Онлайн чтение книги Сын рыбака
Глава шестая ДНИ ОДИНОЧЕСТВА

1

Подошел неприветливый октябрь с сырыми морскими ветрами, облачным небом и холодным затяжным дождем. За всю неделю не выдалось ни одного ясного дня. Развешенные сети мокли под открытым небом, рыбаки ходили в длинных промасленных куртках, а о лове и думать было нечего.

Постройка рыбачьего порта была закончена в начале октября. Канал через дюны прорыть не удалось, да в нем теперь уже и не было крайней надобности.

Приехала государственная комиссия, которая осмотрела и приняла новую гавань. Городские рабочие вернулись в Ригу, а инженер Сартапутн остался еще на несколько дней, чтобы рассчитаться с местными рабочими и отправить в город оставшийся инвентарь. Он условился с Оскаром, что тот отвезет его вещи и инструмент на моторке, — так было проще и удобнее, чем по железной дороге.

В последний вечер правление кооператива и местное отделение общества рыбаков устроили в доме Бангера небольшой прощальный ужин. Инженера поблагодарили за успешную работу и преподнесли в подарок настольные часы, украшенные литой серебряной лодкой с двумя фигурами рыбаков.

Ужин взялась приготовлять мадам Бангер, которой целый день помогали Лидия с Анитой. Джим наколол дров, лавочник заранее позаботился о напитках, и все было сделано к назначенному часу.

Весь день Анита ходила сама не своя. Молча она помогала матери, рассеянно перетирала посуду и накрывала на стол, часто даже не слыша обращенных к ней вопросов. Завтра Сартапутн уедет на всю зиму… может быть, навсегда. Он вернется в город, к старым друзьям и знакомым, будет жить полной жизнью, новые лица будут появляться и исчезать на его пути, и скоро он забудет счастливую идиллию в тихом поселке. Ах, разве у него будет время вспомнить одинокую жену рыбака, оставшуюся где-то на дюнах? Среди новых впечатлений затеряется и ее образ и воспоминания об этих днях. А она будет жить и дальше этой грустной, серой жизнью. Пустота грядущей зимы заранее пугала Аниту. Она уже представляла себе занесенные снегом дюны, замерзшее море и холодный ветер, который будет завывать здесь днем и ночью. Безрадостные дни, долгие вечера… Аните казалось, что солнце никогда не взойдет над родным поселком.

Сартапутн чувствовал, что творилось с Анитой, но за весь вечер ему только несколько раз удалось подойти к ней: не говоря уже о присутствии Оскара, вокруг было слишком много любопытных глаз и ушей, все знали о случившемся и исподтишка наблюдали за каждым его шагом. Он не был любителем приключений, который ищет только минутных наслаждений: того, что было пережито им вчера, он не забывал и на другой день; скорое расставание страшило его. Но Сартапутна призывали дела; на следующий год он будет работать в другом уголке Латвии, и только слепой случай может снова столкнуть их. Как ужасна судьба: сблизить два существа, два маленьких мира, дать им узнать друг друга, чтобы затем погнать разными дорогами, разлучить навсегда!

До сих пор они не заглядывали по-настоящему в свои сердца. Теперь, когда приблизился момент расставания, пламя неосознанных чувств вырвалось с трагической силой. И прежде чем разойтись, им хотелось передать друг другу для наступающих серых дней как можно больше нежности и тепла, чтобы их хватило до грядущей солнечной поры.

— Мы еще встретимся, Анита, мы должны встретиться… — шептал Сартапутн, когда они остались на минутку одни в боковой комнатке. — Я тебе напишу, когда устроюсь в городе на новом месте. Ты ведь будешь иногда приезжать в Ригу?

Единственное, что их могло еще немного ободрить, — это надежда на встречу. Им надо было смеяться и шутить, чтобы внимательные глаза не заметили, какая горечь растравляла их сердца. Они вернулись к остальным, и несколько часов подряд инженер занимал общество веселыми рассказами, а Анита ходила с улыбкой на лице.

Какие чувства испытывал в это время Оскар? Радовался ли он, что теперь снова в его доме наступит покой, или его тихое, скрытное сердце тоже раздирала какая-то тревога? Кто это мог знать? Он много разговаривал с соседями по столу, то и дело приглашая их выпить, щеки его пылали здоровым румянцем, первым подымал он стакан за счастье и здоровье отъезжающего. Только временами, когда за ним никто не наблюдал, по лицу Оскара пробегала какая-то тень, а в глазах вспыхивал недобрый огонек, который мгновенно гас. Но ни одного резкого слова не сорвалось с губ Оскара, он больше не сжимал в пальцах пивной стакан. Снаружи лил дождь, ветер рвал ставни и завывал в трубе. Измокший пес старался пробраться в переднюю, но его снова выгоняли во двор: «Иди вон, Сустан, сторожи дом!»

Когда гости начали расходиться, Оскар подошел к инженеру.

— Скажите, вещи у вас уложены? — спросил он.

— Да, все уже упаковано. Мы сможем выйти с рассветом.

— Ладно, в пять я подогрею мотор. Мы в таком случае… рано будем в Риге. Хорошо если бы вы дали мне сейчас часть багажа. Я бы утром взял его с собой и отнес на моторку.

