Онлайн чтение книги Собрание сочинений (Том 4)
ТРЕДЬЯКОВСКИЙ И ВОЛЫНСКИЙ. Историческая драма

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

В а с и л и й Т р е д ь я к о в с к и й, российский поэт.

А р т е м и й В о л ы н с к и й, кабинет-министр.

А н н а И в а н о в н а, императрица Российская.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а, ее племянница.

И о г а н н-Э р н с т Б и р о н, герцог Курляндский, фаворит и морганатический супруг Анны Ивановны.

Б е н и г н а Б и р о н, урожденная Готлиб, его жена.

П е т р }

Г е д в и г а } их дети.

А н т о н, принц Брауншвейгский, нареченный жених принцессы Анны Леопольдовны.

Ю л и а н а М е н г д е н, фрейлина и подруга принцессы Анны Леопольдовны.

Б и н а М е н г д е н, сестра Юлианы.

В а р е н ь к а Д м и т р и е в а, камеристка Анны Леопольдовны.

А н т и о х К а н т е м и р, князь, посол и поэт.

В а с и л и й К у б а н е ц, доверенный человек Волынского.

Ш у т Волынского.

Ж и в о п и с е ц Волынского.

Л е о н т ь е в, генерал.

Э й х л е р, кабинет-секретарь.

Х р у щ е в }

М у с и н-П у ш к и н }

Е р о п к и н } приятели Волынского.

М а р ф а П е т р о в н а, домашняя хозяйка Тредьяковского.

Д е в у ш к а с л ю т н е й, являющаяся Тредьяковскому.

Я м с к о в, солдат.

Т а т и щ е в, камергер.

Ц а р ь П е т р В е л и к и й }

К н я з ь М е н ш и к о в }

М у л л а } являющиеся Волынскому.

У ш а к о в }

Р у м я н ц е в }

Я к о в л е в } члены следственной комиссии по делу Волынского.

Ц е с а р е в н а Е л и с а в е т а П е т р о в н а.

Г р а ф Л и н а р, саксонский посланник. Щеголь, сердцеед.

К н я з ь Г о л и ц ы н, русский аристократ }

К а л м ы ч к а Б у ж е н и н о в а } шуты Анны

П е д р и л л о, бродяга-итальянец } Ивановны.

П р и д в о р н ы е, с л у г и, н а р о д.

Действие всех сцен, кроме четвертой, происходит в 1740 году в Петербурге.

Четвертая сцена происходит в 1746 году в Холмогорах.

* * *

В этой пьесе автора не занимал сюжет, заданный историей. Автора занимало - в вольной смене событий и лиц отобразить течение жизни в странный век России, где столь неразрывно сочетались слава и произвол, одическая поэзия и плаха.

* * *

Где бы ни происходило действие - в доме ли Волынского, во дворце или на площади перед Адмиралтейством, - на сцене виднее всего портрет Анны Ивановны в пудреном парике и пурпурной на горностаях мантии. Это женщина рослая и дородная. Рука ее, держащая скипетр, большая, мужская. Тяжелые груди выкатываются из выреза платья. В ее облике нет ничего славянского, мягкого, нет также немецки смягченного, как у Бенигны Бирон. В ней скорее дикое, гуннское, аттилово начало.

1

Анфилада комнат в доме Волынского в Петербурге на Мойке. Ближе к рампе - сени, далее - приемная, в глубине сцены - спальня. В сенях слуги, в приемной - посетители, среди них - В а р е н ь к а Д м и т р и е в а и генерал Л е о н т ь е в. Их лица подобны старинным портретам. Будто сам XVIII век в своих париках и мушках воссел тут в ожидании приема. В о л ы н с к и й спит в спальне под стеганым шелковым одеялом. К у б а н е ц и Э й х л е р охраняют двери в спальню. С улицы в сени входит, хромая, ш у т Волынского, очень мрачный, с подвязанной щекой.

Ш у т (Кубанцу, тихо). Спит?

К у б а н е ц. Спит. С повинной явился?

Ш у т. Что ему моя повинная? С новыми шутовствами я.

К у б а н е ц. То-то с шутовствами. Выдумал бы раньше новые шутовства, так не разгневал бы барина. Должен бы, кажется, свою выгоду понимать.

Ш у т. Что, лихо он вчера?..

К у б а н е ц. Да уж было выпито. Теперь вот ежели проснется да опохмелиться не спросит - ох будет тут всем жарко!

Ш у т. А народу навалило...

К у б а н е ц. К сильному, брат, человеку народ всегда густо валит.

Ш у т. Ты, мудрец. Ты меня первым впусти, слышь?

К у б а н е ц. А как без опохмёлу встанет? И тогда взойдешь первым?

Ш у т. Ежели долго прожду, то все шутовства забуду.

К у б а н е ц. А как взойдешь, а он тебе опять зубы выбьет?

Ш у т. А у меня всего четыре осталось. Что мне четыре зуба? (Садится.)

С улицы в сени входит Т р е д ь я к о в с к и й.

С л у г а. Как доложить?

Т р е д ь я к о в с к и й. По приказу явился пиит Василий Тредьяковский.

С л у г а (Кубанцу). Тредьяковский какой-то. Говорит - по приказу.

Э й х л е р. По приказу-то оно по приказу; да только еще почивать изволят Артемий Петрович.

Т р е д ь я к о в с к и й. И как скоро проснутся?

К у б а н е ц. А это спроси у него. Войди да спроси. Ну-ка?

Т р е д ь я к о в с к и й. Как же мне - ждать?

К у б а н е ц. Возьми место, обожди.

Т р е д ь я к о в с к и й (садится на свободный стул возле шута). Я пришел в тот час, как велено.

К у б а н е ц. Подумаешь, велика птица. Тут и генералы дожидаются.

Звон колокольчика из спальни. Беготня слуг.

Т р е д ь я к о в с к и й. Благовестят! Наконец-то!

Л е о н т ь е в. А и дерзок ты, Тредьяковский. Как тебя терпят?

Т р е д ь я к о в с к и й (указывая на шута). А он не дерзок? Дерзит сильнейшим мира сего.

Л е о н т ь е в. Так он - шут. Ему дерзить полагается по должности: если не дерзит, так ведь не смешно.

Т р е д ь я к о в с к и й. Мне тоже по должности полагается, хотя и через иные причины.

Ш у т. Ишь ведь. Туда же.

Л е о н т ь е в. Через какие же причины, Тредьяковский, тебе дерзить полагается?

Т р е д ь я к о в с к и й. Я - пиит. Я выше всех владык. И вы неправильно произносите мое прозвание: не Тредьяковский, а Тре-ди-а-ковский. Потому что я происхождения духовного.

В о л ы н с к и й (зовет). Васька!

К у б а н е ц. Что, батюшка, прикажете?

В о л ы н с к и й. Кто там есть?

К у б а н е ц. Да полагаю, прежде бы впустить девицу.

В о л ы н с к и й. Что за девица? Не отпетая какая-нибудь?

К у б а н е ц. Весьма благоприличная дева. Сказывает - из благородных, офицерская, дескать, дочь, ее высочества принцессы Анны Леопольдовны камер-фрейлина.

В о л ы н с к и й. Ну давай девицу.

Кубанец вводит В а р е н ь к у.

Ее высочеству прислуживать изволите?

В а р е н ь к а. Так точно.

В о л ы н с к и й. При какой состоите части?

В а р е н ь к а. При чулках. На ножки надеваю и обратно снимаю, в стирку-штопку отдаю и чулочный ларь стерегу.

В о л ы н с к и й. И что же, жалует вас ее высочество?

В а р е н ь к а. Ее высочество ко всем служанкам весьма добры и милостивы.

В о л ы н с к и й. В настоящее время, поди, ее высочество к свадьбе готовятся?

В а р е н ь к а. Как же не готовиться? Такое событие в жизни девицы.

В о л ы н с к и й. Об женихе часто поминать изволит?

В а р е н ь к а. Поминают.

В о л ы н с к и й. А как именно поминают?

В а р е н ь к а. Что, мол, хороший человек принц Антон. Почтительный весьма и нежный, ни грубиянства от него, ничего.

В о л ы н с к и й. А любит она его?

В а р е н ь к а. Как же девице не любить мужчину.

В о л ы н с к и й. Вот ты говоришь, она милостива. А герцог Бирон говорит, что она уничижительна и недоступна.

В а р е н ь к а. Бог его знает, с чего он так говорит.

В о л ы н с к и й. Вот бы ты выбрала минутку да пересказала ей, что герцог на нее возводит напраслину.

В а р е н ь к а. Про герцога? Чтоб я пересказала?

В о л ы н с к и й. Почему же бы не ты?

В а р е н ь к а. Я, барин, человек маленький. Затрещат мои косточки на дыбе за такие пересказы - никто и не услышит, и вы первый не услышите, как они трещат.

В о л ы н с к и й. Я потому тебя попросил, что ее высочество, говоришь, к тебе добра. И еще бы ты ее известила, что есть у нее друзья преданные и верные, такие, что в трудный час за нее в огонь и в воду. Спросит - кто такие? Ты меня назови.

В а р е н ь к а. Не могу, барин, и не просите.

В о л ы н с к и й. Ей приятно будет. Она тебя наградит. И я награжу.

В а р е н ь к а. А я после того буду ходить озираючись и ждать, что на меня "Слово и дело" крикнут. Нет, барин, какая я ни есть последняя спица в колеснице, а и мне моя жизнь дорога. И если смею совет вам подать?..

В о л ы н с к и й. Совет? Ты?

В а р е н ь к а. Не гневайтесь, я ведь только вас жалеючи. Не след бы и вам в подобные дела встревать.

В о л ы н с к и й. Ты что, девка, врешь? В какие такие дела?

В а р е н ь к а. А вот - меж принцессой и герцогом.

В о л ы н с к и й. Будя врать. Ни во что я не встреваю. А и встрял бы - не твое рабье дело.

В а р е н ь к а. Конечно, барин, воля ваша.

В о л ы н с к и й. То-то. Я - кабинет-министр. Во все могу вмешаться.

В а р е н ь к а. Известное дело.

В о л ы н с к и й. Васька!

К у б а н е ц. Чего, батюшка, изволите?

В о л ы н с к и й. Кто еще там жужжит?

К у б а н е ц. Купец Мамыкин сукна принес штуку. Просит принять в презент.

В о л ы н с к и й. Положь в скрыню.

К у б а н е ц. В которую?

В о л ы н с к и й. Где сукна и парчи. А деньги принес?

К у б а н е ц. Две тысячи, как приказано.

В о л ы н с к и й. Положь в шкатулку.

К у б а н е ц. Он, Мамыкин, в деньгах расписку просит.

В о л ы н с к и й. Гони его в шею!

К у б а н е ц. Слушаюсь. Еще генерал-аншеф Леонтьев дожидаются.

В о л ы н с к и й. А, бедолага. Ну, кличь.

К у б а н е ц (вошел в приемную). Ваше превосходительство!

Л е о н т ь е в. Господи помилуй. Опохмелиться-то он не просил?

К у б а н е ц. Увы нам, нет!

Л е о н т ь е в. Пронеси, многомилостивый. (Крестясь, входит в спальню.)

В о л ы н с к и й. Ты что же, ваше превосходительство, отряд свой под разгром подвел, а теперь пардону прибежал просить?

Л е о н т ь е в. Наше дело военное: нынче - разгром, завтра виктория. Как, значит, фортуна рассудит.

В о л ы н с к и й. Фортуна! Фортуна фортуной, а своя голова тоже должна быть на плечах.

Л е о н т ь е в. Сами, Артемий Петрович, изволите знать, не в голове нынче дело. Не имел счастья немцем родиться - вот в чем дело.

В о л ы н с к и й. Тебе что - совсем плохо приходится?

Л е о н т ь е в. Загрызли, батюшка. Уж и у сына моего отобрали роту, Бенигниному племяннику отдают.

В о л ы н с к и й. Чьему племяннику?

Л е о н т ь е в. Герцогини Курляндской.

Леонтьев уходит.

В о л ы н с к и й. Васька!

К у б а н е ц. Чего, батюшка, изволите?

В о л ы н с к и й. Кто есть еще?

К у б а н е ц. Да полная приемная. Может, энтого кликнуть - с бородавкой?

В о л ы н с к и й. Тредьяковского? Покличь.

Т р е д ь я к о в с к и й (входит). С добрым утром, батюшка Артемий Петрович.

В о л ы н с к и й. Ну, возьми место, садись.

Тредьяковский подсаживается к кровати.

Я тебе велел прийти вот зачем.

Т р е д ь я к о в с к и й. Слушаю, батюшка.

В о л ы н с к и й. Предстоит в скором времени при дворе великолепная свадьба.

