Онлайн чтение книги Грехи распутного герцога Sins of a Wicked Duke
Глава 29

В этот раз секретарь известил его в письменной форме.

Письмо было кратким, лаконичным. Прочитав, Доминик бросил его в огонь и, держась рукой за каминную полку, наблюдал, как языки пламени пожирают пергамент.

Слова медленно всплывали перед глазами.

Ваш дедушка умирает. Если хотите с ним увидеться, приезжайте как можно скорее.

Разумеется, он не поедет. Его чувства ничуть не изменились с тех пор, как он последний раз говорил с Мэдоусом в клубе. Его чувства не изменились. Изменился он сам.

Он изменился на прошлой неделе. Он почти не спал и не ел. Обычный бренди его не привлекал. Заходил Этан и попытался его как–то вытащить из этой хандры. Доминик все время расспрашивал его о Фэллон, но так и не смог узнать, где она находится, чтобы найти ее. Все напрасно.

Если она захочет, чтобы ты знал, она свяжется с тобой. Ответ его разозлил. Тот факт, что Хант знал ее местонахождение, утверждал, что он общается с нею — наполнял герцога бессильной яростью. Он сжал руку в кулак. Вместо того чтобы поколотить своего лучшего друга за вмешательство в его жизнь, Доминик выставил его из своего дома.

Что бы он ни делал, он не мог прекратить думать о Фэллон. Это было неправильно. У нее теперь свой дом. Все, о чем она когда–либо мечтала. И все же он нанял сыщика с Боу–стрит, чтобы узнать, где она сейчас находится. Он не знал зачем. Даже если бы он знал, где ее найти, он не мог предложить ей большего, чем раньше. Она заслуживала большего. Верности, замужества, такого мужа, который будет сопровождать ее в церковь по воскресеньям. Пристойного, любящего мужа. Он не мог дать ей ничего подобного. Если бы он был благородным, то он оставил бы ее в мире. Разрешил бы ей идти дальше по жизни. Но он никогда не был благородным.

Он не может держаться от нее подальше. Он сомневался, что когда–либо будет… когда–либо сможет. Даже если бы он нашел ее много лет спустя, замужней, с ордой детей, прячущихся за ее юбку, он все еще хотел бы ее. Она была огнем в его крови, и он был бы глупцом, если бы позволил ей уйти. Для ее же блага он надеялся, что сыщик с Боу–стрит не найдет ее. Потому что он был слишком эгоистичным, чтобы упустить ее во второй раз.

Воспоминания о Фэллон, когда он видел ее в последний раз, окутали его: ее вкус, ее прикосновения… ее голос. Особенно, слова, которые она ему сказала в последний раз. Он зажмурился. Если ты не повидаешься с дедом, будешь сожалеть об этом всю жизнь.

Он сжал рукой каминную полку, ладонь сжалась так, что казалось, никогда не разожмется. Почему он вспомнил эти слова? Почему сейчас? Доминик с проклятием оттолкнулся от каминной полки. Он вышел из комнаты, губы были сжаты в мрачную линию, только она выдавала его настроение.

Ради Фэллон. Он пойдет на это ради нее. Доминик тряхнул головой, вышел в холл и позвал Адамса, чтобы тот подготовил его к выезду.

Потому что она потеряла своего отца. Потому что он никогда не знал его. Потому что, нравится это ему или нет, Руперт Коллинз был ближе всего к званию родителя, чем кто–либо еще.

Доминик увидится с ним до того, как тот отправится к Создателю. Только тогда он почувствует себя хорошо, избавившись от старика и прошлого. Если повезет, с ним уйдут и болезненные воспоминания. Тогда он станет свободным.

И только Фэллон не будет давать ему покоя.

— Мы продолжим с шестнадцатой главы? – Фэллон взяла книгу со стола из розового дерева и начала листать страницы в поисках места, на котором остановились в прошлый раз.

Хриплое дыхание было ей ответом, когда девушка нашла нужную страницу. Взгляд ее остановился на трости с медным набалдашником, которая стояла рядом с кроватью. Как стояла две последние недели.

Как будто мистер Коллинз в любой момент встанет и схватит ее узловатыми от артрита пальцами.

Она жалела его. Пока он не слег в постель, они каждый день следовали одной схеме. За завтраком или чашечкой чая в ее коттедже обычно следовала прогулка по саду. Эти прогулки становились все короче и короче, поскольку приближалась осень, и ему становилось все хуже. Теперь ей приходилось звать его погулять в Вейфилдском парке, почитать или поболтать, притворяясь, что она не осознает того, что находится в доме детства Доминика, что не видит стен, которые стали свидетелями его несчастной юности… и долгих лет, что превратили его в жесткого мужчину, которого ей случилось полюбить.

