Онлайн чтение книги Сын рыбака
Глава четвертая РАЗНЫЕ СУДЬБЫ

1

Осису пришлось ждать возвращения Фреда чуть ли не целый месяц. И чего ради стал бы тот делать крюк в Гнилуши, тратить попусту время и горючее? Ему нельзя было зевать, пока шла рыба: каждый день был на счету, каждый рейс «Титании» приносил немалый барыш.

Ольга, встретив его в Риге, спросила, почему он не показывается, наверно, окончательно забыл родных?

— Нагостимся зимой, еще успеем надоесть друг другу, — ответил, как потом передавала Ольга, Фред, — а сейчас некогда — куй железо, пока горячо!

Куда ему было спешить? Жена не ждала дома, брат мог без него обойтись или нанять работника. Невеста?..

— Ну, этого добра везде хватает, — засмеялся Фред.

— Не мели зря, где же ты их в море-то достанешь? — спросила Ольга.

— Уметь надо, — таинственно усмехнулся американец. Вообще за последнее время Фред больше говорил намеками. Болтал он, как и раньше, с удовольствием и много, но в его рассказах всегда что-нибудь оставалось неясным.

В июле Роберт Клява получил отпуск и ненадолго приехал к родителям. Он тоже с нетерпением ждал Фреда и каждый день справлялся, не вернулась ли «Титания». Пока не было американца, Роберт целыми днями гулял по берегу, иногда доходил и до Гнилуш — навестить сестру, побродить по дюнам. Однажды его видели за поселком, где начиналось шоссе на Ригу. Вероятно, в сердце у него все еще сохранялась глубокая привязанность к родным краям. Ведь здесь каждое местечко было знакомо ему с детства, с каждым уголком связывало его какое-нибудь воспоминание. Иногда он заходил к Сартапутну, и, если к ним присоединялась Анита, они часами вспоминали прошлое.

Роберт часто удивлялся, глядя на Оскара.

— Я больше не узнаю в нем прежнего двужильного юношу, который носился с разными реформами, — заметил он однажды Аните. — Помнишь, как мне пришлось с ним сцепиться? Нет, теперь он стал гораздо спокойнее. Боюсь, что это признак апатии, усталости.

— Ты, пожалуй, прав, — согласилась Анита. — Он за это время успел измениться.

— Ну, тогда можно смело утверждать, что это твоя заслуга, засмеялся Роберт. — Ты его избаловала, усыпила лаской, а нам, мужчинам, это на пользу не идет.

Анита ничего не ответила.

Наконец появился Фред. Старый Осис видел его моторку, когда она проходила вдоль обметанного невода. Роберт помчался в Гнилуши, и они с Фредом тотчас пошли к берегу, чтобы поговорить наедине, а заодно осмотреть моторку. Фред показал ему рыболовные снасти и новые покупки, потом они спустились в трюм. Но возле них вертелся Баночка, так что из разговора ничего не вышло. Они ушли на дюны, прогулялись лесом и, остановившись у шоссе, долго разглядывали уединенную лощинку.

— Здесь редко кто бывает, — сказал Роберт. — Дачники купаются гораздо левее. Я тут обошел весь берег вплоть до бывшего пограничного поста и думаю, что лучшего места не сыскать.

— Пожалуй, годится, — согласился Фред. — Значит, сегодня вечером уходим. Я распоряжусь, чтобы Баночка держал мотор наготове.

Дома Роберт сообщил родителям, что американец приглашает его на один выход в море.

— Схожу с ним разок, просто так, для развлечения, — интересно поглядеть, как он там орудует в открытом море.

— Значит, все-таки берет? — удивился старый Клява. — Вот чудеса-то! Здесь уже кое-кто подъезжал к нему, просились взять, а Фред и слышать не захотел.

— На меня он может положиться, — смеялся Роберт, — я рыбачить не собираюсь, с этой стороны ему нечего бояться конкуренции.

— Ну, потому и берет. Станет еще такой прожженный плут каждому показывать, где есть рыба! А ты все же примечай хорошенько, потом расскажешь. Вдруг и мы с Оскаром надумаем…

— Это можно…

Поздно вечером, когда неводчики вернулись с лова, а рабочие, строившие мол, уже спали, «Титания» подошла к Чешуям, приняла на борт Роберта и, не задерживаясь, направилась в открытое море.

Увеселительная поездка Роберта продолжалась три дня. «Титания» вернулась поздно ночью, и никто даже не заметил, как она подошла к Гнилушам. Мотор работал так тихо, что дальше ста шагов выхлопов совсем не было слышно.

Вернувшись из этого путешествия, Роберт больше не остался у родителей и вернулся в город. Фред сам отвез его в местечко на мотоцикле, чтобы заодно навестить и Оттилию.

— Теперь все в порядке, дальше ты справишься и один, — сказал на прощание Роберт.

— О, уж теперь-то я развернусь! Ты не зевай по своей части, а здесь я один управлюсь.

— Языками ты владеешь, пожалуй, лучше меня, — польстил ему Роберт.

— Пожалуй, что так. Ведь я же бывал за границей.

Оттилия так и просияла при виде запропастившегося обожателя и принялась ухаживать за ним, как за женихом: побрила, постригла, сделала маникюр и опрыскала духами, так что он заблагоухал, словно какая-нибудь барышня. Она уговаривала его остаться до утра, мешать дома некому: мать уехала к сестре в деревню, отец работал на какой-то дальней стройке. Но Фред отказался самым решительным образом.

— Нет, никак не смогу. Ночью мне опять придется уйти в море. Работа остается работой, а любовь — статья особая. На это и зимой времени хватит.

— Скоро ведь праздник рыбаков, ты хоть к тому-то времени вернешься? — донимала его Оттилия.

— Вот это я тебе обещаю твердо. Праздник рыбаков я не пропущу.

Ночью Фред ушел. Осис только руками разводил: всю ночь караулили с сыном и мотор держали подогретым — и опять американец ускользнул из-под самого носа. И черт его знает, где он раздобыл такой мотор. Пускаться вдогонку не имело смысла — за «Титанией» не поспела бы ни одна моторка.

— Наверно, думает один все море обловить! — сердился Индрик.