— Я помогу господину инженеру донести вещи, — вмешался Эдгар.

— Ну, ладно. Я думал, так будет удобнее.

Оскар подождал, пока Анита оденется; затем они попрощались и вышли. Сартапутн проводил гостей до ворот.

Снаружи стояла непроглядная темень. На небе даже не видно было ни одной звезды. Оскар развернул свою непромокаемую куртку и накинул ее на Аниту. Не обменявшись ни одним словом, они дошли до ворот своего дома.

— Какой страшный ветер, — содрогаясь всем телом, сказала Анита. — Ты и в самом деле думаешь, Оскар, что инженер сможет уехать в такую погоду?

— Он же сам вызвался, ты ведь слышала.

— Он не знает так хорошо моря, как ты…

— Ну, ничего страшного нет. Так, ветерок…

Дома было холодно, за день выдуло все тепло, а вечером некому было протопить плиту. Эдзит уснул у Бангеров, и его оставили там на ночь. Оскар завел будильник и тотчас же улегся, но Анита думать не могла о сне. Она вышла в другую комнату и взяла какую-то книгу. Это была «Крейцерова соната» Толстого. За последнее время она часто попадалась ей под руки, и Анита читала в ней всегда одни и те же страницы, — чем-то знакомым, близким и в то же время угрожающим веяло от них. Но на этот раз ей не читалось. Только сейчас, оставшись одна, Анита почувствовала всю горечь одиночества. Ей надо было что-то делать, чтобы забыться.

Анита взяла начатое рукоделие, попробовала нарисовать какой-то орнамент, но у нее ничего не получалось. Она вышла в кухню, прибрала там немного, потом снова вернулась в комнату, загасила лампу и присела на диван. Она чувствовала себя и подавленной и вместе с тем возбужденной, как будто ее схватили неведомо чьи сильные руки и попеременно ввергали то в смятение, то в полное безразличие. Оскар лежал спокойно: наверно, он уже спал. Окружающая тишина и темнота все сильнее действовали на молодую женщину. Завывание ветра казалось ей все более громким, порою весь дом содрогался от его порывов.

— Оскар, — робко окликнула мужа Анита. — Ты спишь? — затаив дыхание, дожидалась она ответа.

— Что тебе, Анита? — тихо спросил Оскар.

Она снова зажгла лампу и присела к нему на край кровати.

— Слышишь, что на дворе творится?

— Да, немного дует, но к утру притихнет…

— Ты думаешь? Юго-западный ветер никогда не стихает в первый день.

Оскар ничего не ответил.

— Нельзя отправляться в такую погоду, — продолжала Анита, пристально глядя на мужа. — Вы до Риги не дойдете.

Оскар отрывисто засмеялся:

— Ну, разве это ветер! Я и не в такую погоду выходил на своей лодчонке.

— Нет, это чистое безумие!.. Оскар, почему вы обязательно должны идти завтра? Можно ведь подождать, пока утихнет.

— В полпятого я буду греть мотор, — ответил Оскар и повернулся на бок.

— Оскар! — Анита взяла его за голову и повернула к себе лицом.

Некоторое время они смотрели друг другу в глаза. Оскар спокойно выдержал испытующий взгляд жены.

— Зачем ты это делаешь?

Оскар силился улыбнуться.

— Ты меня еще спроси, почему люди живут, почему они так устроены. Иди лучше спать, Анита.

— Оскар, ты всегда был сильный… сильнее других людей. И в этот раз тебе надо собраться с духом… Ты ведь можешь это выдержать.

Он задержал на несколько мгновений дыхание.

— Да… Думаю, что выдержу и это.

Подтянув повыше одеяло, Оскар закрыл глаза. Анита отошла от кровати и прилегла на диван. Измученная, запутавшаяся в собственных мыслях, она наконец уснула. Догадавшись по ее ровному дыханию, что она спит, Оскар поднялся и укрыл ее одеялом. Он погасил огонь, но больше не стал ложиться. В половине пятого Оскар оделся и вышел из дому. Анита не проснулась.

2

На море высоко вздымались волны, а вдоль берега полоскалась бахрома пены, водорослей и поднятого со дна ила. Оскар добрел по воде до моторки и разжег лампу подогрева. Подождав, пока она разгорелась ярким пламенем, он прибрал разрбосанные в моторке вещи, затем снова вернулся на берег и встретил Сартапутна и Эдгара, который помог инженеру донести чемодан. Более тяжелые вещи Бангер привез на лошади. Было еще темно в этот ранний час, на пляже не было видно ни души. Дождь то переставал, то снова начинал лить, когда налетал шквал. Низко-низко неслись тучи, и в их серовато-мглистой тени водное пространство стало зловеще темным.

— Значит, идем? — обратился к Сартапутну Оскар. — У меня все в порядке. С рассветом будем у Даугавгривы.

Завернувшись в непромокаемый плащ, инженер задумчиво поглядывал на море.

— Уж не подождать ли нам немного, — сказал он. — Может быть, пройдет.

— Господин инженер верно говорит, — вставил Бангер. — К чему такое лихачество? Я бы в такую погоду не стал выходить в море. Вдруг еще покрепчает, тогда все равно придется вернуться.

