Онлайн чтение книги Сын рыбака
Глава девятая ПОСЛЕДНИЙ ТРИУМФ АМЕРИКАНЦА

1

Занятый регулярными выходами в море и оборудованием «Виллы Фреди» под образцовое увеселительное заведение, Фред в последнее время мог лишь изредка появляться в местечке и навещать Оттилию. Однако он ее не забывал окончательно и после каждого рейса или привозил сам или посылал с Баночкой то флакон духов, то колечко, то еще какое-нибудь украшение или лакомство… Само собой понятно, что, если время позволяло, Фред не прочь был и провести с ней несколько часов. Никто их тогда не беспокоил, в семье Оттилии всячески поощряли его ухаживания — такие зятья на дороге не валяются. Отец ее был хорошо известный всей округе мастер-плотник. Летом он редко бывал дома, так как в местечке ничего не строили, искать работу надо было где-нибудь подальше. Мать Оттилии была еще бодрая женщина, своего мужа она держала под башмаком, а миролюбивый плотник во всем ее слушался. Оттилия была их единственным отпрыском.

Сначала мать собиралась дать дочери образование, но та никак не могла осилить математику, и ей потребовалось целых восемь лет, чтобы окончить школу. Зато Оттилии легко давались изящные искусства: танцам она научилась в десятилетнем возрасте, а тайны косметики постигла в пятнадцать лет. Больше всего она любила бывать на людях, в веселой компании, кокетничать и танцевать с молодыми людьми. Поэтому Оттилия изучила парикмахерское дело и открыла в доме родителей собственную парикмахерскую. Когда в местечке началась фортепьянная эпидемия — почин сделала мадам мясничиха, а ее примеру последовали и другие именитые дамы с Большой улицы, — захотела иметь в доме рояль и Оттилия. Мясник купил подержанное фортепьяно — чего же ради выбрасывать бешеные деньги на новые инструменты! Скоро в местечке собралась целая коллекция старья, которая звучала иногда весьма странно. Рояль Оттилии был приобретен на каком-то аукционе и обладал скорее исторической, чем музыкальной ценностью. Отец подновил полировку, приделал недостающую ножку, и громоздкая музыкальная машина водворилась в углу большой комнаты. Все было бы отлично, если б Оттилия умела играть. Но ведь мясничиха и другие местечковые дамы тоже ничего не смыслили в музыке! Оттилия взяла несколько уроков у дочери учителя, получила кое-какое понятие о нотах, научилась брать в басах несколько аккордов и пользоваться педалью. На этом уроки закончились. Иная песенка или вальс выходили у нее довольно сносно. Оттилия даже пела под собственный аккомпанемент один романс. Когда у нее бывали гости, то ее всегда просили что-нибудь сыграть. Оттилия отказывалась, говорила, что не умеет, а гости не хотели этому верить, утверждали, что она притворяется. Тогда она уступала, и все уверяли, что выходит чудесно. Когда появлялся Фред, ей всегда приходилось садиться за рояль.

Плотник терпеть не мог поклонника дочери. «Какой это жених», — ворчал он, завидя Фреда. Но жена думала иначе: «Что ты понимаешь в таких людях? Приятный человек, умеет себя держать и к тому же не пустомеля».

Когда старик ворчал по поводу того, что Фред так затянул с женитьбой, она поднималась на защиту американца: «Сразу ведь нельзя. Пусть хорошенько узнают друг друга…»

Ей все еще было неизвестно, насколько близко они узнали друг друга.

Но когда американец стал показываться в местечке все реже и реже, а приятельницы Оттилии начали у нее спрашивать, «не кончилось ли у них», то парикмахерша стала задумываться. Со свадьбой Фред не спешил, он даже не желал, чтобы их считали обрученными.

— Нам незачем выставляться перед людьми, пусть думают что хотят, — ответил он, когда Оттилия нерешительно намекнула, что пора бы их дружбе придать официальную окраску. — Разве без этого ты не можешь любить меня?

Ему, наверно, и в голову не приходило, какой пустой казалась Оттилии жизнь, когда он пропадал на целые недели. Летние вечера были так хороши, все цвело и благоухало, голоса птиц и людей сливались в один ликующий аккорд… По улицам бродили парочки… Неужели ей одной торчать дома, никого не ждать, никуда не ходить? Нет, Фред не мог от нее этого требовать. А может быть, он вовсе не до такой уж степени был занят, как старался уверить ее? Оттилия усомнилась в его чувствах и, как только у нее возникло сомнение, снова вспомнила кое-кого из прежних друзей, которых было затмил американец: ведь когда заходит солнце, начинают сиять звезды. Один из них, Петер Ирбит, еще до появления Фреда усиленно добивался расположения Оттилии. Теперь он с удовольствием занял утерянные на время позиции и после работы прогуливался с барышней по улицам или коротал вечера у нее в доме.