— Это уж у них в роду такая привычка. Разве кто слыхал, чтобы они сказали, где хорошо рыба идет?

— Ну, ты и сам, положим, не лучше их…

— А ты попробуй иначе! Налетит весь народ, а сам оставайся ни с чем…

— Нам-то он мог бы сделать одолжение.

— Нам? Когда он родного брата не берет в компанию, где уж там чужих.

— Роберта же брал.

— Роберт не рыбак.

— Зато ты кассир кооператива.

— Гм-да! Если он и дальше будет нас водить за нос, придется потребовать возврата ссуды.

— Вот тогда он у нас заговорит… — заранее радовался Индрик.

— Зря не прижали его раньше.

Но и тут не пришлось им порадоваться. Спустя неделю вернулся Фред и пришел к кассиру кооператива.

— Пора нам и рассчитаться… Сколько там с меня приходится? — небрежно спросил он, бросая на стол толстый бумажник.

За один раз Фред вернул всю ссуду. Денег у него куры не клевали; не моргнув глазом, он бросался сотнями латов. Вечером он хвастался по всему поселку:

— Теперь я разделался с долгами, и «Титания» принадлежит мне от киля до вымпела. У меня нет такой привычки, чтобы тянуть с отдачей. Как завелось что в кармане — на, бери свое и оставь меня в покое.

Фреду так везло, что он уже стал помышлять о даче в курортном местечке и даже подбивал лавочника Бангера вместе строить гостиницу с рестораном — по крайней мере рыбакам будет где развлечься в свободное время. Бангер готов был уже согласиться, только ему хотелось, чтобы Фред взял как-нибудь в Янтарное море и Эдгара. Но такие разговоры не понравились американцу, и о гостинице он пока замолчал.

О блестящих успехах владельца «Титании» лучше всего свидетельствовало процветание Баночки. Произошло что-то непостижимое: Баночка, у которого раньше не мог удержаться в кармане даже один лат, теперь обзавелся собственным бумажником, в котором шелестели новые кредитки. Это служило верным доказательством того, что Баночка был уже не в состоянии истратить свои доходы. Одевался он теперь, словно какой-нибудь хозяйский сынок, и все стали посматривать на него с известным почтением. Если бы он захотел жениться, не одна девица — из тех, что постарше — ответила бы ему согласием. Но Баночка женщинами не интересовался — его невестой, навеки обрученной с ним, была бутылка, и никакие силы не могли разлучить его с ней. Кое-что и Джиму перепадало от его щедрот — Баночка никогда не приходил с пустыми руками. Но когда тот или иной приятель пытался разузнать подробности лова в открытом море, Баночка вел себя так же таинственно, как и Фред.

Эта таинственность все сильнее интриговала жителей поселка. Почему они никого не берут с собой, а всегда удирают втихую, как тать в нощи? Почему не говорят, в каких местах рыбачили?

Людям случалось уходить далеко от родных краев, но ни на курземском, ни на видземском побережьях никто не встречал Фреда. Они стали расспрашивать о нем тамошних рыбаков — те также ничего не могли сообщить. Как «летучий голландец», носилась «Титания» по морским просторам. За последнее время Фред все чаще возвращался, и хозяйки каждый раз встречали его в Риге, где он по-прежнему появлялся с полным трюмом угрей, камбалы и другой рыбы. И так как в его каюте никогда не переводилась водка и другие приятные вещи, которыми можно было угостить соседей, рыбаки относились к нему с уважением.

2

Однажды в субботний вечер, возвращаясь на мотоцикле из местечка, Фред завернул в Чешуи и остановился возле лавки. Дорога была плохая, машину трясло, и костюм его сильно запылился. Фред попросил у мадам щетку и, стал у двери счищать с себя пыль.

— Не понимаю, почему у вас до сих пор не подумают о том, чтобы провести шоссе, — сказал он. — Какой толк от гавани, если к ней нельзя подъехать сухопутьем? У нас, в Гнилушах, дело обстоит гораздо лучше.

Вернув щетку, Фред стал рассматривать товары. Но что хорошего могло оказаться в такой лавчонке!

— Дайте мне, пожалуйста, две плитки молочного шоколада и большую пачку «Риги». Сколько стоит вон та кожа?

— Двенадцать латов.

— Заверните, пожалуйста, и отложите в сторону, а после я пришлю за ней Баночку. Пусть сделает себе кожаный фартук, чтобы не пачкаться о снасти. Терпеть не могу, когда люди зря портят вещи.

Фред брал все, что попадалось на глаза. Большой нужды в этих покупках не было, но почему же не взять, если имеешь возможность?

— Пожалуйста, подсчитайте, каковы мои военные издержки.

Сумма достигла почти двадцати латов. Фред вынул бумажник и с озабоченным видом стал искать деньги.

— Гм, никак не найдешь подходящей мелочи. Вы мне не разменяете?

Он подал мадам пятисотлатовую ассигнацию. Лавочница чуть-чуть покраснела от уязвленной гордости.

— Право, не знаю, как и быть… Вам придется немного подождать, пока придет муж. У нас в кассе сейчас не наберется сдачи.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, у меня не горит, могу потерпеть и до следующего раза, или отдайте Баночке, когда придет за покупками.

Фред решил показать, каковы его возможности. То, что у мадам не нашлось сдачи с пятисот латов, доставило ему громадное удовлетворение. Если бы у нее во всем доме набралось столько, она бы в грязь лицом не ударила! Ясно, что нет, а у Фреда этого добра вдоволь. Будто бы для того, чтобы удобнее уложить кредитки, он вынул целую пачку столатовых билетов, перегнул ее пополам и засунул в глубь бумажника. Там была и валюта.

— А вы не возьметесь разменять пятьдесят долларов? Ведь курс иностранной валюты известен, можно посмотреть в газете.

Нет, мадам не смогла сделать и этого. От удовольствия Фред только покашливал — хе-хе, что же она в конце концов может? Он заметил, как заблестели глаза у мадам. Такой кучи денег она, наверное, ни разу в жизни не видела, хотя Бангера считали богатым. Существует же разница между каким-то там лавочником и человеком, который ворочает делами большого масштаба!

