьма придирчиво относилась к браку, и многим было по разным причинам отказано. Среди отвергнутых оказались племянник высокого чиновника, изрядный повеса, любитель петушиных боев и собачьих скачек, и даже некий Цуй, помощник губернатора. Пикантность ситуации заключалась в том, что несостоявшийся жених-чиновник по должности своей был обязан присутствовать на этой элитной свадьбе, и предания повествуют об обмене утонченными колкостями и демонстративном состязании между мужчинами в танцах и пении, в чем верх, разумеется, как и положено непобедимому легендарному герою, одержал Ли Бо. Молодым, символически соединяя их, переплели руки красным шнуром, они отвесили поклоны родителям и под громогласные здравицы скрылись в спальне, где под подушкой новобрачной Ли Бо обнаруживает свитки собственных стихов, которые она собирала уже несколько лет …
Однако еще не остыла «парчовая постель», как вспоминал Ли Бо в 12-м стихотворении посвященного молодой жене цикла, а неугомонная душа уже увлекла поэта в новые странствия, к новым впечатлениям. Жена осталась дома, а образ ее поэт увез в тоскующем сердце, и расцветающая вокруг пышная южная весна рождает поэтические картины осеннего увядания.
Осенние раздумья
Еще вчера была весна, казалось,
И иволга певала поутру,
Но орхидея вот уже завяла,
Все жухнет на пронзительном ветру.
Осенний день, с ветвей листы слетают,
Печали нить сучит в ночи сверчок.
Как грустно знать, что ароматы тают
И холод белых рос объял цветок.
728 г.
А потом неугомонный Ли Бо вновь отправился в очередное путешествие — к Осеннему плесу, в обе столицы заглянул, и все эти три года разлуки поэт шлет жене письма-стихи, составившие цикл из 12 стихотворений. Конструкция его достаточно сложна: это беллетризованный дневник, в котором в поэтической форме поэт воспроизводит мысленный диалог с женой. Стихотворения он пишет то от своего имени, то от имени обращающейся к мужу жены, а финальным аккордом становится обмен чувственными репликами в рамках одного стихотворения. Идентифицировать их крайне непросто, так что подчинимся рационализму эрудированных комментаторов и собственной интуиции.
Моей далекой
1
Посланцы Богини, три синих летуньи [79]Мифологические три синих птицы, которых с вестями посылает богиня Западного неба Сиванму.,
Письмо принесите мне издалека.
Печаль разрывает душевные струны,
И мысли пронзает разлуки тоска.
Я вижу жемчужные шторы на окнах,
Вот нежные пальцы коснулись струны,
Мелодия дышит печалью глубокой
Лианы, утратившей ветку сосны [80]Лиана (или повилика), обвивающая ствол (ветвь) сосны (кипариса), — традиционный образ тоскующей женщины..
Как реки, срывающиеся со склонов,
Наполнят колодец единой водой.
Так циньское сердце и чуские стоны [81]Здесь это образное обозначение местонахождения поэта (Чанъань — на территории древнего царства Цинь) и его жены (на территории древнего царства Чу).
Созвучны невиданною чистотой.
2
Где мне узреть твой терем золотой?
Быть может, в бирюзовых облаках? —
В зерцале над осеннею водой
Весенним дуновеньем ветерка [82]Если «осень» здесь скорее относится ко времени написания стихотворения, то «весна» обозначает не сезон, а волнение чувств.
Волнуется вечерний твой наряд…
Меня за ширмой златотканой нет,
И кисть твоя строчит за рядом ряд,
Чтоб вестник-гусь скорей принес ответ.
3
Я думал, мне строки достанет
Сказать, что сердце наполняет,
Но кисть бежит — и не устанет,
А чувствам нет конца и края.
Журавль Желтый с Яотая, [83]Соединение двух мифологических образов (Яотай — Яшмовая терраса на горе Куньлунь; Желтый Журавль — сакральное существо, прилетающее за возносящимися святыми) говорит о высоком накале ожидания вести.
Снеси письмо в чертог заветный,
Моя былая свежесть тает,
Седины стали все приметней.