Т р е д ь я к о в с к и й. Слыхал, батюшка, как же - государыни принцессы с принцем Антоном Брауншвейгским.

В о л ы н с к и й. Та еще не так скоро. Сейчас князя Сергея Голицына будем женить.

Т р е д ь я к о в с к и й. На ком же?

В о л ы н с к и й. На девице Бужениновой.

Т р е д ь я к о в с к и й. Это на шутихе?

В о л ы н с к и й. Так ведь и он шут.

Т р е д ь я к о в с к и й. Да она калмычка.

В о л ы н с к и й. Так что ж, что калмычка.

Т р е д ь я к о в с к и й. А он рюрикович.

В о л ы н с к и й. Так что ж, что рюрикович.

Т р е д ь я к о в с к и й. Калмычка и шутиха, дурка, а князя Сергея предок без малого не занял русский престол.

В о л ы н с к и й. Так вишь ты, не занял все же.

Т р е д ь я к о в с к и й. И чем же я в этом случае могу быть полезен, батюшка?

В о л ы н с к и й. Свадьба-то будет небывалая. Ледяной дворец будем строить для молодых.

Т р е д ь я к о в с к и й. Какой дворец?

В о л ы н с к и й. Изольда. И самый дворец, и всякий предмет в нем будут изо льда. Вплоть до зеркал и стаканов. И машкерад состоится громадный. Все народы России съедутся на эту свадьбу. А ты оду напишешь в ее честь.

Т р е д ь я к о в с к и й. Не хотел бы, батюшка.

В о л ы н с к и й. Это почему ты не хотел бы?

Т р е д ь я к о в с к и й. Непонятно мне, в честь чего тут оду слагать. Что русского князя женят на дурке и в ледяном дворце собираются заморозить? Думается мне - дикие это забавы.

В о л ы н с к и й. Северная держава - и забавы северные. Так ты, Василий, не одобряешь?

Т р е д ь я к о в с к и й. Что ж одобрять-то тут? Да и не в одобрении суть, а не вдохновительно мне это всё.

В о л ы н с к и й. Государыня ее величество изволила одобрить и машкерадную комиссию назначить, а тебе не вдохновительно? Ой, Василий, не лезь на рожон. Чтоб была ода. Теперь скажи - в чем у тебя нуждишка?

Т р е д ь я к о в с к и й. У такого, как я, батюшка, кругом нуждишка, не знаешь, которую и называть.

В о л ы н с к и й. Что так? Вот намедни у Кантемира спрашивал, говорит - благоденствует. Ни в чем никакой нужды.

Т р е д ь я к о в с к и й. Всякому своя доля.

В о л ы н с к и й. Вот, заруби: не будет оды - неважная будет твоя доля. Зарубил?

Т р е д ь я к о в с к и й. Так точно, зарубил.

Тредьяковский уходит.

В дверь заглядывает шут Волынского.

В о л ы н с к и й. А, пустозвон! Опять опаздываешь на службу?

Ш у т. Я, барин, в сенях давно. Так не допущал мордастый ваш.

В о л ы н с к и й. Ладно, показывай новые глупости.

Шут обегает спальню на четвереньках, отчего гремят все бубенцы на его одежде.

А дальше что?

Ш у т. Дальше - всё, чего изволите.

В о л ы н с к и й. Что же - я за тебя буду глупости придумывать? Жалованье берешь, а кроме пустозвонства ничего не можешь.

Ш у т. Да я уж и не знаю, чем вашу милость распотешить.

В о л ы н с к и й. А коли не знаешь - какой же ты шут? Вот Педрилло не то цыган, не то итальяшка, а какую отмочил штуку - весь двор животики со смеху надорвал.

Ш у т. Так ведь чему смеются-то, батюшка? Кощунственной непристойности смеются. Что придумал, бесстыдник, якобы он на козе женат. Да я бы со стыда помер даже слова такие произнесть.

В о л ы н с к и й. А по мне - пущай хошь какое кощунство, какая хошь непристойность, было бы смешно. А что ты помрешь со стыда - да помирай на здоровье, кто об тебе заплачет? А Педрилле от его затеи профит недурен. Он ведь еще что ущучил - якобы супруга его от бремени разрешилась. И все вельможи и министры, и сама ее величество, - все ходили поздравлять и подарки носили родильнице. Ее величество алмазный перстень со своего пальчика на подушку положила.

Ш у т. Я же говорю - Педрилкино надругательство и пакость от начала до конца. Ему, конечно, терять нечего: проходимец, шулер, голь перекатная без роду без племени. Тогда как я в своей Васильевской части имею собственный дом и всем известен.

В о л ы н с к и й. Подумаешь! А Педрилло после сих награждений тебя со всеми потрохами и собственным домом может купить и в карман положить. (Зовет.) Васька!

К у б а н е ц. Чего, батюшка, изволите?

В о л ы н с к и й. Гони пустозвона. В толчки его, в толчки! Ничего придумать не может, даром хлеб ест. В зубы, в зубы!

Кубанец выталкивает шута из спальни.

Васька! Стой, слышь? Скажи: на чем он приезжал, с бородавкой который?

К у б а н е ц. На извозчичьих санях, известно. Своему выезду откуда быть?

В о л ы н с к и й. А шуба на нем какая?

К у б а н е ц. Самая что ни на есть худая, ношеная-заношенная.

В о л ы н с к и й. На лисах? На хорьках?

К у б а н е ц. Куда! На кошачьем меху.

В о л ы н с к и й. А извозчик у крыльца ждет?

К у б а н е ц. Могу глянуть.

В о л ы н с к и й. Глянь.

К у б а н е ц (выглянул в окно). Так точно, ждет.

В о л ы н с к и й. Возьми мою шубу на медведях и положь ему в сани.

К у б а н е ц. Котору шубу?

В о л ы н с к и й. Сказал: на медведях.

К у б а н е ц. Да котору: мало ли у нас шуб на медведях?

В о л ы н с к и й. А хоть ту, что в прошлом году дорогомиловские купцы презентовали.

К у б а н е ц. Не жирно ли будет, батюшка? К его образине - да медведей?

В о л ы н с к и й. Ложь, ложь, не скаредничай.

К у б а н е ц. И фигурой больно плюгав.

В о л ы н с к и й. И образина, и плюгав, да вот видишь - в хороших домах бывает, у вельмож. И Кантемир про него сказал давеча: этакое рыло, а котелок, говорит, варит. Так что неудобно все же в кошачьем меху содержать.

К у б а н е ц. А мне что, батюшка, шуба-то не моя, раздарите им хоть все.

В о л ы н с к и й. То-то.

К у б а н е ц. Я-то за многолетнюю верную мою службу на медведях ни разу не снискал.

В о л ы н с к и й. Ты другого много чего снискал. Что тебя жаловать? Ты без жалованья во все скрыни и закоулки, поди, ручищи запущаешь, гребешь без совести.

К у б а н е ц. Батюшка вы мой, да у кого язык повернулся про меня такое сказать? Да я ваше добро пуще глаза своего берегу. Да я, батюшка... (Целует в ногу.)

В о л ы н с к и й. Ну ладно, Вась, ладно. Я знаю - ты душа преданная, надежная.

Кубанец уходит.

2

Бедная комната Тредьяковского, снимаемая им у чиновничьей вдовы Марфы Петровны, великолепно освещена луной, бело и неподвижно стоящей в оконнице. М а р ф а П е т р о в н а метелкой из куриных перьев сметает пыль с мебели. В углу, поджав ноги под стульчик, сидит д е в у ш к а с л ю т н е й - не очень юная, скорее даже пожилая особа в греческой тунике.

Входит Т р е д ь я к о в с к и й.

М а р ф а П е т р о в н а. Ох, Василий Кирилыч, испужали. Померещилось - чужой кто-то входит.

Т р е д ь я к о в с к и й. Это вас моя шуба новая ввела в заблуждение.

М а р ф а П е т р о в н а. И впрямь новая. Да какая отличная. С обновой, Василий Кирилыч. Из этой - да в лучшую. Так моя бабушка, бывало, говорила в таких случаях, проздравляя. Где ж это вы разжилися?

Т р е д ь я к о в с к и й. Добрый человек подарил, Волынский Артемий Петрович.

М а р ф а П е т р о в н а. Ах он, благодетель. Дай ему бог здоровья.

Т р е д ь я к о в с к и й. Дай бог. Золотое сердце. Другой бы за дерзость вытолкать приказал, а он вот наградил.

М а р ф а П е т р о в н а. А вы уж и ему надерзить умудрились?

Т р е д ь я к о в с к и й. К слову пришлось.

М а р ф а П е т р о в н а. А я только-только хотела сказать, видно, вы, Василий Кирилыч, за ум взялись, коли вам награда восследовала.

Т р е д ь я к о в с к и й. Не воздержался, нет. Сгрубил.

М а р ф а П е т р о в н а. И что оно такое, что дома вы тихие и безответные, а чуть с вельможами - так бес вас толкает.

Т р е д ь я к о в с к и й. Истинно, толкает. Дома я - что? Человек есмь среди людей. А как увижу, насколько я этих вельмож выше, так и толкает говорить всё насупротив.

М а р ф а П е т р о в н а. Как же вы можете быть вельмож выше?

Т р е д ь я к о в с к и й. А вот так, что их много, а я один. Одна-единственная я такая персона на всю Россию.

М а р ф а П е т р о в н а. А мне, напротив, сдается, что их мало, а таких персон, как вы, не взыщите, в России пруд пруди.

Т р е д ь я к о в с к и й. Это ваше мнение неправильное, в силу неправильного воспитания.

М а р ф а П е т р о в н а. Мысли ваши зловредные, до добра не доведут.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Нет, он мыслит верно.

М а р ф а П е т р о в н а. Да как это может быть верно? Сколько лет живу - никогда это верным не было.

Т р е д ь я к о в с к и й. Прежде не было, а ныне стало и впредь пребудет единственно верным.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Он знает.

М а р ф а П е т р о в н а. Да чем же, чем же он выше вельмож?

Т р е д ь я к о в с к и й. Тем хотя бы, что во всем подлунном мире я один-единственный, Марфа Петровна, думаю о таких предметах, о коих ни кабинет-министры, ни даже коронованные особы самого чутошного понятия не имеют.

М а р ф а П е т р о в н а. К примеру?

Т р е д ь я к о в с к и й. К примеру: кто, кроме меня, думает о тоническом стихосложении?

М а р ф а П е т р о в н а. Об чем, об чем?

Т р е д ь я к о в с к и й. Об тоническом стихосложении.

М а р ф а П е т р о в н а. А что оно такое? Дельное что-либо или же вздор?

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Дельное, и весьма.

М а р ф а П е т р о в н а. Для кого же оно дельное?

Т р е д ь я к о в с к и й. Для меня. И других пиитов, кои за мной придут.

М а р ф а П е т р о в н а. А с чего вы взяли, что господа министры, а тем более коронованные особы о менее дельных предметах думают?

Т р е д ь я к о в с к и й. А это мне Бог открыл.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Точно. Ему Бог открыл.

М а р ф а П е т р о в н а. А державе, Василий Кирилыч, какая-либо есть выгода от этого вашего... как его?

Т р е д ь я к о в с к и й. Тонического стихосложения? Прямая выгода.

М а р ф а П е т р о в н а. Да что вы!

Т р е д ь я к о в с к и й. Представьте себе. Ибо оным стихосложением возвеличивается слава отечественной нашей поэзии и просторы откроются отечественным нашим бардам. Нашей речи, Марфа Петровна, классический эксаметр не свойствен, нашему стиху, Марфа Петровна, свойственно своеобразное и прихотливое двухсложных стоп падение, в сладостных иамбах и хореях - сила нашего стиха, что вы бы усвоили, если бы предприняли, как я, глубинное исследование старинной русской песни.

М а р ф а П е т р о в н а. Уж вы скажете. Чего ради мне-то пустяками заниматься.

Т р е д ь я к о в с к и й. Ан не пустяки. И, верую, услышу себе за свои занятия спасибо от потомков.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Услышишь. Веруй.

М а р ф а П е т р о в н а. Дай вам бог. Жалко мне вас, Василий Кирилыч. Все-то вы беспокоитесь, все-то колотитесь кто его знает о чем.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Пускай беспокоится. В этом его счастье.

Т р е д ь я к о в с к и й (девушке с лютней). А тебя нынче попрошу о поддержке еще более мощной и щедрой, нежели обычно. Предвижу - за эту оду они семь кровей из меня выпустят.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. А зачем взялся, коли предвидишь? Слабости своей не одолел?

Т р е д ь я к о в с к и й. Не одолел.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Все вы дерзкие - на язык. А окажи вам сильный мира сего ласку - уж вы и готовы.

