Онлайн чтение книги Грехи распутного герцога Sins of a Wicked Duke
Глава 6

Доминик провел рукой по волосам и снова упал на постель. После ночи с Селестой он нуждался в отдыхе. Он скривил губы. Пусть даже она воровка, она оказалась… притягательной. Вздыхая, он праздно протер свой лоб. Притягательной. И все же он чувствовал неудовлетворение. Неугомонность, которая мучила его, пока он был за границей, путешествуя из города в город, из страны в страну, от женщины к женщине до сих пор преследовала его. Возвращение домой не изменило это.

Он приписал необходимость вернуться домой тоске. Тоске по Англии. Не по дому вообще. Понятие дом не существовало для него. Он не ступал ногой в Вэйфилд–парк с тех самых пор, как стал его владельцем. И никогда он не поедет туда снова.

Да, Вэйфилд–парк принадлежал ему. Даже если старый ублюдок жил под его крышей. Доминик мог изгнать его оттуда, послать обратно в деревенский дом священника, где он с неослабевающим рвением мог со свойственным ему пылом предаться любимому занятию. Но разве Доминика заботило то, что старик останется в груде кирпичей и скал? Его дедушка мог гнить и умереть и под фресковыми потолками, которые стали безмолвными свидетелями всех испоганенных дней его юности.

И все же ничто не могло сравниться с этой скукой. После ночи с жадной Селестой он должен чувствовать удовлетворение. Даже его холсты и краски в соседней комнате не притягивали его, готовые изгнать его боль. Его жизнь состояла из двух страстей: shagging и живопись. Ничто более не могло заставить его чувствовать, не могло освободить его от атрофированности чувств, что он познал на коленях дедушки. Или в юбках миссис Пирс.

Он распростерся на постели, затылок покалывал от воспоминаний тех диких, непокорных волосах цвета красного заката, которые так потрясли его. Ее лицо было тусклым из–за слабого освещения в экипаже, но те волосы он бы никогда не смог забыть. Распутная девчонка с ядовитым язычком, которую он подвез до отеля Дэвентри, все еще заполняла его мысли. Его пальцы сжались в поиске кисти, и он знал, что до того, как закончится день, он напишет то, что запомнил – весь огонь и дикий ветер. Фэллон О' Рурк. Ирландское имя, предположил он. Возможно, ему не удастся уложить ее под себя, но он заманит ее в ловушку своего холста. Или, по крайней мере, то, что он запомнил о ней.

Проведя рукой по лицу, он обдумывал мысль, как выяснить ее местонахождение. На самом деле она не ответила на его предложение… Но было что–то в ее взгляде, некая искра. С определенной долей убеждения, она могла вернуться. Он очаровывал и соблазнял женщин с тех пор, как ему исполнилось четырнадцать лет. Он делал это с ошеломляющим успехом. Его богатство, высокий титул и греховная репутация — все это могло сломить сопротивление даже самой стойкой женщины. Грех стал целью его жизни.

Доминик закрыл глаза и сжал пальцами веки, пытаясь подавить нарастающую боль.

— О, вы проснулись. Следует ли мне принести вашу одежду, ваша светлость?

Он убрал руки с глаз и увидел снисходительную улыбку Дидлсворта. Легкий румянец выступил на его впалых щеках. Доминик скривился:

— Позже.

— О, – камердинер сник. Его пристальный взгляд перешел на поднос с корреспонденцией, который он держал на руках. – В таком случае, возможно, мы могли бы использовать это время с пользой и пройтись по вашему календарю, решая, какое приглашение стоит принять?

— Ты хочешь сказать, что до сих пор Свет желает видеть меня и шлет приглашения?

Он фыркнул, затем усмехнулся, вспоминая инцидент четырехлетней давности, который послужил причиной его отъезда, и он покинул Британское общество.

Он думал, что ему запретили бывать в обществе после того, как он упал в пруд в саду Леди Уоверли во время вечеринки в связи с помолвкой ее дочери. Особенно после того, как он предложил дочери Леди Уоверли присоединиться к нему. Обнаженной. Он подавил смешок. Молодая леди совершенно не волновалась о своем бракосочетании и откровенно, не таясь, искала незабываемые приключения.

— Конечно, – Дидлсворт с негодованием фыркнул. – Вы герцог. Желанный гость на любом празднике. Свет готов на все ради вас, и это правда. Они теряют дар речи, когда видят вас.