Еще не время возвращенья,
Хоть три весны живем поврозь мы.
Там слив и персиков цветенье,
У окон — красок сочных роскошь.
Прибереги сей фимиам,
Пока не возвращусь я к вам.
4
Гладь озера тоской тревожат
Две яшмовые нити слез.
Здесь где-то Лихуа [84]Красавица ханьского периода, жила в районе г. Наньян (совр. пров. Хэнань), пока о ее красоте не прослышал император Гуанъу-ди и не взял в свой дворец., быть может,
Слезою омочила плес.
Весны зеленые одежды
В цветочной скроются пыльце,
Пожухнет лотос белоснежный,
И мы помыслим о конце.
А к ночи сладострастной тучкой
Летят на башню Солнца [85]Строение на вершине Колдовской горы (Ушань), выступающей в поэзии как эротический символ. чувства.
5
И гора Колдовская, и теплые реки,
И цветы, осиянные солнцем, — лишь грезы.
Я не в силах отсюда куда-то уехать,
Облачка, унесите на юг мои слезы.
Ах, как холоден ветер весны этой ранней,
Разрушает мечты мои снова и снова.
Ту, что вижу я сердцем, — не вижу глазами,
И в безбрежности неба теряются зовы.
6
Воды Чу — за Колдовской горой,
А на Хуанхэ пришла весна.
Дни и ночи сердцем я с тобой,
Чувства — как бурливая волна,
Неотвратно их влечет восток,
Я тебя не в силах увидать.
Цветик мой, ты от меня далек,
Лишь слезинку и могу послать.
7
Осталась я к востоку от Чунлина [86]Название уезда, восточнее которого и лежит Аньлу.,
А муж сейчас — на ханьских островах [87]На островах реки Хань, истоки которой — далеко на севере, в пров. Шэньси..
Ковер цветочный распластался дивно,
Но путь к тебе теряется в цветах.
Расстались дождь и тучка в день весенний [88]Намек на легенду о сладострастных свиданиях на Колдовской горе.,
Уж осень здесь лежит на лепестках,
В осенних травах — мотылек осенний,
В закате осени [89]Обратите внимание на четырехкратное повторение «осени», в лаконичном китайском стихе особенно усиливающее настроение печали и тоски. сильней тоска.
Увидеться с тобоюй я так хочу!
Я И сброситьшу платье, загасив свечу…
8
Это было в восточном саду, когда персики, сливы алели:
Мы расстались, с тех пор ничего о тебе я не знаю.
Золотистые вазы упали в колодец и не уцелели [90]Идущий из древней песенной поэзии образ странника, не подающего о себе вестей.,
Я иду — и вздыхаю, сажусь — о тебе вспоминаю,
О тебе вспоминая, вздыхаю — ты так далеко!
Мой нефритовый лик оживить не сумеет весна,
За лазурным окном осыпается дождь лепестков,
Над притихшим чертогом висит одиноко луна.
Нет тебя предо мной,
Только память хранит.
Я письмо тебе вышила яркой парчой, …
Да боюсь посмотреть…
Даже страшно взглянуть! Как тоску усмирить [91]Жена вышила парчовые строки стихотворного послания мужу, но не с кем послать его.?!
9
Оживит весенний ветерок
И сердца, и сохлую траву.
Сердцу боль несет дурман-цветок,
Выдерну его — и вновь живу!
На него взгляни — меня поймешь —
И за домом посади его:
Час придет, и ты его сорвешь —
Он напомнит, как нам нелегко.
10
Луский шелк [92]Это показывает, что стихотворение написано в Восточном Лу (совр. пров. Шаньдун), куда Ли Бо с женой и детьми позже переселился., словно яшмовый иней, сверкает,
Строки лунными знаками [93]На языке «западных варваров» юэчжи ; к родственному этому народу племени принадлежала мать Ли Бо; иероглиф юэ — «луна», а чжи подменяет другое слово ( ши ), означающее «племя». выведет кисть.
Вот такое письмо я пошлю с попугаем [94]Еще один намек на «западный край», откуда был родом Ли Бо: считалось, что попугаи из внутренних земель Китая улетели на его западные окраины.
