Онлайн чтение книги Поднося вино Bringing wine
Глава 6 - Заключение

  В день, когда Шэнь Цзэчуаня конвоировали в храм Чжао Цзуй, погода в Цюйду выдалась на редкость солнечной. Белый снег устилал черепичные крыши дворца, а на стенах цвета киновари брезжили тени зеленой сливы. Проникающие на веранду солнечные лучи отбрасывали косые линии теней, стелясь у ног заключенного. 

  Он только что оправился от тяжелой болезни и был настолько худым и изможденным, что его выпирающие кости виднелись даже сквозь несколько слоев грубой ткани его одежды. В свои пятнадцать, он однажды открыл глаза и оказался в столице, где его прошлое и былые стремления превратились в рыхлый пепел, развеянный пронизывающим северным ветром. 

  Гэ Цинцин, который первым спустился по лестнице, оглянулся на него и сказал: 

  — Поторопимся.

  Придерживаясь за перила, Шэнь Цзэчуань медленно спустился следом. В его глаза ударил ослепительный солнечный свет, но он не испытывал ни страха, ни дискомфорта. Юношеское ребячество, соответствующее его возрасту, словно растворилось на померкшем лице, сменившись болезненным видом. 

  Цзи Лэй в сопровождении сяо-Фуцзы уже прибыли в храм Чжао Цзуй, поджидая тюремный конвой у главных ворот. Сяо-Фуцзы окинул храм взглядом и, цокнув языком, изумленно воскликнул:

  — Какой впечатляющий храм! Разве подобное место подходит для содержания заключенных? 

  — Ты не знаешь его предыстории, — сказал Цзи Лэй. — Когда-то храм Чжао Цзуй был местом, где императорская семья возносила молитвы и сжигала благовония. Внутри этих стен император Гуанчэн хранил свои рукописи. В период своего расцвета здесь собирались буддийские наставники со всей Поднебесной. Проводимые тогда интеллектуальные дискурсы представляли собой великолепное зрелище и быстро приобрели популярность. 

  — Почему я ни разу не слышал об этом с тех пор, как служу моему господину?  — сяо-Фуцзы смерил врата старинного храма изучающим взглядом, и с любопытством спросил: 

  — Он выглядит совсем обветшалым, как давно его ремонтировали? 

  Цзи Лэй на мгновение о чем-то задумался, а после со вздохом сказал:

  — Двадцать лет прошло. В те годы наследный принц вступил в сговор с представителями Восьми великих дивизий Цюйду, замышляя восстание. После постигнувшей их неудачи он бежал в этот храм и сражался здесь до последнего, словно загнанный зверь. В конечном итоге он покончил с собой, забрызгав кровью статую Будды. С тех пор бывший император больше не посещал это место, лишив храм его прежнего имени и переименовав в Чжао Цзуй.

  — Двадцать лет?! — поразился сяо-Фуцзы. — Получается, что тогда я еще даже не родился, а ваше превосходительство Цзи только присоединился к парчовым стражникам? 

  Цзи Лэй повернулся в сторону дороги и недовольно пробубнил: 

  — Почему они так долго? 

  Сяо-Фуцзы все никак не унимался, кружа вокруг каменной плиты с надписью «Чжао Цзуй». Наконец, он снова спросил у Цзи Лэя: 

  — Но почему я ни разу не слышал, чтобы кого-то запирали внутри? 

  Цзи Лэю уже опротивело слушать его болтовню. Он раздраженно сказал: 

  — Всех министров, причастных к делу наследного принца, заключили в тюрьму, а государственных служащих и военачальников казнили вместе с их семьями. Тех, кто остался в живых, почти не осталось. Двадцать лет прошло, кто бы еще помнил об этом?!

  Наконец, на горизонте показалась арестантская повозка. Когда экипаж подкатил ближе, Гэ Цинцин вышел вперед и поклонился Цзи Лэю: 

  — Ваше превосходительство, мы доставили заключенного.