— Мне вовсе не надо так спешить, — сказал Сартапутн. — Я могу и переждать день-другой.

Оскар, слегка улыбнувшись, вызывающе спросил инженера:

— Неужели вы боитесь, господин Сартапутн, такого пустякового ветерка? Если бы нам, рыбакам, каждый раз пугаться, мы бы давно подохли с голоду. Ну конечно, — добавил он тише, — для нас это вопрос хлеба насущного, а вы дело другое…

Инженер закусил губу.

— Чего же тут бояться, море остается морем.

— Если вам страшно, поезжайте автобусом, — продолжал Оскар. — А я с вещами как-нибудь доберусь.

— Зачем же так, — сказал инженер. — Если уж отправляться, то отправляться вместе.

— Вы все захватили?

— Да, все вещи на берегу.

— Тогда нечего ждать.

У инженера не было высоких рыбачьих сапог. Эдгар на спине отнес его к моторке. Оскар сейчас же принялся возиться с маховиком. Моторка задним ходом пересекла вторую банку и легла на курс. Бангер с сыном видели, как она прорвалась через валы третьей банки и пропала во мгле.

— Не следовало их пускать. Как бы не случилось несчастья, — с озабоченным видом сказал лавочник.

— Оскар сегодня странный, у него на душе что-то творится, — сказал Эдгар.

— Все возможно… Люди достаточно трепали языками все лето. Но ведь не будет же он таким сумасшедшим…

Дальше от берега волны были меньше, но моторку все время подбрасывало от боковой качки. Пустив мотор на полные обороты, Оскар сел за штурвал. Инженер сидел посреди лодки, на мачтовой скамье. Его поминутно окатывало волной, вода стекала струйками с плаща: ноги скоро промокли и стали мерзнуть.

— Залезайте в кабину, здесь будет теплее! — крикнул Оскар.

— Ничего, мне и здесь неплохо! — отозвался Сартапутн, хотя его просто отпугивал смрад отработанного газа. И чего ради согласился он ехать морем? Хотел доказать этому рыбаку, что не боится разбушевавшейся стихии? А главное, почему тот так поспешил с отъездом?

Сартапутн не удержался и, подойдя к кабине, спросил:

— Почему вы давеча решили, что нам не стоило ждать?

Оскар усмехнулся:

— Потому что позже задует еще сильнее.

— Вы это знали?

— Ну конечно. Если бы мы стали ждать, когда начнет завывать по-настоящему, вы бы и вовсе не согласились.

— Какая вам от этого выгода?

Оскар пожал плечами.

— Не всегда ищут одной выгоды.

Сартапутн вернулся на свое место. От непрекращающейся бортовой и килевой качки у него все внутренности выворачивало. Вдобавок этот ужасный запах газа, который ветер гнал прямо на него! Рот все время наполнялся слюной, приходилось поминутно ее сплевывать. Тщетно пытался он подавить тошноту, от которой у него щекотало под ложечкой, а лоб покрывался холодным потом. Казалось, инженер лишился последней кровинки — с землисто-бледным, жалким лицом сидел он посредине лодки. Если бы можно было остаться одному, без свидетелей, было бы еще полбеды, а тут надо крепиться, собрать все силы, чтобы не показаться ничтожеством в глазах этого загорелого дикаря, который бесстрашно ведет лодку сквозь бурю. Ах, чего бы только он не отдал, чтобы так же спокойно и бесчувственно переносить качку! С завистливым удивлением смотрел Сартапутн на своего соперника. Могуч и прекрасен был он сейчас, в борьбе с дикой природой, со всеми ее вырвавшимися на волю силами. У него не кружилась голова, когда лодка грациозным движением соскальзывала с гребня волны, — это была его стихия, его родное море. На берегу, в обычной обстановке, Сартапутн чувствовал свою значительность; в окружавшем его ореоле знаний и культуры терялась фигура скромного рыбака. Здесь же он с удовольствием отдал бы половину своих знаний, чтобы стать похожим на Оскара.

Судорожно вцепившись в скамью, инженер ждал, как смертного часа, момента, когда придется сдаться. Не помогли ни гордость, ни сила воли — ему пришлось уступить низменной природе.

— Закурите, легче станет! — крикнул Оскар, когда инженер перенес первый приступ морской болезни.

— Нет… спасибо… Мне уже легче.

Он пытался улыбнуться и перевести все в шутку:

— Ваши рыбки требуют дани — хитрые создания!

Но юмористического настроения хватило лишь на несколько мгновений. Снова ему пришлось припасть к борту. Оскар нарочно направил моторку под углом к волне, чтобы инженера хорошенько качнуло.

«Так, так, голубчик отведай моря, — подумал он с чувством удовлетворения. — Это тебе не кабинет, где ты чертишь свои планы. Это тебе не прогулка по дюнам».

Но и ему было не до смеха. Какая-то злая, враждебная сила овладела им. «Теперь его судьба в своих руках…»

Рассветало. Призрачный отблеск лег на волны; словно в сказочном сне, неслась одинокая моторка по просторам залива. Далеко впереди показались темные контуры молов Даугавгривы.