— Мне часто приходится иметь дела с иностранцами, — объяснил Фред, пряча в бумажник свои пятьдесят долларов. — Они охотнее платят валютой. Да, что я хотел спросить, — далеко ли ушел Бангер? Мне надо с ним поговорить.

— Он в кооперативе. Кажется, сегодня заседание правления. Вот-вот должен вернуться.

— Я подожду.

— Тогда лучше зайдите в комнату, поболтайте пока с господином инженером.

— Гм-гм… с инженером… — Это ему понравилось.

Фред успел уже с ним познакомиться, когда ходил смотреть мол, и нашел, что этого человека стоит узнать поближе. Дружба с образованным человеком придала бы американцу в глазах людей известный вес; и Сартапутн ничего бы не потерял — ведь Фред наверняка зарабатывал больше.

Он застал инженера сидящим за письменным столом.

— Пардон, извините, что побеспокоил, — сказал Фред. — Если вы очень заняты, не буду вас тревожить.

— Ничего, я уже кончил, присаживайтесь, пожалуйста. — Сартапутн подал ему руку, затем перегнул пополам исписанный листок, вложил в конверт, но адрес надписывать не стал. — Вы опять дома?

Оба чувствовали себя неловко. «Чего ему от меня надо?» — удивлялся про себя инженер, глядя на полузнакомого человека. «О чем я буду с ним говорить?» — спрашивал самого себя другой. Но не таков был Фред, чтобы не найти выхода из любого положения.

— Скажите, вы на самом деле инженер? — спросил он, предлагая сигарету. — Это «Кепстен». Привез знакомый боцман с одного английского парохода.

— Да, инженер, — с улыбкой ответил Сартапутн, протягивая Фреду спичку. — Недурной табак.

— Могу достать вам целую баночку — сто штук.

— Не стоит беспокоиться. Долго вы плавали на пароходах?

— Двенадцать лет.

— Очень интересно. А кем вы работали?

— На палубе… У меня были разные обязанности… Ну, а скажите, что вы умеете строить?

— Ну, разные плотины, мосты.

— А дома вы не строите?

— Я не архитектор.

— Вот это жалко. А мне как раз архитектор и нужен.

— Да? Что же вы намереваетесь строить?

— Пока подумываю о даче, а там и еще кое-что…

— Тогда вам достаточно пригласить какого-нибудь хорошего строителя. Архитектору закажите только план.

— Я тоже так полагал. Жаль, что это не по вашей части, но я хотел узнать, сколько это будет стоить.

— Могу порекомендовать вам хорошего специалиста.

— Вот это здорово! Ну, об этом мы еще поговорим в другой раз.

Да, это он отложил на другой раз, а сейчас ему не терпелось порассказать о себе, и в таких случаях другим оставалось только молчать да слушать. И опять посыпалось: Америка, Нью-Йорк, Лондон… А вот в Генуе он слушал певицу Галли Курчи… Конечно, и «Титания» не была упущена из виду — доброе суденышко, знаете ли, и кое-что приносит…

Вначале инженер слушал внимательно, потом начал улыбаться — не то над рассказом, не то над самим рассказчиком. Иногда он беспокойно посматривал в окно, рассеянно переставляя с ребра на ребро только что заклеенный конверт. Вдруг он поднялся, извинился перед гостем и вышел, захватив с собой письмо. Несколько обескураженный, Фред вскочил со стула и начал прохаживаться по комнате. Взглянув в окно, он увидел, как Сартапутн, выйдя на улицу, передал письмо одному из рабочих, что-то сказал и вернулся в дом.

Из лавки послышался голос Бангера.

— Где он? — спрашивал лавочник.

— У господина инженера, — ответила мадам. — Я его сейчас позову.

Фред вошел без приглашения.

— У тебя ко мне дело? — спросил Бангер, здороваясь с ним.

— Да, я хотел бы окончательно выяснить, как ты решил насчет постройки гостиницы. Пора ведь начинать. Согласен идти в компанию, или мне придется одному строить?

— Гостиницу? Да, ты ведь как-то об этом упоминал, но я, признаться, думал, что это шутка.

— Ты прекрасно знаешь, что я не любитель шуток.

— Гм-гм… Ну, тогда зайдем ко мне.

Они вошли в комнату Бангера. Фред сразу приступил к делу. Он самым серьезным образом решил строить гостиницу, и не какую-нибудь, а перворазрядную, чтобы людям было где приятно провести время.

— Все должно быть поставлено на широкую ногу… Устроим бильярдную, отдельные кабинеты. Ну, конечно, и девочки… В такое заведение из самой Риги будут наезжать. Место тихое, уединенное, столичная публика это любит. А разве наших не потянет, если цены у нас будут доступные? Сейчас они могут повеселиться, только когда случается съездить в Ригу. Уверяю тебя, дело прибыльное.

— Во что же это нам обойдется?

— Не меньше сорока тысяч потребуется. Потому и зову тебя в компаньоны, что не хочу тянуть с этим делом. Раз есть наличные, пора и начинать.

— Да тебе-то что, ты, наверно, хорошо заработал.

— Ну и у тебя порядком накопилось за столько лет!

— Гм… Как сказать.

— Наконец, ты можешь заложить дом, это ведь тоже деньги. Потом за один год все вернем.

— С этими закладными я бы не хотел связываться. А знаешь что… — Бангер придвинулся к Фреду. — Ты бы лучше взял с собою моего Эдгара. Здесь на прибрежном промысле он только время теряет. Ну, что тебе стоит? Станет зарабатывать, тогда можно будет пустить деньги и на постройку гостиницы. А с закладной я не стану возиться.

Опять за старую песню: «Возьми с собой!»

— За каким чертом выходить ему в открытое море? — пожал плечами Фред. — И потом я не могу ждать, надо начинать немедленно.

— Потому и возьми Эдгара. Тебе ведь за него работать не придется. Если ему повезет, может, я решусь взять ссуду.

— На буксир я его брать не могу, а в море мы все равно разойдемся. Нет, нет, из этого ничего не получится. Если у тебя сейчас нет денег, буду строить один… Надо будет присмотреть местечко.

Фред решительно попрощался и ушел. Ни разу в жизни Бангер не чувствовал себя таким униженным. До сих пор слыл за человека денежного, и вдруг приходится сознаться, что тебе не по плечу постройка какой-то гостиницы! Взошли новые светила, затмевающие своим сиянием старые звезды.

