Онлайн чтение книги Убийство по-китайски: Смертоносные гвозди The Chinese Nail Murders
Послесловие

История о теле без головы основывается на подлинном рассказе из китайской книги по криминалистике XIII века «Тан-инь-би-ши, аналогичные происшествия под сенью грушевого дерева. Учебник криминалистики и юриспруденции». Книга эта переведена мною и издана в Лейдене в 1956 г. В рассказе номер 14 (дело в нем происходит приблизительно в 950 г. н. э.) повествуется о том, как некий купец, вернувшись домой из деловой поездки, нашел мертвое тело своей жены, от которого была отрезана голова. Родственники жены обвинили в убийстве его, и под пытками у него вырвали признание своей вины. Однако чиновник, расследовавший преступление, оказался на редкость проницательным — у него возникли сомнения, и он стал допрашивать похоронщиков, не происходило ли каких-либо подозрительных событий в последнее время на кладбище. Кто-то вспомнил, что как раз недавно один богач заказывал похороны девушки, а гроб с телом показался уж слишком легким; чиновник распорядился вскрыть гроб, и оказалось, что внутри лежит лишь отрезанная человеческая голова. Чиновник сделал вывод, что этот богатый человек сам убил девушку, чьи похороны заказывал, но положил в гроб одну голову, а тело оставил в доме купца. Безголовое тело должны были принять за тело жены этого купца, которую убийца увел с собой и укрыл у себя дома, сделав своей любовницей. В этой истории, впрочем, есть несколько неясных моментов — непонятно, в частности, почему купец не заметил, что тело принадлежит не его жене; такого рода неясности я постарался устранить при работе над этим детективом.

Убийство с помощью гвоздя — один из наиболее известных мотивов китайской детективной литературы. Самый древний источник относится к началу нашей эры: в уже упомянутом сборнике «Тан-инь-би-ши», в рассказе номер 16, говорится о судье по имени Ен Цын, который заподозрил насильственную смерть мужа некоей вдовы, при том что на теле покойного не было никаких следов. Финал — находка гвоздя в черепе — имеет несколько вариантов. В самой старой версии этого рассказа судья Ен Цын замечает рой насекомых на верхушке черепа. В самой поздней версии, датируемой XVIII веком, судья заставляет вдову-убийцу признаться в совершенном преступлении, разыграв в суде настоящий спектакль и заставив ее поверить, что она в аду, перед подземным судом. Этот рассказ называется «У-цзэ-тянь-сы-да-ти-ань» и был издан в моем переводе в Токио в 1949 г. Впрочем, для «Смертоносных гвоздей», написанных для западного читателя, я намеренно выбрал другой финал, основанный на рассказе Г.-С. Стента («Двойное убийство с гвоздем»; журнал «China Review», 1881 г.). Там судебный эксперт осматривает тело, но ничего не находит, и тогда жена советует ему осмотреть череп и специально поискать гвоздь. Судья предъявляет обвинение вдове покойника и немедленно предъявляет другое — жене эксперта, ибо только собственный опыт мог натолкнуть ее на такую мысль. Выясняется, что судебный эксперт — не первый, а второй ее муж; производят вскрытие тела ее первого мужа и находят такой же гвоздь в черепе. Обеих женщин судья приговаривает к казни.

Если в предыдущих повестях судья Ди предстает как гениальный детектив, не совершающий ошибок, разгадывающий самые сложные интриги и наказывающий преступников, то здесь я попытался изобразить его с другой стороны: его расследование заходит в тупик, и он готов пойти на серьезный риск, чтобы докопаться до истины, а в случае неудачи понести наказание. Известно, что почет и уважение, которыми пользовались китайские судьи, относились не столько к ним самим, сколько к Закону, чьим именем они вершили суд, и к Империи, которой они служили. Закон всегда прав, но судья может впасть в заблуждение; и тогда судью должно приговорить к наказанию, как любого другого человека, — судьи не обладали неприкосновенностью и не могли рассчитывать ни на какие послабления. В Древнем Китае действовал принцип «фань-цзо» — принцип обращения приговора: тот, кто возвел ложное обвинение на невиновного, приговаривается к наказанию, которое было уготовано для обвиняемого. Несколько характерных деталей в сюжетной линии с вдовой Лу я почерпнул из книги «Ди Гун Ань», а кроме того, своему развитию этот сюжет обязан многочисленным просьбам моих читателей и читательниц, утверждавших, что в жизни судьи Ди пора бы появиться прекрасному полу.

История Ляо Лень-фан и Ю Гана основана на представлении древних китайцев о том, что добрачные связи позволены только мужчине и только с посторонними женщинами, но никак не с собственной невестой. Связано это было с тем, что отношения со свободными женщинами и куртизанками — частное дело каждого мужчины, но женитьба касается всей его семьи, в том числе и умерших предков, которым следовало торжественно сообщить о помолвке. Считался преступным тот союз, о котором не было объявлено предкам. С незапамятных времен китайцы смотрели на непочтительность к родителям и родственникам как на преступление, «бу-дао», то есть «преступная дерзость». Бу-дао каралось жестокой казнью.