«Расшибить моторку о камни и погибнуть вместе с этим человеком…» Оскар отпустил свободнее руль. Моторка приближалась к берегу. Полчаса спустя она уже шла близ мола, к воротам гавани. Нигде так не чувствовалась сила ветра, как здесь. Громадные валы один за другим яростно набрасывались на дамбу. В воздух вздымались высокие столбы воды. Стоило бы только на один миг отпустить рукоятку руля или застопорить мотор, как волна подхватила бы лодку и разбила вдребезги о бетонную стену. Оскар не мог оторвать взгляда от дамбы. Сартапутн, словно догадываясь, какая борьба происходит в душе его спутника, настороженно наблюдал за ним.

Внезапно Оскар словно проснулся. Лицо у него передернулось, и он круто повернул моторку обратно. Инженер облегченно вздохнул. Вскоре они достигли устья Даугавы, лодка вошла в более спокойные воды. И как только море осталось позади, произошла разительная перемена: куда девалась дикая мощная красота Оскара, он как-то отяжелел, и у руля опять стоял обыкновенный загорелый человек, бесстрастно всматривающийся в низкие берега реки. Зато к инженеру вернулось прежнее самообладание, — образованный господин сидел на мачтовой скамье и курил папиросу, первую за весь путь.

— Долго нам еще ехать? — спросил он, посмотрев на часы.

— Здесь ходу будет немногим больше часу… господин инженер, — ответил рыбак.

— Не можете ли пустить ее быстрее? Мне хочется есть.

— Быстрее не пойдет, господин инженер.

— Ну, ничего не поделаешь.

Сартапутн стер с губ белые пятна — следы морской болезни. Теперь ему снова было приятно наблюдать и рыбачью лодку, и маленькие пароходики, и буксиры с баржами, которые шли навстречу. Сойдя на берег, он уже окончательно обрел душевное равновесие.

— Пожалуйста, за доставку, — инженер подал Оскару двадцать латов.

Тот сдержанно поблагодарил соперника, помог отнести вещи до извозчика, затем вернулся в моторку и уехал… У инженера что-то защемило в груди, когда он поглядел ему вслед. «Как мы все мучаемся, — думал он. — И зачем это нужно?»

3

Уже смеркалось, когда Оскар вернулся домой. После полудня ветер действительно покрепчал, разыгрался настоящий ураган. Какой-то парусник выбросило на мель у самой Даугавгривы. Волны смыли палубный груз, и судно до тех пор колотилось о песок, пока ему не пробило дно. Оскар не приближался к берегу, — дальше он него волны бушевали не так сильно. Уже у самых Чешуй лодку почти залило волной и чуть не заглушило мотор, но Оскару удалось благополучно добраться до берега.

Ольга еще днем прислала ему с каким-то чешуянином записку, просила его прийти в Гнилуши: у Петера что-то не ладилось дело с мережей — может, Оскар разберется. Поужинав, он отправился к зятю. Дождь уже перестал. Приятно было шагать по утрамбованному гладкому песку.

Фред опять был дома, но под вечер куда-то ушел, сказав, чтобы на ночь его не ждали.

Морская мережа Менгелиса была уже убрана в клеть. Рыбаки засветили «летучую мышь» и пошли смотреть ее. Оскару конструкция мережи была известна лучше, чем кому-либо другому, и он сразу нашел ошибку. Оказалось, что горло было устроено неправильно: сетное полотно следовало натянуть несколько туже, вплоть до второго обруча. Оскар показал зятю, в каких местах надо убрать по петле, и собрался уходить.

— Остался бы ты здесь на ночь, — предложила Ольга. — Разве у тебя дома горит? Наверно, у инженера больше не работаешь?

— Я его сегодня отвез в Ригу.

— Ах, так его уже нет! — удивилась она. — Ну, и слава богу!

Оскар посмотрел на сестру строгим взглядом:

— Чему ты так радуешься?

— Да это я так… — осеклась Ольга. — Значит, у вас теперь гавань готова. Ну, Оскар, тогда и подавно можно переночевать у нас: Анита ведь знает, куда ты ушел. Ты же не скрываешь от нее, как некоторые…

Снова осекшись, она принялась отколупывать ногтем присохшую к локтю рыбью чешую.

— Нет, я уж лучше пойду домой, — сказал Оскар. — С утра попытаюсь выставить в море сети.

Ему стало ясно, что толки об Аните и инженере дошли и сюда. Если бы он остался, сестра не вытерпела бы и начала допытываться: у женщины любопытство всегда берет верх над чуткостью.

Петер поблагодарил за совет и проводил Оскара.

Выйдя на берег, Оскар подумал, что можно больше километра пройти подветренной стороной дюн, по шоссе. Здесь, на берегу, ветер прямо дул в лицо, надо было поворачиваться к нему боком, чтобы он не бил в глаза. Оскар закутался плотнее в дождевик, зюйдвестка укрывала уши и шею. Здесь ему были знакомы каждый бугорок, каждая выемка дюн. В этом месте шоссе подходило совсем близко к Блуждающей дюне, а дальше хозяева дач проложили по песку дощатые мостки. Поблизости должен был находиться и участок Фреда с фундаментом будущей гостиницы. Американец собирался за зиму вывести стены.