Фред об этом ничего не знал. Полагаясь на силу своего обаяния, он рыскал по заливу, устраивал дела в Риге и на побережье и только время от времени вспоминал, что в местечке его ждет невеста. Однако в один из субботних вечеров, соскучившись по ней, он сел на мотоцикл и покатил в местечко. Было уже довольно поздно, когда мотоцикл остановился перед домом плотника. Стараясь остаться незамеченным, Фред втащил мотоцикл в дровяной сарай, затем подошел постучать в окно Оттилии, чтобы даже ее мать не узнала о его приезде. Окно было освещено, и сквозь занавеску он разглядел две фигуры, сидящие на диване. Рука Петера Ирбита обнимала талию Оттилии, они смотрели друг на друга и смеялись, а на столе стояла ваза с апельсинами и виноградом и банка консервированных ананасов, присланных на прошлой неделе Фредом.

— Вон что! — тихо свистнул он сквозь зубы. — Вот ты у меня какая! — Оскорбленный до глубины души, он гордо выпрямился во весь рост и, не задумываясь, быстро нажал ручку двери. Она была не заперта. Войдя в темную переднюю, которая была ему так же знакома, как любой уголок в его «Вилле Фреди», он безошибочно нашел дверь в комнату Оттилии и без стука широко распахнул ее.

— Добрый вечер!

Вот это было зрелище!

Оттилия, вскрикнув, оттолкнула Петера Ирбита и вскочила с дивана. Растерявшийся Петер достал носовой платок и стал старательно сморкаться.

— Фред, ты… ты… как же так? — краснея, залепетала Оттилия.

Но Фред не сказал ни слова; настоящий мужчина всегда держится с надлежащим достоинством! Как изваяние, стоял он в открытой двери, презрительный взгляд его скользил по лицам преступников. Затем он погрузился в созерцание полупустой вазы и банки с ананасами — это были его фрукты, настоящий импортный товар.

— Приятного аппетита! — сказал он, мрачно усмехнувшись. — Хотя, пардон, я извиняюсь, мне кажется, что я пришел не вовремя. Если потревожил, могу уйти. Где двое, там третий всегда лишний, — выпятив грудь, он сделал полуоборот, словно собираясь уходить.

— Ах, Фреди! Да как же это ты… Присядь же! — Оттилия и сама не знала, что ей говорить.

— Нет, уважаемая барышня, в этом доме Фред Менгелис больше сидеть не будет, и вообще ему здесь делать нечего. Он не уважает таких дам, которые знаются со всякими…

До этой минуты он еще кое-как сдерживал себя, но дальше уже не мог. Одним прыжком, как лев, выскочил он на середину комнаты, остановился против Петера Ирбита и скрестил на груди руки.

— Так вот он каков, мой преемник! Милостивый государь, будьте так любезны, спрячьте хоть носовой платок! Если у вас насморк, тогда прополощите ноздри йодом. Некрасиво, когда мужчина так долго сморкается. И если у вас имеется какое-нибудь представление о приличиях, то поймите, что вы должны сейчас же уйти. Мне необходимо поговорить с этой дамой наедине. В вашем присутствии здесь больше не нуждаются.

Если бы Петер был повыше ростом и имел немного больше опыта, неизвестно, долго ли продолжал бы Фред говорить в таком возвышенном стиле. Но Петер был довольно робкий парень. Вопросительно взглянув на Оттилию, он послушно встал с дивана и начал искать шапку, мямля про себя:

— Если нет — не надо, могу уйти. Не стоило бы из-за этого орать…

Петер ушел.

— Сидит здесь весь вечер, словно к дивану прикипел, никак не отделаешься от него… — сказала Оттилия, чуть-чуть овладев собой. — Хорошо, что ты пришел.

Фред скорчил ироническую гримасу.

— Во-первых, я для вас больше никакой не «ты». Вы мне зубы не заговаривайте, я все видел и понял. Довольно! Точка! Лучше скажите, что вы от меня за это время получили? Я хочу, чтобы вы мне все это вернули. Где кольцо, где медальон, где брошка с камешками? Духи можете оставить себе, душите ими вашего друга.