Мадам мучило иное: этого человека, который скоро прогремит на всю страну, она когда-то могла заполучить в зятья. Если бы только Анита не оплошала…

«Вышла за этого угрюмого козла, а много она от него видит радости? У Фреда она бы как сыр в масле каталась».

Выйдя от Бангера, Фред направился к пляжу, ведя мотоцикл по песчаной дороге. У дюн он увидел Аниту. Она шла впереди и что-то читала. Услышав за собой шаги, Анита обернулась и, словно испугавшись, несколько раз сложила пополам исписанный листок. Бумага была такая же, какую Фред видел на столе у инженера.

— Добрый вечер! — крикнул он ей и добавил со смешком: — На свиданьице, что ли? А как же муж?.. Впрочем, извините, это я так — сболтнул.

Порозовевшие щеки Аниты вспыхнули еще ярче, краска разлилась до кончиков ушей. Она отрывисто засмеялась:

— Мне нечего думать о таких вещах, это уж вам…

Они вышли на пляж. Песок здесь слежался, можно было ехать на мотоцикле. Прежде чем сесть в седло, Фред остановился и рассказал, по какому делу он навестил сейчас Бангеров.

— Пора подумать и о благополучии рыбаков. Я решил строить гостиницу с рестораном.

— Вот так благополучие, — усмехнулась Анита.

— А куда в самом деле деваться человеку после работы? Сидеть дома — радости мало; это вы и на себе испытали. А в ресторане музыка, светлое помещение, будет где потанцевать. Это не то, что толкаться в темной комнате у Дунисов.

И пошло и пошло. Несколько минут Фред говорил в полном самозабвении. Невзначай взглянув на Аниту, он вдруг заметил, что она, совершенно его не слушая, с задумчивым видом смотрит куда-то по направлению к поселку. Фред тоже обернулся и увидел вдали человеческую фигуру, — это шел к пляжу инженер Сартапутн.

— Ну, извиняюсь, мне пора. — Фред вскочил на мотоцикл и понесся вдоль пустынного берега.

3

Чтобы не гноить зря дорогое сетное полотно, Оскар во время знойного штиля выставил мережу на дюны. С весны довольно хорошо шли камбала и судак, позже появились и лососи, но с наступлением жары они снова пропали, в то время как, по словам Фреда, в открытом море их было до черта.

— Прыгают, как мальки, — рассказывал он. — Я уже хотел ловить ярусами, да не захватил подходящих крючков.

Наконец в исходе июля задули свежие ветры, направляя к берегам залива более прохладные течения. Появилась и рыба — лещ, окунь, сырть, — изредка стали попадаться лососи.

Для чешуян, работавших на строительстве мола, началась страдная пора. Сартапутн не раз удивлялся мужеству и выносливости этих людей. Еще далеко до рассвета, а они уже в море, подле сетей или ловушек. Вернувшись на берег и сдав улов приемщикам из рыбокоптильни или женам, которые отвозят его на рынок в Ригу, они развешивают для просушки сети и наскоро завтракают тут же на берегу — пора уже становиться на работу. Проработав целый день на строительстве, вечером они снова забирают сухие сети и — опять в море, иной раз уходя вдоль побережья к устью Зальупе. Домой возвращаются уже глубокой ночью. Когда находили они время для сна, когда отдыхали — для инженера оставалось загадкой.

Поистине двужильным казался этот неутомимый народ, и нельзя было сказать, чтобы после такой работы он слишком мрачно смотрел на вещи. Молодежь была весела и жизнерадостна, как и полагается в ее возрасте, старикам тоже хватало бодрости.

Участки для мереж еще с весны распределялись по жеребьевке на все время путины. В прошлом году Оскару достался самый северный, самый дальний участок, который оставался в стороне от течения, и лосось ловился там неважно. Зато в этом году ему посчастливилось: он вытащил самый лучший номер, получил самое выгодное место; здесь в его ловушку попадались и самые первые и самые последние лососи. Поэтому, как только кончился период знойного штиля, Оскар, не теряя времени, установил на якоре мережу.

Всю весну Оскар работал как лошадь и даже в лице изменился. Глаза у него воспалились от бессонных ночей, к полудню его уже одолевала дремота. Но бросать работу у инженера Оскару не хотелось — на дополнительный заработок он надеялся обзавестись осенью новыми сетями для салаки и кильки; у него каждый лат был на счету. Анита уже второй год ждала летнего пальто, и ему хотелось доставить наконец жене эту маленькую радость. Никуда не годился старый неводник — громоздкий, весь в заплатах и все-таки протекавший, как сито. Пора было перекрасить железную крышу дома, тогда бы она прослужила вдвое дольше. Со всех сторон обступили его мелкие нужды, где уж тут было думать об отдыхе!.. И когда разбушевался западный ветер, прервав на некоторое время работы по возведению мола, Оскар даже рассердился на море — сиди теперь по его милости сложа руки! Правда, после бури могли появиться лососи, буря была подходящая. За свою ловушку Оскар не тревожился — еще сравнительно новая, крепкая и он ее основательно заякорил — на этот раз выдержит. Осис и то не беспокоился за свою развалину.

Четыре дня нельзя было выйти в море ни на веслах, ни с мотором. Волны докатывались до подножия дюн. Каждое утро Оскар спешил проверить, как держится моторка на якоре, как ведет себя ловушка.

Во вторую ночь выбросило на берег мережу Осиса. Через день была прорвана мережа гнилушанина Крауклиса. Но обе ловушки были старые и порядком подгнившие во время знойного штиля; удивительно, как они до сих пор-то держались. В последнюю ночь ветер, достигнув предельной силы, сносил крыши домов, выворачивал с корнем сосны. У Бангера сломало радиомачту. А утром на берегу можно было видеть останки двух выброшенных волнами ловушек — одна из них принадлежала Оскару. Сначала он не хотел верить своим глазам… Впервые за все годы его мережа не выдержала бури. Якоря хорошо закреплены в нужных местах, тросы новые, крылья сделаны только в этом году, при установке никакой оплошности допущено не было. И вот — на тебе!..