В дом на Западном море [95]Это можно воспринимать просто как указание на западное направление, где находился Аньлу, но можно в этом увидеть и конкретный намек на озеро Дунтин в тех же местах., в ту грустную тишь.
Напишу этих строчек коротких немного,
Только каждое слово — как песня, как стих!
Ты за краем небес прикоснешься к ним робко —
И зальешься слезами, увидевши их.
И утихнут разлуки жестокие муки,
Эти тысячи ли — их как будто и нет!
Наши чувства друг к другу сильнее разлуки,
А такое посланье — дороже монет.
11
При милом комната была цветов полна,
Без милого постель моя давно пуста.
Сверну постель и до утра томлюсь без сна,
Все слышу аромат цветов, хотя прошли года.
Три года помню запах тех цветов,
А муж вернуться все еще не смог.
Деревья уж остались без листов,
Тоска свернулась желтизной листов,
И скован инеем зеленый мох.
12
«Ты — лотос, что красой меня пленит,
Как я хочу насытиться тобой!»
«Твоя душа прекрасна, как нефрит,
Ах, нет предела чувствам, милый мой!»
«Нам нес рассвет жемчужные плоды,
Парчовую постель дарила ночь».
«Цвела любовь… Как вдруг уехал ты,
Дух истощен, тоску прогнать невмочь».
«Дух истощен…
Глаза увлажнены…»
«Светильник догорел. Как тяжек сон!
Душа пуста… Как много седины!»
«Ханьшуй перерезает нам пути,
Тебя поглотит хладною волной».
«Ах, милый мой, красавец мой, приди —
Не мимолетной тучкой дождевой!»
731 г.
Завершив долгое трехгодичное путешествие, Ли Бо оседает дома, где в 728 году у него родилась дочь. Отец выбирает ей имя, для девочки непривычное — Пинъян: так звали третью дочь императора Гао-цзу, основателя династии Тан, даму весьма воинственную, возглавлявшую в чине маршала «женский отряд» государевой гвардии. Тут явно сказалось духовное «рыцарство», присущее Ли Бо, который не расставался с мечом и не имел склонности подолгу оставаться на одном месте. «Оседлость» его в Аньлу была весьма условной. Если не в дальние странствия, то в ближние окрестности он исчезал постоянно. При этом, однако, помнил о чувствах жены, с нежностью выражая их в стихах, как бы написанных от имени тоскующей женщины.
Песня о большой дамбе
Воды Хань прилепились к Сянъяну [98]Совр. г. Сянфань пров. Хубэй.,
Здесь, у дамбы, привольно цветку.
Ну, а мне здесь и чудно, и странно —
Тучи с юга [99]Традиционный поэтический образ воспоминаний о родных местах. приносят тоску.
Не дождаться мне вешних томлений
И ветрами развеянных грез.
Ты, являющийся в сновиденьях,
Зов сквозь небо давно уж не шлешь.
734 г.
Ли Бо часто ездил в город Сянъян (совр. Сянфань), где, отказавшись от государевой службы, жил столь почитаемый им поэт Мэн Хаожань, и они вместе погружались в вольную стихию «ветра и потока», то есть не регламентированную никакими внешними установками жизнь в свободном общении с друзьями за жбанчиком вина, сочиняя и тут же нараспев декламируя стихи. Ведь, как уже после Ли Бо сформулировал поэт, «не вино цель хмельного старца». Вот одним из таких стихотворений и был анакреонтический гимн, написанный в песенном стиле, выбиваясь из нормативности традиционной поэтики. Стержнем его сюжета стала легендарная история о посадском начальнике Шань Цзяне, который любил погулять в тех местах и, захмелев, засыпал в кустах без шапки, что считалось непристойным.
Сянъянская песнь
Солнце к ночи прячется в горах,
Кто-то там без шапки спит в кустах
Ну, веселье для сянъянской ребятни,
Все горланят «Ах, копытца медные» [100]Озорная детская песенка..
Не смеяться над почтенным кто бы смог?
Распластался, точно глиняный комок.