Доминик издал невнятный звук. Он понимал, что в словах камердинера есть доля правды. Хозяйки сезона рассматривали его присутствие как некое взбадривающее средство для своих гостей.

— Пусть тогда они и дальше пребывают в состоянии благоговейного молчания. У меня нет ни малейшего желания выходить куда–то. Ни на каком мероприятии мне быть не хочется. Ни за что.

Не было никакой необходимости будоражить или шокировать Свет. Он уже доказал, что он был порочным. Подобен демону, в чем его часто обвинял дедушка.

В глазах Дидлсворта промелькнуло беспокойство.

— Ваша светлость, вы не можете отсиживаться дома…

— У меня нет ни малейшего желания сидеть дома. Я намереваюсь выйти этой же ночью.

Доминик так и не понял, почему он вообще защищается от своего собственного камердинера. Лицо Дидлсворта просияло.

— Вы не шутите, ваша светлость?

— Еду к Мадам Флер. Я просто уверен, что сегодня она по–особому меня обслужит.

— К Мадам Флер? – черты его лица стали резкими. – Разве она не… куртизанка? Вы собрались в бордель?

Доминик скрестил щиколотки и закинул руки за голову.

— В бордель, — фыркнул он. — Мадам Флер – настоящая легенда. Она бы очень обиделась, если бы услышала, как ты ее почтенное учреждение назвал грубым словом «бордель».

— Я могу отзываться об этом учреждении только подобным образом, ваша светлость. Посещение этого места не делает вам чести.

Дидлсворт нахмурился, напоминая этим угрюмого деда Доминика. Понимание этого было подобно проглоченной горькой пилюле. И это заставило Доминика задуматься, почему он позволил Адамсу сделать так, чтобы этот чертов камердинер вел себя так вызывающе. Он уехал за границу без камердинера. И он не нуждался в его услугах. У Адамса было свое мнение по этому поводу, и он верил, что следует руководствоваться правилами в управлении домашним хозяйством, как это было в 1810–е годы, со всем блеском и церемониями, с лакеями, носящими парики, и дотошными и скрупулезными камердинерами.

— Послушай меня, Дидлсторт…

— Дидлсворт.

— Ты мне не хозяин. Я иду куда захочу и когда захочу. Если тебя не устраивает то, как я живу, ты более чем свободен, чтобы искать себе другую работу в другом месте. Я ясно выразился?

Дидлсворт мрачно кивнул, сохранив на лице убийственное выражение.

— Отлично, – перевернувшись на бок, Доминик оказался спиной к камердинеру. – На данный момент это все, Дидлкрот, — бросил он через плечо. – Я дам тебе знать, если мне понадобиться твои услуги. Больше не беспокой меня.

Он услышал сердитый вздох мужчины, но на сей раз камердинер не осмелился исправить его по поводу надлежащего произношения его имени.

— Очень хорошо, сэр.

Доминик улыбнулся, услышав мягкие удаляющиеся шаги, задаваясь вопросом, как далеко он должен был зайти, если бы этот педант ушел отсюда. Возможно, тогда Адамс успокоился бы и не стал бы больше искать ему камердинера. Герцог–демон не нуждался в сторожевом псе.

— Эти ведра такие тяжелые.

Фэллон проигнорировала мягкое восклицание Нэнси и сосредоточила свое внимание на массивной вазе с цветами, которую она несла к столу в холле. Ее руки напряглись

от усилий, но она знала, что средний человек смог бы поднять тяжелую вазу, наполненную водой и цветами, а она как нельзя лучше подходила под описание среднего человека.

— О! – хрюкнула Нэнси.

Фэллон бросил быстрый взгляд туда, где стояла девица, бросившая ведро на мраморный пол, демонстрируя этим весь драматизм своих действий, и с выражением боли на лице потирала спину.

Положи вазу и не оглядывайся назад. Не смотри ей в глаза. Фэллон делала все возможное, чтобы не столкнуться с девушкой – особенно после предупреждения герцога, которое все еще звучало у нее в ушах — но она, кажется, заметила Фэллон.

Горничная попробовала еще раз. Постанывая, она снова подняла ведро.

— Уф, как же тяжело.

Поставив вазу в центре стола с мраморной столешницей, Фэллон вздохнула. Какой у нее выбор? Мужчина с горячей кровью никогда не пройдет мимо красивой девушки. Особенно той, которая нуждается в помощи, пусть даже в мнимой. И Фэллон просто вынуждена была сыграть роль мужчины. Распрямив плечи, она встретилась лицом с горничной.