Стиснув зубы, принял Оскар этот удар. Мечты о новых сетях и других необходимых вещах пришлось выбросить из головы. Он аккуратно подобрал все отрепья, поплавки и отвез останки мережи в поселок. Починить ее не было никакой возможности. На крыльях было содрано с подбор все сетное полотно, — теперь разыскивай его где-нибудь в песке на банках! — обручи были изломаны, камеры словно ножом располосованы, у нескольких якорей оборвало наплава — их и вовсе не найти.

— Опять тебе придется подождать нового пальто, — сказал он Аните. — Нам надо обязательно построить новую мережу.

— Ну конечно, Оскар. Я ведь могу и без него обойтись.

Оскар пошел сказать инженеру, что ему надо с неделю побыть дома, построить новую ловушку.

— Пусть на эти дни Бангер даст вам моторку… Хорошо, если бы вы могли уплатить мне, что причитается.

— Много вам на это понадобится? — спросил Сартапутн, с участием отнесшийся к его горю.

— Ну, как-нибудь наберется… Кое-что ведь и нарыбачили за это время. Такое несчастье случается не впервые и не со мной одним. Если бы мы каждый раз вешали головы, то и жить не стоило бы.

— Все-таки тяжело вам пришлось.

— Хуже всего то, что теперь появится лосось. А пока я новую мережу построю — весь косяк пройдет, жди тогда нового.

— А там вдруг опять буря… — Сартапутн не решился высказать до конца свою мысль.

— Конечно… может и опять выкинуть на берег. Только незачем вперед загадывать.

— Я вам искренне сочувствую, — мягко сказал инженер. — Вы день и ночь трудитесь, как каторжный, и вот… До чего все-таки несправедлива природа. Даже досаду какую-то испытываешь против ее законов, особенно когда она так безжалостно уничтожает разумный труд человека. Мне так жаль вас… — Он так и не закончил фразы, как бы устыдившись своего непрошенного сочувствия.

— Жаль? — странно усмехнулся Оскар. Больше он ничего не сказал.

Теперь Сартапутн стал внимательно присматриваться к этому человеку, который столько времени оставался незамеченным, как любой другой поденный рабочий. Спокойный фатализм и громадная выносливость рыбаков, помогавшая им выдерживать все невзгоды, его не удивляли. Здесь скрывалась суровая трудовая закалка. Но в Оскаре было нечто большее — не просто спокойствие или чисто физическое здоровье; это был характер, незаурядная личность. Да, он достойный соперник! Инженер начал понимать, почему Анита так привязалась в свое время к Оскару. Понял он и другое: слишком бесчестно было бы врываться в эту тихую жизнь, разбивая счастье такого сильного, сурового человека. Если бы не одинокая жизнь в заброшенном поселке, не однообразная работа, не столь длинные, томительные вечера, когда всем существом рвешься к людям! Плохо, конечно, что они с Анитой больше не встречаются открыто. Ясные дружеские отношения сменились совсем иными чувствами, и теперь им многое приходилось скрывать от людей. На какой-то момент в инженере во весь голос заговорила совесть. Несколько дней он избегал встреч с Анитой, не посылал ей записок, а по вечерам бродил где-нибудь подальше от поселка. Но поведение инженера было истолковано Анитой совсем в другом смысле.

— Прекратим это, — сказал он при первой же встрече, когда Анита пришла к матери. — Пусть все останется по-прежнему, так будет лучше…

Широко открытыми глазами, в которых таилась и оскорбленная гордость женщины и грусть заброшенного ребенка, она взглянула на Сартапутна.

— Ну, раз тебе это надоело, лучше нам больше не встречаться.

Рассказать ей о своих новых мыслях, о том, что они оба виноваты перед Оскаром? Но когда один человек далеко завел другого по неверному пути, он уже не может сказать тому, что этот путь неправилен. Ведь оба они знали об этом, оба знали, куда идут. И Сартапутн отказался от своего намерения. Они продолжали идти дальше.

4

Летом среди рабочих неводной артели Лиепниека появился очень странный человек, высокого роста, глуховатый, с широким шрамом во всю правую щеку, к которой когда-то приложился бутылкой с отбитым дном пьяный приятель. Казалось, природа обделила его разумом, и он всегда старался держаться в стороне, неохотно отвечал на вопросы. Но ему нравилось издали наблюдать за другими, незаметно подкрасться к разговаривающим между собой рыбакам или даже к мальчишкам, собравшимся в кучку, чтобы придумать какую-нибудь новую каверзу. Ко всему он прислушивался, все замечал, но дальше не распространял — может быть, потому, что тут же все забывал. В сумерки Симан имел обыкновение шататься по чужим дворам. Со всеми собаками он был в дружбе, ни одна на него не лаяла. Неслышно, как тень, шнырял долговязый Симан у чужих окон, заглядывал в освещенные комнаты, а где были ставни, тихо приподнимал крючки и, никем не замеченный, наблюдал семейную жизнь поселян.

Однажды его застала в своем дворе Клявиене. После говорили, что застигнутый за подглядыванием Симан бросился с ножом на старуху, испугав ее до полусмерти, но ударить не ударил.

Симан умел искусно подражать мяуканью дерущихся котов и иногда ночью, подкравшись к какой-нибудь уединившейся парочке, пугал молодых людей. Кристап Лиепниек испытал это на себе и грозился при случае поколотить его.

Вскоре о странностях Симана стало известно поселковым подросткам, у которых все помыслы были направлены на озорство. Мальчишки стали подлизываться к Симану, носили ему папиросы, давали хлебнуть водки из отцовских фляжек, а за это он должен был брать их с собой в ночные походы.

Мальчишки показывали ему, в какой двор идти, у кого не запираются ставни, в каких клетях спят девушки. Сняв сапоги, верзила ловко взбирался на крышу, мяукал, шумел и царапал стены до тех пор, пока спящие больше не выдерживали. Когда они убегали в дом, накинув на плечи одеяла, Симан из темноты провожал их кошачьим концертом.