Мистер Коллинз закашлялся. Фэллон положила книгу и взяла стакан воды с ночного столика. Поддержав рукой под затылком, девушка помогла ему подняться. Глотнув воды, старик откинулся обратно, взгляд его серо–синих глаз сосредоточился на ней

— Вы все еще здесь, — проскрипел он.

Она наклонилась вперед, как будто признаваясь в большой тайне.

— Я должна узнать, чем закончится книга.

Старик слабо улыбнулся девушке.

— Он был дураком, позволив вам уйти.

Ее собственная улыбка померкла. Девушка рассказала ему часть своего прошлого в течение прошедших двух недель. Он нажал на нее с вопросами, и Фэллон рассказала ему…, умолчав о том, что человек, разбивший ей сердце, был его внуком.

— Я уверен, что он теперь об этом сожалеет, — его пристальный взгляд увлажнился и стал отдаленным. — Все мы сожалеем уже после того, как что–то сказали или сделали.

Эти несколько слов дорого ему стоили. Его дыхание стало поверхностным, как будто он боролся за каждый глоток воздуха.

— Сейчас станет легче, — пробормотала Фэллон, поглаживая рукой его руку, понимая, что мистер Коллинз говорил не о человеке, который, как она сказала ему, оставил ее убитой горем. Он говорил о себе. Неоднократно он говорил о прошлом с раскаянием.

И в тех случаях она знала, что подразумевается Доминик. Нелепо, что они говорили об одном и том же человеке.

Он пошевелил губами, проворчав:

— Продолжай читать.

Снова взяв книгу, девушка нашла нужную страницу, заметив, что ее пальцы дрожали. Его слова сделали это. Мысли, воспоминания затапливали ее. Не сейчас. Не думайте о нем сейчас.

Время, проведенное с мистером Коллинзом, только усилило ее мысли о Доминике. Она видела его повсюду. Мальчика, бегающего по залам этого огромного мавзолея. В Вэйфилд–парке. В серых глазах его деда. Она чувствовала себя виноватой. Виноватой в том, что была в этом доме. С его дедом. Виноватой в том, что нашла мир с человеком, к которому Доминик не мог даже приехать. Мир, который принадлежал ему, даже если он был слишком упрям, чтобы требовать этого.

И все же в некотором роде она чувствовала, что она делала это для Доминика. Будучи с его дедушкой, когда он не мог. И не будет.

Доминик. В течение дня он поймет, что он должен был быть здесь. Возможно, его бы утешило, если бы он знал, что она была здесь.

Тишину дня нарушил стук копыт, нараставший от слабого эха до сердитого грохота. Взгляд мистера Коллинза скользнул в направлении окна. Она встала со стула и раскрыла дамасские портьеры. Ее сердце затрепетало в груди при виде высокой фигуры, спрыгивающей с лошади. Даже издалека, она узнала бы его. Он шел по дороге. Кончики его слишком длинных волос касались воротника жакета

Этого не может быть. Он не отважился бы приехать сюда.

Ее рука скользнула к горлу, пальцы задели бешено пульсирующую сонную артерию.

— Нет.

— Мисс O'Рурк.

Фэллон опустила занавески, услышав свое имя. Повернувшись, она попыталась улыбнуться мистеру Коллинзу. Паника и радость боролись в ней. Она сделала несколько шагов в одну сторону, затем в другую, в полной растерянности, куда бежать.

Звук шагов раздался с наружной стороны двери, соответствуя громоподобным ударам ее сердца. Неспособная ответить, она отступила вглубь комнаты. Девушка спиной ударилась о ширму, и только она быстро нырнула за нее, дверь распахнулась.

В щелку ширмы Фэллон видела, что он стоял там. Это казалось невозможным. Его тело заполнило комнату, широкие плечи распирали прекрасно скроенный жакет. Все вокруг как–то сжалось. Ее пальцы покалывало, вспомнив ощущение тепла его тела под рукой.

Доминик. Ее грудь напряглась. Ей не хватало воздуха, желудок рухнул вниз. Она уже смирилась с тем, что любит его. И не имеет. Она еще не поняла, что любовь причиняет боль. Всегда причиняет боль. С каждым разом все больше, когда она видела его. Знала, что они никогда не будут вместе.

Доминик вглядывался в съежившуюся фигуру деда под стеганным одеялом на массивной кровати. Будучи ребенком, Доминик запомнил деда высоким, пугающим в черном тонком сукне. Эта картинка из прошлого противоречила реальности.

Воздух в комнате был душным, несвежим. Лампа горела на ночном столике, но давала очень мало света в комнате.

— Доминик.

Слабый голос поразил его. Почти также, как использование его имени, а не одного из обычных обозначений его деда. Последний содомит. Дьявол. Сатанинское отродье.