Вообще, поклонение предкам являлось одной из основ китайской религии. В каждом доме имелось особое помещение, в котором стоял деревянный ящик с плитками, символизирующими души умерших предков рода. Глава семьи сообщал предкам обо всех важных событиях, происходящих с ним и его домашними, и, кроме того, душам регулярно приносили в жертву пищу. Так предки продолжали участвовать в жизни рода; родовые связи были превыше жизни и смерти.

Именно культ предков обусловливает то, что осквернение могилы считалось в Китае страшным преступлением и преследовалось по закону. В законодательстве, официально отмененном лишь в 1911 г. при провозглашении Китайской Республики, читаем: «Всякий, повинный в раскапывании могилы, приводящем к выставлению гроба на всеобщее обозрение, получает 100 ударов и подлежит ссылке из родных мест на расстояние не менее 3000 миль. Если же кто, раскопав, как сказано, могилу, далее вскрывает гроб с телом, того следует предать пыткам и смертной казни через удушение» (Да Цин Ле Ли, свод законов Китая, глава CCLXXVI. Перевод сэра Томаса Стантона, Лондон, 1810).

Для понимания личности Лань Дао-гуя нужно хорошо представлять себе, какую роль играл спорт, и в частности борьба, в китайской культуре. Борьба для китайцев была не столько средством самозащиты, сколько составной частью философии укрепления тела и духа человека. В XVII веке китайские переселенцы распространили эту философию в Японии, где и зародилось дзюдо (джиу-джитсу). Что же касается истории вдовы Лу, заинтересованный читатель может найти множество сведений в книге Дж. Нидхэма «Наука и цивилизация в Китае», я же сообщу только, что в Древнем Китае верили в существование женщин-вампиров, колдующих и насылающих порчу левой рукой.

История с пирожником и крестьянином (глава 14) взята из тридцать пятой главы «Тан-инь-би-ши», в которой рассказано, как разрешил аналогичный спор судья Сынь Бао, живший в начале нашей эры.

Игра «семь кусочков» — «Чи-цзяо-бань», «семь слагаемых мудрости», или «Чжи-хуэй-бань», «забава мудреца» по-китайски, — древнейшая китайская игра, получившая особенную популярность в XVI–XVII веках. Философы посвящали целые книги описанию того, как выкладывать фигурки из семи кусочков бумаги. Сейчас эта головоломка популярна и на Западе, такие наборы можно найти в европейских магазинах.

Здесь я не буду повторять описания китайской юридической системы, которые я давал в послесловиях к первым четырем повестям. Вместо этого мне бы хотелось коснуться некоторых деталей, которые, как показывают письма читателей, требуют дополнительных разъяснений.

На мой интерес к китайской литературе повлияло длительное изучение китайского языка и истории Китая. В 1940 г. мне в руки попала детективная повесть XIX века, написанная неизвестным китайским автором. Она произвела на меня такое сильное впечатление, что я немедленно занялся ее переводом, и в 1949 г. английский перевод вышел в Токио под названием «Ди Гун Ань». В предисловии я перечислил несколько китайских детективных повестей и романов, а от себя добавил, что современным авторам, возможно, было бы интересно попробовать себя в стилизации древнекитайской детективной прозы: образец — есть, дополнительные источники перечислены. Книжные прилавки в Японии в то время были завалены третьесортными переводными детективами; и я решил провести эксперимент сам: написать «древнекитайский» детектив, основываясь на подлинных источниках, чтобы продемонстрировать восточным читателям богатство их литературного наследия. Литературного опыта у меня тогда практически не было, но я подумал, что попробовать все равно стоит — опираясь на источники и придерживаясь традиционного китайского стиля повествования. Так в 1950 г. появились «Колокол», а год спустя — «Лабиринт». Это были, по существу, черновики для последующего перевода на китайский и японский, но поскольку эти черновики заинтересовали западных издателей, я не стал возражать против их публикации. Книги успешно расходились — мой эксперимент удался; последующие «китайские» повести писались уже не только для восточных, но и для западных читателей. В 1952 г. в Нью-Дели я написал «Озеро», в 1956 г., в Бейруте — «Смертоносные гвозди», там же в 1958 г. — «Золото». Главный герой всех книг — судья Ди; если читать их в порядке внутренней хронологии, то последовательность должна быть такой: «Золото», «Озеро», «Колокол», «Лабиринт», «Смертоносные гвозди».

На каждую повесть уходило примерно по полтора месяца, хотя предварительная работа с источниками занимала, конечно, много больше времени. В поисках сюжетов, которые можно было бы слить в одну повесть, я перерывал криминалистические и медицинские трактаты; но иногда бывало и так, что ключевой момент книги мне подсказывали пара строк в каком-нибудь сочинении, или исторический анекдот, или еще что-нибудь подобное.

Главным героем всех повестей оставался судья Ди: о нем, в отличие от других судей Древнего Китая, у нас есть относительно точные сведения. Исторические хроники содержат описания его деятельности и продвижения по службе, и на основании этих источников можно хорошо представить себе этого человека. Судья Ди — герой романа Линя Юдана «Госпожа By, или Правдивая история». В сборнике портретов знаменитых людей «Гу-цзинь-шэн-сянь-ту-као» есть портрет судьи Ди в возрасте 68 лет: он облачен в одежды министра, а в правой руке у него деревянная дощечка, знак его высокого положения.