Оттилия не могла поверить ушам. Неужели это конец? Неужели Фред мог так скоро утвердиться в своем решении? Она пыталась приласкаться к нему, плакать, оправдываться, но Фред был неумолим. Не помогло и появление матери, которая всячески старалась успокоить оскорбленного американца.

— Прошу без лишней болтовни! — сказал он. — Отдайте мне мои вещи, а затем — счастливо оставаться… Не могу же я одаривать весь свет! Нашли благодетеля…

Он получил обратно все свои подарки, рассовал их по карманам, а уходя, взял со стола банку с ананасами и прихватил кисть винограда.

— Для вас мне не жалко, но если вы скармливаете это кому попало, то уж дудки!.. Вы обо мне еще кое-что услышите.

Вздрогнула с силой захлопнутая зверь.

— Дукси, сюда! — послышался со двора голос американца. Он звал собаку. — На, ешь! — затем затрещал мотор, и он уехал… Теперь уж навсегда!

«Вы еще узнаете, что за человек Фред Менгелис!.. — предавался он мстительным мечтам на обратном пути. — Не очень ты и нужна мне, парикмахерша. Скоро придется тебе локти кусать». Фред был не из тех людей, которые из-за всего вешают нос.

Да и может ли человек, обрыскавший все моря вселенной, бросить якорь в мелкой, тихой гавани и навсегда ограничиться ее узкими пределами? О нет! В его ушах все еще будут завывать ветры всех океанов, его душу будут волновать воспоминания о прекрасных днях, проведенных на просторе, а привычки прошлой жизни будут сопутствовать ему до гробовой доски. Чтобы Фред Менгелис, испытавший столько удивительных приключений, стал печалиться по поводу измены какой-то парикмахерши! Скажите, какое сокровище! Тоска его не терзала, а ревности он вообще никогда не испытывал, хотя мысль о том, что Оттилия могла обманывать его с Петером Ирбитом, немного раздражала Фреда.

2

Все, чего жаждала ветреная душа Фреда, — деньги, легкая жизнь, удивление людей, благоволение женщин, — было достигнуто. Он это чувствовал и понимал, что пора и успокоиться, потому что гнаться за большим блеском и властью — задача неблагодарная. Но даже на вершине благополучия, став первым лицом на побережье, он все еще не чувствовал удовлетворения: какая-то мелочь, незаметная, точно пылинка на зеркале, не давала ему покоя ни днем, ни ночью. Мысль, что эту пылинку нельзя стереть, что она всегда будет колоть ему глаза, неотступно преследовала американца. Много лет тому назад один человек дал ему пощечину, одну-единственную пощечину, но при воспоминании об унижении кровь приливала к его лицу. Эту пощечину он получил от Оскара! Все остальные, кто раньше смеялся над Фредом, так или иначе поплатились за прежнюю близорукость и теперь подхалимничали перед ним. Только Оскар остался в стороне и не изменил отношения к американцу! Даже попав в беду, он глядел на него свысока, и Фреду скрепя сердце пришлось признать его превосходство. Хоть бы разок его унизить, сделать маленьким и смешным в глазах людей, хотя бы один только раз… Много и часто думал об этом Фред, но так и не находил способа подкопаться под Оскара. К тому же с ним надо было вести себя довольно осторожно — этот разбойник, видимо, что-то пронюхал насчет его делишек. Он еще не забыл, как Оскар намекнул ему на булькающую рыбу. И неизвестно, осмелился бы Фред что-нибудь предпринять, если бы не помог случай.

Это произошло в августе. Неводной артели, в которой кормщиком был Индрик Осис, Гароза прислал в субботу деньги за принятую партию лосося. Дележка не производилась уже две недели, и так как несколько паев в артели принадлежали гнилушанам, все уговорились произвести ее в «Вилле Фреди». Местечко удобное и, главное, под рукой. Кого-то из парней послали в поселок за хозяевами, и вскоре явились все, кроме Оскара. Но Индрик видел его на берегу у мережи, и Фред предложил послать за ним Баночку. На этот раз в артели решался вопрос о покупке нового карбаса, и должны были присутствовать все члены. При таких вот обстоятельствах Оскар и переступил впервые порог «Виллы Фреди». Неводчики уже заняли кабинет в нижнем этаже. Поздоровавшись с ними, Оскар присел в сторонке от остальных. Прошло довольно много времени, пока произвели все расчеты, а затем пошли долгие разговоры с приобретении карбаса: заказывать ли новый или купить подержанный. В комнату вошел сам хозяин гостиницы и присел рядом с Оскаром.

