Онлайн чтение книги Убийство по-китайски: Смертоносные гвозди The Chinese Nail Murders
Глава двадцать пятая. Лекарь признается в совершенном им преступлении; двое государственных чиновников из столицы прибывают

Когда утром после этой бессонной ночи слуга принес судье чай, судья заметил, какое грустное у него лицо.

— Ваша честь, сегодня ночью произошел несчастный случай с женой нашего лекаря! — сообщил слуга. — Она была на Лекарском Холме, собирала травы и, наверное, облокотилась на изгородь — утром ее тело нашли охотники.

Судья Ди выразил сожаление и тут же велел позвать Ма Жуна.

— Ма Жун, — сказал он, едва тот явился, — вчера я совершил ошибку. Никому не говори о том, куда мы с тобой ездили. Понятно? Просто забудь вчерашний вечер.

— Что ж, — ответил Ма Жун, — я привык выполнять распоряжение. Раз вы приказываете: «Забудь!», я забуду.

Судья взглядом поблагодарил Ма Жуна, и тот вышел.

Почти тут же в дверь постучали. На пороге стоял Го.

Судья вскочил ему навстречу и, усадив его, принялся выражать свои соболезнования. Но, встретив тяжелый взгляд Го, судья запнулся и замолчал.

— Это был не несчастный случай, — спокойно сказал горбун. — Моя жена знала это место как свои пять пальцев. Да и ограда достаточно крепкая. Моя жена сама покончила с собой.

Судья Ди удивленно поднял брови. Го продолжал — так же ровно, так же спокойно:

— Ваша честь, я хотел бы признаться в совершении преступления. Когда я сделал предложение своей жене, она сказала, что сама умертвила первого мужа. Мне было все равно, и я так и сказал ей — это был зверь, которому больше всего нравилось мучить людей. Такие не имеют права на жизнь, хотя я сам не способен с ними расправляться… — Он в отчаянье поднял руки. — Я не стал расспрашивать ее о подробностях, и вообще мы больше про это не вспоминали. Но я видел, как она терзается сомнениями. Конечно, мне следовало убедить ее пойти в суд и самой признаться во всем, но… Но я думал лишь о себе, ваша честь. Я не мог потерять ее.

Он смотрел в пол, губы его дрожали.

— Тогда почему вы сейчас пришли ко мне? — спросил судья.

— Потому что знаю: она так хотела, — тихо ответил Го. — Суд над вдовой Лу очень глубоко затронул ее, ваша честь, и она почувствовала, что для нее настало время искупить свою вину смертью. Она была искренней всегда и во всем, и сейчас, я знаю, она хочет, чтобы об ее преступлении узнал суд, и она вошла в иную жизнь, не отягощенная земными долгами. Поэтому я и пришел сюда. И, кроме того, я обвиняю себя самого в том, что был соучастником преступления.

— Но вы понимаете, что за это вам грозит смертная казнь?

— Разумеется, — ответил горбун, несколько удивленный таким вопросом. — И моя жена знала, что без нее мне незачем жить.

Судья молча теребил бороду. Его глубоко тронула такая беззаветная преданность, и ему отчего-то стало стыдно.

— Го, обвинить вашу жену посмертно я не могу. Она никогда не рассказывала вам, что именно произошло с ее мужем, а вскрывать могилу и обследовать тело, имея только ваше свидетельство, я не имею права. И более того, я считаю, что, если бы ваша жена действительно хотела, чтобы о ее преступлении узнали, она бы оставила письмо.

— Да, письмо… Верно, мне не пришло это в голову, — задумчиво произнес Го. — Я вообще сейчас плохо соображаю.

Повисла пауза. Наконец Го прошептал, не обращаясь к судье:

— Как одиноко мне будет теперь…

Судья встал и подошел ближе к нему.

— А дочка вдовы сейчас у вас? — спросил он.

— Да, — ответил Го, слабо улыбнувшись. — Такая милая малютка! Моя жена успела к ней по-настоящему привязаться…

— Что ж, — сказал судья. — Тогда ваш долг ясен. Как только дело вдовы Лу закроют, вы удочерите девочку и будете воспитывать ее, как родную дочь.

Го благодарно взглянул в глаза судье Ди.

— Ох, ваша честь, а ведь я от горя совсем забыл попросить у вас прощения! Простите меня, что я в первый раз не заметил гвоздя! Надеюсь…

— Забудем прошлое, — махнул рукой судья.