Ай да чарка желтый попугай [101]Медная спиралевидная чарка с удлиненным, как у попугая, носиком.!
В день по триста опрокидывай [102]Цифра связана с преданием о некоем Чжэн Сюане, который в день мог выпить триста чаш.
Целый век все тысяч тридцать шесть
Дней, и зелень волн окрест
Виноградным вдруг покажется вином [103]В те времена в Китае еще существовала культура производства виноградного вина, позже утраченная, а сейчас возрождающаяся.,
Сусло мутное поднимется холмом.
Я на девку обменяю скакуна,
Замурлычет песенку, хмельна,
На телеге чайничек вина,
Флейта с дудкой убеждают пить до дна.
Чем вздыхать над незадавшейся судьбой [104]Намек на жившего еще до рубежа новой эры Ли Сы, который сначала возвысился, а затем по навету был казнен.,
Опрокинь-ка ты кувшинчик под луной.
Посмотри на старый памятник Ян Ху
Черепашка раскололась, весь во мху [105]Кутиле Ян Ху поставили памятник как видному военачальнику периода Западная Цзинь (3–4 вв.), но каменная черепаха у подножия, символизировавшая долгую жизнь, вскоре раскололась..
Стоит ли слезинки здесь ронять?
Стоит ли здесь душу омрачать?
Ветер и луна всегда с тобой
Хоть ты рухни яшмовой горой [106]Устойчивое выражение, обозначающее мертвецки пьяного человека..
Молодецкий ковшик для винца [107]Упоминание этого винного сосуда замечательно тем, чтоизготовлялся он умельцами в Юйчжане — городе к югу от Аньлу, где через много лет Ли Бо заведет семейный дом со второй женой.
Ты с Ли Бо до самого конца.
Скрылась Тучка княжеских утех [108]Намек на историю любовных свиданий чуского князя Сяна с феей Колдовской горы.
На восток давно поток утек [109]Образ невозвратности («вода утекает на восток и не возвращается»).…
734 г.
Много троп проложил Ли Бо в ближних и дальних окрестностях Аньлу, забредал в глухие места, подальше от хоженых дорожек, и, оставаясь один на один с природой, ощущал себя не наблюдателем, а частью ее, вечной и обновляющейся. Это и была та «чистота», к которой он стремился душой, мировоззрением, образом жизни.
Бреду вдоль наньянского родника Цинлэн
Мне дорого закатное светило
И сей родник холодной чистоты,
Закат дрожит в течении воды.
Так трепетной душе все это мило!
Пою восходу облачной луны…
Но смолк — и слышу: вечен глас сосны.
732 г.
Написал, взобравшись на камень посреди стремнины,
когда брел вдоль Белой речки в Наньяне
В верховьях Белой речки [111]Течет на востоке округа Наньян; камень посреди стремнины — достопримечательность местного ландшафта в Наньяне. утром шел,
Людей так рано нет здесь никогда,
Зато прелестный островок нашел,
Чисты, пусты и небо, и вода.
Взгляд провожает к морю облака,
Душа меж рыбок плещется в волнах,
Закатного светила песнь долга,
А к хижине ведет меня луна.
732 г.
Внутренняя духовная программа, заложенная в Ли Бо, мешала ему «обуздать» себя, как он писал в одном эссе того же периода. Поэтому его нельзя однозначно назвать «плохим мужем» или «плохим отцом» (а такие оценки попадаются в критических исследованиях). Ли Бо был тем, кого у нас иронично именуют «не от мира сего». Но отбросим иронию, она в применении к гениальному поэту неуместна. Когда он с достаточной зоркостью вглядывался в собственную душу, то осознавал, что суетный мир — не для него. И потому в 60 км от Аньлу соорудил себе на склоне горы среди даоских монастырей хижину, назвав ее «Кабинет в персиковых цветах». В ней винопитие с друзьями он чередовал с погружением в мудрость Лао-цзы и особенно любимого им Чжуан-цзы. Сановитый тесть возмущался, почему не Конфуций. А однажды в лесу на склоне простачок-мирянин поинтересовался, отчего поэт ведет такую праздную и хмельную жизнь, на что Ли Бо с улыбкой, но достаточно серьезно объяснил крестьянину, что лишь в естественности чистой природы способен в полной мере раскрыть себя и исполнить свое предназначение. Кстати, рядом со своим «Кабинетом» он вспахал поле и старательно обрабатывал его.