Нэнси радостно улыбнулась.

Фэллон съежилась.

Медленно опуская ведро, девушка с укоризной посмотрела на лестницу. Ее губы симпатично надулись.

— Ну и ужасные следы.

Положив руки на пояс, она выпрямилась, выставив грудь вперед.

Фэллон хотелось фыркнуть. Она знала девиц, похожих на Нэнси, всю свою жизнь – тех, которые за счет своей хитрости могли склонить других на то, чтобы те выполняли за них их же работу. Фэллон никогда не осмеливалась на такое. Рано или поздно каждый получал бы по заслугам. Или Нэнси была слишком наивной, чтобы знать это, или она собиралась уходить, когда придет час расплаты.

Прикусив язык, Фэллон ступила вперед и взяла ведро, начиная совершать самый глупый поступок в своей жизни, даже если бы это означало, что она сломает себе спину.

— Позвольте мне.

Нэнси взмахнула руками перед пышной грудью.

— О, я не могу позволить…

Опустив голову, Фэллон посмотрела туда, где Нэнси не могла видеть.

— Я настаиваю. Это очень тяжело для вас.

— О, какой джентльмен, — выдохнула с удовольствием Нэнси. Шагнув вперед, она сжала руку Фэллон, чуть дольше задержав свою руку.

— Куда надо отнести это?

— В комнату хозяина. Я отвечаю за то, чтобы доставлять туда дважды в день свежий уголь.

Фэллон кивнула, надеясь, что Нэнси не ждет, будто она будет дважды каждый день нести в комнату хозяина ведро с углем.

Бросив девочке слабую улыбку, Фэллон пошла к лестнице с ведром. Осторожно ступая по коридору, она старалась не уронить ни камушка угля на дорогой золотистый ковер. У дверей хозяина она быстро постучалась. Она работала на кухне, бегая по поручениям повара большую часть утра, поэтому не знала, где находится герцог. Постучав еще раз, она подождала еще немного. Нет ответа. Девушка медленно открыла дверь и шагнула в полуосвещенные покои. Тишина комнаты показалась Фэллон почти что благоговейной, такой, как если бы она входила в святую церковь. Абсурдное предположение, особенно по отношению к мужчине, который и не думал о святости как таковой.

С опущенными портьерами время за окном вполне могло сойти за полночь. Только из разрезов тяжелых штор тоненький лучик света проникал в комнату. Красные и оранжевые тлеющие угольки пылали за решеткой камина, и она поспешила туда, чувствуя себя настоящим воришкой.

По дороге она изучала темное, словно туманное жилище, похожее на логово льва. Только лев отсутствовал, успокоила она себя. Массивная кровать с балдахином и белыми простынями стояла у одной стены. Фэллон моргнула и остановилась на полпути. Белые? Девственно и чисто белые, подобно груди голубя! Она ожидала, что герцог–демон спит на красных простынях. Или на черных. Она прекрасно могла себе такое представить. Злое красивое животное, ставшее человеческим существом, резвящимся в любовной игре с одной из своих многочисленных любовниц. Напряжение стало нарастать у Фэллон в груди. Из–за этого человека у нее появились мысли, которые и повлекли за собой все это. Ну, по крайне мере, в начале. Перед глазами вспыхнула картина: вот его широкая рука приподнимает грудь к своим губам, поддерживает, сжимает. К несчастью, эта грудь напоминала ее собственную. Волна неожиданного жара залила ее шею и лицо. Ее живот предательский сжался. Девушка положила ладонь на живот.

Она перевела свой взгляд от злополучной кровати… и словно наяву увидела картину, как герцог–демон запутался в простынях вместе с ней. Странно, что никто не потрудился задернуть балдахин. Меблировка комнаты (она была уверена, что демон достаточно богат, чтоб иметь комнату, достойную герцога) выглядела, по меньшей мере, странной. И все же это была типичная спальня, и Фэллон представляла высокородного лорда, обитавшего в этих стенах, но никак не его. Он не вел себя, как подобало богатому герцогу, не одевал кричащую о состоятельности одежду, он носил все простое. Темную куртку. Жилет и шейный платок мягкого черного цвета. Никаких личных принадлежностей. Очевидная истина ударила ее, и девушка поняла: это просто место жительства. Просто место, где можно поспать. Ничего более. Даже не дом.