  — Выводите, — Цзи Лэй обратился к Шэнь Цзэчуаню:

  — После сегодняшнего прощания у нас, вероятно, не будет возможности встретиться снова. Великодушие императора действительно не знает границ. Ты должен помнить оказанную им доброту и благодарить его до конца своей жизни. 

  Шэнь Цзэчуань пропустил его слова мимо ушей и молча направился ко входу в храм Чжао Цзуй. Пришедшие в движение ворота издали глухой скрип, и следом посыпалась облупившаяся красная краска. Войдя в ворота, он обернулся и посмотрел на Цзи Лэя. Под его пристальным взглядом Цзи Лэю вдруг стало очень не по себе. Но не успел он опомниться, как на вымытом лице Шэнь Цзэчуаня заиграла улыбка. 

  «Рехнулся», — подсказало его подсознание, но внимание Цзи Лэя тут же переключилось на слова Шэнь Цзэчуаня: 

  — Ваше превосходительство Цзи, — его голос звучал решительно и спокойно: — Мы еще встретимся.

  Красные ворота с грохотом захлопнулись, подняв за собой облако пыли. Сяо-Фуцзы закашлялся и, прикрывая нос, попятился назад. Отступая, он оглянулся на Цзи Лэя, который потрясенно застыл, даже не сдвинувшись с места. 

  Цзи Лэй пришел в себя только после того, как его несколько раз окликнули. Он машинально вскочил на коня и лишь ощутив, как его спину жжет палящее солнце, раздосадованно выругался:

  — ...Тьфу! Вот свезло так свезло!

  Сяо Чие как раз пересекал центральную улицу верхом на коне, когда столкнулся с Цзи Лэем. Широко улыбнувшись, он произнес: 

  — Лао-Цзи, разве ты не на службе при императорском дворе?

老 (lǎo) лао — буквально: старый. Обычно человек младшего возраста так обращается к человеку более старшего возраста. Такая форма обращения более распространена между знакомыми, друзьями для выражения близости и дружественности без указания возраста.

  Прежде чем ответить, Цзи Лэй бросил завистливый взгляд на боевого коня под седлом Сяо Чие:

  — Сегодня того последыша конвоировали в храм Чжао Цзуй. Я как раз возвращаюсь обратно. Эр-гунцзы, хороший конь! Я слышал, вы сами его приручили?

  — На досуге было скучно, — Сяо Чие хлестнул кнутом, и парящий в воздухе кречет спикировал ему на плечо. — Брать соколов измором и разводить лошадей — вот и все мои умения.

熬鹰 (āoyīng) аоин — измор сокола, является одним из способов его дрессировки. Человек, который занимается дрессировкой, морит сокола голодом в течении нескольких дней, лишая его покоя и сна, пока тот не станет покорным. 

  — Как только ты приступишь к своим обязанностям после Нового года, сразу поймешь, каково это, ㅡ быть служащим, — сказал Цзи Лэй. — В Цюйду новый молодой командир! Завтра я не на службе, почему бы нам не сходить выпить за это? 

  — Если вино будет плохим, я не пойду, — произнес Сяо Чие. 

  Цзи Лэй громко рассмеялся:

  — Хорошее вино, закажем самое лучшее! Кто бы посмел пригласить эр-гунцзы на плохое вино? Вечером я явлюсь к вашим воротам с приглашением. Возможно, у шицзы найдётся свободное время, чтобы присоединиться к нам и немного повеселиться?

  Сяо Чие прокрутил костяное кольцо на большом пальце. 

  — Мой дагэ? Он не любитель подобного. Или моей персоны будет недостаточно, чтобы сидеть с тобой за одним столом? 

  Цзи Лэй поспешно сказал: 

  — Это не то, что я имел в виду! Эр-гунцзы, ну так что, лады? 

  Сяо Чие кивнул и поднял поводья, собираясь уехать, как уже на ходу кое-что вспомнил. Он спросил: 

  — Кстати, что там тот последыш? Может ходить?

  — Ходить-то он может, — ответил Цзи Лэй. — Но судя по тому, что я видел, уже не настолько расторопно. Многие ли способны пережить порку без дальнейших последствий? Ему повезло, что он вообще способен ходить. 