Т р е д ь я к о в с к и й. Но все же: какими словами славить сих двух брачущихся дураков мне - третьему дураку?

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Думай, пиит.

Т р е д ь я к о в с к и й. Сих двух шутов - мне, третьему шуту.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Думай. Думай.

Т р е д ь я к о в с к и й. Пожелать им здравствовать после совершения сего постыдного брака?

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Конечно. Без пожелания как же?

Т р е д ь я к о в с к и й. Стало быть, можно начать прямо со слова "Здравствуйте".

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Не мало ли? Похоже, будто ты просто здоровкаешься, повстречамшись.

Т р е д ь я к о в с к и й. А я напишу так:

Здравствуйте, женившись.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Уже ближе к сути.

Т р е д ь я к о в с к и й. И обращение надобно.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. И обращение.

Т р е д ь я к о в с к и й. Коль скоро девка-калмычка, выйдя за князя, княгиней становится, можно обратиться так:

Здравствуйте, женившись, ваши сиятельства.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Ближе к сути. Скажу твоими же словами: сиятельств на свете много, свадеб справляется еще больше. А тут и свадьба одна-единственная на всю историю, и жених с невестой особенные, и обращение одическое требуется из ряда вон. Ты бери предмет в его естестве, а не кружи вокруг да около.

Т р е д ь я к о в с к и й (широковещательно, как человек, вдруг решивший труднейшую задачу). Здравствуйте, женившись, дурак и дура!

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Так, пиит, молодец, пиит. Здравствуй, сочинивший первую строку оды. Вот оно, естество предмета.

Т р е д ь я к о в с к и й. Семь кровей всё одно спустят.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Сколько-то спустят, сколько-то все же оставят. Волков бояться, сочинитель, в лес не ходить. Назвался груздем полезай в кузов. Можно еще подходящих прибрать пословиц.

Т р е д ь я к о в с к и й. Довольно, я уже взбодрился.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. В твоем сочинительском деле это самое главное: как бы худо ни было - знай повыше задирай голову.

Т р е д ь я к о в с к и й. А иного ничего и не остается делать. Не то совсем заклюют.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Вот Кантемир всегда так поступает, и смотри-ка, - его и не клюет никто.

Т р е д ь я к о в с к и й. Кантемиру хорошо. Князь, связи блистательные, воспитание имеет отменное. По посольскому званию жалованье какое получает! Да еще неизвестно за что четыре тысячи крепостных душ от казны получил.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Что-то тебе эти четыре тысячи душ спать не дают, замечаю.

Т р е д ь я к о в с к и й. Да обидно, сама посуди. За какие заслуги? За нескладные эти сатиры?

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Там за что бы ни было, - а стихотворцу об этом думать негоже. Слово-то какое, прислушайся: стихо-творец. Творец стихов, почти что творец стихий. А подушечку слезами орошаешь от зависти к чему?

Т р е д ь я к о в с к и й. Не зависть. Обида. Ну почему одним тысячи душ, а другие вечно гонимы и омерзаемы?

Д е в у ш к а с л ю т н е й. Думаешь, я знаю - почему?

Т р е д ь я к о в с к и й. Ты знаешь многое.

Д е в у ш к а с л ю т н е й. А вот этого не знаю, Треди-а-ковский.

3

Куртаг в Зимнем дворце. Принцесса А н н а Л е о п о л ь д о в н а сидит в кресле. Принц А н т о н стоит у окна.

Проходят придворные господа и дамы.

Проходит Ю л и а н а М е н г д е н.

А н т о н. Фрейлен Юлиана! Баронесса! Не желаете ли послушать пресмешной анекдот об короле Солнце?

Ю л и а н а. Удивительно: уж сколько лет, как король Солнце скончался, а анекдоты об нем все не иссякают.

А н т о н. А это необходимая принадлежность славы. Что оставляет после себя человек, увенчанный славой? Подвиги, не так ли? Мудрые изречения, не так ли? И, наконец, забавные истории, то бишь анекдоты, над коими смеются люди. Все сие - атрибуты славы. И, думается мне, анекдоты суть наиболее весомые ее атрибуты. Ибо люди лучше запоминают то, что их смешит. (Шепчет ей на ухо.)

Ю л и а н а. И вы, ваша светлость, постараетесь оставить по себе обилие анекдотов?

А н т о н. Я, баронесса, постараюсь с божьей помощью оставить по себе обильное потомство. Если моя супруга этому не воспротивится.

Ю л и а н а. Вы любите деток?

А н т о н. Вы угадали. Головенки белокурые, чернокудрые, каштановые вот что я хотел бы видеть вокруг себя.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Юля! Поди сюда! Что тебе нашептывал мой жених принц Брауншвейгский?

Ю л и а н а. Ваше высочество, что может нашептывать ваш жених? Убогий анекдот, который я уже слышала тысячу и один раз.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Хотя бы при мне ты могла бы отзываться о моем женихе более уважительно.

Ю л и а н а. Впрочем, в заключение его светлость поведал мне свою мечту.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Вот как! О чем же он мечтает?

Ю л и а н а. Мечтает иметь от вас множество детей: белокурых, чернокудрых, а также каштановой масти.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Хорошо. Коли ему так желательно - у меня будут дети всех мастей.

Ю л и а н а. Нет, кроме шуток, ваше высочество. Я думаю - он будет отменный семьянин.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Какое мне дело!

Ю л и а н а. А чье же это дело, ваше высочество?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Всё "высочество" да "высочество". Я же тебе разрешила называть меня запросто "Анюта".

Ю л и а н а. Анюточка, ангел мой, и зачем ему уважение такой незначащей особы, как я? Глядите, с ним генерал Леонтьев разговаривает. А давеча сам Миних подходил. Вот чье уважение ему надобно, а не мое.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Не скажи, Юля, когда незначащая особа не оказывает уважения, это почему-то обидней вдвое.

Проходит граф Л и н а р.

Вот красавец так красавец. До чего хорош, а, Юля?

Ю л и а н а. До того хорош, что даже ее величество тетушка ваша не раз им любовалась.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Вот как! Танта уж и сюда свой глаз запустила? Мало ей ее Иоганна Эрнста?

Ю л и а н а. Анюта, я ни за что на свете не осмелюсь обсуждать поступки и намерения ее величества.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. А как ты думаешь, верен ли слух, что они с герцогом Курляндским повенчаны?

Ю л и а н а. Ваше высочество, ни слова более об императрице и герцоге.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Говорят, будто это верно. И будто герцогские дети произведены на свет моей тантой, а вовсе не Бенигной Курляндской.

Ю л и а н а. Ни слова, я сказала.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Ты что-то уж очень командовать мной стала, Юля.

Ю л и а н а. Анюточка, ваше высочество, лишь настолько, насколько мне это разрешает твоя дружба.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Ты обиделась?

Ю л и а н а. Ну что ты, нисколько!

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Ну скажи, что бы я могла тебе сделать приятное?

Ю л и а н а. Ты могла бы сделать нечто весьма приятное и мне и всему моему семейству.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Говори.

Ю л и а н а. Моя сестренка Бина окончила свое воспитание в монастырском пансионе, и мы мечтали бы видеть ее фрейлиной вашего высочества.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. А вы бы обе были около меня.

Ю л и а н а. Мы обе были бы около тебя и служили бы тебе, А н ю т а.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Она так же мила, как ты?

Ю л и а н а. О, спасибо за комплимент. Лицом мы похожи. Только у нее немного невоздержанный характер.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Она будет мне грубить?

Ю л и а н а. Ну, до этого я не допущу, будь спокойна.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Она не будет выполнять моих приказаний?

Ю л и а н а. Что ты, разве она осмелится? Но если кто-нибудь расскажет ей не вполне пристойный анекдот, она способна вцепиться в лицо рассказчика ногтями.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Тогда что мне в ее невоздержанности. Хорошо, Юля, я попрошу танту, чтобы твоя сестренка Бина была назначена фрейлиной к моей персоне.

Ю л и а н а. Анюта, ангел мой, как мне благодарить тебя?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Юля, друг мой единственный. Как бы я хотела, чтобы ты была счастливее меня!

Ю л и а н а. Как я могу даже в грезах равнять мою долю с твоей?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Впрочем, почем знать? Юля! Может быть, и меня бедную где-нибудь караулит счастье. Ты ведь знаешь, какую будущность уготовила мне моя танта.

Ю л и а н а. Еще бы. Ваша танта любит вас так, как не всякая мать родная могла бы любить.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. И если сбудется предначертанное ею...

Ю л и а н а. Как же оно может не сбыться? Вы вступите в брак с принцем Антоном.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Не напоминай мне об этом.

Ю л и а н а. И дитя, долженствующее родиться от вашего брака, будет ли оно чернокудрое или иной масти, унаследует российский престол.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. И я буду матерью императора!

Ю л и а н а. И мы будем править всеми делами!

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Что захотим, то и будем делать. Ведь это приятно, а, Юля?

Ю л и а н а. Еще бы не приятно!

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Только ли приятно? Мне иногда кажется, что власть - это страшно. И очень большая морока. Хотя мне с колыбели внушали, что лучше власти ничего нет.

Ю л и а н а. А мне с колыбели внушали, что ничего нет лучше богатства. Это потому, что наша страна - маленькая, бедная, скаредная. А что такое ваша Россия, это я поняла, когда переезжала границу. Ты понимаешь, мы ехали по Лифляндии. В окно кареты я видела маленькие домики, и при домиках маленькие цветнички и огородики, как носовые платочки, на земле расстеленные, и среди цветничков беседочки, и лейка стоит, и грабельки какие-нибудь аккуратно к калитке прислонены, - и вдруг смотрю что такое: простор невозможный, такой, что и ринуться в него страшно, и, насколько глаз хватает, по этому простору ракитник трепыхается листиками, а над нескончаемым этим ракитником - нескончаемое небо, и я во все это мчусь, мчусь! И как-то я тогда враз поняла, что за страна - Россия, и что здесь люди не могут по пфенингу деньги считать, а считают разве что золотыми слитками и пудами жемчуга, а власть должны любить больше своей жизни. И так оно и есть!

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Ах, Юля, какая ты умная. Как ты говоришь прекрасно! Я возле тебя сама умней становлюсь. Я никогда, никогда с тобой не расстанусь, Юля!

Ю л и а н а. А кому понадобится нас разлучить?

Проходит Б и р о н.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Если бы ты знала, как я боюсь этого человека!

Ю л и а н а. В твоем высоком состоянии тебе даже он не страшен, Анюта.

Проходит Л и н а р.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Вот за кого бы я пошла с радостью, вот кто был бы достойным отцом императору! А впрочем, если и впрямь мы всё сможем сделать, чего захотим...

Ю л и а н а. Нет. Если не изменится, даст бог, твое расположение ко мне и доверие, я, раба твоя, паду перед тобой на колени и скажу: Анюта, не свершай сего рокового шага, не приближай к себе этого господина!

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Но почему, почему?

Ю л и а н а. Потому что тогда все от тебя отшатнутся. Будешь одна как в пустыне. Скажут - новому Бирону отдаешь Россию.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Да если Россия будет моя - какое их дело? Кому захочу, тому и отдам. Бирон кровожаден и лют, а у этого взгляни - лик, как у херувима.

Ю л и а н а. По моему наблюдению - русским очень надоели иноземцы. Они хотят со своими делами управляться сами.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. А как должна быть сладостна любовь такого красавца. А чтобы не было греха, мы с ним могли бы повенчаться, как танта повенчалась с Бироном. По-моему, это очень просто: зовешь священника и приказываешь обвенчать.

Ю л и а н а. Оно-то просто, конечно.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. И он венчает. Разве он посмеет ослушаться, если я прикажу? И вот нет греха. Да и вообще, я думаю, в любви греха быть не может.

Ю л и а н а. Я тоже так думаю.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. А может, так оно все и будет, как мне мечтается.

Проходит В о л ы н с к и й.

Ю л и а н а. А по мне, ваше высочество, уж кто подлинно собой хорош так это Артемий Петрович.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Мужик и мужик. Грубый вкус у тебя.

Ю л и а н а. Сила, по крайности, чувствуется. Идет - паркет гнется. У графа-то Линара ножки - что у кузнечика.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Даже не понимаю, Юля, откуда у тебя, благородной барышни, баронессы, такие вкусы: паркет гнется. Дикость.

Ю л и а н а. У русских все диковато несколько. Артемий Петрович плоть от плоти своего отечества. Если бы вы, ваше высочество, захотели...

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. За Волынского тебя выдать?

Ю л и а н а. Ежели снизойдете призреть на судьбу верной своей рабы.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Так ведь он женат. И уже другой раз. И дети великовозрастные.