Достигнув вершины дюны, Оскар остановился. Какой-то странный звук донесся вдруг из темноты. Слева между двумя дюнами тянулась глубокая ложбина, поросшая ольшаником и молодыми сосенками. Узкая, еле заметная тропинка заворачивала к ней от дороги, ведущей к дачам. Оскар прислушался внимательнее. Звуки повторялись, — казалось, кто-то идет с полными бидонами молока, но голосов не было слышно. Он подумал, что это ветер шевелит каким-нибудь выброшенным на песок листом жести. Вдруг этот звук раздался почти рядом, теперь можно было расслышать тяжелые шаги, которые направлялись из ложбины вверх к мосткам.

Оскар отступил за ветвистую сосенку. Мимо прошли двое мужчин с большими плоскими бидонами в руках, которые чуть поблескивали в темноте. В бидонах булькала жидкость. Один мужчина был в сдвинутых на лоб шоферских очках, другой… Да ведь это же Баночка, помощник капитана «Титании»! Как это его занесло сюда ночью!

Оскар было вышел из своего укрытия, чтобы посмотреть, куда направляются носильщики со своей посудой, но на тропинке вновь послышались шаги, и он опять поспешил спрятаться за сосенку. Это был сам капитан — Фред Менгелис. Он тоже держал в каждой руке по бидону. Мягкие резиновые сапоги бесшумно ступали по мосткам. Американец направился вниз к шоссе. Поставив принесенную посуду возле других таких же бидонов, носильщики вернулись назад. Еще один человек, закутанный в дождевик, прохаживался внизу и сторожил бидоны. Когда Фред и его товарищи исчезли в ложбине, Оскар оставил укрытие и тихо пошел по их следам. Далеко идти не пришлось, сейчас же за ольшаником он увидел небольшую яму. На краю ее лежала куча сосновых ветвей, щепок и разного мусора. Мужчины откидывали землю небольшими лопатками, и вскоре из-под нее показались новые бидоны. Баночка обтирал их тряпкой и отставлял в сторону.

— На этот раз хватит, — сказал шофер, когда было вырыто еще нескольких бидонов. — Больше не погрузим.

— Тогда давайте засыпать, — ответил Фред.

Работая втроем, они снова забросали яму землей, сровняли ее, сверху устлали сосновыми ветвями и накидали мусора. Теперь ни за что нельзя было подумать, что здесь скрывается какой-то тайник. Фред нажал кнопку фонаря, и, убедившись, что все сделано как следует, маленькая группа направилась с бидонами и лопатками к автомобилю.

Теперь Оскар узнал тайну сказочных уловов в открытом море. Контрабанда… Американец занимался доставкой на берег данцигского спирта… Теперь нечего было удивляться, что парню везет, что он строит гостиницу и швыряет деньги направо и налево.

Оскар посмотрел, как поставили в машину последние бидоны, прикрыли их разным домашним скарбом и опрокинутыми вверх ножками столами и стульями. Можно было подумать, что какой-нибудь дачник переезжает на городскую квартиру.

— Послезавтра опять приедем. Ты пока не выходи в море, пароход будет только около пятнадцатого.

Голос был поразительно знакомый, точь-в-точь баритон Роберта. Неужели здесь замешен и Роберт? Оскар сразу же вспомнил телефонный разговор, услышанный им в кабинете брата: «Пароход вышел из Данцига… Наш представитель выедет навстречу в Вентспилс… Апельсины и виноград…» Да, теперь он знал, какими фруктами торгует фирма Роберта. Хороши апельсины!

После того как машина уехала и Фред с Баночкой ушли по направлению к Гнилушам, Оскар вышел на шоссе. То, что он сейчас увидел и узнал, рассеяло угнетавшие его целый день невеселые мысли. Его даже рассмешила выдумка ловкачей, одурачивающих легковерных людей. И подумать только, что его собственная жена посоветовала ему брать пример с Фреда и попытать счастья в открытом море.

«Пускай их еще немного подзаработают, все равно когда-нибудь попадутся…» Оскар представил себе, что будет, когда Роберта поймают на этом грязном деле, и в нем шевельнулось чувство досады против брата.

Но если Фред все время наживался на контрабанде, откуда же тогда бралась камбала и угри, которых он привозил в Ригу? Может быть, и рыбу он доставал точно таким же способом?

Оскар вспомнил рассказы о предприимчивых людях, которые направлялись к эстонским островам, закупали по дешевке рыбу у тамошних рыбаков и доставляли ее в Ригу как собственный улов. Это тоже была контрабанда. Жителям островов некуда было сбывать рыбу, они рады были отдавать ее кому попало. Фред, вне всякого сомнения, оттуда и получал сказочные уловы.

Ссылаясь на возню с постройкой, Фред за последнее время стал реже выходить в море. На этот раз он был свободен до пятнадцатого числа. В местечке пилили доски и брусья, рабочие-строители были уже наняты. Гостиницу должны были закончить самое позднее к троице, чтобы открыть в начале дачного сезона. Забот американцу хватало, и все же он успевал обойти всех знакомых в обоих поселках, чтобы покрасоваться перед ними. С отъездом Сартапутна он стал самой важной персоной в округе. Чаще всего теперь его можно было встретить у Бангеров или у стариков Клявов.