Однажды вечером в поселок прибыл Питерис. По старой памяти «друг рыбаков» остановился у Бангеров. Дождавшись темноты, мальчишки привели Симана к дому лавочника. Окна были закрыты ставнями, только из щелей снизу пробивался свет. Симан откинул крючки и неслышно открыл ставни, но за ними оказалась пустая комната, через которую изредка проходила мадам, вынося в кухню посуду. Симан двинулся дальше, приоткрыл другие ставни, но и там Питериса не было. За столом сидели два человека — инженер Сартапутн и Анита. Инженер, улыбаясь, что-то рассказывал ей, держа обеими руками руку Аниты и по временам поглаживая ее голый локоть. Для Симана это зрелище не представляло интереса, он хотел пойти дальше, но мальчишки уговорили его остаться:

— Подожди немного, посмотрим, что будет дальше.

Заглядывая друг другу через плечо, они с каким-то непонятным любопытством глазели в окно.

— Пойдем, — тянул их Симан.

— Да подожди ты, — останавливали его мальчишки. — Времени у нас хватит, пусть лучше Питерис ляжет, тогда мы его попугаем.

Некоторое время они наблюдали, как разговаривали молодые люди, как инженер гладил руку Аниты, а она улыбалась словам Сартапутна. Вдруг Анита запустила пальцы в густые волосы инженера и растрепала их, а Сартапутн взял и поцеловал ее руку. Потом он придвинул стул ближе к Аните; теперь они сидели плечом к плечу. Анита, задумавшись, смотрела куда-то в угол комнаты, ее голова слегка склонилась на плечо инженера. Сартапутн нагнул голову ниже, их лбы соприкоснулись, но больше ничего нельзя было разглядеть, так как они отвернулись от окна.

— Наверно, целуются, — шепнул кто-то. Подождав немного, не случится ли еще чего-нибудь, разочарованные в своих ожиданиях мальчишки двинулись дальше. Симан снова запер ставни на крючки.

Обогнув дом, кучка мальчишек остановилась у последнего окна, из которого просачивался свет сквозь щели в ставнях. Симан немедленно приступил к делу, и скоро взорам искателей приключений предстал Питерис, сидевший у стола в одной жилетке. Он наклонился над каким-то чертежом, который раскрыл перед ним Фред Менгелис. Американец что-то энергично объяснял, водя пальцем от одного края чертежа к другому. Депутат почесывал бородку и подымал иногда глаза на собеседника, одобрительно кивая головой.

Это был проект новой гостиницы, с которым Фред знакомил «друга рыбаков». Недавно он присмотрел для нее подходящий участок возле шоссе, рядом с курортным местечком. Но участок это принадлежал государству. Вот если бы Питерис как депутат пришел на помощь, участок удалось бы приобрести за умеренную сумму.

— Можно бы заполучить его под видом надела для ремесленника, — объяснил Фред. — Я ведь рыбак.

— Это мы устроим. Вот гостиницу вам придется записать на собственное имя, на мое неудобно как-то. Если узнают, что у меня такая крупная недвижимость, сейчас же начнут подозревать, завидовать. Нам, государственным людям, в этом отношении надо быть весьма осторожными.

— Ну что же, пусть будет на мое имя. Я лишней собственности не боюсь. Пусть завидуют, кому нравится.

После этого мальчишки увидели, как Фред открыл саквояж и стал выкладывать на стол одну за другой цинковые фляги самых удивительных фасонов: плоские, длинные, со странными вдавленными боками. Смеясь, он прикладывал их то к бедрам, то к животу. Питерис тоже с видом знатока осматривал странные предметы, даже приложил одну флягу к своему животу и покачал головой.

В этот самый миг Симан вдруг вывел кошачью руладу. Он еще никогда не орал так ужасно, — казалось, стая котов дралась не на жизнь, а на смерть. Фляга вывалилась из рук перепуганного Питериса, он нервно хватался руками то за бороду, то за брюки. Фред мигом забросил под кровать все фляги. Оба так растерялись, что мальчишки за окном разразились неудержимым смехом и бросились врассыпную, только Симан хладнокровно прикрыл ставни, накинул крючки и тихо проскользнул вдоль темной улички домой. Хватит на сегодня безобразничать, достаточно всего насмотрелись.

Через несколько дней по поселку поползли слухи о дружбе инженера с Анитой. Женщины подталкивали друг дружку локтем, когда кто-нибудь из них проходил по улице. «Ну, это они умеют… Да ведь иного и ожидать нельзя было. И где только у Оскара глаза, неужели он все еще не догадывается?»

5

Став депутатом, Питерис не забыл прежнего ремесла подпольного адвоката, наоборот, теперь-то он и развернулся. Его высокое положение как магнит притягивало клиентов, к нему стали обращаться даже такие люди, которые раньше доверяли свои дела только ученым юристам. Не имея больше возможности справиться с клиентурой, Питерис нанял в секретари какого-то делопроизводителя, уволенного за пьянство из волостного правления. В Риге, недалеко от центра, он открыл контору, куда и обращались все ищущие справедливости и верящие в талант «друга рыбаков». Споры по делам аренды и наследования считались специальностью Питериса, в них ему больше всего везло. С непонятным для заурядного человека удовольствием он годами копался в каком-нибудь деле, которое имело чрезвычайно мало шансов на успех. Вообще раньше чем через год Питерис не заканчивал ни одной тяжбы: надо было долго подготавливать различную документацию, на каждом шагу требовались гербовые марки. А беготня по разным учреждениям, а собирание справок и выписок из старых контрактов!.. Словом, все это стоило времени, труда и, главное, расходов. Пожалуйте аванс! И подобно тому как суеверные люди больше доверяют знахарке, чем врачу, так и легковерные клиенты Питериса без колебаний полагались на его таланты.

— Он лучше любого адвоката разберется.

Правда, выигрывал он далеко не все процессы. Но разве можно выигрывать подряд, иногда и проигрываешь: это в порядке вещей.

Объезжая прибрежные поселки, Питерис мимоходом брался и за те дела, которые уже находились в судах. Защищать свои интересы в Риге его уполномочивали и частные лица, и кооперативы, и даже некоторые местные учреждения. Всюду он брал авансы на расходы и время от времени требовал новых подкреплений.

— Не могу же я каждый раз выкладывать из собственного кармана!

В Чешуях Питерис стал сущим опекуном рыбачьего кооператива. С тех пор как он добился постройки гавани, правление было готово доверить ему все до последнего сантима. Он поручился за Фреда, когда тот брал ссуду на постройку «Титании», — и американец вернул ее. Тут уж пришлось замолчать самым отъявленным скептикам.