Ю л и а н а. То мне все ничего. Уж больно мужчина видный. Как есть вельможа.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Ладно, ладно. Выдам тебя за него. Так ведь это когда будет... Когда еще родится у меня дитя, и когда оно подрастет и станет царствовать... Долго дожидаться.

Ю л и а н а. Я подожду.

В о л ы н с к и й (подходит). Честь имею приветствовать ваше высочество с добрым вечером. Осмелюсь ли спросить, по какой причине лежит облако на пресветлом челе вашего высочества?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Это всё вы, министры проклятые, так повели, чтоб мне замуж идти за кого и не гадала и не хотела никогда.

В о л ы н с к и й. Неужто же ваше высочество судьбой своей изволите быть недовольны? Хорошо ли сие, благодарно ли в отношении ее величества?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Артемий Петрович, а своих дочерей вы бы выдали за принца Брауншвейгского?

В о л ы н с к и й. Ваше высочество, да мои чернавки и во сне не смеют видеть принцев. Брак ваш - династический. Судьбы державы российской в вашей деснице. О моих дочерях здесь и поминать невместно. Кого вздумали к себе приравнять, ваше высочество.

Ю л и а н а. А мне говорили, Артемий Петрович, что ваш род в родстве с государями российскими издавна состоит.

В о л ы н с к и й. Сие вам говорили справедливо.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Так что же вы прибедняетесь? И дочерей своих прибедняете.

В о л ы н с к и й. Предок мой Дмитрий Волынец, от которого мы Волынскими зовемся, бился на Куликовом поле и женат был на родной сестре Дмитрия Донского. Боевой меч оного Волынца храню я, как святыню. А через Салтыковых состоим мы в родстве с вашей державной бабушкой Прасковьей Федоровной, супругой прадеда вашего Иоанна Алексеевича, брата государя Петра Великого.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Како дивно людские судьбы сплетаются. Выходит, мы родичи?

В о л ы н с к и й. Не во гнев вам будь сказано, родичи, ваше высочество, и с вами, и с государыней тетенькой вашей.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Почему же во гнев? Мне, напротив, приятно.

Волынский уходит.

Выходит, Юля, и ты в мое родство войдешь.

Ю л и а н а. Все равно, ваше высочество, более любить вас, чем люблю, я и тогда не смогу. Об одном мечтаю - как доказать вам мою преданность. Ищу случая - и не нахожу!

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Может, еще найдешь. Не тужи. Да я тебе и без доказательств верю.

Проходит цесаревна Е л и с а в е т а П е т р о в н а, одетая с чрезвычайной пышностью. П а ж и несут ее шлейф.

А этой ведьмы боюсь еще больше, чем Бирона.

Ю л и а н а. Полно, мой ангел. Что она тебе может сделать?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Она - дочь Великого Петра. Тридцать лет по всему миру гром, что она - единственная законная престолонаследница. Если б не Биронова защита - давно бы ее танта в монастыре сгноила.

Ю л и а н а. Да, к Лисавете Петровне наш кровожадный злодей милостив.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Он хитрец, Юля. Он предвидит, что раньше либо позже она будет на престоле. Потому и стелет мягко, чтоб, упав, не разбиться.

4

Двор в Холмогорах, где находится в ссылке опальная Брауншвейгская фамилия. Строения и заборы, подобные крепостным стенам, сложены из бревен, тяжелых и черных, как судьба этого злосчастного семейства. Вместо портрета Анны Ивановны на сцене - портрет императрицы Елисаветы Петровны.

Из одного строения выходит принц А н т о н, окруженный детьми: мальчиками и девочками. Из другого строения выходит Ю л и а н а М е н г д е н.

Ю л и а н а. Ваша светлость, принц!

А н т о н. Фрейлейн Юлиана?

Ю л и а н а. Не желаете ли пряничка? (Достав из кармана, оделяет пряниками принца и детей.)

А н н а Л е о п о л ь д о в н а (в окошке). Похоже, Юля, что твои карманы не имеют дна.

Ю л и а н а. Я бы хотела, чтобы они не имели дна.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Нет, в самом деле, откуда ты берешь все эти лакомства, чтобы прикармливать моих детей и моего бедного мужа?

Ю л и а н а. Просто мой зольдатик Ямсков очень добрый и щедрый зольдатик. С пустыми руками никогда не приходит. Боюсь, что все свое мизерное жалованье он тратит на меня. Он, видишь ли, хочет, чтобы я хоть немножко потолстела. Он находит меня уж чересчур худой. Говорит, что мои кости колются.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. А знает он, что ты все отдаешь нам?

Ю л и а н а. Он меня об этом не спрашивал. И зачем ему знать?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. И никому не надо знать. А то еще взыщут с него, бедняги, что он через твое посредство помогает нам, несчастным.

Ю л и а н а. Что ты читаешь?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Историю Иова. Ему приходилось еще хуже: бог одного за другим отнимал у него детей.

Ю л и а н а. Слава богу, твои принцы и принцессы растут румяными и крепкими, как яблочки.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Да, но какая насмешка рока, что все они рождаются принцами и принцессами, и каждый последующий является престолонаследником на место предыдущего, и всю жизнь они обречены прожить в заточении и лишениях.

Ю л и а н а. Ты читаешь книгу Иова. Он не роптал.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. А мы разве ропщем? Никого нет безгласней и смиренней нас.

Ю л и а н а. Все так превратно в этом мире. Может быть, будут еще счастливые повороты.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Нет, я заметила: повороты от несчастья к счастью куда реже, чем повороты от счастья к несчастью. В сущности, я всегда ждала этого от нее. (Указывает на портрет.)

Ю л и а н а. А помнишь, как ты сама свергла и заточила Бирона?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Да! Славный вид он имел в ночной рубахе и ботфортах, когда гвардейцы среди ночи вытащили его из постели.

Ю л и а н а. Это был счастливый поворот, не так ли? Будут и другие!

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Но ты подумай: сколько людей, рискуя навлечь на себя Лизину немилость, написали мне сюда, в мое скорбное уединение! А от графа Линара - хоть бы слово привета.

Ю л и а н а. Я тебе говорила, что он просто павлин, петух, распушивший хвост и, кроме этого хвоста, ничего за душой не имеющий.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Ты всегда была так же умна, как и добра. Ты так верно предрекла мне историю с Линаром. Ведь видит бог, между нами не было даже самого невинного поцелуя. А какая кутерьма поднялась при одном предположении, что поцелуй может быть.

Ю л и а н а. Чтобы это предсказать, не надо было быть Кассандрой.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Ну, предреки же мне что-нибудь хорошее. Авось сбудется!

Ю л и а н а. Предрекаю тебе, что в ближайшее время ты получишь подарок.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Не пряник ли?

Ю л и а н а. Нет. Вот взгляни, какую ленточку мне принес вчера мой зольдатик. (Показывает ленточку.) Возьми и носи. Можно так, и можно так...

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Куда мне, зачем? Для кого? Отдай лучше Бине.

Ю л и а н а. Бине не следует наряжаться. Она и так привлекает чрезмерно много внимания.

Проходит Б и н а М е н г д е н. Навстречу ей солдат Я м с к о в.

Я м с к о в. Фрейлейн Бина! Ваше благородие!

Б и н а. Опять ты тут, зольдат. Я тебе сказала, что не желаю видеть твою мужицкую рожу.

Я м с к о в. А я, барышня, мужик и есть. Мне дворянскую рожу взять неоткуда.

Б и н а. Ну и пошел вон!

Я м с к о в. Чересчур вы, барышня, гордые. А я вам сахарцу купил.

Б и н а (бьет его по руке). Пошел и с сахарцем! Наглец!

Я м с к о в. Вот характер! Нет, ваша сестрица не в пример обходительней. И сахаром принимает, и другой мелочью. Даже кто хлебца горбушку принесет - и то отказа нет!

Б и н а. Вон, вон сию минуту! Еще об моей сестре он тут будет рассуждать!

Я м с к о в. Ой, барышня, оставьте ваш норов! А то на казенных харчах истаете вовсе, как свечка. А барышня ваша, Анна Леопольдовна, никак опять на сносях?

Б и н а. А тебе что? Ты куда суешь свое рыло?

Я м с к о в. Вот работают, так работают. И, главное дело, всё прынцев родят да прынцесс. А жрать нечего.

Б и н а. У тебя не просят.

Я м с к о в. А не грех бы и попросить по-хорошему. Я-то землю пашу, хлебушек ращу, у меня-то хлебушка завсегда запас есть. Мог бы и Леопольдовну вашу прохарчевать, и всех ее сродников.

Б и н а. Ну, уж это из рук вон! (Бьет его по голове.)

Я м с к о в (схватив ее за руки). Ну, барышня, это вам так не пройдет! Будет о буйстве вашем доложено, и наказание воспоследовать не замедлит.

Б и н а. А чем они могут меня наказать? Посадить в тюрьму? Так я и без того в тюрьме который год. И отнять у меня нечего. К плетям присудят? Так мне твоя рожа хуже плетей. Не боюсь я, зольдат, наказания ни людского, ни божьего. И вот тебе еще! (Бьет его.)

Ю л и а н а (выбегает из дома). Бина, сумасшедшая, перестань сейчас же! Ты хочешь, чтобы их положение еще тяжелей стало?

Я м с к о в. Вот я это самое им и говорю.

Б и н а. А ты, сестра, до того захлопоталась, чтоб им тяжесть облегчить, что на тебя уже смотреть тошно.

Ю л и а н а. Мне их жалко.

Б и н а. И мне жалко. Но я ради них на распятие не пойду.

Ю л и а н а. А я пошла.

Б и н а. И чего ради? Что она тебе сделала? Только гор золотых насулила, а на деле? Почему она тебя за Волынского не выдала, как обещала?

Ю л и а н а. Значит, воли божьей на то не было.

Б и н а. Я-то знаю, что ты на этот брак надеялась.

Ю л и а н а. А кто знает, быть может и лучше, что он не состоялся, брак этот. Господь - он ведь все к лучшему делает.

Б и н а (обводя жестом окна, в которых видны лица Анны Леопольдовны, принца Антона и детей). Да, оно и видно!

А н т р а к т.

5

Холостая попойка у Волынского. За столом В о л ы н с к и й, К у б а н е ц, Э й х л е р, ж и в о п и с е ц, ш у т Волынского и гости: Х р у щ е в, Е р о п к и н, М у с и н-П у ш к и н. Вино, карты. Поодаль незаконченное полотно, изображающее генеалогическое древо рода Волынских.

М у с и н-П у ш к и н (указывая на живописца). Артемий Петрович, а это что за новое лицо?

В о л ы н с к и й. Живописца нанял на службу.

М у с и н-П у ш к и н. Портрет чтоб написать? Изрядная затея.

В о л ы н с к и й. Впоследствии, может статься, и портрет. Пока что вот - пишет мое генеалогическое древо.

М у с и н-П у ш к и н. Тоже дельно. Задумал свой род увековечить? Кто же изображен под видом сего претолстого ствола?

В о л ы н с к и й. Ствол наш - великий князь московский Иоанн. А эта ветвь - его дочь, родная сестра Дмитрия Донского. А другое древо с ними побегами сплетается - это предок мой Волынец, по которому Волынскими зовемся.

М у с и н-П у ш к и н. Что-то много вижу здесь побегов царственных.

В о л ы н с к и й. Так оно и есть. Ты же знаешь: мы через Салтыковых...

М у с и н-П у ш к и н. Очень неглупая мысль - иметь под рукой такое вот древо. Настоящая цена человеку видна. А то в нашей жизни - кто тебе настоящую цену определит?

В о л ы н с к и й. Да уж. Ты делаешь, а другие себе присваивают твои дела. И ходишь как оплеванный. К примеру: у нас в кабинете министров кто что ни сделай - и скажут: граф Остерман сделал. Такова уж сила хитрости в этом человеке. Будто без него никто ничего и смекнуть не может.

Ж и в о п и с е ц (ревниво возвращаясь к своему полотну). Такому древу приличествует быть увенчану императорским гербом. Я говорил...

В о л ы н с к и й (отмахивается). Не введи мя во искушение...

Ж и в о п и с е ц. Ну, не императорским гербом - так короной хотя бы...

В о л ы н с к и й. И избави мя от лукавого...

Ж и в о п и с е ц. Маленькую, Артемий Петрович. Где-нибудь хоть в уголку махонькую коронку - просто как символ. И золотой узорчик кругом... Изрядно вся вещь украсится.

В о л ы н с к и й. Я те дам символ. Под "Слово и дело" хочешь подвести? Еропкин! Как там постройка ваша движется?

Е р о п к и н. Да почти уж готова. Осталось закончить один аппартамент.

В о л ы н с к и й. И всё, как преднамечено?