Примерно через неделю после ночной прогулки Оскара Фред шел по уличке Чешуй к берегу, подталкивая мотоцикл. Увидев Аниту, помогавшую мужу развешивать сети, он поздоровался и остановился возле них.

— Ты все еще с сыртьевыми сетями возишься? — заговорил он, обращаясь к Оскару.

— Да. У кого что есть, тот с тем и возится, — ответил Оскар. — Не всем же так везет… на угрей.

— Конечно, у каждого своя специальность. Раньше, правда, ты думал, что, кроме тебя, никто не умеет рыбачить, но угрей надо брать сметкой. Почему ты не посоветуешься со мной, я бы тебе показал, как ставить яруса.

— С твое-то, наверно, я и сам понимаю. Но одну вещь ты мне все-таки объясни… — Оскар с усмешкой посмотрел на Фреда.

— Какую это?

Американца уже разбирало любопытство.

— Каким образом можно заполучить богатый улов, не замочив снастей?

— Что ты этим хочешь сказать? Не понимаю…

— Разве? — Оскар засмеялся. — А ведь твои яруса для угрей даже не побывали в воде. Готов поспорить на что угодно.

— Откуда ты знаешь?

— В тот вечер, когда я был у Петера, я возвращался домой берегом. Там стояла «Титания»…

— Все снасти были заперты в трюме, ты их не мог видеть! — перебил его заметно обеспокоенный Фред.

— А может, трюм и не был закрыт! — усмехнулся Оскар. Он говорил наугад — и все-таки попал в самую точку.

Американец вынул носовой платок и долго сморкался, пытаясь успокоиться.

— Неужели Банка забыл запереть? — сказал он. — Ну, теперь ему влетит!

— За такую малость? Разве у тебя что-нибудь украли? И почему ты все держишь под замком, когда здесь это совсем не принято. У нас у всех снасти остаются под открытым небом, и никто их не трогает.

— У вас у всех снасти обыкновенные, а у меня особые, патентованные, — рассердился Фред. — Твоим рукам таких не сделать. Хвалиться-то всякий дурак умеет, а как доходит до дела, смекалки-то и не хватает. Да что мне с тобой спорить, разве здесь найдешь кого упрямее тебя!

Американец вскочил на мотоцикл и стал энергично действовать рычагами. Оскар все время улыбался. Анита издали наблюдала за обоими: чего они там сцепились?

— Да, вот еще что, Фред! — крикнул Оскар. — Какая у тебя рыба странная… Сама пузатая, а как возьмешь в руки, она булькает — буль-буль! Где ты такую достаешь?

Фред был так озабочен, что не сказал ни слова. Он сплюнул и унесся — только ветер засвистел в ушах.

Анита кончила перебирать последнюю сеть. Подавая ее Оскару, она спросила:

— Почему ты всегда насмехаешься над ним? Люди думают, что ты еще не забыл старой вражды.

Оскар обнял ее одной рукой и слегка притянул к себе. Ему хотелось прижаться к ней, забыть в ласковом объятии все плохое.

— Эх, Анита, ты ведь не знаешь даже, в чем тут дела… Он ведь всегда первый задевает. Неужели я не имею права ответить ему как следует, сказать хвастуну правду в глаза!

— По-моему, ты сам вызвал его на это.

Она высвободилась из рук Оскара.

— Мне больше делать нечего. Развесить ты сможешь и один.

— Да, да, иди домой, теперь я справлюсь.

Между ними уже не было прежней близости.

В тот день на «Титании» был большой аврал. Приехав в Гнилуши, Фред, во-первых, отругал Баночку за нерадивую службу, потом заставил его начерпать со дна ила и набрать лежавших вдоль пляжа водорослей. Все послеобеденное время они были заняты тем, что обмазывали грязью камбаловые тросы и обвивали водорослями яруса для угрей. Новые снасти действительно ни разу не побывали в воде, они были совершенно чистые, новые. Вечером американец впервые вывесил их на просушку. Пусть теперь приходят и глядят, кому нравится, — он тоже порыбачил!

«На что намекал этот сатана своим буль-буль? — с беспокойством подумал Фред. — Не мог же он видеть…»

— Банка, ты у меня перестань шататься по всем поселкам! Лучше хорошенько присматривай за судном.

4

Первое время после отъезда Сартапутна Анита как будто примирилась со своим положением. Работы в доме было достаточно: Оскар обзавелся новыми снастями, надо было шить мешочки для грузил, требовался помощник и при вязке сетей. Реже выдавалось время сходить к Бангерам, а у Клявов она не была уже давно, понимая, что там на нее смотрят косо. Замкнутая пределами домашнего хозяйства, текла жизнь молодой женщины. Только радио приносило свежие вести из внешнего мира.

