Онлайн чтение книги Тени былого
Глава 24. ХЬЮ ДАВЕНАНТ ПРИЯТНО УДИВЛЕН

Субботу и воскресенье они отдыхали в Руане и приехали в Париж во вторник. Уокер ожидал их в вестибюле особняка и даже взглядом не выдал, что узнал Леони. Все было готово к прибытию его светлости, и леди Фанни тотчас забрала в свои ручки бразды правления домом. Присмотрев за распаковкой своего багажа и отдав многочисленные распоряжения, она присоединилась к герцогу в библиотеке, а Леони тем временем пошла поздороваться с мадам Дюбуа, домоправительницей.

– И что теперь, Джастин? – осведомилась миледи, садясь напротив него у бюро. – Мы должны наделать шума?

– Непременно, Фанни. И как можно больше. Я жду твоих советов.

– Бал, – объявила она деловито. – Для начала достаточно. – Она задумчиво прикусила палец. – Сначала я должна одеть девочку и одеться сама. Право, у меня не найдется ни одного сносного платья! Белая парча для Леони, я думаю, или два-три оттенка зеленого. С такими огненными кудрями.

– Моя дорогая, я хочу, чтобы они были poudres[128]Напудрены (фр.)..

– Как тебе угодно, Джастин. Да, это будет очень мило. Ну, посмотрим. Полагаю, у тебя есть свои причины желать этого. Я разошлю приглашения… да, на день через две недели. Срок, разумеется, маловат, но я не отчаиваюсь, думаю, что приглашения будут приняты. Твое имя и мое, дорогой мой! – У нее заблестели глаза. – Клянусь, я соберу здесь весь Париж. А что потом?

– Потом, милая Фанни, Версаль.

Леди Фанни кивнула.

– Превосходно. О, она произведет эффект,

Джастин.

– Я этого и хочу, – ответил он. – Рассылай

приглашения, моя дорогая.

– Расходы? – Она наклонила голову набок.

– О них можешь не беспокоиться. Полагаю, мы пригласим юного Конде и де Пентиевра. А также

герцога де Ришелье.

– Ими займись сам. Ну, разумеется, мадам Дюдеффан и герцогиня де ла Рок. – Леди Фанни полузакрыла глаза. – Милый Джастин, не найдется никого из тех, кто что-то значит, кто не приедет на твой бал, даю слово! Но какая работа мне предстоит! Приедут все, из любопытства, ты можешь быть уверен! – Зашелестев юбками, она направилась к двери. – Наряды для девочки?

– Я никогда не оспаривал твой вкус, Фанни.

– Как забавно это будет! Будто у меня есть дочка, от чего, благодарение небу, я избавлена! Одеть ее пышно?

– Как подобает моей воспитаннице, Фанни, но а la jeune fille[129]Как полагается юной девушке (фр.)..

– Не сомневайся! У тебя не будет поводов жаловаться. Право, в последний раз я волновалась так только в юности, когда, Джастин, ты взял меня в Версаль. Необходимо приготовить для приемов весь дом. Клянусь, некоторые комнаты просто погребены в пыли. Потребуется целая армия, чтобы навести порядок. Бал – лишь самое начало, уверяю тебя. Мы будем давать soirees[130]Званый вечер (фр.)., и карточные вечера, и, может быть, устроим раут, и… о, мы произведем эффект! – И она удалилась, полная практических планов.

Его светлость сел писать письмо Хью Давенанту.

С этой минуты в особняке Эйвона воцарилась хлопотливая суета. Сменяли друг друга модистки и портнихи, учителя танцев и куаферы; все запертые двери были распахнуты, и слуги подметали, мыли, чистили комнаты, куда давно никто не входил. Его светлость почти не бывал дома. Он ежедневно показывался в свете, оповещая о своем возвращении, Руперту было поручено давать побольше пищи любопытству, и милорд, едва совсем оправился, начал усердно посещать игорные дома и другие излюбленные приюты своих приятелей, где в свойственной ему манере рассказывал о последней прихоти своего брата. Красота Леони ничего не потеряла в его описаниях, он намекал на мрачную тайну, заверял всех и каждого, что Эйвон заручился присутствием на своем балу принца Конде, а также герцога Ришелье. По Парижу ходило все больше слухов, и Фанни восседала у себя в будуаре среди разбросанных повсюду благодарностей за приглашение с обещанием непременно быть на балу.

– О, у нас все будет великолепно! – воскликнула она. – Разве я не говорила, что приедет весь Париж?

