Онлайн чтение книги Грехи распутного герцога Sins of a Wicked Duke
Глава 28

Фэллон сидела на диванчике и ждала, когда лорд Хант зайдет в комнату, саквояж стоял у ее ног. Она нетерпеливо постукивала ножками в тапочках. Подняв голову, она изучала полосатый и цветастый рисунок обоев в гостиной лорда Ханта. Пытаясь не думать о той ночи, которую провела в гостиной Доминика. Он уже должен был проснуться. Он уже должен был узнать, что она ушла…

Она крепко зажмурила глаза от внутреннего жжения, и снова открыла их, в ее горле комком встала решительность. Обстановка комнаты напомнила ей поместье Ханта в Литтл Сомс. Заполненное цветами, забитое всякими безделушками и безвкусной роскошью.

Фэллон пробиралась в главный дом раз или два, чтобы шпионить за сестрами лорда Ханта, которые играли на фортепиано. Вот явно, что рукоделие его матери было тут в изобилии. Фэллон предположила, что виконтесса, модная леди, которая всегда старалась сделать все вокруг себя красивым и стильным, все еще жива.

Фэллон посмотрела на свои поношенные темно–синие юбки, такие грязные и неуместные на парчовом диване. Вероятно, любезная леди никогда не представляла, что такие, как Фэлон «почтят» своим присутствием одну из ее гостиных.

Виконт появился, остановившись в дверном проеме гостиной при виде нее, выражение его лица было само внимание.

– Мисс О'Рурк, — он поспешил войти в комнату, энергично поклонившись ей. – Я так рад, что вы меня вызвали. Я намеревался дать вам больше времени, чтобы еще раз рассмотреть мое предложение, прежде чем снова являться к вам, — его лицо приняло выражение раскаяния, — Боюсь, что в прошлый раз все было в таком беспорядке.

Он вздохнул, его губы скривились грустно и словно извиняясь, и она внезапно поняла, почему столько девушек отдали ему свои сердца.

– Я хорошенько подумал, и я на самом деле ценю все, через что вы прошли,через что заставила вас пройти вся моя семья. Я извиняюсь за то, что был невежественным грубияном. Я надеюсь, что смогу убедить вас передумать, не обижая вновь.

Фэллон кивнула, когда он опустился в кресло напротив нее.

– Я поэтому пришла. Я бы хотела сейчас принять ваше предложение.

Его лицо осветилось улыбкой, облегчение расслабило сжатые уголки.

– В самом деле? Мой отец был бы счастлив.

Она сдержала волну горечи и жалящее возражение, которое вертелось у нее на языке, прямо–таки умирая от желания выразить, насколько ей наплевать на то, что бы доставило радость его покойному отцу. Она больше не желала жить в постоянном состоянии горечи. Она желала измениться. Она желала покоя. Даже если это означало, что она перестанет ненавидеть мир голубых кровей, в особенности за все ее несчастья. Па хотел бы этого. Он не желал бы ей жизни с ненавистью в сердце.

Кивая, она прошептала.

– Мой тоже обрадовался бы.

Теперь она была готова выслушать то, что Хант пытался объяснить ей прежде, она откашлялась.

– Какое обеспечение закрепляется… за мной?

— Вы получите пособие, разумеется, — лорд Хант откинулся в своем кресле, переплетя пальцы вместе. – И там еще есть коттедж.

«Дорогая Эвелин,

Я надеюсь, что это письмо найдет тебя в добром здравии. Я представляю, как ты греешься на солнышке Барбадоса сейчас, а струя морской моды освежает твое лицо. Позаботься о своем светлом цвете лица. Я узнала, что тропическое солнце может хорошенько попортить такое лилейно–белое личико, как у тебя. Без сомнения, ты живешь теми приключениями, которых всегда желала, и заслуживаешь.

Ты узнаешь, вернувшись, что мое положение очень изменилось. Не беспокойся, я не попала в тюрьму. Я знаю, что ты очень беспокоилась насчет моей последней работы. Позволь мне тебя успокоить. Ты наверно удивишься, что теперь живу в собственном доме, милом коттедже в Литтл Сомс.