— Ну, как поживаешь, старина? — спросил он таким задушевным тоном, что у Оскара не возникло ни малейшего сомнения в дружелюбии американца.

— Сам ведь знаешь как, — ответил он спокойно. — По-прежнему.

— Да, нелегкая наша рыбацкая доля, — вздохнул Фред. — Попробуй сложить руки, и сразу клади зубы на полку. Я, правда, про себя не могу этого сказать, мне-то повезло, но ведь не у всех так…

— Нет, не у всех, — устало улыбнулся Оскар.

— Ты не зайдешь ненадолго ко мне наверх? Мне бы хотелось разок поболтать с тобой по-дружески. Если между нами когда и случалось что, то все давным-давно забыто.

Это было сказано опять-таки самым непритворно-задушевным тоном, так что Оскар не мог отказаться. В конце концов за что ему сердиться на Фреда? Он ведь ничего плохого не старался ему сделать, да и сам по себе был человек не злой, а только жуликоватый.

— Ладно, — согласился Оскар, — можно будет зайти.

— Ты ведь здесь в первый раз? Не желаешь осмотреть мое хозяйство?

— Отчего не посмотреть?

Они прошлись по всей гостинице. На этот раз Фред был удивительно сдержан, ничего не расхваливал, а давал самим вещам говорить за себя. Только раз не утерпел: заметив, что Оскар заинтересовался одной картиной, он тут же ввернул:

— Эта штучка мне стоила двести латов…

Наконец Фред привел старого друга в свою комнату, которая была убрана еще крикливее, чем остальные номера.

— Ты, наверно, еще не обедал? — заботливо спросил Фред.

— Мне уже пора домой.

— Нет, нет, побудь еще немного. Мне хочется, чтобы мы опять стали друзьями. Выпьем по рюмочке.

Он вызвал звонком официантку. На столе появились жареная утка, закуски и напитки. Фред был по-прежнему любезен и сдержан, предлагал гостю отведать то одного, то другого блюда, то и дело наливая водки и приглашая выпить.

— Эх, что это было за прекрасное время, когда мы работали сообща! — предавался он воспоминаниям. — Ведь никто не верил, что у нас дело выгорит, вдвоем против всех шли. Давай выпьем за это!

Маленькие стаканчики таким героям не подобали. Фред налил водки в пивные стаканы и опорожнил свой до последней капли. И странно, в то время как Оскар после каждого нового стакана пьянел все больше, глаза у него мутнели, язык заплетался, американец оставался трезвым. Оскару было и невдомек, что Фред подливал в свой стакан из другого графина, в котором был лимонад. Когда оба графина опустели, Фред позвонил, и официантка снова наполнила их. Когда и они были опорожнены, Фред увидел, что его гость пьян.

— Не сойти ли нам вниз к остальным? — спросил он Оскара. — Там веселее.

Оскар согласился. Он сейчас на все соглашался.

Закончив дележку, неводчики расположились в большом зале ресторана. Играл граммофон, все говорили, перебивая друг друга, — словом, пирушка была в полном разгаре. Фред и здесь не отставал от Оскара. Они подсели к большому столу, и хозяин стал угощать всех на свой счет пивом и водкой. Оскар уже пил безо всякого удержу.

— Почему больше не наливают, Фреди, разве это последняя?

И Фред не скупился.

— Молодец ты, я вижу, Оскар, — сказал он, ударив его по плечу. — Ни о чем не тревожишься. А то что это за люди — если приличный человек наставит рога, так сейчас же поднимать скандал! Настоящего мужчину они только красят.

Все засмеялись, засмеялся и сам Оскар.

— Я бы тоже так поступил, — продолжал американец. — Чего стоит такая жена, которая никому не нравится! Напротив, ты можешь гордиться, что твоя Анита имеет большой успех… И не то чтобы у какой-нибудь мелкоты. Выпьем… за рога и здоровье тех, кто их наставляет.

Фред становился все нахальнее. Заметив, что остальным эта шутка понравилась и, убедившись, что Оскар спьяна ничего не замечает, он дал волю языку и прошелся насчет Аниты и Сартапутна. Оскар прошлую ночь провел за работой в море и теперь дремал, изредка бормоча что-то бессвязное. На него сыпался град насмешек и шуток, остротам американца, казалось, конца не будет, а он тупо усмехался и одобрительно кивал головой.