Но Леони ускользнула, спасшись заодно от учителей танцев и портних, и пробралась в библиотеку, где обычно можно было найти герцога. Она остановилась в дверях, грустно глядя на него. Он поднял голову, положил перо и протянул к ней руку.

– Ну, ma fille?

Она подбежала и упала на колени рядом с его

креслом.

– Монсеньор, я боюсь!

Он бережно погладил пылающие кудри.

– Чего ты боишься, дитя мое?

Она широко развела руки.

– Этого… всего этого. Приедет столько людей, и все сейчас так заняты. И у меня совсем нет времени, чтобы поговорить с вами, монсеньор.

– Тебе это не нравится, дитя?

Она наморщила нос.

– Ah, quant а за[131]А, что до этого… (фр.)… Это меня волнует, монсеньор, и… да, это мне очень нравится. Но все так, как тогда в Версале, помните? Я вас потеряла. Все такое большое, сверкающее…

– Дитя… – Он посмотрел вниз, прямо ей в глаза. – Я ведь всегда здесь. – Он чуть улыбнулся. – Я думаю, малютка, это мне грозит опасность потерять тебя, когда ты вступишь в свет. Тогда ты больше не захочешь сидеть тут со мной.

Она отчаянно замотала головой.

– Нет, всегда, всегда! Voyons, Monseigneur, я кружусь во всем этом веселье, которое вдруг открылось мне, и некоторое время оно мне нравится. Но я всегда прибегаю к вам. Тогда я чувствую себя в безопасности и перестаю бояться. Вы понимаете?

– Вполне, – ответил его светлость. – И ты можешь на меня положиться, малютка.

– Да, монсеньор. – Она вложила руку в его пальцы и чуточку вздохнула. – Почему вы столько для меня делаете?

– На то есть много причин, малютка. Пусть они тебя не занимают.

– Да, монсеньор, – послушно повторила она. – Оно теперь так далеко – время с Жаном и Шарлоттой.

– Я хочу, чтобы ты забыла о нйх ma mie[132]Моя крошка (фр.).. Это был дурной сон, и только.

– Bien, Monseigneur. – Она прижалась головой к его локтю и еще долго сидела так.

В тот же вечер приехал Давенант, и открывший ему лакей доложил, что его светлость обедает. Хью отдал ему плащ и шляпу, сделал знак остаться в прихожей и один направился к столовой, откуда доносились голоса.

На столе в золоченых канделябрах пылали свечи. В их мягком свете мерцало серебро, вспыхивали грани хрусталя. В нижнем конце стола сидела леди Фанни, Марлинг справа от нее горячо спорил с Рупертом напротив. Справа от Марлинга Леони в платье из тусклого желтого шелка и старинных кружев что-то говорила герцогу во главе стола, но обернулась на звук открывающейся двери и захлопала в ладоши.

– Tiens, это мосье Давенант. Он приехал! Посмотрите, монсеньор!

Герцог встал и положил салфетку.

– Мой милый Хью! Вы как раз вовремя. Жак, прибор для мосье!

Давенант пожал ему руку, кивая Руперту и Марлингу.

– Я не мог отказаться от твоего приглашения. Или это был приказ? – Он низко поклонился леди Фанни. – Миледи!

Она радостно протянула ему руку.

– О, я ужасно вам рада, Хью! Клянусь, прошло стo лет с тех пор, как мы виделись в последний раз.

– Красива, как всегда, – сказал он, целуя ее руку, но смотрел он на Леони.

– Ах! – Леди Фанни надула губки. – Меня затмила, Хью, положительно затмила эта девочка! Так досадно! – Она улыбнулась Леони и кивнула.

Леони подошла к ним самой грациозной своей походкой и сделала реверанс. В уголках ее губ играла шаловливая улыбка, но глаза, смотревшие на Давенанта, были сама невинность.

– Как это возможно? – сказал он и нагнулся над ее рукой.

– Ты как будто ослеплен? – Герцог подошел и встал рядом со своей воспитанницей.

– О, совершенно! Я бы не поверил, что подобное возможно. Тебя можно поздравить, Аластейр.

– Я тоже так думаю, – ответил герцог.

Леони забавно поклонилась.

– Иногда, мосье, я снова бываю Леоном.

– Да, вот это Леон. – Хью улыбнулся. – Вам нравится быть Леони?

– Сначала мне все это не нравилось, – призналась она. – Но теперь я думаю, что это очень приятно. Если ты девушка, у тебя много красивых вещей и ты ездишь на балы. На следующей неделе здесь будет бал, мосье.