Е р о п к и н. Всё до капельки. Не отступили ни в чем.

В о л ы н с к и й. И будет к сроку?

Е р о п к и н. Стараемся. Вот, может, слоны задержат.

В о л ы н с к и й. Слоны?

Е р о п к и н. У входа же, помните, - ледяные слоны должны стоять, и у них изо рта меж клыками - пламя. Так вот со слонами, возможно, морока будет.

В о л ы н с к и й. Никакой мороки. Возьми слона, облей его с вечера водой - не далее чем к утру готов будет тебе слон ледяной.

Е р о п к и н. Это-то способ известный. С пламенем повозиться придется. А оду принес твой пиит?

В о л ы н с к и й. Принесет!

Хрущев. Чего-то у меня от этой затеи на сердце мутно.

В о л ы н с к и й. С чего бы? Повеселимся!

Хрущев. Князя Сергея жалко. Ославят его на всю Россию.

В о л ы н с к и й. Когда другой нет славы - хороша и такая.

Е р о п к и н. А проект писать далее будем?

В о л ы н с к и й. А как же? (Кубанцу.) Готовь для писания стол!

С л у г и вкатывают стол с чернильницами, перьями и бумагой.

Господа мои товарищи, прошу!

Хрущев, Еропкин, Мусин-Пушкин, Эйхлер и Кубанец вместе с Волынским пересаживаются от пиршественного стола к письменному.

Прошлый раз остановились на статье налоговой. (Эйхлеру.) Подготовил?

Э й х л е р. Так точно, Артемий Петрович!

В о л ы н с к и й. В этой же статье, господа мои товарищи, предлагаю крепко ударить по мздоимству!

К у б а н е ц. Батюшка, как по нем ударишь? Сколько стоит держава она стоит на мздоимстве. И сколько по нем ни ударяли, ничем его не сокрушишь!

В о л ы н с к и й. Ты еще куда с кувшинным рылом? (Эйхлеру.) Примеры подобрал?

Э й х л е р. Так точно. Примеров множество, как проклятые немцы в ничтожных даже чинах взятки гребут с православных!

В о л ы н с к и й. Давай сюда примеры! (Берут у Эйхлера бумаги.)

У такого же стола сидел Волынский, но это было полвека назад, когда он губернаторствовал в Астрахани. Длинной очередью к нему выстроились башкиры, калмыки и горцы, а впереди всех с кошелем - м у л л а в чалме, показывающей, что он сподобился побывать у гроба Пророка.

Собрал?

М у л л а. Собрал, бачка, как приказано. Куда сыпать?

В о л ы н с к и й. Сюда.

М у л л а (высыпает из кошеля золото на стол). Дрожим, бачка!

В о л ы н с к и й. Вы-то чего дрожите?

М у л л а. А как до царя дойдет, что мы один налог на него собираем, а другой - на тебя?

В о л ы н с к и й. Да это нешто налог? Это вы по своему желанию... любя меня... Ведь любите?

М у л л а. Любим, бачка!

В о л ы н с к и й. Дар любви. А ты - налог...

М у л л а. Мы так поняли, бачка, что налог. Потому что ты сказал: от каждого очага - по червонцу.

В о л ы н с к и й. Ежели все любят? Ведь все?

М у л л а. Все, бачка, все!

В о л ы н с к и й. Так ежели кого-нибудь обойти, хоть с одного очага не взять - он же обидится. Потому и сказал: с каждого очага! Чтоб никого не обидеть.

М у л л а. Никто и не обижен. Из-под подушек, из-под половиц вынимали с радостью - никто не обижен! А смотри!

Мулла показывает пальцем. И видит Волынский, что по ту сторону стола сидит царь П е т р I.

П е т р. Смотри, Артемка, смотри! Подойди-ка сюда! Ближе! (Бьет Волынского дубинкой.)

В о л ы н с к и й. Ваше величество, отец родной!

П е т р. Ведь все одно кончишь плохо. Лучше уж я тебя повешу посреди базара и через то в бедном этом народе добрую славу заслужу.

В о л ы н с к и й. Да стоит ли хлопот, ваше величество? Ну, изволишь меня вздернуть, потешишь инородцев. А назавтра придется на мое место другого губернатора. Думаешь - будет лучше? Лучше, ваше величество, никогда не бывает! Неправда сущая, будто человек красит место. Место красит человека, ваше величество! Обо мне хоть и ты знаешь, и они, что я червонцем довольствуюсь. А другой еще неведомо какие проделки и измены пустится учинять.

П е т р. Нет, повешу, повешу! Хапуга несносный, ненасытный! (Бьет.)

В о л ы н с к и й. Помилуй!

П е т р. Вспомнишь когда-нибудь, что я тебе предлагал - из своих рук повесить. Да поздно будет!

Продолжается разговор у стола с гостями.

В о л ы н с к и й (передавая бумаги, взятые у Эйхлера, Хрущеву). Господа мои товарищи, эти вот славные примеры на подходящих местах вставить в статью о налогах - и статья, почитаю, готова.

Х р у щ е в. Вставлю, затем сделаю общий огляд - готова или нет.

В о л ы н с к и й. Я без огляда разумею - готова. И перейдем к статье об устройстве армейском. Что делается! Давеча генерал Леонтьев ко мне прибегал: у сына, говорит, отбирают роту и отдают, - кому б вы думали?

М у с и н-П у ш к и н. Известно, кому-нибудь из немцев; не русскому!

В о л ы н с к и й. Точно! Бироновой жены племяннику!

Х р у щ е в. А по армии кто приготовит материал?

В о л ы н с к и й. Эйхлер! Скажешь кабинет-секретарям!

Э й х л е р. Слушаю.

В о л ы н с к и й. Какую книгу кабинет-секретари мне раздобыли! Мы с Кубанцем давеча до полночи читали. Куда Макиавеллю с его рассуждениями!

Е р о п к и н. Из истории что-либо?

В о л ы н с к и й. История царицы Клеопатры и императрицы Мессалины, баб развратнейших, написана Юстом Липсием. Да так написана - читаешь и мстится, что в нынешнее время все происходит. Инда жутко становится: как терпит всевышний, чтоб у этаких распутниц венец на голове держался.

Х р у щ е в. Поговаривают, Артемий Петрович, будто за нами с тобой присмотр есть.

В о л ы н с к и й. Кто поговаривает?

Х р у щ е в. Да челядь. Мол, интересуются, чего ради мы к тебе по вечерам ходим.

В о л ы н с к и й. Того быть не может. Сходимся мы для дела доброго, государству на пользу, а не во вред. Среди челяди моей наушников нет, народ совестливый. А главное - сужу по людскому обхождению со мной при Дворе и помимо Двора. По утрам просыпаюсь - приемная, верите ли, как улей пчелиный, гудит, всякому человеку я нужен. А государыня со мной пребывает неизменно милостивой. Так что ничего не опасайтесь, господа мои товарищи!

Х р у щ е в. Ну хорошо; кончим мы проект - и далее?

В о л ы н с к и й. Далее - направим проект ее величеству.

М у с и н-П у ш к и н. Как? Ей самой?

В о л ы н с к и й. Не Бирону же!

М у с и н-П у ш к и н. Не боязно тебе?

В о л ы н с к и й. Чего мне бояться? Меня сам Петр Великий хотел посреди базара повесить - и то не повесил!

6

Невская першпектива. Под фонарем встречаются Т р е д ь я к о в с к и й и К а н т е м и р.

Т р е д ь я к о в с к и й. Антиоху Дмитричу почтение.

К а н т е м и р. Здоров, брат. Куда бежишь, об чем хлопочешь?

Т р е д ь я к о в с к и й. Жизнь наша хлопотная. Чего-чего, а хлопот предостаточно, Антиох Дмитрич. Вот сейчас, слышали - князя Сергея Голицына женят на дурке-калмычке Бужениновой.

К а н т е м и р. А тебе что? Не тебя женят.

Т р е д ь я к о в с к и й. Так ведь еще раз унижение российского дворянства.

К а н т е м и р. А тебе что? Ты дворянин, что ли?

Т р е д ь я к о в с к и й. И поселяют их, вообразите, в ледяном дворце.

К а н т е м и р. Что ты говоришь!

Т р е д ь я к о в с к и й. Истинно говорю. Дворец ледяной, постеля ледяная, ночные колпаки ледяные.

К а н т е м и р. Не слишком пылкая будет брачная жизнь.

Т р е д ь я к о в с к и й. А я на эту дикость пиши оду.

К а н т е м и р. А не пиши.

Т р е д ь я к о в с к и й. Вам легко, Антиох Дмитрич, говорить. При вашем вельможном положении и титуле. И получивши только что четыре тысячи крепостных душ...

К а н т е м и р. Ну, какое там вельможное. Тоже, знаешь... А четыре тысячи нешто на меня одного: с братом и двумя сестрами велено поделиться. Экая шуба на тебе славная. Никак на медведях?

Т р е д ь я к о в с к и й. Артемий Петрович Волынский пожаловал со своего плеча.

К а н т е м и р. Значит, дела твои в гору пошли? Рад за тебя.

Т р е д ь я к о в с к и й. Спасибо на добром слове.

К а н т е м и р. А оду сочинил уже?

Т р е д ь я к о в с к и й. Увы мне, лишь первые строчки придумал.

К а н т е м и р. Ну что ж. Уже нечто. Иной раз все дело в самой первой строчке: пока ее, окаянную, придумаешь - с места не двинешься. И какая же первая строчка?

Т р е д ь я к о в с к и й. Так думаю начать: "Здравствуйте, женившись, дурак и дура". Здравствуйте - надо понимать: будьте здоровы и благополучны, а не в виде простого приветствия.

К а н т е м и р. А дальше как?

Т р е д ь я к о в с к и й.

Здравствуйте, женившись, дурак и дура,

Еще бабина дочка, тота и фигура!

Теперь-то прямо время вам повеселиться,

Теперь-то всячески поезжанам должно беситься.

Ну, каково?

К а н т е м и р. Да что, брат? Худо. Неуклюже, коряво.

Т р е д ь я к о в с к и й. Неужто?

К а н т е м и р. Ни смысла, ни грации. Какой-то ты весь, брат, как взъерошенный терновый куст, в колючках весь. А непристойности зачем тащить в поэзию?

Т р е д ь я к о в с к и й. Так-таки весь корявый? Непристойности при Дворе любят. А изволите вот это послушать:

Душа моя, спрячь всю мою скорбь хоть на время,

Умальте, мои очи, слезных потом бремя;

Перестань жаловаться на несчастье, мой глас;

Позабудь и ты, сердце, кручину на мал час.

Знаю, что вы в несчасти, и что чрез жестоту,

Варварской и несклонной судьбины в долготу.

Будьте в малой роскоши, хоть и все постыли,

И помните, что долго вы счастливы были...

Да какой из нынешних поэтов с такой грацией слагает вирши? И мысли сколько, а ведь это, разумеете, лишь утешение другу собрату в несчастьи.

К а н т е м и р. Разумею, разумею. Все, брат, разумею. А шуба-то в самом деле на медведях?

Т р е д ь я к о в с к и й. Шуба - на медведях.

7

В Зимнем дворце. Покои Бирона. Б и р о н и его жена Б е н и г н а.

Б и р о н. Опять, герцогиня, с утра надувшись. Ничем на вашу светлость не угодишь.

Б е н и г н а. Чем же ваша светлость уж так мне угождает?

Б и р о н. Мне сдается, ни одна дама в Европе так блистательно своего мужа не женила, как ваша светлость.

Б е н и г н а. Да, эти свои заслуги вы ежедневно на вид мне ставите. Но ежели взглянуть беспристрастно: какая мне выгода от вашего блистательного брака? А вашим бедным детям? Хоть один из них устроен ли подобающим образом?

Проходит горбатенькая Г е д в и г а.

Б и р о н. Поди устрой такую.

Б е н и г н а. Не я ли виновата, что вы с государыней снабдили это несчастное дитя такой внешностью?

Б и р о н. Зато сыновей, Бенигна, я вознесу как подобает, увидишь.

Б е н и г н а. Сколько лет я слышу эти обещания.

Проходит П е т р Б и р о н.

Вы мне сулили женить Петрушу на принцессе Анне Леопольдовне. А вместо того она выходит за Антона Брауншвейгского.

Б и р о н. Еще не все потеряно, Бенигна. Принцесса своего жениха терпеть не может.

Б е н и г н а. И вы не теряете надежды?

Б и р о н. Завтра, Бенигна, буду иметь решительный разговор с государыней об этом предмете.

Б е н и г н а. Ваша светлость, если нога моего сына ступит на ступени трона, можете считать, что вы искупили свои вины передо мной, несчастной.