В горах отвечаю на вопрос
«Что Вас влечет на Бирюзовый склон? [112] Бирюзовый здесь больше указание не на цвет, а на сакральность — святые горы, где обитают в отшельнических гротах даосы.»
Лишь усмехнулся, и в душе покой:
Здесь персиковый цвет [113] Персиковый цвет : здесь, помимо ассоциации с «Кабинетом в персиковых цветах» Ли Бо, намечена и более глубокая апелляция к поэме Тао Юаньмина «Персиковый источник», где рыбак случайно попал в безмятежное поселение, волшебным образом отгороженное от суеты человеческого мира. со всех сторон,
Нет суетных людей, здесь мир иной.
727 г.
На раннем этапе (720-730е годы) Ли Бо, время от времени стряхивая чары молодой семьи, дуновения свежего ветра и благоухания нетронутой природы, обращался к средоточию своих «социальных ожиданий» — востребованности при императорском дворе. Эту мысль он нередко облекал в такую форму, что только ученые комментаторы оказались способны проникнуть за абрис прелестной картинки. В этом стихотворении они метонимически воспринимают лотос как талант, а диву-прелестницу — как императорский дворец, о котором мечтает молодой поэт.
* * *
Среди лотосов я на осенней воде
Засмотрелся на свежесть их и красоту,
Забавляюсь жемчужинками на листе,
Их гоняя туда и сюда по листу.
Мою диву сокрыла небесная даль,
Поднести ей цветок я пока не могу,
Лишь в мечтах я способен ее увидать
И холодному ветру поведать тоску.
729 г.
Несомненен «внеприродный» подтекст и у этого стихотворения: надежды на то, что высокий духом и прямой по своим нравственным качествам поэт пронзит вершиной облака, за которыми сияет свет Сына Солнца-императора.
Сосна у южного окна
У южного окна — сосна, одна,
Заросшая пушистыми ветвями,
Не наступает в кроне тишина,
Шумит она и днями, и ночами,
Легла на корни зелень старых мхов,
Туман осенний крася бирюзою.
Как ей достичь вершиной облаков,
Такой высокой и такой прямою?
727 г.
Через 10 лет после своего «Кабинета среди персиковых цветов», уже перевезя семью совсем в другое место, Ли Бо вновь написал о цветке персикового дерева, но совершенно в другом стиле, даже с некоторым ерничеством, так что известный комментатор Ван Ци счел это стихотворение «простоватым по языку, не в стиле Ли Бо».
Перед домом к вечеру раскрылись цветы
Волшебный персик Сиванму [114] Сиванму : «Мать-богиня Запада», один из основных персонажей мифологии. По легенде, Сиванму принесла ханьскому императору У-ди семь чрезвычайно сладких, круглых, зеленых, похожих на утиные яйца плодов, четыре из которых поднесла У-ди, а три съела сама, императору они так понравились, что он возжелал посадить косточки, но богиня объяснила, что этот волшебный персик, дающий один плод в три тысячи лет, пересадке не поддается. я посажу у дома —
Дождусь ли я трех тысяч лет до первого цветка!
Ну, не смешон ли плод такой, что зреет слишком долго? —
Сумеет ли его тогда сорвать моя рука?
737 г.
«Тема вина», достаточно распространенная в китайской поэзии, особенно у Ли Бо, не столь проста, как может показаться. Ее истоки — в стремлении к духовной чистоте и прямоте, «как у сосны». Вино создавало некое отгороженное от мира «пространство», где языки развязывались гораздо смелее, чем в чопорной атмосфере за его границами. Ли Бо чувствовал себя в Танской империи «гостем», «странником», «чужаком», и это слово « кэ » кочевало у него из строки в строку. Вино даровало свободу в компании единомышленников. Не подумайте, однако, что поэт «упивался до чертиков». То мутноватое « мицзю », которое они пили, было не крепче сегодняшнего пива. Все прочее в хмельных живописаниях — раскованная игра художественного воображения. Нередко компанию ему составляла семиструнная цинь . Ли Бо тонко чувствовал музыку, был таким мастером, что предание связало с ним романтическую историю: уже в преклонные годы юная девушка, заслушавшись лившейся из окна поэта мелодией, воспылала чувством и долго преследовала Ли Бо в его нескончаемых путешествиях в жажде открыть ему свое сердце.