Я никогда не думала, что вернусь сюда, так близко к тому месту, где моя жизнь приняла такой скверный оборот. Последний виконт Хант упомянул меня в своем завещании. Сначала у меня не было никакого желания принять подачку от семьи, которая ответственна за смерть моего отца, но я научилась прощать. Удивительно, у меня теперь есть дом — как я и мечтала, когда мы были маленькими. Я едва могу в это поверить. Я не могу дождаться, когда мы встретимся, и молюсь, чтобы это случилось поскорее. Маргарит будет со мной справлять Рождество. Разумеется, ты знаешь, что у тебя всегда есть дом, если ты когда–нибудь устанешь от приключений. Тебе не нужно снова умолять о приюте одного из твоих братьев. Пусть тебе сопутствует любовь и Господь в твоих путешествиях.

Твоя дорогая подруга Фэллон.»

Фэллон вышла из домика священника — ее ботинки — сверкающая новая пара, прекрасно подходящая для дороги домой по грязи — и направились с истинной готовностью по протоптанной тропинке в церковь. Она подтянула плотный, шерстяной шарф на горло, чтобы не подхватить простуду.

Приближалось время обеда. Укладка цветочных украшений заняла больше времени, чем ожидалось. Мистер Симмонс желал выслушать ее мнение насчет завтрашней проповеди. Ее губы скривились. Она едва ли считала себя самой набожной душой. Но она очень постаралась перед молодым преподобным… даже вспоминая аромат куриного бульона и свежеиспеченного хлеба, дразнящего ее нос и зовущего домой. Она растерла свои ладони в перчатках, ужасно стремясь добраться до своего уютного коттеджа.

Она больше не просыпалась до рассвета. И когда она один раз проснулась, то это было из–за того, что кто–то готовил — для нее. Благословенная перемена. Она пошла быстрее, зная, что горшочек куриного бульона Миссис Редли уже давно готов. Ее желудок проурчал, предвкушая его, и, несмотря на холод, ее охватило тепло, при воспоминании о своем теплом коттедже – доме — и кухарке, и экономке, которые там работали. Она не могла пожаловаться на одиночество. Или, скорее, ей не стоило. Две миссис Редли хлопотали по дому в течение дня, болтая как сороки. Как и остальные жители Литтл Сомс, они приняли ее в свою среду. И теплый прием молодого священника был наиболее заметным. Она была уверена, что стоило бы ему получить немного ободрения, и он начал бы официальное ухаживание.

Жизнь была хороша. Вдыхая холодный воздух, она ожидала, что на нее нахлынет чувство удовольствия.

И ждала.

Она ждала этого с самого своего приезда, когда оказалась в таком выгодном положении в Литтл Сомс. Фыркнув от отвращения, она выдохнула. Она достигла всего, чего хотела. Ей не было нужды чувствовать себя такой… одинокой.

Но она чувствовала одиночество.

Она боролась с этим чувством, сопротивлялась ему, словно простуде, которая прокрадывалась в ее легкие. Она с головой окунулась в свою новую жизнь: устроилась в своем доме, встречалась и здоровалась с любопытными, хорошо настроенными соседями и жителями деревни, проводила время в своем саду. В саду. Она остановилась. И испытала шок, даже подумав об этом.

Поддавшись капризу, она решила создать убранство для церкви. Это была небольшая плата тому обществу, которое так тепло приняло ее. Некоторые жители помнили ее отца. Даже ее саму. Она так полагала, что в этом что–то было. Как будто она действительно вернулась домой. Что–то ее отвлекло от боли из–за человека, не способного на чувства. Не способного любить. Человека, которого она больше никогда не увидит.

Она не опасалась встретить здесь Доминика. Хоть Вэйфилд–Парк был совсем близко, это было последнее место, куда бы он направился. Ее коттедж на юго–восточной границе Литтл Сомс представлял даже меньшую угрозу.

Она убедила себя, что боль не продлится долго. Как любая болезнь, она пройдет, и она станет сильнее от этого.

Она прошла по церковному двору, остановившись у ворот кладбища. Тусклый свет лился в трех направлениях. Она заметила неловко склонившуюся над могилой фигуру, опирающуюся на палку с латунным набалдашником, кладя цветы. Экстравагантные желтые тюльпаны. Слишком радостные для унылого дня.