Б и р о н. Это вы несчастны, ваша светлость?

Б е н и г н а. А вы, ваша светлость, как полагаете? Мало того, что всю жизнь делю супруга моего с другой женщиной. Да еще с какой!.. Да еще собственных моих детей считают детьми той женщины!

Б и р о н. Ваша светлость изволит считать одни невыгоды своего положения. А если попытаться счесть выгоды?

Б е н и г н а. И это правда, что принцесса Анна Леопольдовна терпеть не может своего жениха?

Б и р о н. Такие известия поступают от многих лиц.

Б е н и г н а. Это хорошо. Это укрепляет мои надежды на счастье нашего бедного Петруши. Кстати, ваша светлость, вы бы повлияли на нашего Карлушу.

Б и р о н. А что такое?

Б е н и г н а. Генерал Барятинский подал на него жалобу.

Б и р о н. Несносный старик! Что такое?

Б е н и г н а. Якобы на куртаге Карлуша бегал по залу с хлыстиком и его, генерала, хлестнул хлыстиком по ногам!

Б и р о н. И эта старая курица подняла шум из-за невинной детской проказы?

Б е н и г н а. Вы же знаете, как надменны русские. Генерал Барятинский шумит повсюду, что дети герцога Курляндского безнаказанно оскорбляют заслуженных русских генералов!

Б и р о н. Ему этот шум не будет на пользу, поверьте, ваша светлость.

Б е н и г н а. Тем не менее было хорошо бы внушить Карлуше, чтоб был посдержанней. Мы слишком на виду! Слишком.

Б и р о н. Разве это бывает когда-нибудь слишком, ваша светлость? Если наш внук будет императором всероссийским?

Б е н и г н а. О, как я молюсь, чтобы господь помог бедному Петруше!

Б и р о н. А с Карлушей я поговорю. Пожалуй, в самом деле не надо раздражать русских сверх меры. Они терпеливы, но злопамятны и коварны.

Входит Т р е д ь я к о в с к и й.

А, поэт! Какая надобность привела тебя ко мне?

Т р е д ь я к о в с к и й. Защиты прошу, ваша светлость.

Б и р о н. От кого же?

Т р е д ь я к о в с к и й. От Волынского Артемия Петровича.

Б и р о н. А что такое?

Т р е д ь я к о в с к и й. Заказал он мне оду на бракосочетание князя Голицына с девицей Бужениновой.

Б и р о н. Моя персона тут при чем?

Т р е д ь я к о в с к и й. И не успел я, грешный, сочинить ее к сроку. А он, Волынский, прислал ко мне кадета, требуя объяснения. Я с этим кадетом поспорил, а Артемий Петрович, осерчав, призвал меня к себе и велел своим слугам бить меня палками.

Б и р о н. Да он бешеный. Это же всем известно.

Т р е д ь я к о в с к и й. Помилуйте, ваша светлость. Ежели еще палками начнут избивать нашего брата поэта...

Б и р о н. А что, вы какие-нибудь особенные, поэты? Уж вас и ударить нельзя?

Т р е д ь я к о в с к и й. Да, ваша светлость, мы - особенные.

Б и р о н. Я вам говорю, эти русские высокомерны непереносимо!

Т р е д ь я к о в с к и й. Не токмо русские поэты, но и французские, и турецкие, и английские, и все поэты на земле, ваша светлость, особенные.

Б и р о н. Ты посмотри, что они об себе возомнили. Не за это ли и наказал тебя Артемий Петрович Волынский?

Т р е д ь я к о в с к и й. Я полагаю, ваша светлость, как бы человек о себе ни возомнил, палками за это - нельзя!

Б и р о н. Ты считаешь - нельзя; а он, государственный человек, считает - можно. А я в вашу драку вступать не намерен.

Входит В о л ы н с к и й.

В о л ы н с к и й (Тредьяковскому). Жаловаться пришел, урод?

Т р е д ь я к о в с к и й (Бирону). Защитите, ваша светлость!

В о л ы н с к и й. Ты сколько палок от меня получил?

Т р е д ь я к о в с к и й. Кажись, тридцать, если верно сосчитал.

В о л ы н с к и й (бьет его по лицу). А теперь ступай ко мне домой и скажи Ваське Кубанцу, что я велел тебе дать еще семьдесят! Для ровного счету!

Т р е д ь я к о в с к и й. Ваша светлость, защитите!

Сени в доме Волынского. С л у г и, разложив Тредьяковского на ларе, бьют его по спине палками. К у б а н е ц наблюдает за экзекуцией.

Т р е д ь я к о в с к и й. Я - российский поэт! Я дал жизнь и законы тоническому стихосложению! Я - профессор элоквенции!

К у б а н е ц (считает). Шестьдесят восемь! Шестьдесят девять! Довольно! (Тредьяковскому, который встает, шатаясь.) По крайности, ежели была в этих медведях моль, - теперь будь покоен - не осталось, ни порошинки!

Т р е д ь я к о в с к и й. Я - секретарь Академии наук!

Прибегает ш у т Волынского, ложится на соседний ларь и передразнивает крики Тредьяковского.

К у б а н е ц (Тредьяковскому). Дал бы лучше на шкалик людям, чем ныть. Нешто они тебя в полную силу били? Они вполсилы били! Я же видел! Они шкалика заслужили!

Тредьяковский дает слугам на шкалик.

А теперь шел бы ты восвояси.

Т р е д ь я к о в с к и й. Я и иду восвояси.

К у б а н е ц. А то как воротится Артемий Петрович, да увидит твою рожу недобитую - пожалуй, велит и добить.

Т р е д ь я к о в с к и й. Чего доброго. (Слугам.) Уж вы выпейте за здравие бедного поэта.

К у б а н е ц. Выпьют, выпьют. Пошел!

Тредьяковский уходит.

Экие нежные пошли. Он - секретарь, он - профессор, его не трожь! И не таковских наш барин к ногтю прибирал!

8

Площадь между Зимним дворцом и Адмиралтейством. Среди покрытых инеем раскидисто-пушистых деревьев стоит ледяной дворец. Сделанный изо льда и подсвеченный изнутри красным, зеленым и голубым светом, он кажется сложенным из громадных драгоценных камней. У входа в него стоят два ледяных слона, изрыгающих пламя из пастей. По фронтону - ледяные статуи, ледяные купидоны. Вверху - ледяной шпиль.

Дворец окружен стражей. За цепочкой караула теснится простой народ. Появляется свадебное шествие: князь С е р г е й Г о л и ц ы н об руку с калмычкой Б у ж е н и н о в о й, толстой уродливой бабой в кружевной фате и флердоранже. За ними - попарно - представители различных народностей России в ярких национальных костюмах.

Пары идут под музыку в церемонном танце.

Камергер Т а т и щ е в всходит на ледяное крыльцо.

Т а т и щ е в. Сударыни и господа! Пиит Тредьяковский имеет прочитать на настоящее торжество оду своего сочинения.

Т р е д ь я к о в с к и й (всходит на крыльцо, читает полный текст оды).

Здравствуйте, женившись, дурак и дура,

Еще бабина дочка, тота и фигура!

Теперь-то прямо время вам повеселиться,

Теперь-то всячески поезжанам должно беситься;

Кваснин дурак и Буженинова лядка

Сошлись любовно, но любовь их гадка.

Ну мордва, ну чуваши, ну самоеды!

Начните веселье, молодые деды,

Балалайки, гудки, рожки и волынки!

Сберите и вы бурлацки рынки,

Плешницы, волочайки и скверные ляди!

Ах, вижу, как вы теперь ради!

Гремите, гудите, брянчите, скачите,

Шалите, кричите, пляшите!

Свищи, весна, свищи, красна!

Не можно вам иметь лучшее время,

Спрягся ханский сын, взял ханское племя:

Ханский сын Кваснин, Буженинова ханка,

Кому то не видно, кажет их осанка.

О пара, о нестара!

Не жить они станут, но зоблют сахар;

А как он устанет, то другой будет пахарь,

Ей двоих иметь диковинки нету,

Знает она и десять для привету.

Итак, надлежит новобрачных приветствовать ныне,

Дабы они во все свое время жили в благостыне,

Спалось бы им, да вралось, пилось бы, да елось.

Здравствуйте, женившись, дурак и дурка,

Еще бабина дочка, тота и фигурка.

Громогласное "Ха-ха-ха-ха!".

Это смеется другое шествие, возглавляемое царицей А н н о й И в а н о в н о й, идущей под руку с Б и р о н о м. За ними выступают попарно придворные кавалеры и дамы. В том числе леди Р о н д о с О с т е р м а н о м, горбатая Г е д в и г а с красавцем Л и н а р о м, П е д р и л л о с козой. Век шествует во всем своем блеске и нелепости.

Ц а р и ц а. Славную забаву устроил нам Артемий Петрович Волынский.

Б и р о н. При чем здесь Волынский, Анхен?

Ц а р и ц а. Ну как же? Он возглавлял машкерадную комиссию.

Б и р о н. Придумал забаву Татищев. А Татищеву, если хочешь знать, подшепнул я. Строили дворец твои славные архитекторы. При чем Волынский?

Ц а р и ц а. Все же наградим его, Эрнст. Хлопот ему было немало.

Б и р о н. Наградим, разумеется, если уж так велико твое пристрастие к Волынскому.

Ц а р и ц а. Я хочу быть справедливой, Эрнст.

Б и р о н. Кто осмелится считать тебя несправедливой? Не было монархини справедливей и добрей тебя.

9

В Зимнем дворце. Покои царицы. Ц а р и ц а и Б и р о н.

Ц а р и ц а. Что рано нынче, Эрнст?

Б и р о н. Я к тебе, Анхен, с жалобой.

Ц а р и ц а. Вот как; и у меня к тебе жалоба.

Б и р о н. На кого же?

Ц а р и ц а. На Волынского. А у тебя?

Б и р о н. На Волынского.

Ц а р и ц а. Во те на!

Б и р о н. Что за чудеса? Чем тебя сей бешеный дерзнул?

Царица Он мне престранное прислал письмо.

Б и р о н. Тебе - письмо? Да как он осмелился? Он, кажется, во дворце себя уже хозяином считает.

Ц а р и ц а. Еще не вполне, но близко к тому, Эрнст!

Б и р о н. Еще бы не близко! Давеча в моих покоях ни с того ни с сего набросился с побоями на секретаря Академии наук Тредьяковского. В моем присутствии избил до синяков.

Ц а р и ц а. В твоем присутствии, Эрнст?

Б и р о н. И в личных моих покоях. А наш Карлуша нечаянно хлыстиком дотронулся до сапога генерала Барятинского, так из этого соткали целое преступление против русской нации!

Ц а р и ц а. Ты оскорблен, Эрнст?

Б и р о н. Да, я оскорблен, когда неотесанный русский медведь в моих покоях, перед моим лицом бьет зашедшего ко мне человека, кто он ни будь!

Ц а р и ц а. У тебя рыцарские чувства, Эрнст.

Б и р о н. Да, Анхен, у меня рыцарские чувства. И я тебя прошу мою жалобу не оставить без внимания. А об чем же он тебе пишет в письме, если не секрет?

Ц а р и ц а. Престранное письмо, Эрнст. В начале он пишет, что меня обманывают, что я себя окружаю не теми людьми, какими нужно.

Б и р о н. Меня разумеет.

Ц а р и ц а. Не столько тебя, сколько графа Остермана. Доносит, что Остерман хитер, неискрен, никому ничего откровенно не говорит, заслуги всего кабинета себе одному приписывает.

Б и р о н. И ты веришь?

Ц а р и ц а. На графа Остермана это похоже. Характер его всем известен. Только тут плохого нет, я полагаю, ежели он об секретных делах никому не говорит. Зря, полагаю, обижается Артемий Петрович!

Б и р о н. Ты, как всегда, судишь мудро и здраво. Остерман для нас дорогой человек.

Ц а р и ц а. Я так же, Эрнст, думаю.

Б и р о н. А не любят его за то же, что и меня. За то, что - немец!

Ц а р и ц а. Я несколько иначе думаю. Похоже, что Артемий Петрович желает напомнить о своих заслугах.

Б и р о н. В чем его заслуги? В том ли, что из казны деньги берет?

Ц а р и ц а. Что ты, Эрнст!

Б и р о н. Доносил его человек, Василий Кубанец. Из Конюшенного ведомства, Анхен, берутся и деньги, и лошади. От купцов, от чиновников, от архиереев вымогаются подношения. И всегда вымогались. Он сам в компании рассказывал, что еще твой дядя Петр Алексеевич его за мздоимство повесить хотел. Что еще в письме?

Ц а р и ц а. Еще - проект: что надобно сделать, чтоб поправить дела империи.