  Больше ничего не сказав, Сяо Чие пришпорил коня и уехал.

  Ближе к ночи подручный доставил еду в храм Чжао Цзуй. Шэнь Цзэчуань зажег масляную лампу, но к еде не притронулся. Подняв лампу, он решил оглядеться, пройдясь по небольшому коридору рядом с главным залом. 

  Все вокруг было покрыто толстым слоем пыли, некоторые флигели обвалились, а двери и окна прогнили. В поле зрения Шэнь Цзэчуаня оказалось несколько человеческих скелетов, чьи кости уже рассыпались лишь от дуновения ветра. Не найдя ничего живого, он вернулся в главный зал храма. 

  Статуя Будды была наполовину разрушена, а вот столик для курильницы выглядел старым, но прочным. Да и места под ним было как раз впору. Шэнь Цзэчуань приподнял рваную скатерть и пробрался внутрь, разместившись под столом. Вскоре от холодного пола у него начало сводить ноги. Терпя боль, он зажмурил глаза и начал тихонько отсчитывать время до начала рассвета. 

  После полуночи пошел снегопад. Шэнь Цзэчуань прислушался. Внезапно из темноты раздалось несколько гуканий сов. Он привстал, поднял занавеску и увидел в дверном проеме Цзи Гана, вошедшего в храм.

  — Поешь, — Цзи Ган снял с плеча котомку и развернул ее перед Шэнь Цзэчуанем.  — После займешься тренировкой. Этой ночью очень ветрено, а укрыться тут негде. Шифу боится, что ты заболеешь, если уснешь. 

  Шэнь Цзэчуань посмотрел на жареную курицу, завернутую в промасленную бумагу, и произнес:

  — Я еще не полностью оправился после болезни. Мне пока что лучше воздержаться от мяса. Шифу, ешь ты.

  Цзи Ган оторвал кусок курицы и вручил Шэнь Цзэчуаню. 

  — Чушь! Сейчас тебе необходимо хорошо питаться. Шифу любит куриные хвостики. Дома я тоже их обожал, так что оставишь мне. 

  — Я буду брать пример с тебя и буду есть все, что ешь ты. 

  Цзи Ган бросил на него короткий взгляд и, улыбнувшись, хмыкнул с насмешкой:

  — Вот гаденыш!

  В итоге учитель и ученик разделили цыпленка напополам. Казалось, что у Цзи Гана вырос еще один ряд железных зубов, которыми он пережевывал даже куриные кости. Протянув Шэнь Цзэчуаню тыкву-горлянку с вином, он произнес: 

  — Вот. Выпей, чтобы согреться. Только не будь как твой брат, пей в меру. 

  За все это время они ни разу не упоминали Чжунбо, Дуаньчжоу или воронку Чаши. Потеря шиньян и Цзи Му оставила им общую травму. И наставник, и ученик полагали, что сумели заглушить эту боль. На самом же деле неосознанное стремление избегать этой темы стало для них коростой поверх плохо заживающей раны, через которую постоянно просачивалась сукровица.    

Шэнь Цзэчуань сделал глоток и передал тыкву-горлянку обратно Цзи Гану.

  Цзи Ган отмахнулся и отрицательно покачал головой:

  — Я бросил. Шифу больше не пьет. 

  В зале повисла тишина. За отсутствующей дверью сыпал мелкий снег, становясь единственным их утешением в этой долгой, холодной ночи. 

  Цзи Ган первым прервал тишину:

  — Ты чего застыл?

  Шэнь Цзэчуань сказал:

  — Шифу.

  — Просто скажи, если тебе есть, что сказать.

  — Прости.

После долгого молчания, Цзи Ган ответил:

  — В этом нет твоей вины. 

  Пальцы Шэнь Цзэчуаня нервно сжались. Его взор застыл на падающем снегу. Казалось, стоит ему лишь моргнуть, как из глаз польются слезы. 

  Голос юноши дрогнул, когда он спросил:

  — Ты искал нас в воронке Чаши?

  Цзи Ган медленно прислонился к столику для благовоний, скрывшись в тени. Он как будто бы долгое время искал в себе силы, чтобы сказать это вслух, а затем произнес: 

  — Ходил. Я нашел его. 