В тот вечер, когда Симан с мальчишками заглядывали в окна к Бангерам, Питерис прибыл в Чешуи с определенным намерением. Возвращенную Фредом сумму не успели еще израсходовать, а ему как раз понадобились деньги. Он жаждал деятельности и не только принял участие в постройке гостиницы, но еще купил в Риге землю под дом.

На следующее утро депутат, захватив с собой Бангера, Осиса и других хозяев, вышел на берег осмотреть строящуюся гавань. Питерис дал почувствовать, что он облечен полномочиями свыше, что его посещение является чем-то вроде неофициальной инспекции. Поэтому он и пригласил с собой самых пожилых и почтенных людей. Это уже походило на комиссию. Придя на пляж, Питерис задрал вверх козлиную бородку, повел в воздухе носом и окинул презрительным взглядом весь участок.

— Значит, вот как они здесь орудуют. Ну, посмотрим, посмотрим… — и, обратившись к одному из рабочих, спросил, не предвещающим ничего доброго голосом:

— Кто здесь производитель работ?

— Инженер… Господин Сартапутн.

— Где он? Позовите мне его сюда.

Этот тон должен был немедленно возыметь действие. Каждому матросу с землечерпалки следовало понять, что прибыло высокое начальство и неизвестно, как еще обернется дело для инженера… Ниже согнулись спины рабочих, каждый старался усерднее делать свое дело.

— Я спрашиваю, где инженер? — повторил Питерис. — Мне надо с ним поговорить.

— Инженер еще не пришел, — сказал подоспевший десятник. — Позвать его?

— Да, скажите, что я его жду.

Пока ходили за инженером, «комиссия» прогуливалась по участку. Питерис хранил молчание, но что-то угрожающее было в его жестах, в его бесстрастном лице. «Посмотрим, посмотрим…» — словно говорил взгляд его глубоко сидящих глаз.

Наконец пришел инженер. Посыльный сообщил ему о появлении незнакомого важного господина, чуть ли не самого министра, и это несколько встревожило его. Вдруг государственный контроль или представитель департамента!.. Сартапутн быстрыми шагами приблизился к группе посетителей.

— Вы желали меня видеть? — спросил он Питериса.

— Ах, так вы и есть инженер? — Питерис смерил его взглядом с ног до головы.

— Да, это я. С кем имею честь?..

— Вы всегда так наблюдаете за порядком? — продолжал депутат, не ответив на вопрос инженера.

— Извините, но я хотел бы знать, с кем имею честь разговаривать… — упрямо повторил Сартапутн.

— Депутат Питерис. Я инициатор этой постройки. Мне кажется, что вы свое дело находите скучноватым.

Сартапутна разозлил этот повышенный тон.

— Я не десятник, — сказал он резко.

— Вот оно что? Ну хорошо, хорошо…

Питерис вынул записную книжку и черкнул несколько слов.

— Вы настолько доверяете рабочим, что не считаете нужным смотреть за ними? — спросил он.

— Они свои обязанности знают, а мои помощники работают не первый год.

— Тогда вы, может быть, здесь совсем не нужны?

— Информацию об этом можете получить в департаменте. Там знают, для чего я здесь нахожусь.

— Ладно, ладно, — и Питерис опять что-то отметил в своей книжке.

— Будьте любезны показать нам дамбу.

— Прошу.

«Комиссия» прошлась по молу. Сартапутн от подробных объяснений воздержался и только вежливо отвечал на вопросы. За инженером и Питерисом гордо шагали Бангер и Осис — теперь все могли убедиться, какие они важные шишки! Как только Питерис проходил мимо, рабочие расправляли спины и принимались обсуждать виденное. Но когда Питерис остановился на дюне и еще раз оглянулся назад, все с преувеличенным усердием бросились таскать и разбивать камни. Депутат заметил это.

«Меня побаиваются!..» Сладкое чувство наполнило все его существо.

Вечером созвали внеочередное собрание членов кооператива, на которое были приглашены все рыбаки. Питерис говорил о фонде взаимопомощи рыбаков, который он задумал основать.

— Благодаря фонду мы сможем оказывать помощь семьям рыбаков, потерпевших бедствие, платить за страхование жизни и рыболовных снастей, расширять кооператив и рыбный завод… Словом, этот фонд будет выручать вас во всех нуждах.

— Откуда мы возьмем средства для фонда? — спросил Оскар.

— Средства? Сначала каждый рыбак внесет скромную сумму — скажем, пятьдесят латов, а потом надо будет платить небольшие ежегодные взносы. Нам и правительство не откажет в ссуде. Можно будет устраивать базары и разные благотворительные спектакли; чистая прибыль с них пойдет на увеличение фонда. И, кроме того, — я все это уже хорошо обдумал — на первых порах мы устроим большую лотерею, которая даст нам не менее двадцати тысяч латов.

Рыбакам эта затея сразу понравилась, и они стали обсуждать ее.

— Что-то здесь пахнет лавочкой, — сказал Оскар старому Дунису. — Слушать все это очень приятно, но когда Питерис берет дело в свои руки, оно сразу начинает внушать подозрения.

— И как у тебя только язык поворачивается! — удивился Дунис. — Разве мы мало видели от него добра? Одно то, что человек Добился гавани…

— И новых заповедных участков, — язвительно усмехнулся Оскар. — Сейчас для него главное — собрать с вас денежные взносы, а что выйдет из этой помощи — еще неизвестно.

С проектом Питериса все согласились. Устав фонда был им уже заранее разработан, и собрание без долгих разговоров его приняло. Кассиром выбрали Питериса, ему же поручили организацию лотереи и продажу билетов, — больше никто не хотел брать на себя эту хлопотливую обязанность. Питерису в конце концов пришлось согласиться на просьбу рыбаков.

В тот же вечер он уехал из Чешуй.

6

По всему поселку пошли разговоры о дружбе Аниты с инженером. Их слыхали и Бангеры, но мадам не нашла в этом ничего ужасного.

— Пусть поговорят, если завидно…

Когда сплетни достигли дома старых Клявов, там отнеслись к ним совсем по-другому.