Б и р о н. Он знает, что надобно сделать?

Ц а р и ц а. По налогам, судам, по армии, по устройству Сената - обо всем подробные статьи.

Б и р о н. Он тебе, мудрейшей из цариц, дает советы? Как малолетней?

Ц а р и ц а. Не знаю, он один ли? Так все в подробностях указано, такое во всех статьях проявлено знание, что думаю - не одна его голова над этим трудилась.

Б и р о н. О прозорливица! Наверно даже! Есть донесения: что ни вечер - у него сходбища в доме! Приходят Хрущев, Мусин-Пушкин, архитектор Еропкин - и до рассвета пьют и разглагольствуют. Возможно, на сих сходбищах и сочиняли сообща!

Ц а р и ц а. А нынче вошел в пудре, в брильянтах, - и прямо к ногам на подушку положил письмо!

Б и р о н. Анхен, а не думаешь ли ты?.. Что он к тебе питает...

Ц а р и ц а. Нет, Эрнст, что ты!

Б и р о н. Почем знать? Велика дерзость этого человека.

Ц а р и ц а. Он - раб. Я царица. Он не осмелится даже помыслить!

Б и р о н. А ты - не мыслила, Анхен? Он ведь тебе понравился? В пудре и брильянтах?

Ц а р и ц а. Мое сердце отдано навсегда. Я - твоя жена перед богом.

Б и р о н. Но не перед людьми, Анхен, скрепи наш союз перед людьми. Сочетай нашего сына Петра с Анной Леопольдовной!

Ц а р и ц а. Как это возможно? Анюта помолвлена с принцем Антоном.

Б и р о н. Ей принц Антон - что кость в горле!

Ц а р и ц а. Откуда знаешь?

Б и р о н. Отовсюду молва. А спроси у нее.

Ц а р и ц а. Спрошу!

Бирон звонит в колокольчик. Входит л а к е й.

Б и р о н (вошедшему лакею). Ее величество просит к себе ее высочество.

Лакей уходит.

Ц а р и ц а. Ох, как рвешься к престолу, Эрнст!

Б и р о н. Не для себя, Анхен. Для нашего внука.

Входит А н н а Л е о п о л ь д о в н а.

Ц а р и ц а. Анюта, поди сюда. Скажи мне чистосердечно: любишь ты принца Антона?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. О, ваше величество...

Ц а р и ц а. Если любовь слаба и не греет сердце - в твоей власти переиграть игру. Герцог Курляндский просит твоей руки для своего сына Петра.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. О, тетушка!

Ц а р и ц а. Все в твоей власти, А н ю т а.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Родимая моя тетушка, я помолвлена с принцем Антоном и не возьму свое слово назад.

Ц а р и ц а. Ты сделала выбор.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Да!

Б и р о н. Как жесток ваш отказ, ваше высочество. Не тем ли он вызван, что некто третий пользуется вашим расположением?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Он вызван тем, ваша светлость, что я не хочу входить в ваше семейство, столь ненавистное народу, которым будет править когда-нибудь мой сын.

Б и р о н. Но за что, за что нас ненавидят, ваше высочество?

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Вы собираете все слухи и шепоты. Неужто об этом вам никто не шепнул?

Ц а р и ц а. Анюта, герцог Курляндский много лет верой и правдой служит нашему престолу. Ты не должна с ним так говорить.

А н н а Л е о п о л ь д о в н а. Слушаю, тетушка.

Б и р о н. А по письму Волынского какое же будет решение, ваше величество?

Ц а р и ц а. А какое решение ты счел бы разумным, Эрнст?

Б и р о н. Должно у него потребовать ответа: как смеет учить вас управлению державой и кого имел в виду, говоря о негодных людях, вас окружающих. Если мы точно не годны, он обязан доказать.

Ц а р и ц а. Так и сделаем. А кому поручим?

Б и р о н. Кого пожелает ваше величество. Об одном прошу: чтобы к этому следствию были приставлены русские.

Ц а р и ц а. Как ты великодушен, Эрнст!

Б и р о н. Ибо если хоть одно там мелькнет нерусское имя - Волынского объявят жертвой немцев.

Ц а р и ц а. Ну что же. Полагаю: Румянцев, Ушаков - ему по должности. И Яковлева секретарем.

Б и р о н. Как ты желаешь, Анхен.

Ц а р и ц а. Да, я так желаю. Только пусть не таскают беднягу в Тайную канцелярию, расспросят на дому.

Б и р о н. Нет, вижу, Анхен, прельстили-таки тебя его брильянты и пудра.

Ц а р и ц а. О ревнивец! Да разве на дому не то же самое?

Б и р о н (слуге). Ее величество изволит просить к себе генерала Ушакова.

10

В тайной канцелярии. У ш а к о в и К у б а н е ц.

У ш а к о в. И что же они читали по истории?

К у б а н е ц. Да все об царицах да императрицах. Цари и императоры их как бы не интересовали, один лишь женский пол. Про Мессалину читали. Про Клеопатру. Еще про Иоанну Неаполитанскую.

У ш а к о в. И все, говоришь, как на подбор?

К у б а н е ц. Одна другой поганей, ваше превосходительство. Нет такого непотребства, чтобы эти бабы скверные не совершали.

У ш а к о в. Ну ты говори-говори, да не заговаривайся. Об коронованных особах имеешь суждение.

К у б а н е ц. Ваше превосходительство, да эти коронованные - хуже самой последней девки.

У ш а к о в. И кто ж сочинил эту паскудную книгу?

К у б а н е ц. Какой-то Юст Липсий.

У ш а к о в. Француз, что ли?

К у б а н е ц. А кто его знает.

У ш а к о в. И что они, прочитав, между собой говорили?

К у б а н е ц. Разное говорили. Что, мол, при женском правлении всегда, мол, безобразия бывают.

У ш а к о в. Это кто же говорил? Хрущев?

К у б а н е ц. И он тоже.

У ш а к о в. А Еропкин?

К у б а н е ц. В ту же дуду дудел.

У ш а к о в. А твой барин, Артемий Петрович?

К у б а н е ц. Случалось и ему.

У ш а к о в. Такими словами?

К у б а н е ц. Истинно такими. Очень дерзостно говорил.

У ш а к о в. Вот ты, Кубанец, своего господина предал. Ты это осознаешь или нет?

К у б а н е ц. Ваше превосходительство сказали: говори, что знаешь, я и говорю.

У ш а к о в. А хорошо ли это, Кубанец? Ведь Артемий Петрович на тебя во всем полагается, говоришь. Ты в его дому хозяйничал, как в своем собственном.

К у б а н е ц. Да уж доверял более, чем сыновьям своим.

У ш а к о в. Вот видишь. А что это будет, Кубанец, если доверенные наши люди предавать нас начнут ни за понюх табаку? Ведь это будет светопреставление, Кубанец.

К у б а н е ц. Ваше превосходительство, а ужасный мой страх вы ни во что не ставите?

У ш а к о в. Страх - перед чем? Перед кем?

К у б а н е ц. Да с тех пор, как купил меня Артемий Петрович в Дербенте на невольничьем рынке, и по сей самый час, когда я вашим покровом осенен и спасен, - ни одной малой минуточки, ваше превосходительство, я не прожил без кромешного страха. Ведь человек-то немилосердный, человек безумный, а я - в его власти до последней кровинки.

У ш а к о в. Да что он мог тебе сделать? Прибить? Эка невидаль!

К у б а н е ц. Убить он меня мог, убить насмерть.

У ш а к о в. Да он бы за это ответил.

К у б а н е ц. А уж это, ваше превосходительство, мне б тогда было без надобности.

У ш а к о в. Наговорятся, значит, а потом пить.

К у б а н е ц. А потом, ваше превосходительство, пить до изумления.

У ш а к о в. Что еще говорили?

К у б а н е ц. Да я вам все объявил, что они говорили.

У ш а к о в. Все объявил? Ничего не утаил?

К у б а н е ц. Ни единого словечка. Желаю жить бесстрашно, безо всякого сомнения, и чтобы сердце мое было вам видно наскрозь, как стеклянное.

У ш а к о в. Да, это хорошо - так жить.

К у б а н е ц. Ничего не может быть лучше.

У ш а к о в. Давно б тебе прийти да облегчить сердце. Не догадался?

К у б а н е ц. Я, ваше превосходительство, сразу пришел, как только вы меня кликнули. А сам - да, не догадался умишком своим куцым.

У ш а к о в. Ну, иди, Василь Кубанец, живи, дыши без страха!

К у б а н е ц. Иду, ваше превосходительство, дышу! (Уходит.)

11

В доме Волынского. В о л ы н с к и й и К у б а н е ц у камина.

В о л ы н с к и й. Подай мне все бумаги, что в итальянском шкафу.

К у б а н е ц (подает бумаги). Извольте, батюшка.

Волынский бросает бумаги в огонь.

Зачем вы это?

В о л ы н с к и й. А они не нужны мне больше! А книга Юста Липсия где? Разыщи, чтоб сей же час тут была! (Жжет и книгу.) Так как, говоришь, кричал?

К у б а н е ц (передразнивая.) Я - профессор элоквенции! Я секретарь Академии! Я то, я се!

В о л ы н с к и й. Негодный урод! Любишь шубы носить - люби и оды сочинять, верно, Вася?

К у б а н е ц. Истинно, батюшка.

С л у г а (докладывая). Гости к вашей милости.

В о л ы н с к и й. Кто такие?

С л у г а. Генерал Румянцев, коллежский асессор Яковлев и генерал Ушаков.

В о л ы н с к и й. Ушако-ов?!

С л у г а. Он, батюшка.

В о л ы н с к и й. Слышь, Вась, а?

К у б а н е ц. Ничего, батюшка. Бог милостив. Главное, что Юста Липсия успели сжечь.

В о л ы н с к и й. Тшшш!

Входят ч л е н ы с л е д с т в е н н о й к о м и с с и и.

У ш а к о в. Господин кабинет-министр Волынский. По высочайшему повелению объявляется вам арест на дому!

В о л ы н с к и й. Владычица пречистая! В чем же я провинился, ваше превосходительство?

У ш а к о в. А о том будете по пунктам спрошены и по пунктам же ответите с полным чистосердечием.

В о л ы н с к и й. Прошу брать места, садиться.

Комиссия рассаживается. У двери становится к а р а у л.

Это что же - мне и из дому выходить нельзя?

У ш а к о в. Арест есть арест. Должен также передать вам высочайшее запрещение ездить ко Двору.

В о л ы н с к и й. Ни ко Двору, значит, ни со двора.

У ш а к о в (перед генеалогическим древом). Это, верно, и есть пресловутая ваша родословная? Кто же вам это присоветовал?

В о л ы н с к и й. Никто не советовал, а видел я такое дерево у покойного фельдмаршала Шереметева, да и себе решил.

У ш а к о в. А зачем у вас тут ложь?

В о л ы н с к и й. Где у меня тут ложь?

У ш а к о в. Как же не ложь? Изобразили среди своих предков сестру Дмитрия Донского! А нам известно, что вы не от нее происходите, а от первой жены Волынца, неведомой литвинки.

В о л ы н с к и й. Вы, ваше превосходительство, никак родословную мою лучше меня знаете?

У ш а к о в. Во главе Тайной канцелярии стою, батюшка, почитай, более двадцати лет. Натурально, лучше многих знаю многое. А сия сабля, которой Волынец якобы на Куликовом поле сражался, не куплена ли вами у татарина в Астрахани?

В о л ы н с к и й. У кого б ни куплена - то, ваше превосходительство, мое дело. Пункты ваши давайте, пункты!

У ш а к о в. Изволь пункты. Написал ты ее величеству про неких бессовестных людей, льстецов и тунеядцев, и плутов, кои ее величество обманывают для выгоды своей разными потворствами и вымыслами. И будто они, эти бессовестные люди, помрачают добрые дела людей честных и приводят государыню в сомнение, чтоб никому не верила. Безделицы изображают в виде важном, ничего прямо не изъявляют, но все с закрытыми глазами, с минами печальными и ужасными, дабы государыню привесть в беспокойство и выказать свою преданность, чтобы их одних употребляли во всех делах. А от этого якобы прочие преданные люди теряют бодрость и почитают за лучшее молчать там, где должны бы ограждать государственную выгоду. Писал?

В о л ы н с к и й. Писал.

У ш а к о в. Кто тебе советовал?

В о л ы н с к и й. Никто. Примеры имел исторические.

У ш а к о в. Кому показывал?

В о л ы н с к и й. Многим показывал.

У ш а к о в. Это ты не на герцога Бирона тень наводил?