Четверка сыщиков — десятник Хун, Ма Жун, Цзяо Дай и Дао Гань — полностью моя фантазия. Имена я взял из уже упоминавшейся книги «Ди Гун Ань», а характеры, особенности судьбы и историю досочинил сам.

После того как я определял сюжетные ходы и главных героев, оставалось выбрать место действия. В каждой повести действие происходит в каком-нибудь провинциальном городе, где получает очередное назначение судья Ди, точнее, в городском суде, что соответствует китайской детективной традиции. Для каждого города вычерчивался план; впрочем, все они похожи друг на друга, поскольку города в то время строились практически одинаково: в центре — здание суда, неподалеку — Храм Конфуция, Храм Бога Войны, пожарная каланча. Такими рисунками-планами, выполненными в традиционной китайской манере, я сопровождал издания всех своих книг.

Последний этап подготовительной работы обычно заключался в составлении точного календаря действия. Я расписывал сутки на утро, день и вечер, намеренно не вставляя ни дат, ни часов, — древние китайцы не знали нашей системы подсчета времени. Календарь нужен мне еще и для того, чтобы самому точно знать, кто из героев когда и где находится.

Завершив всю эту работу — определение основного сюжета, главных героев, времени и места, — я принимался наконец писать. В процессе письма повесть наполнялась разными «мелочами»: подходящая реплика из какой-нибудь древней книги, философское рассуждение, вычитанное в трактате, шутка, тут же подслушанная в чайном домике, — все шло в ход. Иногда персонажи начинали выходить из-под контроля: например, кто-нибудь один так увлекал меня, что я с трудом удерживался от того, чтобы начать заниматься только им одним и приписать ему все приключения, все реплики и всю славу.

Судья Ди

Одна трудность возникла с фигурой судьи Ди: с одной стороны, китайская литературная традиция предполагает судью-сверхчеловека, не знающего ни усталости, ни неуверенности, ни волнения, стоящего как бы над всеми событиями; но с другой стороны, лично мне и, думаю, большинству моих читателей такой образ показался бы малоинтересным. Я попробовал примирить китайскую традицию с интересом современных читателей и совместить в образе судьи «сверхчеловека» и обычного человека. То, что нам кажется недостатками, древние китайцы сочли бы достоинствами: строгое, ортодоксальное конфуцианство, неприятие искусства, поэзии, непоколебимая уверенность в превосходстве всего китайского над всем иностранным, предубеждения против буддизма и даосизма. Судья жесток с подозреваемыми и подсудимыми; сыновние чувства перерастают у него в убеждение, что отец волен делать с детьми, особенно с дочерьми, все что угодно, в том числе и продавать их сводникам. Таким образом, судья предстает в повестях как реальная личность, со своим характером, со своими особенностями.

Каждой повести следовало предпослать пролог, рассказывающий вкратце о последующих событиях. Пролог настраивает читателя на соответствующий лад, как бы приготовляет его к дальнейшему чтению; и кроме того, подлинные древнекитайские повести также часто начинаются с пролога.

Я отошел от традиционной схемы детектива в двух важных моментах: во-первых, в древних детективах было принято раскрывать личность преступника сразу же, на первых страницах, и дальше читатель наслаждался описанием расследования, как наслаждаются созерцанием шахматной партии; во-вторых, число действующих лиц, у меня, как правило, не превышающее двенадцати, обычно бывало более сотни. (Китайцев такое количество отнюдь не смущало — они обладали прекрасной памятью на имена и каким-то шестым чувством, позволявшим не запутаться в семейных связях героев.)

Все ключи, подталкивавшие судью Ди к верному решению, я раскрываю перед читателем; если кто-нибудь вдруг пожелает вооружиться карандашом и бумагой и записывать все, что привлекало внимание судьи, он, несомненно, сам так или иначе придет к разгадке, не дочитывая повесть до конца. Стиль, которым написаны повести, определила китайская традиция, в соответствии с которой повествование должно вестись просто, без изысков, с минимальным количеством описаний и максимальным количеством диалогов. «Скажи многое в немногих словах» — было девизом древнекитайских романистов, и я, как мог, следовал этому девизу.

И, наконец, я бы хотел коснуться одного деликатного момента, а именно места сверхъестественного в повести. Известно, что неотъемлемой принадлежностью древнекитайской литературы были ведьмы, демоны, говорящие животные. Современный же детектив, наоборот, должен быть максимально реалистичным; я решил внести некоторый элемент сверхъестественного в свои повести, оставив при этом открытым вопрос о том, насколько сверхъестественные события объяснимы реальными причинами — пусть каждый читатель решает это для себя. Действительно ли рассказчик, написав письмо брату, встретил этого последнего в своем саду? Или это был просто сон, навеянный долгим копанием в старых книгах? Ответа нет, как нет ответов на многие вопросы, возникающие в нашей жизни. Может быть, и к лучшему, что их нет.