Фред от удовольствия только руки потирал. Он знал, что завтра об этом заговорят по всему поселку. Поздно тогда будет, Оскар, кулаками махать, а если ты и вздумаешь что-нибудь выкинуть, над тобой еще больше будут смеяться.

Наконец Индрик Осис нашел, что шутка зашла слишком далеко.

— Что ты издеваешься над пьяным человеком! — прикрикнул он на Фреда.

— А разве я делаю что-нибудь плохое? — удивился тот. — Разве я неправду говорю? И в конце концов это только шутка.

— Так шутить нельзя. Он хороший парень!

После этого Фреду оставалось только придержать язык. Но вскоре он придумал новый номер.

— Ты устал, Оскар! — крикнул он, толкая его в бок. — Не пора ли тебе соснуть? Пойдем ко мне наверх.

— Я пойду домой! — пробормотал Оскар.

— Почему домой? Оставайся здесь на ночь.

— Нет, я хочу домой…

Фреду не удалось уговорить его, и великолепно задуманный план так и расстроился. Если бы Оскар лег в его комнате, можно было бы известить Аниту, чтобы она пришла за мужем. А когда она явилась бы, рядом с Оскаром вполне могла оказаться одна из хорошеньких официанток гостиницы. Интересно, какую мину скорчила бы тогда эта гордячка? Но раз дело не выгорает — обойдется и так.

— Ну, пойдем, — сказал Фред. — Я тебя провожу домой.

Он привел Оскара на берег, подогрел мотор «Титании» и доставил Оскара в Чешуи. Было еще светло, когда они рука об руку показались на уличке. Фред, ухмыляясь, повел Оскара через весь поселок, мимо лавки, мимо открытых окон рыбачьих домов, откуда выглядывали поверх горшков с цветами любопытные лица. Молодого Кляву еще ни разу не видели в таком состоянии. О господи, как нажрался! Ничуть не лучше других!.. Наконец Фред довел Оскара до дома и передал из рук в руки Аните:

— Получайте своего мужа! Ему, правда, что-то нездоровится, ну да вы его как-нибудь вылечите. Всего хорошего!

Презрительный взгляд, которым Анита смерила Фреда, показал, что она все поняла.

— Благодарю, — сказала она тихо, и при этом губы у нее задрожали. — Очень любезно с вашей стороны, что вы… привели его домой.

Это был последний триумф американца. Он и сам не подозревал, как неотвратимо близок час его падения.

3

Когда в стаю чаек залетит ворона, дело непременно дойдет до драки. То же случается и с людьми, хотя они часто этого и не понимают. Этого не понимал и разговорчивый господин с курорта, иначе в тот роковой вечер, с которого начался закат американца, его и силком не затащили бы в гостиницу «Вилла Фреди». Да если бы и сам Фред мог предвидеть последствия этого случая, он бы ни за какие деньги не впустил его в заведение. Но до сих пор там все шло как по маслу, и в тот вечер тоже сначала царило самое лучшее настроение. Парни играли на бильярде, шутили с официантками и время от времени выпивали по стакану пива. И вот какой-то дьявол занес сюда этого важного господина! Он сразу повел себя так, как будто бы вся гостиница была предоставлена в полное его распоряжение. Иронически улыбаясь, он подошел к бильярду и с презрительным видом стал наблюдать за движением белых и красных шаров, то и дело роняя критические замечания. Наконец он сам взялся за кий и при первом же ударе прорвал сукно.

Кристап Лиепниек чуть не заржал от радости:

— Вот так игрок! Думал, он один умный, а остальные ни черта не смыслят! Ха-ха-ха!

Но это бы еще полбеды. Господин уплатил за сукно и присел за столик. Скоро ему надоело одиночество, и он стал прислушиваться к разговорам парней, подавать реплики и даже кое-кого передразнивать. Такого попугая еще ни разу не видали в «Вилле Фреди». Наконец Екаб Аболтынь посоветовал ему попридержать язык, если он не хочет, чтобы по его спине прошлись чем-нибудь тяжелым.

— Ошибаешься, дружок, — ответил господин. — Это ты своих лососей можешь колотить веслом сколько тебе влезет, а до меня тебе не добраться. Я салакушников не боюсь!