В о л ы н с к и й. Ежели желаете знать, герцогу Бирону я тоже показывал раньше, и герцог не подумал, что я на него тень навожу. А князь Черкасский сказал, прочитав: это же самый портрет графа Остермана. И лекарь Лесток сказал: ежели попадется в руки Остерману, - он тотчас узнает, что писано против него.

У ш а к о в. Из каких же причин ты вздумал копать против графа Остермана?

В о л ы н с к и й. Нешто я под него копал?

У ш а к о в. Как же не ты? Уж граф удивляется: за что, говорит, Артемий Петрович на меня столько зла держит, что всех, говорит, мною поставленных чиновников шпынять изволит, а иным даже ссылки требует.

В о л ы н с к и й. Ежели желаете знать, то не я зло держу, а держит зло герцог Бирон. Он про графа Остермана слышать не может, и вот меня на него натравливал все эти годы. А сейчас оба, конечно, сиг в кусты, а я в ответе. Обмишулили меня интриганы-немцы.

У ш а к о в. Ты отвечай без обиняков, на других не сваливая, какое ты держишь зло против графа Остермана; за что государыне на него писал. А у герцога Бирона мы сами спросим, если нам потребуется.

В о л ы н с к и й. Не зло, а обидно. Кому хотите будет обидно, если его рвения не видят и не ценят, и я живу яко нищий, а немец Остерман в преизбытке живет и в чести. Пуще же всего обидно, что он от нас, русских, все в тайне держит. Что знает, даже жене своей не скажет, не то что нам.

У ш а к о в. В каких делах граф Остерман обращается, про то его жене и слушать невместно. Не маленький, кажется, можете сами понимать. Далее вот какой пункт: очень вы к людям немилосердны, так что всякую меру превышаете.

В о л ы н с к и й. А где и кем, ваше превосходительство, установлена мера немилосердия?

У ш а к о в. За неснимание шапки полицейскими служителями, проходившими мимо ваших окон, изволили их кошками наказывать. Было?

В о л ы н с к и й. Врут полицейские служители.

У ш а к о в. Мичмана князя Мещерского на деревянную кобылу сажал и псов ему к ногам привязывал и по спицам босиком бегать принуждал - было?

В о л ы н с к и й. Врет Мещерский.

У ш а к о в. Секретаря Академии наук Тредьяковского в покоях герцога Бирона бил?

В о л ы н с к и й. А что, нельзя?

У ш а к о в. Если в чем-либо провинился Тредьяковский, следовало объявить куда надо, а не истязать без суда.

В о л ы н с к и й. Да уж теперь говори что угодно, а я свое взял потешился.

У ш а к о в. Еще пункт. Как смел ты проект свой дерзостный подать государыне?

В о л ы н с к и й. Кому же было подавать? Она государством правит, а проект - об улучшении управления.

У ш а к о в. Да как смел ты ее величество тревожить, когда она войной обеспокоена! И как смел столь премудрую и опытную владычицу поучать, как какую-нибудь малолетнюю? И кто с тобой в этом соучаствовал?

В о л ы н с к и й. Никто. Сам писал.

У ш а к о в. Единолично-с?

В о л ы н с к и й. Единолично-с.

У ш а к о в. Напрасно запираетесь. Нам известны имена всех соучастников.

В о л ы н с к и й. Изволите говорить так, будто я преступление совершил.

У ш а к о в. А ты чаял - подвиг? Чаял - пользу отечеству приносишь?

В о л ы н с к и й. Если б от моего проекта последовали улучшения, понятно, пользу.

У ш а к о в. В герои мостишься?! То-то ты всякие истории читаешь.

В о л ы н с к и й. Я извинения приношу, что ее величество своим донесением потревожил.

У ш а к о в. А что ты, забыв святость палат государевых, в герцогских покоях Тредьяковского избивал, в том извинения не приносишь?

В о л ы н с к и й (становится на колени). Приношу и в том. Вспыльчивость проклятая!

У ш а к о в. А что в делах управления государыню дерзнул наставлять?

В о л ы н с к и й. То ж я без злого умысла. Гордыня моя меня попутала. Бес гордыни, знать, под руку толкал. Думал - хорошо сие будет. Какие там еще пункты? Пожалуйста, кончайте поскорей.

Р у м я н ц е в. Мы заседанию своему и без тебя время знаем. Тебе надобно совесть свою очистить и отвечать с изъяснением, обстоятельно, а посторонних предметов не касаться и не учить нас.

В о л ы н с к и й. Где же я касался постороннего? Я отвечаю, что спрашиваете.

У ш а к о в. Нет, не отвечаешь. Про графа Остермана так и не ответил: чем можешь доказать приписываемые ему поступки?

В о л ы н с к и й. Зачем мне доказывать? Пущай он доказывает, что поступков не совершал.

У ш а к о в. Это уж ни с чем не сообразное говоришь.

Р у м я н ц е в. Не хочет сказать прямо.

У ш а к о в. Изволь говорить прямо: можешь доказать или не можешь?

В о л ы н с к и й. Не могу.

Р у м я н ц е в. Как же так?

В о л ы н с к и й. Память слаба стала. Не вспомню ничего.

У ш а к о в. Так зачем писал?

В о л ы н с к и й. Зачем-зачем? Писал и писал. Писал, думал - складно получится.

У ш а к о в. А что доказывать придется - и не подумал?

В о л ы н с к и й. Думал - поверят мне. Забыл, что нынче верят немецким выскочкам, а не русским вельможам.

Р у м я н ц е в. Не уклоняйся от пунктов, не плоди излишнего. Мы все тут русские.

В о л ы н с к и й. Увы, и на это прискорбно смотреть.

У ш а к о в. Тебе все прискорбно. На какую высоту вознесла тебя государыня, а ты все со своими недовольствиями. Всем в письме порицание сделал, кроме себя.

В о л ы н с к и й. Писал от горячести своей и высокоумия, а ныне усмотрел в том свое вранье.

У ш а к о в. То-то - высокоумия! Неблагодарно себя держишь. И неоткровенно. Книгу Юста Липсия читал?

В о л ы н с к и й. Читал.

У ш а к о в. Что в женское правление никогда в державе порядка не бывает, - говорил?

В о л ы н с к и й. Нет.

У ш а к о в. Говорил.

В о л ы н с к и й. Я больше читал книгу "Политического счастия ковач".

Р у м я н ц е в. Эта книга всем известна. Нет, ты Юста Липсия читал и неподобающие всякие намеки делал. А девицу Варвару Дмитриеву чему учил?

В о л ы н с к и й. Никаких я девиц не знаю!

У ш а к о в. Варвару Дмитриеву, камеристку принцессы Анны Леопольдовны, учил интриговать против герцога Курляндского. Всех-то ты учишь! А говорил ты такие слова, что "собаке лучше житье, нежели нам!"?

В о л ы н с к и й. Почем я помню, какие слова я когда говорил!

У ш а к о в. Вот твоя благодарность за все милости!

В о л ы н с к и й. Может, и говорил, сравнивая свою юдоль с житием графа Остермана.

У ш а к о в. Опять Остерман! Сократи ненависть свою. А из Провиантской и Комиссариатской части какие суммы себе присвоил в турецкую войну? А из Конюшенного ведомства?

В о л ы н с к и й. Прошу милости: хоть я и под арестом, дозволить мне иметь при себе лекаря и священника.

Члены комиссии шепчутся.

Р у м я н ц е в. Лекаря, пожалуй. А священника тебе на что? Исповедаться в грехах желаешь?

В о л ы н с к и й. Для раздачи милостыни бедным.

У ш а к о в. Милостыню раздавать можешь через караульного офицера. Господа, пропозиции по приговору!

В о л ы н с к и й (на коленях). Виноват - во всем! Каюсь - во всем! Прошу милости вашей! Тоже ведь деток имеете. Умирать-то все будем. Ежели ее величество меня помилует - преданность свою всей остальной жизнью докажу.

12

Та же комната. Ночь. В о л ы н с к и й спит на полу на рогожах. Глубина сцены воспроизводит знаменитую картину Сурикова "Меншиков в Березове": черная изба, свеча на столе, у стола - М е н ш и к о в и его дочь М а р ь я.

Волынский просыпается и, шаркая босыми ногами, распоясанный, взлохмаченный, идет в глубину сцены.

В о л ы н с к и й. Здоров, Александр Данилыч! Проститься пришел.

М е н ш и к о в. И ты, брат! И что такое, Артемий Петрович, что так мы все солоно кончаем? Начинаем хорошо, а кончаем вишь как.

В о л ы н с к и й. Ты себя, Александр Данилыч, со мной не равняй. Ты в Березове в ссылке своей смертью помер.

М е н ш и к о в. Вот ты говоришь - в ссылке своей смертью помер. А что это значит? Та же мука, что твоя, только на множество дней поделенная.

В о л ы н с к и й. Все же: без страданий телесных.

М е н ш и к о в. Телесных... А колокольчик зазвенел на дороге покуда звенит, ты уже все страдания принял, думая: вот по твою душу прикатили - пытать, казнить...

В о л ы н с к и й. Колокольчик тот мог быть и к помилованию.

М е н ш и к о в. К помилованию! Так вот Ванька Долгорукий все помилования ждал, колокольчика слушал. Дождался. Прозвонил ему колокольчик. Уже в какой глухомани, в какой нищете жил человек - нет, и к этой жизни приревновал кто-то; не поленились в ту глухомань за ним послать, заарканить, запытать, четвертовать... Дождался Ванька колокольчика... И ты, Артемий Петрович, тоже к этому руку приложил.

В о л ы н с к и й. Ванька был преступник государственный! А меня... Нет! Не может быть! Как вора, на плахе, на народе... О! Не посмеет Бирон!

М е н ш и к о в. Все посмеет, как и ты, Петрович, смел.

В о л ы н с к и й. Ивановна не посмеет.

М е н ш и к о в. Посмеет и Ивановна. Долгоруких посмела, а тебя почему не посмеет? Гвардией заслонясь, кому хошь головы рубай безопасно.

Появляется царь П е т р В е л и к и й.

П е т р. Ну, Артемка, допрыгался? Я тебя упреждал, что допрыгаешься?

В о л ы н с к и й. Так ведь, ваше величество...

П е т р. Еще когда упреждал: когда ты в Астрахани, сукин сын, вздумал семь шкур с инородцев драть. Уже и тогда чесались руки башку твою дурацкую тебе оттяпать. И после, когда ты с Вилькой Монсом компанию водил. Давненько по тебе топор плачет.

13

В Петербурге. Окрестности Сытного рынка, где совершена была казнь над Волынским и его товарищами.

Народ валит с рынка. Бредет Т р е д ь я к о в с к и й.

В н а р о д е. Мать честная, ну и страхота!

- Как он ее, голову-то, за волосы, да кажет. А из шеи кровь вот такой струей!

- Не дай бог!

- Я все ждал: вот сейчас прискачет гонец, объявит помилование.

- Да нешто так бывает?

- В старину, говорят, бывало!

- Как же! Помилуют они! Держи карман!

Т р е д ь я к о в с к и й. Нет. О боже правый, нет и нет. Лучше век быть гонимым и омерзаемым, и оды слагать на бракосочетание шутов, нежели жить и кончать, как живут и кончают они. О, подальше, молю тебя, боже, от сих свирепых и кровавых, что столь ужасно друг друга истязают и губят. О, пусть умру в тишине, и Марфа Петровна исхлопочет в Академии малую толику на нищенское мое погребение, и в приходской церкви отпоют меня и успокоюсь смиренно в безымянной могиле, и не надобно мне, о боже мой, ни власти, ни богатства, ни палат каменных, только от их адской участи избави, боже. И упокой, милосердный, душу убиенного раба твоего Артемия, и отпусти ему грехи его, а я, ты видишь, зла и капли в сердце моем на него не держу, и за все его немилосердие ко мне одного хочу - да будет ему земля пухом...

В н а р о д е. А большой был боярин!

- Перед палачом, брат, ни больших нет, ни малых.

- Ежели с боярами так, то с нашим братом и подавно!

- И подавно!

Звонит похоронный колокол.

Т р е д ь я к о в с к и й. Господи, господи, упокой душу раба твоего Артемия... Господи, господи, спаси меня грешного... Спаси от вражды, от клеветы, от сих кровожаждущих, свирепствующих, друг друга и людей губящих бессмысленно... Господи, оставь мне смиренный мой удел, бедные рифмы мои мне оставь и труды мои в поисках слова, да ночное светило в окне моем, да заботу Марфиньки моей, а больше ничего мне, ни о чем не прошу. Ибо каков ни есть мой удел, но настолько же ихний - страшнее, господи! Только одной заботой исполнены их дни - как бы ненависть свою утолить, и ни одного-то меж ними нет счастливого. Упокой, господи, душу раба твоего Артемия...

К о н е ц

1968