С Постигшим истину пьем в горах
Мы пьем с тобой в горах среди цветов —
Фиал вина, еще, еще один…
Иди к себе, а я уж спать готов [116]Намек на знаменитого «поэта гор и полей» Тао Юаньмина, который, захмелев, обычно выпроваживал друзей со словами: «Я пьян и хочу спать, а вы идите».,
Вернешься завтра с семиструнной цинь .
733 г.
В маленьких трактирчиках при дороге обычно подавали местное вино, и в каждом новом месте Ли Бо устраивал дегустацию, выберет то, что понравилось, — и торопит принести сразу целый кувшин. За окном поднимались вверх зеленые склоны, на ветках весело щебетали птицы, словно бы беседуя с поэтом, весной на миг раскрывались яркие цветы, к лету уже роняя лепестки, а осенью скукоживались травы, и в созвучии с этими природными ритмами жил поэт. Не всякое вино вдохновляло, но порой он легко импровизировал что-то с учетом местных реалий и стремительной кистью оставлял четверостишие на стене кабачка.
Жду не дождусь вина
Кувшин обвязан шелка лентой черной,
Не медли, парень, поскорей налей.
Кивают мне цветы со склонов горных —
Настало время чаше быть полней.
Так выпью у окна в закатном свете,
Ко мне заглянет иволга опять.
Хмельной гуляка и весенний ветер —
Друг другу мы окажемся под стать.
733 г.
Особенно проникновенно раскрывалась хмельная картина, если ее окрашивала глубокая меланхолия одиночества. Хотя Ли Бо постоянно окружали друзья и приятели (по крайней мере, до тех пор, пока на него не обрушилась высочайшая опала) и он, судя по стихам, явно оказывался душой компании, но, видимо, тщательно скрываемое внутреннее ощущение поэта близко к тому, о чем проговорился Надсон: «Наиболее одиноким я чувствую себя в толпе».
В одиночестве пью вино
Ведь даже травы по весне растут
Наперебой у Яшмовой палаты [118] Яшмовая палата : церемониальный зал с таким названием существовал при Ханьской династии, здесь это — метоним императорской Академии Ханьлинь, о которой в то время еще мечтал Ли Бо.,
А мне ветра весны тоску несут,
И сединой виски мои объяты.
Со мной в компании лишь только тень,
Хмельная песня в рощи улетает.
О чем шумите, сосны [119]Упоминание сосен — не просто реалия пейзажа, в соединении с сединой поэта они говорят о средстве традиционной медицины, которое восстанавливает черноту волос., целый день?
По ком тут ветер меж ветвей рыдает?
Взошла луна, и я пустился в пляс,
Запел, на цинь перебирая струны.
Кувшин вина меня один лишь спас,
Не то заполнился б тоской угрюмой.
737 г.
Весенним днем в одиночестве пью вино
1
Восточный ветр весны летит, душист,
Напоены весною ручейки,
Ложится солнца луч на каждый лист,
И в воздухе порхают лепестки.
В гнездовьях стаи птиц всегда живут,
Приветит тучку опустевший склон:
Всем есть где преклонить свою главу,
Лишь я для одиночества рожден.
И потому я под луной готов
Хмельные песни петь среди цветов.
2
Лелея мысль о Пурпурной Заре [120] Пурпурная Заря : метоним отшельничества и бессмертия, достигаемого даоскими святыми; с таким же подтекстом упоминаются и дальние бе рега. ,
О бытии на дальних берегах,
С вином в руке я на пустой горе
Забудусь на мгновение в мечтах.