Го опустился на колени и трижды ударил лбом об пол.

— Спасибо вам, сударь, — просто сказал он, встав с колен. — Ваша честь, вы — великий человек.

Го вышел, а судья остался стоять неподвижно. Ему казалось, что его отхлестали плетью по лицу.

Наконец он тяжелыми шагами подошел к столу и опустился в кресло. В памяти снова возникли слова Го: «Мою жену мучили сомнения…» Он вспомнил строчки стихов: «Из глубин пережитого что-то темное восходит, что-то светлое уходит, остается лишь тоска». Да, госпожа Го, конечно, знала стихотворение целиком.

«И израненное сердце обретет былую жизнь…»

Он опустил голову на стол.

Ему припомнилась давняя беседа с отцом. Лет тридцать назад, только что сдав первый экзамен по литературе, он воодушевленно делился с отцом своими планами на жизнь. «Я не сомневаюсь, что ты далеко пойдешь, Жень-чжи, — сказал тогда отец. — Но будь готов ко многим страданиям. Твой путь будет долог, а когда ты достигнешь вершины, ты поймешь, как там одиноко». Тогда он не понял, почему отец так грустно улыбается. Теперь понимал.

Вошел слуга, принес чаю; судья медленно выпил чашку до дна. И вдруг он поймал себя на том, что удивлен — удивлен тем, что жизнь продолжается, что ничего не изменилось вокруг. «Как странно! — сказал он себе. — Десятник Хун убит. Мужчина и женщина заставили меня устыдиться самого себя. И вот я сижу здесь, как всегда, пью чай! Изменился только я, жизнь осталась прежней. Но я больше не чувствую себя ее частью».

Он устал, смертельно устал. Ему захотелось бросить все и уйти на покой. Но он знал, что не сделает этого: уйти можно, если у тебя нет никаких обязательств и от тебя не зависят люди. Он же принес клятву служить государству и народу; он был женат, у него были дети. Уйти значит дезертировать, значит убежать, как трус. Нет, он должен остаться и продолжать работать.

Решение было принято, но судья еще долго, долго сидел в размышлении.

Неожиданно ему помешали: с шумом распахнулась дверь, и в кабинет вбежали его помощники.

— Ваша честь! — закричал прямо с порога Цзяо Дай. — Из столицы прибыли двое важных чиновников! Они всю ночь были в пути!

Удивленный судья попросил провести высоких гостей в приемный зал и сказал, что немедленно выйдет к ним, только сначала облачится в судейские одежды.

В приемном зале стояли двое мужчин в камзолах из блестящего шелка и шапочках с вышитыми иероглифами. По этим иероглифам судья догадался, что гости — из службы расследований при ведомстве правосудия и приехали они не просто так.

Судья Ди преклонил колени, но старший чиновник поспешно шагнул к нему и почтительно поднял его.

— Да не склонитесь вы, ваша честь, перед своими покорными слугами! — произнес он.

Ничего не понимая, судья Ди позволил усадить себя на почетное место и ждал, что ему скажут. Пожилой чиновник торжественно прошествовал к возвышению, взял со стола свиток и, держа его перед собой обеими руками, произнес:

— Ваша честь, соизволите ли вы прочесть Высочайшее повеление?

Судья встал, подошел ближе и принял из его рук бумагу, запечатанную Большой государственной печатью.

Это был императорский эдикт, провозглашающий, что Ди Жень-чжи из Дайюаня, в награду за двенадцатилетнюю верную службу, назначается отныне на должность Председателя Государственного суда Империи. Под приказом стояла подпись самого императора.

Судья Ди читает императорский эдикт

Судья свернул бумагу, положил ее обратно на стол и, обратившись лицом на юг, в сторону столицы, распростерся на полу и девять раз ударился лбом об пол, выражая таким образом благодарность за императорскую милость.

— Ваша честь, — заговорил чиновник, лишь только судья поднялся, — мы двое прибыли, чтобы передать себя полностью в ваше распоряжение. Мы осмелились вручить копию эдикта вашему старшему писцу, чтобы известие распространили по всему городу и люди могли возблагодарить государя императора за честь, оказанную их судье. Завтра на рассвете мы отправимся вместе с вами в столицу: государь император желает видеть вас как можно скорее.

— Ваша честь, — вступил младший, — ваш преемник уже назначен. Он прибудет на место сегодня вечером.