– Да, я слышал. И кто приглашен? Они уже снова сели за стол, Хью – напротив Леони. Ответила Фанни:

– Все, Хью. И все приняли приглашение, даю слово! Право, я совсем измучилась, готовя этот бал!

– Да, и превратила дом в сущее осиное гнездо! – проворчал Руперт. – Как поживаешь, Хью?

– Да как всегда. А ты?

– Недурно, – ответил Руперт. – Как видишь, мы все переменились. Свет не видывал такой дружной семейки, и мы все так милы друг с другом! Одному Богу известно, надолго ли.

Давенант со смехом сказал через стол Марлингу:

– Оказывается, я должен составить вам компанию, Марлинг, в этом непутевом обществе.

– Да, нас пригласили во имя солидности, – кивнул Марлинг. – Эта мысль принадлежит Леони. Как чувствовал себя ваш брат, когда вы с ним расстались?

– С меня довольно, Хью, что вы с ним расстались, – сказал Руперт, поморщившись.

– А, да! – заметил его светлость. – Докучный Фредерик. Так как он?

– Ах, еще не было человека более нудного, чем Колхетч! – вскричала миледи. – Только вообразите, Хью, он был влюблен в меня! Великий лорд Колхетч. О! Мне была оказана редкая честь!

– Боюсь, он докучен, как всегда, – ответил Хью. – И не изъявил удовольствия, узнав, что я намерен вновь погостить в этом доме.

– Господи, он хотел на тебе жениться, Фан? – воскликнул Руперт. – Ну, я всегда знал, что этот человек – дурак.

– Благодарю вас, милорд! – Давенант насмешливо поклонился ему. – Вы и все остальные тут весьма высокого мнения о моем досточтимом брате, как погляжу.

– О, и обо мне тоже! – сказала миледи. – Противный мальчишка! Ты же помнишь, Джастин, что Колхетч ко мне сватался?

– Память отказывает мне, когда я пытаюсь разобраться с искателями твоей руки, моя дорогая. Это он требовал моего согласия на ваш брак, так сказать, приставив пистолет к моему виску? Впрочем, это, кажется, был Фонтрой. А Колхетч, если не ошибаюсь, написал мне корректнейшее предложение руки и сердца, до сих пор бережно мной хранимое. Он указал, что готов извинить такие пустячные твои недостатки, моя дорогая, как твое легкомыслие и склонность к мотовству.

– Фанни, приношу вам мои извинения за него, – засмеялся Хью.

Марлинг взял персик.

– Какой пылкий влюбленный! – заметил он. – Надеюсь, я не обещал простить тебе твои недостатки?

– Милый Эдвард, ты сказал, что обожаешь меня от каблуков до верхнего локона моей прически! – вздохнула миледи. – Ах, какие это были дни! Камминг – такая прелесть – вызвал Джона Дру, потому что тот пренебрежительно отозвался о моих бровях. Вейн – ты помнишь Вейна, Джастин? – умолял меня бежать с ним!

– И вы согласились? – спросила Леони с живейшим любопытством.

– Ax, дитя, о чем ты спросишь в следующий раз? У бедняжки за душой не было ни пенни, а вдобавок он был помешан.

– А мне бы хотелось, чтобы из-за меня дрались на дуэли! – сказала Леони. – На шпагах!

Давенант улыбнулся.

– Неужели, Леон… Леони?

– Но да, мосье! Это же так волнующе! А вы видели, как они дрались, мадам?

– Что ты, дитя! Разумеется, нет. Так не делают!

– О! – разочарованно вздохнула Леони. – Я думала, вы смотрели.

Давенант взглянул на герцога.

– Мне кажется, у барышни кровожадные вкусы.

– Подлинная страсть к кровопролитиям, мой милый. Ничто не привлекает ее сильнее.

– Ты не должен потакать ей, Джастин! – сказала миледи. – Право, это из рук вон! Глаза Леони злокозненно заблестели.

– Я заставила монсеньора научить меня одной очень кровожадной вещи, – сообщила она. – Вы даже не знаете!

– Чему же, кисонька?

– А я не скажу! – Она умудренно покачала головой. – Не хочу, чтобы вы говорили, что это неблаговоспитанно.

– Ах, Джастин, что ты придумал? Какое-нибудь мальчишество!

– Так скажите же! – попросил Марлинг. – Вы раздразнили наше любопытство, и скоро мы начнем теряться в догадках.

– Черт, ты имеешь в виду… – начал Руперт.

Леони замахала на него руками.

– Нет, нет, imbйcile! Tais-toi![133]…идиот! Замолчи! (фр.) – Она чопорно поджала губы. – Мосье Марлинг будет шокирован, а мадам скажет, что это совсем нереспектабельно. Монсеньор, пусть он молчит!