И где только он подхватил это рыбацкое ругательство, зачем ему понадобилось бросить его в лицо этим загорелым дикарям? Те сразу поднялись на дыбы, готовые вступиться за честь поселка. Хорошо понимая, что одному ему не справиться со всей этой компанией, даже если бы на него нападали поодиночке, болтливый господин все же продолжал поддразнивать молодых рыбаков, пока они не вышли из терпения. Никто после не помнил, как все произошло, но последствия оказались плачевными: господину проломили бутылкой голову, и он остался лежать на полу. Приглашенный врач велел вызвать из Риги карету скорой помощи. Возможно, что все кончилось бы без особого шума, если бы у этого господина был более крепкий череп; но когда Фред на следующий день справился по телефону в больнице, ему ответили, что пострадавшего навряд ли можно спасти. В гостиницу прибыла полиция, составила протокол, нескольких парней вызвали к следователю.

Теперь поднялась волна возмущения против увеселительного заведения Фреда. У избитого господина нашлись сильные друзья, которые начали докапываться, как это все произошло. Неизвестно, кто восстановил против гостиницы некоторых влиятельных курортников, но те стали собирать подписи под петицией о закрытии «Виллы Фреди». Гостиница-де нарушает общественное спокойствие, способствует порче нравов и расшатывает материальные устои рыбацких хозяйств. Под петицией подписались почти все жены рыбаков.

— Попробуй у меня только подписаться! — грозил жене старый Клява.

Но это не помогло. В один прекрасный день петиция была отослана в соответствующее учреждение, и сколько Фред ни носился от одного чиновника к другому, пытаясь спасти положение взятками и обещаниями завести в гостинице другие порядки, вскоре пришло распоряжение о закрытии «Виллы Фреди». Осис и Бангер поспешили выразить американцу соболезнование, но Фреду от этого легче не стало. Персонал гостиницы собрал пожитки и уехал. Грустно выглядела «Вилла Фреди» с заколоченными ставнями и дверьми, а многие ее завсегдатаи ходили вокруг вроде изгнанных из рая грешников.

Американец уже давно собирался застраховать гостиницу в каком-нибудь солидном страховом обществе. Сейчас он свое намерение исполнил, причем застраховал ее на изрядную сумму — в пятьдесят тысяч латов, — так высоко был оценен этот сарай. Правда, это потребовало крупных расходов, но теперь по крайней мере можно было успокоиться хоть в одном отношении: ведь лето, жара, много ли нужно для того, чтобы вспыхнуть пожару. А новые постройки загораются часто.

Фред сердито расхаживал по поселку, совсем не замечая женщин, — они были виноваты больше всех.

Хорошо, что кое-что продолжало еще приносить доброе суденышко «Титания».

Карл Зиедынь не мог выбрать менее подходящего времени для предъявления надоедливых требований. Или у него мозги были не в порядке или ему хотелось подразнить Фреда, но он опять заявился к нему.

— Пошел ты к черту! — крикнул, завидя его, американец. — Что ты без конца требуешь денег, денег и денег? Что они, растут у меня? Сам видишь, как я из кожи лезу, чтобы как-нибудь свести концы с концами. Думаешь, большое удовольствие рыскать по морю?

Два дня Зиедынь, как собачонка, бегал по следам Фреда. То он провожал его к берегу, то терпеливо дожидался у дверей, когда тот заходил куда-нибудь.

— Ну дай же немного, мне на пропитание нужно…

— На пропитание! Что же ты за человек, если тебя должны содержать другие? Учись сам зарабатывать хлеб! Молодой, здоровый как бык, а разыгрывает инвалида. Я бы постыдился так попрошайничать…

Видя, что от Зиедыня не отвяжешься, Фред велел Баночке подогревать мотор — может быть, в море удастся ему обрести покой. Но в конце концов и чаша долготерпения Зиедыня переполнилась. Поняв, что Фред снова собирается удрать от него, он не захотел сходить с «Титании».

— Как же теперь будет, Фред? Заплатишь ты мне или нет?

— У меня сейчас времени нет, ты же видишь, что я ухожу.

— Значит, платить не будешь?

— Банка, отпихивай судно! Здесь даже позавтракать не дадут спокойно. Пристает, как католический монах!

— Ах, вот как! — озлился Зиедынь. — Ну, хорошо, я покажу тебе католического монаха! Можешь убираться. Я иду сейчас в поселок и стану всем про тебя рассказывать.

Зиедынь повернулся и сошел на берег. Фред мигом выскочил из моторного отделения.

— Эй, Карл, куда ты бежишь? — закричал он. — Давай поговорим!

Зиедынь, не оборачиваясь, шел дальше. Фред соскочил на берег и бросился за ним вдогонку.

— Ну, чего ты ломаешься! Получай свои десять латов и успокойся.