Перебирая струны под сосной,
Смотрю на отдаленные хребты,
В закате тучка скрылась за горой,
Исчезли птицы в мраке пустоты…
Да только этот дивный край, боюсь,
Осенняя к утру объемлет грусть.
737 г.
Разгоняю грусть
Протрезвел я в цветах, а вокруг уже ночь,
Лепестков облетевших одежда полна.
Вдоль ручья побреду я куда-нибудь прочь,
Где ни птиц, ни людей, только в небе луна.
Что мрак ночной, когда вино со мной!
Когда я весь — в опавших лепестках!
Я по луне в ручье бреду, хмельной…
Ни в небе птиц, ни путников в горах.
733 г.
Первый брак Ли Бо оборвался в конце 730-х годов, когда семья уже перебралась в город Яньчжоу на востоке территории Лу (совр. пров. Шаньдун), отодвинувшись к северу от Вечной реки. В конвульсиях преждевременных родов госпожа Сюй умерла. Мальчику дали имя Боцинь в честь первого правителя древнего царства Лу. Детям нужна была женская рука, и вскоре Ли Бо сошелся с соседкой, с чьим отцом они познакомились за чаркой вина в местном трактире. Увы, официальным браком это не стало — уж слишком вздорной оказалась женщина, не провидевшая высочайшего предназначения Ли Бо. Поэт заклеймил ее кличкой недальновидной «майчэневой жены» в стихотворении, написанном в день получения долгожданного вызова к императору и восторженно рисующем сценку будущего возвращения Ли Бо к семье — уже важным государевым сановником.
Перед отъездом в столицу прощаюсь в Наньлине с сыном
Настоянным вином вернусь я в этот дом,
Откормленным гусем, жирующим в полях!
А ну-ка, все за стол! Где курица с вином?
Все бросятся ко мне, и радость в их речах,
Не только пьем поем, услада для души,
Наш танец горячей лучей в закатный час…
Ну, а теперь коня хлестну, чтоб поспешить
В столичный град. Увы, случилось лишь сейчас!
Майчэнева жена совсем была глупа [122]В летописях рассказывается о торговце хворостом Чжу Майчэне, которого из презрения к его нищете бросила жена, а тот вскоре был призван императором У-ди и назначен начальником округа..
Пора сказать семье прощальные слова,
С улыбкой выйду в путь, ведет меня судьба,
Я горд собой, ведь я не сорная трава!
742 г.
Но вернемся к Янцзы и в г. Юйчжан, почти напротив Аньлу, только на южном берегу Реки, завершим «брачную тему» Ли Бо. Потому что в 744 году он женился на госпоже Цзун из весьма сановитого рода, образованной, неглупой женщине и при этом прекрасной кулинарке, которая сразу пленила изысканного поэта местным деликатесом — маринованным карпом с обжаренной золотистой корочкой. По стихам Ли Бо видно, что брак их был исполнен чувств и гармонии. Дом свой они обустроили в Юйчжане.
С Осеннего плеса — жене
Я сегодня поеду в Сюньян [124] Сюньян : др. назв. Цзянчжоу, совр. г. Цзюцзян («Девятиречье») в пров. Цзянси. —
Лишних тысяча ли расстоянье.
Встречу в лотосах светлую рань,
Напишу «Громовое посланье» [125] Громовое посланье : поэт Бао Чжао в этих местах написал сестре «Письмо с Громового берега»..
Много в жизни печали и слез,
Но разлука — особого рода,
С той поры, как уехал на Плес,
Писем с севера жду уж три года.
У меня седина на висках,
На лицо не приходит улыбка.
Наконец, повстречал земляка,
И в руках «пятицветная рыбка» [126] Пятицветная рыбка : рыба (обычно карп) — символ письма, поскольку письма вкладывались в пакеты, очертанием напоминающие рыбу; с определением «пятицветный» в традиции выступает, во-первых, императорское приглашение на аудиенцию, а также священный дракон; здесь это подчеркивает трепетное отношение к письмам жены. —
Золотистой парчи письмена:
Как Вы там, вопрошаешь ты чутко…
Круч отвесных меж нами стена,
Но она не преграда для чувства.