На Мартынов день маленький Эдзит простудился и заболел коклюшем, и новые тревоги долго не давали подымать голову призраку грусти и тоски. Казалось, все входит в старую колею. Сейчас у Аниты было достаточно времени подумать и об отношениях с Оскаром. Часто, когда муж был в море, она задумывалась над своей жизнью. Как это случилось, что она тогда вышла за Оскара, отказавшись от дальнейшего образования и многого другого? Чем он так поразил ее, чем приворожил — действительно приворожил, как же иначе назвать это? Когда картины прошлого оживали в ее памяти, Анита снова испытывала прежнее восхищение: все же как это было прекрасно, когда Оскар восстал против семьи, против всей округи, против устарелых порядков в жизни рыбаков. Неукротимый, полный неиссякаемой бодрости, он всем бросил вызов; казалось, борьба была его родной стихией, содержанием жизни. В некотором смысле он был героем какого-то сражения. Но вот кончилась война, сражение выиграно, противник побежден — и снова Оскар становится тихим, незаметным человеком. Но Аните постоянно был нужен герой, личность, стоящая над обыденщиной. И пока Оскар отвечал этому образу, она готова была идти за ним, куда бы он ее ни позвал. А когда он откладывал оружие в сторону и снова становился простым тружеником, занятым только мелкими заботами, в сердце ее водворялись сожаление и скука. С этого все и началось. Оскар все больше замыкался в свою скорлупу, позволяя другим завладевать начатым им делом. Когда он отказался от руководства кооперативом, Анита не одобрила его бездеятельности. «Почему ты не настоял на своем? — сказала она тогда. — Если бы ты действительно захотел, ты бы всего добился». Однажды она его даже предупредила: «Разве ты уже устал, Оскар? Тебе не следовало бросать все дела, это нехорошо. Что теперь станет с рыбокоптильным заводом и кооперативом?» Анита не знала, что примерно то же самое говорил Оскару Акментынь.

«Они думают, что я борюсь из-за своей выгоды, а я этого не желаю…» — ответил ей тогда Оскар. Из мелочной щепетильности он уступил место людям, для которых интересы общества никогда не стояли на первом плане. Отказавшись от борьбы, Оскар разрушил все иллюзии Аниты. Значит, и он не безупречен… Эта мысль позволяла ей оправдывать свою вину. Самолюбивый рассудок находил объяснение каждому неправильному шагу: она поступила так потому, что ее принудили к этому обстоятельства.

Зима наступила рано. Первый снег остался лежать, не стаяв. Море никогда не кажется таким мрачным и черным, как на фоне покрытых снегом берегов. Аниту всегда угнетал этот вид; все казалось безжизненным, угасшим, холодным. Светлые снеговые облака, как призраки, скользили по небу. Жалобные крики чаек нагоняли необъяснимую тревогу. И все-таки прежде это не оставляло такого глубокого впечатления, как теперь. Аните казалось, что она живет на каком-то уединенном островке Крайнего Севера. Ни одно судно не подойдет к этим берегам. Год за годом пролетит здесь вся жизнь. Как мало прожито, а впереди уже маячит тень старости! Мысль, что ей навсегда суждено остаться в этом сумрачном краю, навевала на нее непреодолимый ужас.

Временами на Аниту находила беспричинная нервозность. Самый пустяковый случай выводил ее из себя, каждый разговор ее выматывал. После такого состояния обычно наступала апатия. Как автомат, она исполняла домашнюю работу, полная дум — и в то же время ни о чем не думая. Она постоянно чувствовала себя нездоровой. Однажды, в начале декабря, она заикнулась о том, что ей надо бы обратиться к врачу. После недолгого молчания Оскар ответил:

— Я тоже думаю, что тебе надо подлечиться.

Оскар предложил ей поехать в Ригу и показаться хорошему специалисту. Дел особенных не было, — свинью закололи, за лошадью он присмотрит сам, у Эдзита коклюш уже прошел, и его можно оставить на это время у мадам Бангер.

— Поживешь там и немного отдохнешь…

Анита пробыла в Риге целую неделю. Оскар остался один в опустевшем доме, таком пустом, как никогда раньше.

Поездка в город хорошо повлияла на Аниту. Домой она вернулась бодрой и деятельной и к Оскару стала относиться гораздо ласковее. Но ее преувеличенная внимательность была для Оскара как нож острый, — он понимал, что Анита чувствовала себя виноватой, хотела загладить нежностью причиненную боль, и это не доставляло ему ни малейшей радости.

5

Полугодовое собрание членов кооператива должно было состояться в конце октября, но, по совету Питериса, правление тянуло с ним почти до рождества. Последние два месяца Оскар не имел возможности произвести текущую ревизию. Осис никак не находил времени показать кассовую книгу, а Бангер уверял, что прочая документация в полном порядке и незачем ее просматривать каждый месяц. Наконец, когда ревизионная комиссия стала слишком уж надоедать, объявили о созыве собрания, а за день до него назначили проверку кассы. Утром, перед ревизией, прибыл Питерис и долго совещался с членами правления. Осис казался очень озабоченным.

— Цифры не сходятся, — испуганно шепнул он «другу рыбаков».

— Ничего, ничего, мы это сейчас урегулируем, — успокоил Питерис доброго старика. — Запишите это все в графу непредвиденных расходов.

Непредвиденные расходы! Как хорошо, что такая графа предусматривалась бюджетом, — в нее можно было всунуть все что угодно!