Джентльмен встал, приосанился и поднял лицо к приглушенному свету. И тут невозможно было ошибиться. Дедушка Доминика, мистер Коллинз. Совсем не на смертном одре, как ей показалось. Что–то ужасное шевельнулось в ней при виде этого человека, который причинил Доминику такую боль. Кто сделал его тем мужчиной, каким он был сейчас, — кто не мог любить. Никогда не полюбит ее. Даже, если она его полюбит. А она его любила. В этом было больно признаться, больно ощущать. А она ощущала это.

Каждый день.

Подняв подбородок, она направилась вперед быстро и решительно, хотя и понятия не имела, что ему сказать.

Он посмотрел вверх, застигнутый врасплох ее приближением.

– Кто вы? – рявкнул он.

— Фэллон О'Рурк, — она остановилась.

Он критически оглядел ее.

– Я вас знаю?

— Я живу в коттедже прямо за старой мельницей.

Он кивнул один раз, это движение было кратким и пренебрежительным. С ворчанием он снова обратил внимание на могилу.

Он напомнил ей немного саму себя. Достаточно, чтобы она смогла только стоять и смотреть. Без сомнения, Вэйфилд–Парк кишел слугами. Люди были справа и слева. И вот он стоял здесь. И, похоже, чувствовал себя так же, как она. Одиноко. Покинуто.

Фэллон только думала, что, получив дом, с ней будет все в порядке. Решено. Может, она даже испытает счастье. Но ночью, после того, как сестры Редли уходили, она забиралась в кровать и лежала одна. И она не могла себя обманывать там. Ничего не было в порядке. Она вовсе не рассчитывала, что независимая жизнь принесет такое острое чувство одиночества. Гудящая тишина дома. Тихое дыхание в комнате. В ее постели. Черт побери Доминика! Он все разрушил.

Она проследила за взглядом мистера Коллинза, читая надпись на надгробии и испытывая небольшой всплеск изумления.

– Неужели герцогиня Дамон не похоронена рядом со своей семьей? – он перевел взгляд серых глаза на нее. Настолько знакомых глаз, что она снова почувствовала изумление.

– Она похоронена рядом со своей семьей.

Неужели не было семейного склепа в Вэйфилд–Парке? Необычно. Фэллон покачала головой, глядя на надгробия рядом с матерью Доминика, и подумала, почему не видит могилы отца Доминика.

— Откуда вы меня знаете?

— Я видела вас в церкви в прошлое воскресенье, — у нее не было намерения выдавать подробности того, где она видела его в первый раз.

— Мистеру Симмонсу следует поработать над речью. Слишком много междометий, — проворчав это, мистер Коллинз перевел взгляд на могилу. – Герцог посчитал, что моя дочь должна упокоиться здесь, а не в семейном склепе Дамонов, — в его голосе послышалось негодование. – По его словам, она недолго побыла герцогиней, прежде чем умерла, — мистер Коллинз положил свои руки на набалдашник трости и пожал плечами, как будто теперь это почти ничего не значило.

Даже ничего не зная об этой ситуации и совсем немного об отце Доминика, она расслышала, как говорит со своей обычной напористостью.

– Но это не должно было иметь никакого значения.

Он снова посмотрел на нее серыми глазами, выражение его лица оставалось мрачным.

– Не могу с вами не согласиться. Она умерла, рожая герцогу наследника. Она заслужила место в фамильном склепе.

Его слова дали ей возможность начать. Она была совершенно уверена, что не найдет никакого согласия с человеком, который жестоко не обращал внимания на Доминика, оставив его с гувернанткой, которая над ним издевалась.

И все же в этот момент, находясь на кладбище, где ветер свистел вокруг них, она осознала, что они оба — души, брошенные на произвол судьбы. Оторванные от Доминика. Странное ощущение родства наполнило ее грудь, и она стала ближе к старику, который качался под порывами ветра.

Вероятно, не одна она получила удар отказа Доминика. Правда, он бы не рассматривал предложение стать его любовницей, как отказ, но она не могла по–другому посмотреть на это. Это был удар в сердце. В сердце, которое хотело большего. Вздохнув, она покачала головой. Казалось, это все. Она подумала о своем новой доме с зеленым плющом и сладко–пахнущей жимолостью. Это было больше того, на что она могла надеяться… и все же, этого теперь было недостаточно.

Внезапно ее охватил порыв. Подняв подбородок, она услышала, как спрашивает, прежде чем смогла передумать.

– Вы не желаете куриного бульона, мистер Коллинз?