Зиедынь не отвечал. Странно было глядеть на них со стороны. Один шел молча, наморщив лоб, другой говорил без умолку, подпрыгивая и забегая вперед.

— Ты что думаешь, десять латов — это мало? Ну, бери двадцать. Больше сегодня не могу. Ну почему ты ничего не отвечаешь, скажи хоть слово! У меня при себе всего пятьдесят латов, а еще предстоят кое-какие расходы. Но если тебе очень нужно, я отдам тебе все.

Зиедынь сердито отмахнулся.

— Может быть, мне одолжить у брата сто латов? — продолжал Фред. — Хватит с тебя тогда?

— Перестань торговаться! — оборвал его Зиедынь. — Ты сам знаешь, сколько с тебя приходится. Я требую, чтобы ты вернул весь долг.

— Ты с ума сошел! — Фред схватился за голову. — Больше трех тысяч латов! Откуда я столько возьму?

— Тогда продай что-нибудь! У тебя имущества достаточно — и гостиница и судно. А я больше ждать не намерен. Деньги мне причитаются, и я хочу их получить. Доставай откуда знаешь!

— Ну, миляга, это никуда не годится! Ты меня вконец разорить хочешь… Ну, хорошо, я заплачу тебе очередные четыреста латов.

— Чтобы мне опять, как католическому монаху, попрошайничать? Ты это верно давеча сказал! Нет уж, хватит с меня… Отдавай все и иначе я буду рассказывать об этом каждому встречному.

— Ну, давай помиримся на тысяче латов.

— Ничего из этого не выйдет.

— Две тысячи, больше не могу…

— Ты заплатишь мне сполна. Я у тебя не прошу, а требую.

Чем ближе они подходили к поселку, тем громче говорил Зиедынь. Через каждые сто шагов Фред набавлял что-нибудь. Но Зиедынь не сдавался.

— Говори же немного тише, — молил Фред. — В ушах звенит от твоего крика. Войди же ты в мое положение.

Наконец на самом краю поселка Фред окончательно выбился из сил, тем более что люди уже с любопытством выглядывали из окон.

— Ну хорошо, ты получишь все. А пока — заткнись!

Зиедынь сразу замолчал. И тут оказалось, что денег у Фреда гораздо больше, чем он сам думал. Фред уплатил Зиедыню оставшуюся часть долга, взял с него расписку и, кроме того, потребовал письменное удостоверение в том, что с Альфреда Менгелиса Карлу Зиедыню ничего не причитается и что первый с ног до головы является честным человеком.

В этот раз Фред не стал отвозить приятеля на мотоцикле. У него теперь денег достаточно, и если он не желает идти пешком, пусть возьмет извозчика, вымогатель этакий!

Для американца это был тяжелый удар. Почти все его наличные средства ушли на уплату долга.

4

Дачный сезон близился к концу. Все тише становилось на курорте. Вода в море остыла, осенние ветры шумели в соснах, все чаще принимался лить затяжной дождь. Заботливым хозяйским глазом Фред смотрел на свое детище. Хотя стены здания и были покрашены, однако на обшивке местами появились темные пятна, в углах показалась плесень, крысы грызли роскошную мебель. С нетерпением ждал Фред момента, когда врач, живший в соседней даче, переедет в город. Но врач, как назло, не переезжал. Тогда Фред решил действовать. Большой грузовик, который Оскар видал однажды возле дюн, стал теперь каждую ночь появляться перед гостиницей; его нагружали мебелью и отправляли в Ригу. Так продолжалось целую неделю. Все ценное было уже вывезено, и однажды вечером, на глазах у всего поселка, американец ушел с «Титанией» в море. Отойдя ровно настолько, чтобы его не было видно с берега, Фред вдруг вспомнил, что оставил гостиницу незапертой. Он выругался по поводу своей забывчивости и остановил мотор.

— Дождемся темноты и вернемся к берегу, — сказал он Баночке. — Нельзя же оставить так «Виллу Фреди», еще стянут что-нибудь.

В темноте подошли к берегу немного западнее поселка, и Фред вброд достиг пляжа. На моторке огней не зажигали, она покачивалась на волнах за первой банкой. Спустя полчаса Фред вернулся, и они тотчас ушли в море.

— Ты, наверно, устал, Банка, — сказал американец. — Иди сосни несколько часов, а я постою у руля.

— Ничего, я уже днем соснул.

— Иди, иди, после полуночи тебе придется держать вахту.