— Пусть ваша честь располагает нами, — подобострастно сказал старший.

В коридор доносились громкие звуки с улицы: это люди Бэйчжоу пускали в воздух ракеты, празднуя успех своего судьи. А уже около кабинета судью встретил старший писец и объявил, что члены суда собрались в зале и ожидают судью Ди, чтобы поздравить.

Войдя в зал, судья Ди увидел, что все писцы, приставы, секретари и охранники стоят на коленях перед возвышением. Среди них были и трое сыщиков. Судья взошел на возвышение, по обе стороны от него встали гости из столицы. Он в нескольких словах поблагодарил своих подчиненных за их службу и объявил, что все получат на прощание награды, каждый в соответствии с положением и званием. Взглянув на троих сыщиков, ставших ему за эти годы самыми близкими друзьями, он добавил, что назначает Ма Жуна и Цзяо Дая командирами Правого и Левого Крыла судейской стражи, а Дао Ганя — главным секретарем суда.

Он замолчал, и зал разразился бурными аплодисментами, смешавшимися с радостными криками горожан на улице.

— Да здравствует судья Ди! — скандировала толпа, и судья с горечью подумал, что жизнь все-таки местами сильно напоминает комедию.

Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань с шумом ворвались в кабинет, но растерянно замерли на пороге, завидев столичных гостей, помогающих судье снять мантию. Судья улыбнулся друзьям поверх чиновников, и его кольнула боль: он понял, что их дружба теперь уйдет навсегда.

Тем временем пожилой чиновник почтительно подал судье его меховую шапку. Он даже не смог скрыть удивления, заметив, до чего она вытертая и поношенная.

— Какая великая честь для нас — находиться в личном кабинете Председателя Государственного суда! — чересчур, может быть, восторженно воскликнул молодой чиновник. — Вы знаете, обычно высочайший выбор падает на людей преклонного возраста, а ваша честь, должно быть, едва перешагнули пятидесятилетний рубеж!

Столичный гость наблюдательностью не отличается, заметил судья Ди про себя. Что же он, интересно, не видит, что ему только сорок шесть? Но, поймав свое отражение в зеркале, он понял, что прошедшие несколько дней оставили отпечаток на его лице — борода и виски из черных стали серыми…

Судья разложил на столе стопки бумаг и дал приезжим чиновникам краткие разъяснения по содержимому каждой. Впрочем, когда он дошел до их с Хуном замысла о займах для крестьян, он незаметно для себя оживился и стал подробно, с воодушевлением его объяснять. Приезжие внимательно слушали, но судья быстро заметил, что на самом деле им просто скучно. С еле слышным вздохом закрыв папку, он снова вспомнил слова отца: «А когда ты достигнешь вершины, ты поймешь, как там одиноко…»

Сыщики сидели у очага, устроенного прямо в каменном полу дома стражи. Они вспоминали погибшего Хуна, но скоро разговор как-то сам собой сошел на нет, и теперь все трое молча глядели на пляшущее пламя. Первым заговорил Дао Гань:

— Может, предложить нашим столичным друзьям партию в кости?

Ма Жун поднял на него глаза.

— Забыл, кто ты такой? Не пристало достопочтенному господину главному секретарю заниматься азартными играми!.. Слава Небесам, наконец-то ты сменишь этот свой ужасный кафтан на пристойную одежду!

— Сменю, сменю, когда приедем в столицу, — пообещал Дао Гань. — А ты тоже помни о своем положении, Ма Жун, и не задирайся! Как-никак мы с тобой люди почтенные, пожилые… Смотри-ка, у тебя уже и седых волос сколько…

Ма Жун обхватил колени руками.

— И жирею я что-то, — угрюмо сказал он, но вдруг его лицо осветилось улыбкой. — Ну, ничего. Вы только представьте, каких девочек мы себе найдем в столице!

— Да кто на нас там посмотрит, — мрачно ответил Дао Гань.

Ма Жун глубоко задумался.

— А ты не каркай! — набросился на друга Цзяо Дай. — Что мы, старики, что ли? Ну, и поспим в одиночестве пару ночей, так что ж из этого? Зато уж одна-то вещь от нас точно не уйдет!

Цзяо Дай поднял руку, словно бы в ней был бокал.

— Хорошее вино! — подхватил Ма Жун. — Пойдемте, я вам покажу лучшее местечко в городе!

Друзья вскочили, схватили Дао Ганя под руки и зашагали к воротам.