При ревизий раскрылись довольно некрасивые дела: в кассе почти не было денег, хотя рыбокоптильный завод работал весь год без простоя; добрая половина всех доходов была истрачена на командировки. Оказалось, что Питерису выплачивали командировочные за каждый его приезд в Чешуи, — он, видите ли, ездит по делам кооператива и рыбаков. За юридическое представительство Питерис брал гонорар особо. За ведение нескольких дел ему выдавали значительные суммы, — не мог же работать за гроши такой известный деятель! А главное, недоставало еще полутора тысячи латов, записанных в расход «на неотложные операции в пользу предприятия», — как раз той суммы, которая предусматривалась на непредвиденные расходы. Когда Оскар потребовал, чтобы правление подтвердило документами необходимость этих расходов, правление стало увиливать от ответа. Тогда он записал в протокол, что в кассе обнаружена недостача в полторы тысячи латов, о которой ревизионная комиссия считает необходимым довести до сведения общего собрания. Тщетно старался Бангер уговорить зятя:

— Ну чего ты уперся, подожди немного, мы все уладим. Питерис ведь в долгу не останется…

Оскар заупрямился и настоял на своем. Перед собранием сам Питерис пытался вызвать его на откровенный разговор с глазу на глаз, но тот сделал вид, что не замечает любезных кивков депутата.

Когда Оскар прочел перед собранием заключение ревизионной комиссии, поднялся страшный шум:

— Это же афера, жульничество! Здесь придется вмешаться суду!

Поднялся форменный скандал. Гароза заявил, что он знать ничего не знает, что все делалось без его ведома.

— Я не виноват, если другие воруют и расточают кооперативные деньги! Вот глядите теперь сами, что получается из этого знаменитого общего хозяйства!

Репутация кооператива была подорвана. Осис и Бангер сидели молча, понурив головы. Ни для кого не было секретом, что лавочнику случалось пользоваться кооперативной кассой для нужд своей лавки, а Осис был человек слабохарактерный, и раз денежный шкаф стоял у него в доме, ему ничего не стоило справить дочери новое платье или позволить себе лишнюю бутылку водки.

Наконец слово взял Питерис:

— Чего вы так волнуетесь, господа? Никаких афер здесь не было, а что делалось, то делалось для общей пользы. Эти полторы тысячи латов, право не стоят стольких разговоров, но если пайщики этого требуют, я вынужден открыть им тайну, при условии что она не выйдет за стены этого помещения. Никто, кроме членов кооператива, не должен об этом знать. Рыбаки! У вас сейчас есть гавань, а разве много найдется таких поселков, где они имеются? Правительство не в силах благоустроить за несколько лет все побережье, ему стоило немалых трудов предоставить вам это важное преимущество. А как вы полагаете, легко ли было этого добиться? Подумали вы, почему именно вам, а не другим построили эту гавань? Или вы считаете, что это сделалось само собой, без чьего бы то ни было содействия? Будь это так, я бы это назвал восьмым чудом света, но в наш век чудес не бывает. Ваши доверенные делали все, что было в их силах, теряли дорогое время, искали связи с влиятельными лицами, но в каждом месте нужно было кое-что предпринять. Каждый мотор требует смазки, это вы знаете по собственному опыту. Таким мотором в известной степени является и государственный аппарат. И мы его смазывали; должен признаться, я сам это делал. Теперь вы кричите, что нет расписок, нет документов. А где же это заведено, чтобы взятку давали под расписку? От тех важных людей, с которыми мне приходилось иметь дело, немыслимо было и требовать этого. Не обвинение, а единогласное одобрение должно быть сегодня вынесено достойным людям — членам вашего правления за то, что они обошлись какими-нибудь полутора тысячами латов.

Бангер облегченно вздохнул: у этого Питериса действительно есть хватка! Как он, черт, умеет изворачиваться!

Но сообщение Питериса не могло рассеять все сомнения, которые глубже западали в головы рыбаков.

— Если нужна была взятка, почему о ней не сказали вовремя? Раньше бывало так, что, если где-нибудь клевало, рыбаки давали по лососю от каждой неводной артели — вот и все. Получалось гораздо благопристойнее и ничего не надо было скрывать.

— Пока был в правлении Оскар, такого не случалось! — громко выкрикнул Крауклис. — Тогда все было в порядке. А сейчас дело клонится к развалу. Слышишь, Оскар! Если ты дорожишь нашим общим делом, бери его в свои руки.

— Надо Оскара в правление, иначе дело не пойдет! — закричали за ним и другие.

В перерыве перед голосованием по отчету рыбаки обступили Оскара, пытаясь уговорить его вернуться в правление.

— Я бы это сделал, но только при одном условии, — сказал Оскар, — надо вернуть Гарозе и Питерису их паи, и чтобы духу их не было в кооперативе. Пока они остаются среди нас, ничего хорошего ждать не следует. Если вы со мной согласны, я готов взяться, если нет — хозяйничайте без меня.

Это было слишком. Люди боялись, как бы правительство под влиянием Питериса не стало отказывать им в поддержке; кроме того, могли появиться разные препятствия юридического порядка.

Когда Осис рассказал об этом «другу рыбаков», тот отечески улыбнулся:

— Это еще что за ребячество! Разве можно сейчас переизбирать правление? Ведь это только полугодовой отчет, а у старого правления полномочия до будущей весны. Если бы рыбаки попытались это сделать, я бы подал на них в суд за нарушение устава.

И все осталось по-старому.