Удивившись заботливости хозяина, Баночка залез в каюту и растянулся на койке. Фред стоял у руля в время от времени внимательно всматривался в берег. С моря Дул сухой северяк, над прибрежным лесом нависли светлые облака. Потом они начали розоветь, к полуночному небу стало подыматься красное сияние, и вдруг в лесу на дюнах вспыхнул костер. Пламя быстро разрасталось, красноватые клубы дыма подымались к небу, огненные языки причудливо извивались во все стороны. Облегченно вздохнув, американец пустил мотор на полные обороты, и скоро «Титания» скрылась в морской дали. Все небо полыхало, высоко-высоко поднялось пурпурное сияние, и гнилушане, бывшие этой ночью в море, испуганно наблюдали за пожаром: казалось, горел весь поселок или курорт. Многие, оставив в море сети, поспешили к берегу, только «Титания» — это доброе суденышко — как черный призрак, полным ходом убегала к середине залива. Баночка сладко спал в теплой каюте и видел во сне рижские Красные амбары. И будто бы он сидит в высокой траве у железнодорожной насыпи и играет в карты со своими старыми товарищами.

«Вилла Фреди» горела. Огонь быстро распространился по всей постройке, скоро обрушилась крыша, и из провалов высоко взлетали снопы искр. Поднявшийся вихрь раздувал пламя; зловещим гулом наполнилась тихая ночь, изрядные головни носились в воздухе, как хлопья пепла. Но курорт был пуст, а запоздалые дачники спокойно спали. Вскоре запылали и беседки в саду «Виллы Фреди», огонь перебросился на забор; извиваясь, как змея, он пополз по кустарнику к даче врача. Одна головня упала рядом с прачечной, ветер раздул пламя, и скоро загорелись сухие, сложенные в поленницу дрова.

Две девушки, Вильма и прислуга врача, сидели в прачечной при свете керосиновой лампы и плели из ягодника гирлянды. На следующий день должны были праздновать именины врача, и Вильма хотела сделать отцу сюрприз — украсить дачу зелеными гирляндами. Нигде больше не нашлось такого укромного уголка, как в прачечной. Закрыв ставни, девушки вплетали в длинную гирлянду один кустик за другим. Рядом, в корзинке, лежали бумажные флажки. Снаружи завывал ветер, рвал с налету ставни, все строеньице содрогалось от его порывов. Воздух в прачечной становился все тяжелее, запах гари наполнил помещение. Но погруженные в работу и оживленный разговор девушки не обращали на это внимания.

Вдруг за окном как будто засветили красную лампу, за ней другую, третью. У потолка сверкнули злобные глаза пожара, и языки пламени поползли по стенам. Загорелся, затрещал сухой ягодник, клубы дыма обволокли испуганных девушек. Они вскочили и бросились к двери, которая была заперта изнутри на ключ и на задвижку. В дыму прислуга не могла сразу разыскать ключа. Вильма метнулась к столу за лампой. Наполовину задохнувшись, ничего больше не видя слезящимися от едкого дыма глазами, она запуталась ногами в гирлянде и упала. Лампа свалилась со стола, и струя керосина облила девушку. Мгновенно загорелись волосы, и все ее тело превратилось в факел.

Наступило утро. Толпа людей сбежалась к дымящимся, обугленным развалинам. Брат Теодор говорил о божьей каре и праведном суде, настигшем нечестивых. Он обещал поговорить об этом подробнее вечером на собрании верующих. Охваченные суеверным страхом, люди говорили полушепотом. Никто не обратил внимания на скромного паренька, который проходил мимо пожарища с корзиной рыбы. Подойдя к толпе, он стал прислушиваться к рассказам. Больше всего говорили о том, как сгорели две девушки из соседней дачи — прислуга и господская дочка. Прибывшие фоторепортеры расхаживали с аппаратами.

Франц миновал толпу, потом свернул с дороги и вошел во двор. Ни один человек не вышел ему навстречу. Так же как и в первый раз, он обошел кругом дачу, поднялся на веранду, тихо проскользнул в комнату и остановился у двери. Она лежала под белым прозрачным покрывалом — обугленная, почерневшая…

Потрясенные родители склонились над трупом дочери. Долго никто не обращал внимания на Франца. Как застывший, стоял он возле дверей; лицо его подергивалось, губы растянулись в какой-то странной, глуповатой улыбке. Наконец его заметили. Врач махнул ему рукой, приказывая уйти. На цыпочках выскользнул Франц за дверь. Никто не глядел, куда он пошел; как тень, исчез он в это раннее утро.