– Легко вообразить, что это какая-то черная тайна, – заметил герцог. – Если не ошибаюсь, я несколько раз просил тебя, малютка, не называть Руперта «imbйcile».

– Но, монсеньор, он же imbйcile, – возразила она. – Вы же знаете!

– Несомненно, mа fille, но я не оповещаю об этом весь мир.

– Ну, тогда я не знаю, как мне его называть, – пожаловалась Леони. – Он меня называет бешеной и дикой кошкой, монсеньор!

– И за дело, черт побери! – вскричал милорд.

– Вовсе нет, Руперт! Я не такая. Я благовоспитанная барышня, так говорит монсеньор.

– Заведомо ложное утверждение, – сказал его светлость. – И я что-то не припоминаю, малютка, чтобы хотя бы раз говорил что-либо подобное.

– Но монсеньор, вы только минуту назад сказали, что у вас плохая память! – И она лукаво взглянула на него из-под ресниц, что у нее получалось обворожительно.

Раздался общий смех, глаза Эйвона весело прищурились. Он взял веер и хлопнул Леони по пальцам. Она хихикнула и торжествующе посмотрела на остальных.

– Voyons! Я вас всех заставила засмеяться! – объявила она. – И я хотела, чтобы вы засмеялись. Я – остроумица, enfin.

Давенант смотрел на Эйвона, начиная догадываться, потому что в глазах герцога, устремленных на его воспитанницу, была неизъяснимая нежность, и Давенанту просто не верилось, что он глядит на его светлость.

– Право же, что за дитя! – сказала миледи, утирая глаза платочком. – Клянусь, в твоем возрасте я не осмелилась бы так заговорить с Джастином ни за что на свете!

– И я, – подхватил Руперт. – Но, разрази меня, она осмелится на что угодно! – Он обернулся к Давенанту. – Такой девушки еще не рождалось, Хью! Вы знаете, ее даже похитили!

– Похитили? – Давенант обвел всех недоверчивым взглядом. – То есть как похитили?

– Да это свиное отродье, – презрительно объяснила Леони.

– Любовь моя! – Леди Фанни приподнялась. – Я не ослышалась? Какие слова ты произнесла?

– Да, но, мадам, монсеньор позволяет мне говорить «свиное отродье». Ведь правда, монсеньор?

– Малютка, это не слишком изящное выражение, и оно ни с какой стороны не внушает мне восторга, но, если не ошибаюсь, я действительно сказал, что буду его терпеть, если ты воздержишься от упоминаний о свином… э… пойле.

– Ну да, – сказала она победоносно.

– Но что все это означает? – перебил Давенант. – Кто похитил Леони? Это правда?

Марлинг кивнул.

– Редкая гнусность!

– Но кто это? Кто это… свиное отродье?

– Мерзкий граф Сен-Вир! – сказала Леони. – Он заставил меня проглотить скверное питье и привез во Францию, а Руперт меня спас!

Давенант впился глазами в герцога.

– Сен-Вир! – сказал он и повторил еле слышно: – Сен-Вир!

Его светлость быстро оглянулся. Но лакеи давно вышли.

– Да, Хью, да! Милейший граф.

Давенант открыл было рот, но снова его закрыл, ничего не сказав.

– Совершенно верно, – кивнул его светлость.

– Но Эйвон, – это сказал Марлинг, – Фанни говорит, что Сен-Виру и его жене посланы приглашения на бал. Зачем вам это?

– По-моему, какая-то причина у меня есть, – задумчиво произнес его светлость. – Без сомнения, рано или поздно я припомню какая.

– Если этот мерзавец явится, я не сумею сдержаться! – отрезал Руперт.

– Не думаю, что он приедет, дитя мое. Хью, если ты кончил, предлагаю перейти в библиотеку. Это единственная комната, где Фанни ничего не тронула.

Фанни встала из-за стола и погрозила брату пальцем.

– Перед началом бала я распахну ее двери, можешь быть спокоен! И я думаю, не расставить ли там карточные столики?

– Нет, – твердо сказала Леони. – Это совсем-совсем наша комната, монсеньор. Не позволяйте ей! – Она оперлась кончиками пальцев на его полусогнутую руку и приготовилась выйти с ним из столовой. Хью расслышал настойчивый шепот: – Монсеньор, только не эту комнату! Мы всегда сидим там. Вы привели меня туда в самый первый вечер.

Эйвон повернул голову.

–Ты слышишь, Фанни?