Большой стол из красного дерева стоял у французских дверей, ведущих к балкону. Она засомневалась в том, что он когда–либо сидел там. Это бы показало неожиданно трудолюбивую сторону герцога. С сожалением, улыбнувшись, она присела перед решеткой и открыла дверцу. В чем он преуспел, так это в греховных делах. Это его неоспоримое поприще.

Положив руку на колено и радуясь свободе передвижений, которую давали ей бриджи, девушка воткнула совок в угли и подбросила их в огонь.

— Что, черт возьми, это за шум?

С грохотом Фэллон уронила совок в ведро, рука инстинктивно поднялась к горлу в защитном жесте, едва она услышала неожиданный голос. Резко обернувшись, она в ужасе наблюдала, как кровать в беспорядке начала двигаться подобно огромному животному, выбирающемуся из большого сугроба. Темная голова появилась посреди простыней. У нее пересохло во рту. Горло сжалось. О нет!

Сжимая одной рукой пухлую подушку, он приподнялся на локте, мигая и встряхивая голову. Темные взъерошенные волосы в живописном беспорядке падали на его плечи. Его татуировка в виде змеи задрожала во время движения его мускулистого плеча, словно это было отдельное живое и дышащее существо, обитающее на его плече. У нее перехватило дыхание. Она тщетно пыталась проглотить комок в горле. Его тело напоминало тело чернорабочего, а не аристократа. И эта татуировка. Она могла принадлежать злому пирату. Он моргнул еще пару раз, прежде чем его взгляд остановился на ней. Ее пальцы одеревенели в форме, словно она по–прежнему сжимала в руке совок.

— Что ты здесь делаешь? – глубокий и хриплый, его голос вызвал мурашки по ее коже. – Я предупреждал Дидлсворт, чтобы меня не беспокоили.

Фэллон закрыла рот и встала на ноги. Неяркий свет его глаз заставил ее желудок сжаться от дурного предчувствия.

— Прошу прощения, – она заставила себя сделать короткий присест. При этом пыталась унять жуткий полет бабочек в животе. – Простите меня. Мне сказали, что сюда надо принести уголь, – Фэллон сделала шаг назад. – И я на самом деле стучался.

— Точно? – зевнув, он присел на кровати, обернув вокруг себя белую простыню, что оставляла голыми его торс и слишком загорелую, почти бронзовую кожу. И слишком мускулистое тело. По крайней мере, в ее понятии у ленивого, потакающего своим желаниям лорда не должно быть такого тела. Пальцы ее свободной руки предательски задергались в остром искушении коснуться его, чтобы ласкать, несмотря на ее неприязнь к нему и ко всему тому, кем он был. Несмотря на это она должна была казаться мужчиной, как он.

— Фред, не так ли? – он посмотрел на нее своими глазами.

Как она и думала. Лакеи едва примечательные существа. Едва запоминающиеся..

— Фрэнсис, — ответила она после небольшой паузы, пытаясь прочистить рот.

— Ах, Фрэнк.

Она хотела открыть рот, чтобы поправить его, но потом передумала. Фрэнк. Фрэнсис. Какая разница? Как она успела уже убедиться на горьком опыте с его камердинером, герцог любил искажать слова.

Он провел рукой по спутанным волосам. Черные локоны вернулись на место, словно шелковые завесы, создавая тени на его впалых щеках. Концы колыхались выше его плеч, гипнотизируя ее взгляд. Он провел рукой по глазам.

— Я редко встаю до полудня.

Ну конечно. Как и положено многим праздным лордам, которые проводят ночи на пирушках. Ничтожная горстка богатого населения. И он был в их числе.

— Да, ваша светлость. Этого впредь не повториться.

Он упал на поверхность белых простыней, перекатываясь на свою сторону, давая понять, что отпускает ее. Пытаясь оторвать свой пристальный взгляд от его спины, Фэллон направилась к двери, таща за собой ведро и давая себе обещание никогда больше не заходить сюда. Не зависимо от того, как будет подлизываться Нэнси. Она двигалась быстро по ворсистому ковру. Звук его дыхания доносился из постели, давая понять, что он снова намерен уснуть. Это отозвалось в ней, и девушка задрожала, рука сильнее сжала ручку ведра. Никогда больше она не переступит порог этой комнаты!