  Нашел. 

  Цзи Ган нашел своего сына, всего изрешеченного стрелами, в глубокой заснеженной яме. Он спрыгнул вниз и, пробираясь через груды трупов, отыскал тело Цзи Му. 

  Цзи Му было всего двадцать три года. Его только повысили до младшего знаменщика в гарнизоне Дуаньчжоу. Доспехи были совсем новыми, и в день, когда он их впервые надел, его мать Хуа Пинтин прикрепила к его верительной бирке кулон-оберег. Когда Цзи Ган нашел своего старшего сына, он замерз до синевы и покрылся изморозью вместе со своими товарищами. 

  Шэнь Цзэчуань небрежно запрокинул голову и сказал:

  — Шифу, прости. 

  Постаревший Цзи Ган взъерошил свои седые волосы.

  — Он ведь старший брат? Это его обязанность. В случившемся нет твоей вины. 

  Спустя некоторое время снегопад снова усилился. 

  Цзи Ган съежился и обнял руками колени, произнеся: 

  — Кто же знал, что нагрянут плешивые бяньшанцы. Он стал солдатом и был брошен на передовую, с этим ничего не поделаешь. Я обучал его боевым искусствам и знаю, какой у него сформировался характер. Он скорее бы умер, чем убежал. Он терпеть не мог наблюдать, как люди страдают. Так как же он мог мог сбежать? 

  — Это не твоя вина. Виноват только шифу. Я беспрестанно пьянствовал и не собирался бросать, даже невзирая на ежедневную ругань твоей шиньян. Когда нагрянула бяньшанская кавалерия, я даже не мог сжать руку в кулак. Я слишком запущен для своего возраста. Никчемен и стар. 

  Тыква-горлянка покрылась капельками влаги. Шэнь Цзэчуань стиснул ее в руках, не говоря ни слова. 

  — Никчемен и стар, — из-за статуи Будды вдруг высунулась голова. Неизвестный хмыкнул и снова крикнул:

  — Никчемен и стар!

  Цзи Ган вскочил, словно гепард, и взревел:

  — Кто?!

  Постепенно фигура человека начала проясняться. Взлохмаченный старик с чумазым лицом, будто передразнивая Цзи Гана, крикнул: 

  — Кто, кто!

  Когда Цзи Ган ясно расслышал этот голос, он приостановил Шэнь Цзэчуаня и невольно выпалил в изумлении: 

  — … Ци тайфу!

太傅 (tàifù) тайфу — наставник двора (обычно: несовершеннолетнего императора), великий наставник. 

  Старик, мотая головой, резко отпрянул назад. Пнув ногой статую Будды, он закричал: 

  — Нет! Не тайфу!

  Цзи Ган в несколько шагов оказался за статуей Будды. Видя, что старик намеревается сбежать через дыру в стене, он не мог не наброситься на него, схватив за лодыжку. Великий наставник Ци тотчас разразился визгом, словно резаная свинья. Он закричал: 

  — Ваше Высочество! Ваше Высочество, бегите!

  Шэнь Цзэчуань заткнул ему рот и вместе с Цзи Ганом затащил мужчину обратно. 

  — Кто это? — спросил Шэнь Цзэчуань. 

  — Ты еще молод, поэтому не слышал о нем, — сбивчиво ответил Цзи Ган. Удерживая старика, он произнес: 

  — Тайфу Ци, чудесно! Вы все еще живы! Что насчет его превосходительства Чжоу, он тоже здесь? 

  Великий наставник Ци был слишком худым и мелким, чтобы выбраться из хватки Цзи Гана. Уставившись на него потерянным взглядом, старик прошептал: 

  — Мертв, мертв! Я мертв, Его Высочество мертв, все мертвы!

  — Тайфу! — голос Цзи Гана звучал огорченно. — Я – Цзи Ган! Командующий парчовых стражников, Цзи Ган!

  Великий наставник Ци был потрясен. Он нерешительно вытянул шею и, присмотревшись к лицу Цзи Гана, сказал:

  — Ты не Цзи Ган, ты злой дух!