– Несносно! – страдальчески произнесла миледи. – Какая разница, дитя? Что за причина?

– Мадам, я не нахожу нужного слова. Вот как отвечает монсеньор, когда вы спрашиваете, почему он делает то или это.

Руперт открыл дверь.

– Черт, я знаю, о чем она! Прихоть!

– C'est cela![134]Здесь: вот-вот! (фр.) – Леони сделала пируэт. – Сегодня вечером ты очень умен, Руперт, так мне кажется.

Дамы рано удалились спать, а Руперт увез упирающегося Марлинга к Вассо, и Эйвон с Хью остались одни в тихой библиотеке. Хью обвел ее взглядом, чуть улыбаясь.

– Прямо как в былые времена, Джастин!

– Точнее говоря, как три месяца назад, – отозвался Джастин. – Я превращаюсь в патриарха.

– Неужели? – сказал Хью, и его улыбка стала шире. – Могу ли я поздравить тебя с успехами твоей воспитанницы?

– О, пожалуйста! Она тебе понравилась?

– Необычайно. Париж будет очарован. Такая оригинальная непосредственность!

– Да, она плутовка, – согласился его светлость.

– Джастин, при чем тут Сен-Вир?

Тонкие брови поднялись.

– Мне как будто припоминается, мой милый, что я всегда находил любопытство твоим прискорбнейшим недостатком.

– Я не забыл историю, которую ты мне рассказал… В этой самой комнате, Джастин. Так Леони – орудие, с помощью которого ты намерен уничтожить Сен-Вира?

Его светлость зевнул.

– Ты меня утомляешь, Хью. Тебе ли не знать, что я всегда был склонен вести свою игру сам и один.

Давенант понял, что ничего от него не добьется, и оставил дальнейшие попытки. Вскоре вошел Марлинг и сказал, что Руперт вряд ли вернется до утра.

– А кто был там?

– За столами почти не было места, но у меня так мало здесь знакомых! – ответил Марлинг. – Когда я уходил, Руперт сел за кости с неким Лавулером. – Он взглянул на Эйвона. – Мальчик неисправим, Эйвон. В один прекрасный день он проиграет в кости свою душу.

– О, надеюсь, что нет, – сказал Эйвон. – Так он проигрывал?

– Да, – ответил Марлинг. – Это не мое дело, Джастин, но я думаю, вам следовало бы умерить его страсть к игре.

– Согласен, – сказал Давенант. – Мальчик слишком легкомыслен.

Эйвон неторопливо направился к двери.

– Возлюбленные, оставляю вас вашим назиданиям, – произнес он негромко и вышел.

Хью засмеялся, но Марлинг нахмурился.

– Невыносимый Сатана, – сказал Хью.

– Его словно бы не заботит судьба Руперта, – угрюмо сказал Марлинг. – Ему следовало бы иметь какую-нибудь власть над мальчиком.

– Мой дорогой Марлинг, Руперт станет чинным, стоит Эйвону пошевелить пальцем.

– Превосходно, Хью, но я не видел, чтобы он хоть раз им шевельнул!

– А я видел, – ответил Хью и подошел поближе к огню. – И еще я вижу большую перемену в нашем Сатане.

– Да, – согласился Марлинг. – Влияние этой девочки. Миледи грезит о свадьбе.

– Я был бы рад. – Хью закинул ногу на ногу. – В глазах Эйвона, когда он смотрит на Леони, есть что-то…

– Я ему не доверяю.

– А я, против обыкновения, – да. – Хью усмехнулся. – Когда я в последний раз видел Леони… она тогда была еще Леоном, она говорила только «да, монсеньор» и «нет, монсеньор». А теперь «монсеньор, вы должны сделать то-то» и «монсеньор, я хочу того-то!». Она вертит им, как ей вздумается, а ему, черт побери, это нравится!

– Но в его манере держаться с ней нет и намека на влюбленность, Хью! Вы же слышали, как он разговаривает с ней: бранит, наставляет.

– Да, но в его голосе я слышу ноту… ноту нежности, даю слово! Ухаживание, мне кажется, не из обычных, но в воздухе попахивает свадьбой.

– Она же на двадцать лет моложе его!

– По-вашему, это имеет значение? Я бы не пожелал Джастину в невесты его ровесницу. Но ребенка, которого надо лелеять и оберегать. И готов поклясться, он сумеет ее беречь!

– Возможно. Не берусь судить. Но она возвела его на пьедестал, Давенант. Она преклоняется перед ним!

– Ив этом я вижу его спасение, – сказал Хью.