Доминик приблизился к кровати и всмотрелся в восковое лицо, едва узнавая, настолько изменилось оно с его последнего посещения. Впалые щеки задвигались, когда старик заговорил.

— Я рад, что ты приехал. Я ждал… — его голос исказился.

Напряженность связывала его плечи узлом. Он вспоминал слова, которые он швырял в него во время последнего посещения. Моя последняя надежда на спасение твоей бессмертной души – это увидеть тебя в здравии и хорошо устроенным. Мне не будет спокойно на небесах, пока ты не сделаешь все как надо.

Теперь дед смотрел на него, уже не ожидая, что Доминик исправится.

Присаживаясь на кровать, он был готов к любому язвительному выпаду деда, зная, что он выдержит это. Ради Фэллон. Для нее имело значение, на что он здесь решился. Когда он найдет ее, он расскажет ей об этом. Он найдет силы избавиться от прошлого, чтобы идти дальше и быть достойным ее.

— Я так старался помешать тебе стать грешником, каким был твой отец. Хронический игрок… до самой смерти. Всю жизнь был бабником. Я не хотел, чтоб ты превратился в такого человека, как он. Он уничтожил мою девочку. Совратил ее, а затем разбил ей сердце. Все равно, что убил ее.

Он медленно покачал головой, лежащей на абсолютной белой подушке.

— Я не собирался позволять тебе быть таким, как он, — остановившись передохнуть, он добавил, — я пытался. Единственным способом, который знал. Возможно, я был слишком тверд. Возможно, я был неправ, доверяя миссис Пирс… Его голос прервался, и он снова покачал головой.

— Я должен был уволить ее. Теперь я знаю это. Я сожалею, Доминик.

Доминик смутился под взглядом деда, в горле встал горячий ком, кожа покрылась мурашками. Он уставился на тонкую руку на кровати близ его собственной. Рука выглядела трогательно маленькой. И человек… человек не имел никакого сходства с холодной отдаленной тенью его юности. Доминик приехал сюда напряженным и готовым к привычным обвинениям, которые свалятся на него. Он готов был ощутить старую ненависть.

Но это тоже ушло. Испарилось, как дым на ветру. Доминик чувствовал только потерю. Сожаление от того, что, возможно, было бы…, но теперь он никогда не узнает.

Но, возможно, он еще сможет иметь это. С Фэллон.

Он осторожно положил свою руку на тонкую кожу руки деда. Невероятно, он услышал, как сказал: «Мне жаль, что у нас не было времени, чтобы начать сначала».

Заскрипела половица, и Доминик одним быстрым движением поднялся и обернулся. Его пристальный взгляд наткнулся на фигуру, скрытую тенями.

— Кто там? — потребовал он, униженный, что кто–то стал свидетелем близкой беседы.

— Простите меня.

Женщина ступила ближе, ее шепот поднял волну знакомой нежности в его измученной душе. Она вышла из тени и на лицо упал свет лампы.

— Фэллон.

Он выдохнул ее имя, грудь сдавило.

— Я не хотела подслушивать.

Слова вылетели в возбужденном порыве, руки переплелись вместе перед ней.

— Ты вошел в комнату, и я запаниковала, — она показала на ширму. — Когда ты начал говорить…

Фэллон резко остановилась. Даже во мраке комнаты он увидел, как краска прилила к ее щекам. Она долго смотрела на него ищущим пристальным взглядом.

— Мои извинения.

Она выбежала из комнаты, широкие юбки со свистом обвились вокруг ее лодыжек. Юбки цвета абрикоса, подумал он в гробовой тишине. Он когда–нибудь видел ее в цветной одежде?

Он снова произнес ее имя, глядя на открытую дверь, через которую она сбежала. Вопросы теснились в голове. Что она делала здесь? В этом доме? С его дедом?

Скрипучий голос его деда прорвался сквозь мысли.

— Значит это был ты.

Доминик повернулся и посмотрел вниз, на кровать, в такие же, как у него, глаза. Не раздумывая, он кивнул.

— Да.

— Я должен был предположить.

Его позвоночник напрягся.

— Почему это?

— Девочка лечила разбитое сердце. Она сказала, что ты не любишь ее, что ты не можешь любить.

— Я могу, — отчаянно сказал он, чувствуя себя оспариваемым, отрицаемым, и это ему ох как не нравилось. Тем более что он почти сразу понял, как только позволил Фэллон уйти из его жизни, что она должна вернуться. В его голосе послышалась резкость, и он сглотнул, чтобы улучшить тон. – И я буду.

— Тогда иди, — голос деда окреп, и чуть громче он добавил — У вас еще есть время.

Слова с силой ударили его в грудь, окрыляя его. Снова кивнув, он вышел из комнаты. Сначала шагом, а потом побежал.