  Цзи Ган сокрушенно воскликнул: 

  — Тайфу! На двадцать третьем году правления Юнъи* я сопровождал вас в столицу. Именно здесь вы встретили Его Высочество наследного принца. Неужели вы и это забыли? 

*Название эпохи, во время которой правил конкретный император.

  В глазах великого наставника Ци мелькнул холодный блеск. Он, словно обезумевший, пробормотал: 

  — Они убили наследного принца... Ваше Высочество! — всхлипнул старик. — Цзи Ган! Ваше превосходительство Цзи! Уводи Его Высочество! Бегите! Восточный дворец стал мишенью! Его Высочество не виновен!

  Цзи Ган в смятении ослабил хватку и произнес: 

  — Тайфу... На двадцать девятом году Цзи Лэй признал злодея своим отцом, а меня изгнали из Цюйду. За двадцать лет я стал осевшим в глуши беглецом, обретшим пристанище в Чжунбо. Я женился и обзавелся детьми в Дуаньчжоу. 

  Великий наставник Ци в недоумении уставился на него:

  — ... Его Высочество ушел, но внук императора все еще здесь! Ты должен его увести! Уведи его!

  Цзи Ган напряженно зажмурил глаза.

  — На тридцатом году правления Юнъи наследный принц покончил с собой в этом месте. Никто из Восточного дворца не выжил. 

  Великий Наставник Ци откинулся назад и пробормотал:

  — И правда, и правда… — всхлипывал он, словно ребенок. — Как все могло так обернуться?

  Эта ночь лишила Цзи Гана всех сил. Он удрученно сказал:  

  — С тех пор, как мы расстались, разлетевшись, как облака, десять лет пробежали, подобно текущей воде. Я даже помыслить не мог, что мы встретимся вновь, да еще и при таких обстоятельствах.

Строчка из стихотворения поэта династии Тан - Вэй Инъу: «Радостная встреча со старым другом из Лянчжоу на реке Хуай».

  Великий наставник Ци выпрямился и, закрыв лицо, произнес:

  — Тебя тоже заперли? Пусть запирают! Пусть казнят всех сознательных граждан в Поднебесной! 

  — Мой ученик был осужден за преступление вместо отца, — поспешил ответить Цзи Ган.  

  Великий наставник Ци сказал: 

  — Значит, осужден вместо отца… вот оно что. И кто же его отец? Он тоже навлек на себя гнев государя? 

  Цзи Ган вздохнул. 

  — В прошлом году войска Шэнь Вэя были разбиты… 

  Цзи Ган не ожидал, что как только великий наставник услышит имя «Шэнь Вэй», он вмиг повернет голову и на четвереньках поползет к Шэнь Цзэчуаню, спрашивая: 

  — Это сын Шэнь Вэя?

  Видя, что ситуация принимает дурной оборот, Цзи Ган ринулся вперед, но великий наставник Ци оказался шустрее. Вцепившись своими костлявыми пальцами в руку Шэнь Цзэчуаня, он с негодованием выпалил:

  — Шэнь Вэй! Шэнь Вэй убил Его Высочество!

  Шэнь Цзэчуань сыграл на опережение и, вывернувшись из хватки, схватил наставника Ци за запястье. Подоспевший Цзи Ган выхватил руку великого наставника Ци и свирепо сказал:

  — Тайфу! В чем провинился внук императора, что его ожидал такой несправедливый конец? Вы желаете моему ученику той же участи? Какое бы зло ни совершил Шэнь Вэй, какое отношение это имеет к моему ученику?!

  Дыхание великого наставника Ци стало прерывистым.

  — Он же сын Шэнь Вэя, Шэнь Вэя... — сказал он дрожащим голосом. 

  — Он был сыном Шэнь Вэя, когда только родился, — удерживая великого наставника Ци, Цзи Ган внезапно поклонился. — Но позже он стал сыном Цзи Гана. Если этой ночью я сказал вам хоть долю неправды, то умру страшной смертью! Тайфу, вы хотите убить моего сына?