— Ну куда же это годится! — ворчала Клявиене. — Замужняя женщина, а блюсти себя не умеет.

— Наверно, Оскар, показался ей чересчур простым, — решил старый Клява. — Как-никак, дама образованная, разве ей такой муж нужен?

Первое время они крепились и ничего Оскару не говорили — с ним ведь не так легко дело иметь. Но Анита всем поведением показывала, что она не собирается одумываться, и продолжала у всех на виду гулять с Сартапутном по пляжу. Наконец у Клявиене лопнуло терпение.

— Я ему все выложу, а там пусть что хочет, то и делает, — сказала она мужу.

Вечером, когда Анита снова ушла к Бангерам, Клявиене накинула на плечи большой платок и отправилась к сыну. Он только что вернулся с моря и чинил во дворе невод. Возле него маленький Эдзит складывал в кучки старые поплавки и круглые, отшлифованные волною камешки, что-то лепеча на шепелявом детском наречии.

— Ты опять бобылем тут? — начала мать.

— Как бобылем? — усмехнулся Оскар. — А его ты и за человека не признаешь? — кивнул он на мальчика.

— Все с сыном да с сыном. А у матери уж не хватает времени, чтоб посидеть дома?

Оскар ничего не ответил.

— Вот уж хороший муж твоей жене достался… Что ей вздумается, то и делает.

— Конечно. — Оскар перекусил нитку.

— Теперь ведь живут, как хотят; ни стыда, ни совести не знают…

— Верно. Немножко иначе, чем в ваше время.

— Ну да, сейчас ведь за честь считается, когда у жены два мужа… Каждый живет сам по себе, а хозяйство пускай рушится.

— У меня в хозяйстве пока незаметно никакой разрухи. Оборванным я не хожу, еда всегда приготовлена вовремя, паутины в доме тоже не видно.

Клявиене вздохнула:

— Не знаю, как и сказать, — не то ты глупый, не то слепой… Неужели сам ничего не видишь?

— А что мне видеть?

— Он еще спрашивает! Ведь весь народ потешается над твоей простотой, а ты радуешься хорошему житью. С чего она так зачастила к Бангерам, что она там потеряла?

— Разве Лидия никогда не приходит к вам?

— То совсем иное дело: мы в своем доме женихов для дочери не держим. И кавалер тоже хорош! Посылает письма, вызывает из дому. Позавчера я сама видела, как один рабочий передавал ей записку. А немного спустя, гляжу, разрядилась — и к лесу. Тебя, конечно, это не касается, разве ты будешь присматривать за женой!

— Люди везде видят одно плохое, всех на свою мерку меряют. Они не могут поверить, что есть кое-кто лучше их.

— Нашел тоже лучших!

— Что тут особенного, если моя жена встречается со школьным товарищем? Неужели она не имеет права поговорить со знакомым? Наверно, мне надо было вставить в окна решетки, посадить Аниту под замок и обращаться с ней как турки с женами.

— Ты думаешь, они одними разговорами занимаются? Кто же это тогда целовался в комнате у Бангеров?

Оскар в сердцах отбросил игличку и вскочил на ноги:

— Кто это видел? Пусть придет и скажет!

— А что ты за этого инженера горой стоишь? Платит он тебе, что ли? Наверно, пользу какую от этого имеешь?

Краска бросилась в лицо Оскару. Он внимательно посмотрел на мать, затем достал папиросу и закурил.

— Как тебе, мать, не стыдно говорить так, — тихо сказал он. — Если я буду слушать всякие бабьи сплетни, меня самого скоро станут бабой считать.

— Да ведь мальчишки в окно видели.

— Да что мальчишки!.. Давай скорее кончим, мне это надоело. И лучше бы вам не вмешиваться в мои дела, я уж сам как-нибудь разберусь в них… А если бы что и случилось… — он выпрямился и обернулся к матери, — силой тут тоже ничего не сделаешь. Если кому будет плохо, так это мне самому, вам всем незачем расстраиваться…

Он нервно засмеялся и сделал несколько быстрых, коротких затяжек.

— Я ведь привык обходиться без чужой жалости, это вам давно известно.

— Чего-чего, а упрямства и гордости у тебя всегда хватало… Ну, смотри, как бы не стало чересчур тяжко.

— Об этом не заботься, плечи у меня широкие, выдержат…

Клявиене подошла к Эдзиту и погладила его по головке.

— Где же твоя мамочка? — спросила она ласковым голосом.

— Мама ушла в лавку… дядя даст конфетку, — с серьезным видом рассказывал мальчуган.

— Да, да, дядя пришлет тебе конфетку. Это хороший Дядя.

— Хороший дядя, — повторил он.

— А дядя берет тебя на колени? Что он тебе говорит? Оскар сердито сплюнул:

— Кончай мать, что ты у него выпытываешь?

— Уж нельзя и поговорить с ребенком! Ведь он еще глупенький, не понимает, что с ним делают. Ну, когда так, лучше мне уйти.

Клявиене поправила сбившийся платок и собралась уходить, но в это время в воротах показалась Анита и инженер. Приличия ради ей пришлось немного подождать. Оскар двинулся навстречу пришедшим и непринужденно поздоровался с Сартапутном.

— Зайдите хоть разок посмотреть на мои владения, — улыбнулся он. — Все лето прожили на взморье, а еще не видели по-настоящему дом рыбака.

При матери он нарочно старался приветливее разговаривать с инженером. Клявиене только покачала головой и незаметно вышла со двора.

«До чего дошла, уже домой приводить начинает… — думала она. Старуха раздражалась все больше и больше. — Кто бы этого мог от нее ожидать?»

Побеседовав немного с Сартапутном, Оскар извинился: надо сходить на берег, лодка у него осталась непривязанной, а ночью юго-западный ветер может усилиться. Босиком, в белой трикотажной тельняшке, которая плотно облегала его мускулистую грудь, Оскар вышел из дому. Пока он шагал до ворот, лицо его сохраняло улыбку, но чем дальше отходил он от дома, тем оно становилось серьезнее и угрюмее. Теперь уже не надо было играть, как на сцене, не перед кем было притворяться.

Оскар задержался надолго. Когда он вернулся домой, Сартапутна там уже не было.