755 г.
Посылаю жене стихотворение о растроганном хозяине и ласточках, улетающих с Осеннего плеса
Уж иней пал на чуские леса [127]Юйчжан тоже расположен на территории, в древности занимавшейся царством Чу. —
Холодной осенью пахнуло разом,
Все золотит осенняя краса,
Зеленое скрывается под красным.
Прощайте же, певуньи под стрехой,
К себе летите в северные дали.
Увидитесь ли вы еще со мной?
Вернетесь ли туда, где вас так ждали?
Ужель забудется сей дивный дом,
Проститесь навсегда с жемчужной шторой?
Не птица я, уж не взмахну крылом,
Чтобы лететь в незримые просторы…
Вложу в письмо свое тяжелый вздох
И неудержный слез моих поток.
755 г.
А когда Ли Бо, наветно осужденный, едет в ссылку на западную окраину империи (г. Елан близ совр. г. Гуйчжоу), ему кажется, что все рухнуло, он в отчаянии, друзья демонстративно отвернулись от него, и даже письма из дома, из Юйчжана, не приходят. Он еще не знает о близкой амнистии, но даже и она не вернет его к прежним «служивым» устремлениям, и в одном из стихотворений этого периода Ли Бо напишет о «корнях», которые, как он понял, необходимо пустить в «родном саду», то есть в домашнем очаге.
С пути на юг в Елан посылаю жене
За небом Елан. Как же ты от меня далека!
Наш лунный холодный шатер [128]Реминисценция из стихотворения Цао Чжи, где говорится о горюющей одинокой женщине, здесь имеется в виду дом Ли Бо в Юйчжане, где осталась жена с детьми. опустел так нежданно!
Вон к северу гусь возвращается сквозь облака,
Он мне не принес долгодожданных вестей из Юйчжана.
759 г.
А это написано уже в Юйчжане. Позади остались надежды и разочарования, душа не рвется в даль, а лишь вспоминает и дает советы. Настоящего нет, осталось лишь прошлое и будущее в заоблачных высях, где Чуский Безумец уже видит себя.
На западе Цзяннани провожаю друга в Лофу
И пять вершин на бреге Гуй-реки [131]Река Гуйцзян, нижняя часть реки Лицзян. Ее берега обрамлены пятью вершинами .,
И пик Хэншань [132]Гора на западе совр. пров. Хунань, а невдалеке — курган Цзюи, где захоронен мифический Шунь., что на Цзюи глядит, —
От мест родных в Аньси [133]Погранрайон на территории совр. Синьцзяна, одно время в него включали и г. Суйе на территории совр. Киргизии, где Ли Бо родился. так далеки…
Куда скитальца может занести!
Печаль одела в белое Пэнли [134]Озеро недалеко от Юйчжан (другое название Пэнцзэ; сейчас наз. Поянху).,
На отмелях осенний мрак и хлад.
Мечтанья о бессмертии ушли,
Мне не вдыхать Пурпурный Аромат [135]Эвфемизм, обозначающий отшельничество и метаморфозу в бессмертие..
От царской службы я освобожден,
Как Чао, как Бо И [136] Чао-фу и Бо И: легендарные отшельники древности., нас скроет грот,
Уходишь ты к Лофу на горный склон,
Меня покой горы Эмэй [137]Гора в пров. Сычуань («Крутобровая»), в отчих краях Ли Бо, но здесь она стоит и как знак отшельничества. влечет.
Дорога между нами пусть длинна,
Напомнит друга лунный блеск ночей.
Ищи Безумца Чуского [138]В старой книге «Жития святых» рассказывается о жителе царства Чу, который, мечтая о бессмертии, часто бродил по горам, в том числе по Эмэй, и через несколько столетий обрел бессмертие; этот «чуский безумец» упоминается в конфуциевом «Луньюй» (18, 1). меня
В благоуханье яшмовых ветвей [139] Яшмовое древо: мифическое древо бессмертия, растущее на западном склоне священного хребта Куньлунь, его жемчужными плодами питаются Фениксы..
760 г.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления