Онлайн чтение книги Укридж и Ко. Рассказы Ukridge And Other Stories
Уравновешенная деловая голова

— Еще кубок портвейна, малышок? — радушно предложил Стэнли Фиверстоунхо Укридж.

— Спасибо.

— Еще одну чашу портвейна мистеру Коркорану, Бакстер. Кофе, сигары и ликеры можете подать нам в библиотеку примерно через четверть часа.

Дворецкий наполнил мой стакан и исчез. Я ошеломленно поглядывал по сторонам. Мы сидели в обширной столовой укриджской тетки Джулии в Уимблдоне. Великолепный банкет приближался к достойному завершению, и все это вместе представлялось необъяснимым.

— Не понимаю, — сказал я. — Каким образом я оказался здесь, ублаготворенный изысканными яствами, которые оплатила твоя тетка?

— Очень просто, малышок. Я выразил желание побыть в твоем обществе сегодня вечером, и она тотчас согласилась.

— Но почему? Прежде она никогда не позволяла тебе приглашать меня сюда. Она меня на дух не выносит.

Укридж пригубил свой портвейн.

— Ну, дело обстоит так, Корки, — сказал он в порыве откровенности, — в этом доме последнее время происходили события, которые обеспечили то, что ты мог бы назвать занимающейся зарей новой жизни для тети Джулии и меня. Не будет преувеличением сказать, что она теперь ест из моих рук и пылью стелется под колесами моей триумфальной колесницы. Я поведаю тебе всю историю, ибо она может оказаться полезной для тебя на твоем жизненном пути. История эта демонстрирует, что, как бы ни были черны небеса, ничто не может повредить человеку при условии, что у него на плечах уравновешенная деловая голова. Пусть ураган ре…

— Давай ближе к делу. Что и как произошло?

Укридж немного поразмыслил.

— Пожалуй, все началось, — сказал он, — когда я заложил ее брошку…

— Ты заложил брошку своей тетки?

— Да.

— И ее сердце открылось для тебя?

— Все это я объясню попозже. А пока разреши мне начать с начала. Ты когда-нибудь встречался с человеком по имени Адвокат Джо?

— Нет.

— Корпулентный типчик с лицом, как вареная баранина.

— Никогда с ним не встречался.

— Избегай его и впредь, Корки. Мне неприятно отзываться плохо о моих ближних, но Адвокат Джо нечист на руку.

— Чем он занимается? Закладывает чужие брошки?

Укридж поправил проволочку от шипучки, скрепляющую его пенсне с его же хлопающими ушами. Вид у него был оскорбленный.

— Не тот тон, Корки, который я приветствовал бы у старого друга. Когда я дойду до этого момента моей истории, ты убедишься, что закладывание брошки тети Джулии было абсолютно нормальной, безупречно честной деловой операцией. Как еще я мог бы купить половину той собаки?

— Половину какой собаки?

— Разве я тебе не рассказывал про ту собаку?

— Нет.

— Не может быть. Она же стержень всего дела.

— Тем не менее ты про нее не рассказывал.

— Я излагаю эту историю слишком путано, — сказал Укридж. — Я сбиваю тебя с толку. Дай я начну с самого начала.

Этот субчик Адвокат Джо (начал Укридж) в принципе букмекер, с которым я время от времени имел дело. Однако до того дня, с которого начинается эта история, мы во всех отношениях оставались чужими друг другу. Иногда я выигрывал у него парочку фунтов, и он присылал мне чек, или он выигрывал у меня парочку фунтов, и я заглядывал в его контору попросить, чтобы он подождал до среды на следующей неделе, но мы никогда не встречались в свете, как ты мог бы выразиться, до того дня, о котором я упомянул. Я случайно заглянул в погребок на Бедфорд-стрит, а он оказался там и пригласил меня выпить стаканчик выдержанного светлого портвейна.

Ну, малышок, ты знаешь не хуже меня, что бывают минуты, когда стаканчик такого портвейна разгоняет тучи, а потому я согласился не без воодушевления.

— Хорошая погодка, — говорю я.

— Да, — говорит этот субчик. — Хотите разбогатеть?

— Да.

— Ну, так слушайте, — говорит субчик. — Про Кубок Ватерлоо вы, конечно, знаете. Так слушайте. Я взял у клиента в уплату долга собаку, которая выиграет Кубок Ватерлоо. Про эту собаку помалкивали, но уж поверьте мне, она выиграет Кубок Ватерлоо. И что тогда? А тогда она будет чего-то стоить. Она станет очень даже ценной. У нее будет цена. Она будет стоить денег. Слушайте! Как вы насчет того, чтобы купить половинную долю этой собаки?

— Вполне.

— Тогда она ваша.

— Но у меня нет денег.

— Вы что, хотите сказать, что вам пятьдесят фунтов не в подъем?

— Мне и пять фунтов не в подъем.

— Разименягром! — говорит субчик, глядит на меня с отчаявшимся видом, будто отец, чей любимый сын ранил его в самое сердце, допивает свой выдержанный портвейн и вылезает из погребка на Бедфорд-стрит. А я иду домой.

Ну, как ты легко себе представишь, по дороге в Уимблдон я размышлял и размышлял. Как бы то ни было, Корки, но никто не посмеет сказать, будто мне не хватает емкого кругозора, открывающего путь к богатству. Я умею распознать выгодное дельце, когда его вижу, а это было выгодное дельце, и я сразу распознал его как таковое. Но каким образом добыть необходимый капитал, вот в чем вопрос. Вечный мой камень преткновения. Я бы хотел получить по шиллингу за каждый случай, когда я не стал миллионером из-за отсутствия начального капитала.

Какие источники дохода у меня есть? — спросил я себя. Джордж Таппер, если обратиться к нему тактично, обычно выкашливает пятерку, и ты, иди речь о нескольких шиллингах или даже полсоверене, без сомнения, с радостью ринулся бы закрыть брешь. Но пятьдесят фунтов! Большая сумма, малышок! Тут следовало поломать голову, и я посвятил решению этой задачи всю силу моего интеллекта.

Как ни странно, в этой связи я даже не подумал о моей тете Джулии. Как ты знаешь, ей свойственно весьма своеобразное и извращенное отношение к деньгам. По какой-то неведомой причине она ни разу не отстегнула мне даже пенса. И тем не менее именно тетя Джулия вывела меня из затруднения. В таких случаях, Корки, чувствуется рука судьбы, можно сказать, рока.

Когда я вернулся в Уимблдон, я застал ее за сборами — на следующее утро она отбывала в лекционное турне, которые так обожает.

— Стэнли, — говорит она мне, — совсем забыла. Я хочу, чтобы завтра ты зашел к Мургатройду на Бонд-стрит и взял мою брильянтовую брошь, ей сменили оправу. Принеси ее сюда и положи в ящик моего бюро. Вот ключ. Запри ящик, а ключ вышли мне заказной бандеролью.

И, как видишь, все прекрасно уладилось. Кубок Ватерлоо будет разыгран задолго до возвращения моей тети, и я получу в свое распоряжение солидный капитал. Требовалось только сделать второй ключ, чтобы отпереть ящик, когда я выкуплю брошку. Я не мог усмотреть в этом плане ни единого изъяна. Я проводил ее на Юстонский вокзал, прогулялся до Мургатройда, забрал брошку, прогулялся до закладчика, отдал брошку под его опеку и вышел от него, впервые за много недель обретя солидное финансовое положение. Я позвонил Адвокату Джо по телефону, приобрел половину собаки и таким образом твердо поставил ногу на лестницу Фортуны.

Но в этом мире, Корки, ни в чем нельзя быть уверенным. Вот что я стараюсь внушить каждому юному типусу, начинающему самостоятельную жизнь, — никогда не будь ни в чем уверен. Примерно два дня спустя дворецкий пришел ко мне в сад и сказал, что меня просит к телефону какой-то джентльмен.

Я всегда буду помнить эту минуту. Был прелестный тихий вечер, я сидел в саду, осененный пышной древесной листвой, и предавался прекрасным мыслям. Солнце заходило в блеске золота и багрянца, пташки щебетали до опупения, а я прихлебывал виски с содовой в на редкость удачном сочетании. Помнится, что как раз перед появлением Бакстера я подумал, каким безмятежным, и чудесным, и совершенным был мир.

Я пошел к телефону.

— Алло! — произнес голос.

Это был Адвокат Джо. А Бакстер сказал, что звонит джентльмен!

— Вы тут? — говорит этот субчик Джо.

— Да.

— Слушайте.

— Что?

— Слушайте. Вы знаете собаку, про которую я говорил, что она выиграет Кубок Ватерлоо?

— Да.

— Ну, так она его не выиграет.

— Почему?

— А потому, что сдохла.

Не скрою от тебя, Корки, что я пошатнулся. Да, твой старый друг пошатнулся.

— Сдохла!

— Сдохла.

— Вы же не хотите сказать, что она сдохла?

— Да, сдохла.

— Ну, а как мои пятьдесят фунтов?

— Остаются у меня.

— Как!

— Конечно, остаются. Если продано, так продано. Я знаю законы. Вот почему ребята прозвали меня Адвокат Джо. Но я скажу вам, что я сделаю. Вы пришлете мне письмо с отказом от всех прав на эту собаку, а я выплачу вам пятерку. Ограблю себя, но я такой… Джо Большое Сердце, вот кто я, и все тут.

— От чего собака сдохла?

— Пневмония.

— Я не верю, что она сдохла.

— Вы не верите моему слову?

— Нет.

— Так загляните ко мне на конюшню и сами увидите.

Я заглянул и обозрел останки. Сомнений быть не могло, собака дала дуба. Ну, я написал письмо, получил пятерку и вернулся в Уимблдон попытаться восстановить свою сокрушенную жизнь. Потому что, ты же понимаешь, Корки, что я вляпался, да еще как! Тетя Джулия скоро вернется и пожелает увидеть свою брошку. И хотя я ее собственная плоть и кровь и совсем не удивился бы, если бы выяснилось, что она тетешкала меня во младенчестве, посадив к себе на колени, я не мог себе представить, чтобы она с христианской кротостью приняла сообщение, что я заложил указанную брошку и купил половинную долю в дохлой собаке.

А на следующее же утро в дом впархивает мисс Анжелика Вайнинг, поэтесса. Такая тощая и зубастая. Раза два она обедала тут, когда я гостил у тети. Закадычнейшая подруга тети Джулии.

— Доброе утро, — говорит эта чума, вся сияя. — Какой изумительный день! Так легко вообразить себя на лоне природы, не правда ли? Даже на таком коротком расстоянии от сердца Сити все же ощущаешь в воздухе свежесть, в Лондоне недоступную, не так ли? Я пришла за брошью вашей тети.

Я устоял, упершись ладонью в рояль.

— Вы… что?

— Сегодня в Клубе Пера и Чернил танцы, и я протелеграфировала вашей тете, спрашивая, не могу ли я взять ее брошь, а она написала, что могу. Она у нее в бюро.

— Которое, к несчастью, заперто.

— Ваша тетя прислала мне ключ. Он у меня в сумочке.

Она открыла сумочку, и тут, Корки, мой ангел-хранитель, который последнюю неделю валял дурака и отлынивал от своих обязанностей, вдруг встрепенулся во мгновение ока. Дверь была открыта, сквозь нее в эту секунду просочился один из пеков моей тети. Ты, конечно, помнишь пеков моей тети. Я как-то раз слямзил их, чтобы открыть Собачий Колледж.

Псина посмотрела на бабу, и баба взбурлила, как содовая в бутылке.

— Дусик! — булькает она, ставит сумочку на пол и коршуном кидается на пека. Он попытался увернуться, да где там!

— Дусик, пусик, мусик! — вопит она.

А у нее за спиной, Корки, я молниеносно подскочил к сумочке, нашел ключ, сунул в карман и вернулся на позицию номер один.

Вскоре она вынырнула на поверхность.

— Мне надо поторопиться, — сказала она. — Возьму брошь и убегу. — Она порылась в сумочке. — Боже мой! Я потеряла ключ!

— Жаль-жаль, — сказал я. — Но все же, — продолжил я, думая, что все, возможно, к лучшему, — к чему девушке драгоценные украшения? Прекраснейшие из украшений — ее юность, ее красота.

Это подействовало неплохо, но все же недостаточно хорошо.

— Нет, — сказала она, — брошь мне необходима. Я не мыслю себя без нее. Мы должны взломать замок.

— Ни в коем случае, — ответил я твердо. — Дом доверен мне. Я не могу ломать мебель моей тети.

— Ах, но…

— Нет.

Ну, малышок, последовала крайне тягостная сцена. По мнению драматурга Конгрива, в аду нет фурии, что с женщиной отвергнутой сравнится, однако там маловато и фурий, способных сравниться с женщиной, которая требует брошь, а ей в таковой отказывают.

— Я напишу мисс Укридж и сообщу ей, что произошло, — сказала поэтесса, остановившись в дверях.

После чего она отчалила, оставив меня выжатым, как лимон, и взбудораженным. Такого рода встречи выматывают человека.

Что-то, понял я, требовалось предпринять, и предпринять незамедлительно. Из какого-то источника необходимо было извлечь пятьдесят фунтов. Но куда обратиться? Мой кредит, Корки, — и тебе я говорю это откровенно, как старому другу, — не на высоте. Нет, не на высоте. Во всем мире, казалось, имелся только один человек, из которого в крайности можно было выцарапать пятьдесят фунтов для меня. И был это Адвокат Джо. Не то чтобы я на него полагался, не думай. Но мне казалось, что при наличии в его груди хотя бы искры человеческих чувств, его, не поскупившись на красноречие, можно было подвигнуть на то, чтобы он помог старому деловому партнеру выбраться из нелегкого положения.

В любом случае он был единственной точкой опоры на горизонте, а потому я позвонил ему в контору и, узнав, что он завтра будет на скачках в Льюисе, отправился туда с утренним поездом.

Ну, Корки, я мог бы знать заранее. В конце-то концов, если у человека в груди есть хоть искра человеческих чувств, букмекером он ни за что не станет. Я стоял рядом с этим субчиком, Адвокатом Джо, со старта двухчасового заезда до финиша четыре тридцать, наблюдал, как он загребал огромные суммы от лопухов всевозможных разновидностей, пока его сумка не начала лопаться от наличных, но, когда я попросил у него взаймы мизерные пятьдесят фунтов, он даже не почесался.

Невозможно проникнуть в психологию этих субчиков, Корки. Ты не поверишь, но главной причиной, почему он не желал одолжить мне эту ничтожную сумму, был, по-видимому, страх перед тем, что скажут люди, если услышат про это.

— Одолжить вам пятьдесят фунтов? — сказал он, словно слегка обалдев. — Кто? Я? Так если я одолжу вам пятьдесят фунтов, до чего глупо я буду выглядеть.

— Неужели вам так уж важно, если вы будете выглядеть поглупее?

— Чтобы все ребята говорили, какой я мягкотелый дурак?

— Человека вашего калибра не может трогать, что говорят такие типчики, — убеждал я. — Вы слишком велики и можете позволить себе презирать их.

— Но я не могу позволить себе одалживать пятьдесят фунтов. Мне проходу давать не будут.

Я просто не мог понять этого ужаса перед мнением публики. Патологического, как я его называю. Я сказал Джо, что сохраню этот заем в величайшей тайне и, если, по его мнению, так будет безопаснее, согласен даже не оставлять никаких письменных следов моего ему долга. Но нет, он противостоял всем соблазнам.

— Вот что я сделаю, — сказал он.

— Двадцать фунтов?

— Нет, не двадцать фунтов. И не десять фунтов. И не пять фунтов. Ни единого фунта. Но я вас завтра подвезу до Сандауна в моем автомобиле, вот что я сделаю.

По его тону ты бы решил, что он оказывает мне редкостное одолжение, какое только один человек может оказать другому. Я был склонен презрительно отказаться. И удержала меня только мысль, что, окажись его день в Сандауне таким же удачным, как в Льюисе, лучшая сторона его натуры все-таки может дать о себе знать, пусть и в последнюю минуту. То есть я хочу сказать, что благодушное настроение даже букмекерам не вовсе чуждо в определенных обстоятельствах. И если оно посетило бы Адвоката Джо, я хотел при этом присутствовать.

— Отбываем отсюда точно в одиннадцать. Если не будете готовы, уеду без.

Эта беседа имела место в баре «Кареты и лошадей» в Льюисе, и, произнеся эти несколько слов, субчик Джо ускакал. Я остался выпить еще стопку, испытывая в ней после провала деловых переговоров необоримую потребность, и типчик за стойкой вдруг разболтался.

— Это Адвокат Джо сейчас ушел, верно? — сказал он и хихикнул. — Вот уж дошлый прохиндей так уж дошлый.

Я был не в настрое тратить время на обсуждение субчика, который отказал старому другу и партнеру в жалких пятидесяти фунтах, и только кивнул.

— А слышали, что он последнее учудил?

— Нет.

— Дошлый, дальше некуда, Джо этот самый. Была у него собака, должна была бежать на Кубке Ватерлоо, да только сдохла.

— Я знаю.

— Ну, поспорю, вы не знаете, что он учудил. Тут сейчас ребята были, так они про это рассказывали. Он ее в лотерею разыграл.

— То есть как — в лотерею?

— А по двадцать фунтов за билет.

— Но она ведь уже сдохла.

— Само собой, сдохла. Но он им про это не сказал. На то он и дошлый.

— Однако как он мог разыграть в лотерею дохлую собаку?

— А почему он не мог разыграть в лотерею дохлую собаку? Никто ж не знал, что она дохлая.

— Ну а как насчет того, кому достался выигрышный билет?

— А! Ну, ему-то сказать пришлось. Просто вернул ему деньги. А у самого пара сотенок осталась. Дошлый, дальше некуда. Джо то есть.

Корки, тебе доводилось когда-нибудь испытывать жуткое чувство, что все твои идеалы шатаются и тают, а ты остаешься в мире кошмарной черноты, где ни одному ближнему нельзя довериться даже на дюйм? Говоришь, моя тетка, вероятно, часто его испытывала? На что ты намекаешь? Корки, такие поклепы меня оскорбляют. Всякий раз, когда мне выпадал случай слямзить что-то у моей тетки, за этим стояли щепетильнейшие побуждения — необходимость обрести небольшую толику наличных, дабы заложить фундамент колоссального богатства.

А тут было совсем другое. Этот демон в человеческом облике не думал ни о ком и ни о чем, кроме себя. Не удовольствовавшись пятьюдесятью фунтами, полученными от меня, вцепившись в них когтями и зубами, он еще сознательно надул меня, всучив мне пять фунтов за все права на мою часть в дохлой собаке, которая, как он прекрасно знал, должна была вскоре принести ему пару сотен. Было ли это честно? Было ли это справедливо?

И самое ужасное заключалось в том, что я ничего тут поделать не мог. Я не мог даже осыпать его упреками. То есть, конечно, мог, но толку-то что? Мне осталось только сэкономить на железнодорожном билете до Сандауна, дав согласие поехать на его машине.

Вынужден сказать, Корки, — и это покажет тебе, насколько соприкосновение с такими типчиками подрывает твои нравственные принципы, — я вынужден сказать, что в течение ночи бывали моменты, когда я играл с мыслью засунуть руку в эту его сумку, если представится удобный случай. Но этот план я отверг, как недостойный меня. Какой бы ущерб ни был мне причинен, мои руки, благодарение Небу, останутся чистыми. К тому же шансов на то, что такой случай представится, практически не было.

И действительно, когда мы наутро отправились в путь, я заметил, что сумку он запихнул между собой и стенкой автомобиля вне досягаемости для меня. Вот какого сорта он человек!

Как странно, Корки, что в этом мире судьба не допускает, чтобы мы наслаждались жизнью сполна! Без сомнения, это имеет свою цель и должно сделать нас более одухотворенными, подготовить к жизни грядущей; однако от этого можно и на стенку полезть. Возьми хотя бы мой случай. Я особенно люблю автомобильные поездки, но обстоятельства сложились так, что они лишь изредка выпадают мне на долю. И вот я мчусь по шоссе в день, словно созданный для таких поездок, и не испытываю ни малейшего удовольствия!

Ибо, малышок, существуют условия, при которых сердце не способно возрадоваться. Как мог я наслаждаться в настоящем, когда память о прошлом была чистой агонией, а будущее выглядело чернее чернил? Всякий раз, когда я пытался принудить мои мысли не сосредотачиваться на том, как этот человек рядом со мной меня облапошил, они устремлялись в будущее и сосредотачивались на разговоре, который так скоро должен был произойти между мной и моей тетей. А потому тот факт, что день выдался прелестный и меня везут бесплатно, практически не доходил до моего сознания.

Мы неслись через приятную сельскую местность. Солнце сияло в небе, пташки верещали в живых изгородях, мотор двухместного автомобиля гудел негромко и равномерно.

И тут до меня дошло, что мотор гудит уже не так равномерно. Он начал стучать. А затем раздалось шипение, и из-под пробки радиатора повалил пар.

Джо сделал пару замечаний по адресу служителя в отеле, который забыл долить воду в радиатор.

— Можно взять воду вон в том коттедже, — сказал я.

Дальше по дороге на отшибе виднелся одинокий коттедж под сенью деревьев. Джо остановил автомобиль и вышел.

— Я останусь здесь и пригляжу за вашей сумкой, — сказал я. Почему бы и не быть любезным, готовым оказать услугу?

— Не приглядите. Я возьму ее с собой.

— Но она же будет вам мешать! Вам же придется нести ведро воды.

— Глупо же я буду выглядеть, если оставлю сумку тут с вами, а?

Не знаю, что ранило меня больше: гнусное отсутствие веры в обычную порядочность или же его нелепое благоговение перед своим внешним видом.

Он, казалось, шел дорогой жизни в неуемном страхе, что из-за какого-то своего поступка будет выглядеть глупо.

А примерно через две минуты он уже выглядел глупее некуда.

От дороги, Корки, этот коттедж отгораживала железная решетка с калиткой. Субчик Джо толчком открыл эту калитку и вошел в палисадник. И только он направился в сторону черного хода, как из-за угла дома легкой рысцой внезапно выбежал пес.

Джо остановился, и пес остановился. Минуту они стояли так, упиваясь видом друг друга.

— У-бр-ры! — сказал Джо.

А ведь, учти, ничто в этом псе не вызывало тревоги. Бесспорно, он был крупноват и показывал белки глаз, но я сразу же увидел, что он принадлежит к тем дружелюбным дворнягам, которых искушенный человек с места в карьер приветствует веселым чириканьем и дружеским тычком под ребра. Но Джо было явно не по себе.

Пес шагнул вперед. Думаю, он хотел обнюхать Джо, хотя по-дружески я мог бы его предупредить, что ничего приятного или полезного эта процедура ему не сулит.

— У-бр-р-сь! — сказал Джо.

Пес бочком приближался к нему. Потом вопросительно гавкнул. И Джо тут вроде бы совсем потерял голову. Вместо того чтобы попытаться наладить мирные отношения с животным, он подобрал камень и метнул его.

Ну, с незнакомой собакой в ее собственном палисаднике так не обходятся.

Джо спасла сумка. Это показывает, до какой крайности страх способен довести человека, Корки: если бы я не видел этого своими глазами, то ни за что бы не поверил. Но это факт! Когда пес прыгнул вперед с целеустремленностью, от которой у меня сердце возрадовалось, Адвокат Джо, оглянувшись на калитку и убедившись, что ему до нее вовремя не добраться, испустил пронзительный вопль и швырнул в животное свыше двухсот фунтов банкнотами. Сумка угодила псу в грудь, запуталась у него в ногах и задержала его. А пока он выпутывался, Джо сиганул к калитке и захлопнул ее за собой.

И только тут как будто до него дошло, какого дурака он свалял.

— Разименягром, — сказал Джо.

Пес оставил сумку и подошел к калитке, просунул морду между прутьев, насколько она пролезла, и изобразил саксофон во всей его мощи.

— И ничего лучше вы придумать не могли? — спросил я.

Да, он сел в лужу, и я, Корки, был рад. До того приятно обнаружить, что человек, кичащийся своей деловой хваткой, оказался способен на такое абсолютно идиотское поведение. Субчик, которым все — при условии, что сами никаких дел с ним не имели, — восхищались за его редкую дошлость, терпит прискорбное фиаско в первой же ситуации, которая требовала всего лишь капельки здравого смысла. Он позволил превзойти себя смиренному представителю животного царства, и никакого сочувствия я к нему не испытывал.

Однако вслух я этого не сказал. Дипломатичность прежде всего. Я еще не поставил окончательный крест на займе в пятьдесят фунтов, а любая веселая шутка, я чувствовал, сказалась бы на переговорах о них самым роковым образом.

— Что мне делать? — спрашивает Джо после нескольких замечаний общего характера.

— Кричать, — посоветовал я.

И он закричал. Но ничего не произошло. После целого дня на скачках букмекеры часто бывают не в голосе, и ему мешала некоторая хрипотца. К тому же хозяин коттеджа, по всей видимости, принадлежал к тем типчикам, которые вспахивают поля и разбрасывают добрые семена по бороздам, и, предположительно, он теперь как раз вспахивал и разбрасывал.

Джо совсем расчувствовался.

— Разименягром! — сказал он со слезами в голосе. — Это надо же! Я застрял тут и уже опаздываю, а если не поспею к первому заезду, так это же сотни фунтов из моего кармана.

Ты не поверишь, Корки, но до той минуты я совсем упустил из вида этот аспект ситуации. Его слова распахнули передо мной совсем новую перспективу. Ну а поскольку, как мне стало тут же ясно, лопухи — это лопухи, каждый заезд, который букмекер пропускает, чреват для него тяжелыми финансовыми потерями. Сандаун кишмя кишит потенциальными игроками-неудачниками, которые только и ждут возможности всучить Джо свои деньги. Если же его не окажется на месте, что тогда? Им же не терпится всучить свои деньги кому-то, ну они и отдадут их конкурентам Джо. Меня словно озарил яркий свет.

— Послушайте, — сказал я, — вы одолжите мне пятьдесят фунтов, а я достану вашу сумку. Я собак не боюсь.

Он не ответил. Но покосился на меня. Потом покосился на сумку. Я видел, что он взвешивает мое предложение. И тут удача мне изменила. Пес заскучал, немного посопел и затрусил назад за угол дома. И не успел он скрыться за ним, как Джо, почувствовав, что настала его минута, прошмыгнул в калитку и загалопировал к сумке.

Ну, Корки, ты меня знаешь. Всегда начеку. Удивительно находчив. На дороге валялась палка. Мне потребовалась десятая доля секунды, чтобы прыгнуть к ней и ухватить ее. Я энергично забарабанил палкой по прутьям решетки. И старина пес вернулся во мгновение ока, словно я вытащил его из-за дома на веревке. Настал момент для Джо припустить во весь дух, и он припустил, опередив пса на фут, а может быть, и на восемь дюймов.

Он был сильно раздражен и некоторое время говорил, не стесняясь, о том и о сем.

— Пятьдесят фунтов, — сказал я в секунду затишья.

Он поглядел на меня. Потом кивнул. Не скажу, что кивнул он ласково, но все-таки кивнул. И я открыл калитку и вошел.

Пес с лаем бросился на меня, но я-то знал, что это чистое бахвальство, о чем и поставил его в известность. Я нагнулся и похлопал его по пузу, а пес поставил мне лапы на плечи и облизал лицо. Тогда я зажал его голову в ладонях и покачал туда-сюда, а он забрал мою руку в пасть и слегка пожевал. Тогда я опрокинул его на спину и похлопал по груди. После чего, завершив эти любезности, я выпрямился и оглянулся, ища глазами сумку.

На прежнем месте ее не оказалось. А пятно на роде человеческом, Адвокат Джо, стоял по ту сторону забора и нежно покачивал ее на руках, будто ребенка. Не то чтобы такой человек стал бы покачивать ребенка — нет уж. Скорее он пнул бы его в лицо и разбил его копилку. То есть я о том, что Джо сиганул внутрь у меня за спиной и заграбастал сумку.

Меня охватило мрачное предчувствие, что наш договор расторгнут, однако я сохранил бодрый экстерьер.

— Крупными банкнотами, — сказал я.

— А? — сказал субчик Джо.

— Я бы предпочел получить мои пятьдесят фунтов крупными банкнотами. Они занимают меньше места в кармане.

— Какие пятьдесят фунтов?

— Те пятьдесят фунтов, которые вы должны мне за спасение сумки.

Он выпучил глаза.

— Чтоб мне! — сказал он. — Это надо же! Кто спас сумку, вы или я?

— Я отвлек собаку.

— Если вам нравится транжирить время на игры с собаками, это ваше дело. Я бы глупо выглядел, если бы дал вам пятьдесят фунтов за то, что вы поиграли с собачкой, а? Но раз вам нравится, так поиграйте с ней еще, пока я схожу взять воды в каком-нибудь другом коттедже.

Черная душа. Другого определения, Корки, тут нет. У меня в ту минуту возникло ощущение, что субчик Джо дал мне заглянуть в свою душу — будто в темный погреб безлунной ночью.

— Да послушайте же… — начал я, но он уже ушел.

Сколько минут я простоял там, не знаю. Казалось, всю свою жизнь, но на самом деле, видимо, не так уж долго, потому что Джо еще не вернулся, и во мне затеплилась надежда, что в каком-нибудь другом коттедже он нашел другого пса и нога у него уже прокушена до кости. И тут я услышал шаги.

Я оглянулся и увидел приближающегося субъекта.

— Это ваш коттедж? — спросил я.

Выглядел этот субъект, как селянин — длинная борода и плисовые брюки, подвязанные на коленях бечевкой. Он подошел, остановился и уставился на автомобиль. Потом поглядел на меня, а потом снова на автомобиль.

— Э? — сказал он. Вроде бы он был глуховат.

— Это ваш коттедж?

— Э?

— Мы остановились залить в радиатор водичку.

Он сказал, какую дочку? Дочки у него нет. Я сказал, что не сказал, что она у него есть.

— Водичку!

— Э.

— Но тут никого не было. А потому мужчина, который со мной, пошел поискать дальше по дороге.

— Э, — сказал селянин.

— Ему пришлось отступить от вашей собаки.

— Э?

— Отступить. От вашей собаки.

— Купить мою собаку? Отдам за пять шиллингов.

Ну, как я уже говорил, Корки, ты меня знаешь. Ты знаешь, почему в один прекрасный и не столь далекий день я стану владельцем колоссального богатства и удалюсь от дел, чтобы провести остаток моих дней, купаясь в роскоши. А все потому, что у меня есть странный, присущий лишь немногим людям дар — брать счастливый случай за рога. Заурядный остолоп вроде тебя — это выражение я употребил отнюдь не в оскорбительном смысле — в этот момент, вне всякого сомнения, слегка повысил бы голос и объяснил бородатому селянину, что некоторая аберрация слуха ввела его в простительное заблуждение.

Ну а я? Даже и не подумал. Ибо он еще не договорил, как у меня в мозгу бомбой взорвалась идея.

— По рукам! — вскричал я.

— Э?

— Вот ваши пять шиллингов. Свистните собаке.

Он свистнул, и пес тут же прискакал. И я, помассировав ему ребра, подхватил его на руки, запихнул внутрь автомобиля и захлопнул дверцу. И тут увидел, что по дороге топает Адвокат Джо, расплескивая воду из большого ведра.

— Вот и вода, — сказал он, обошел автомобиль, отвинтил пробку радиатора и только прицелился лить в отверстие водичку, как пес залаял. Джо поднял голову, увидел животное и уронил ведро — к счастью, себе на брюки.

— Кто посадил туда эту собаку? — осведомился он.

— Я посадил. Я ее купил.

— Ну так, черт дери, вытащите ее оттуда.

— Но я везу ее к себе домой.

— Только не в моем автомобиле.

— В таком случае, — говорю я, — купите ее у меня и делайте с ней, что хотите.

Он продемонстрировал избыток нетерпеливого раздражения.

— Никаких собак я покупать не собираюсь, — говорит он.

— И я не хотел, даже половины, пока вы меня не уломали. И не вижу, на что вы жалуетесь. Это живая собака, а та, которую вы всучили мне, была дохлой.

— Сколько вы за нее хотите?

— Сто фунтов.

Его слегка пошатнуло.

— Сто фунтов?

— Только и всего. Не проговоритесь про это ребятам, не то я буду выглядеть очень глупо.

Некоторое время он распространялся о том, о сем.

— Сто пятьдесят, — говорю я. — Цены растут.

— Ну послушайте, послушайте, послушайте! — говорит субчик Джо.

— Но вот что я сделаю, — говорю я. — И это последняя возможность. Сто фунтов с выплатой в течение минуты. После этого цена будет расти.

Корки, старый конь, в свое время я извлекал разные суммы из разных людей, и некоторые весело уделяли от своего изобилия, другие отстегивали с сухим видом, если можно так выразиться. Но ни разу за всю мою карьеру я не видел, чтобы мой ближний выкашливал требуемое в манере этого типчика, Адвоката Джо. Он отличался почти полным отсутствием шеи, и был момент, когда мне почудилось, что его вот-вот хватит удар. Лицо у него стало ярко-лиловым, а губы шевелились, будто он читал молитву. Но в конце концов он сунул руку в сумку и отсчитал указанную сумму.

— Благодарю, — сказал я. — Ну так всего хорошего.

Он словно бы ждал чего-то.

— Всего хорошего, — повторил я. — Не хочу ранить ваши чувства, малышок, но я должен отказаться от вашего общества. Мы приближаемся к цивилизованным местам, и в любой момент какой-нибудь мой друг может увидеть меня в вашем автомобиле, что подорвет мой светский престиж. Я пройдусь пешком до ближайшей железнодорожной станции.

— Но, разименягром…

— Так что еще?

— Вы что, не заберете собаку из автомобиля? — сказал он, изложив, какая это по его мнению собака. Кроме того, он добавил несколько критических замечаний по моему адресу.

— Я? — сказал я. — С какой стати? Я просто продал ее вам. На этом мое участие в сделке завершилось.

— Но как я доберусь до Сандауна, если не могу сесть в свой автомобиль?

— А почему вы хотите добраться до Сандауна?

— Если я опоздаю, то потеряю сотни фунтов.

— Э? — сказал я. — В таком случае вы с радостью заплатите приличную сумму тому, кто поможет вам добраться туда. Я готов протянуть вам руку помощи, если меня заинтересовать. Извлечение собак из автомобилей требует услуг специалиста высокой квалификации, и я буду настаивать на соответствующем гонораре. Скажем, пятьдесят фунтов за выполнение работы?

Он тявкал бы еще долго, но я его перебил.

— Не хотите, как хотите, — сказал я. — Мне это безразлично.

Тут он вручил назначенную сумму, а я открыл дверцу и вытащил собаку на дорогу. Джо молча сел за руль и укатил. Вот так, Корки, я в последний раз видел этого человека. И больше не желаю его видеть. Скользкий тип, Корки. Нечист на руку. Из тех людей, кого следует избегать.

Я отвел собаку к двери коттеджа и заорал, окликая бородатого селянина.

— По размышлении она мне не понадобится больше, — сказал я. — Берите ее обратно.

— Э?

— Мне эта собака не нужна.

— Э! Но свои пять шиллингов вы назад не получите.

— Господь благослови тебя, мой добрый сельский труженик, — сказал я, дружески хлопая селянина пониже воротника. — Бери ее назад с моим благословением. Такие деньги я швыряю воробьям.

Он сказал «Э!» и затворился, а я зашагал в поисках станции. И я пел, Корки, старина. Да, малышок, твой старый друг, шагая по сельским проселкам, испускал трели, как чертов жаворонок.

На следующий день я заглянул к закладчику, выложил требуемую наличность, получил назад брошку и зашвырнул ее в ящик бюро.

А наутро объявилась моя тетка на такси, уплатила по счетчику, оттеснила меня в библиотеку и зафиксировала на месте огненным взглядом.

— Стэнли, — говорит она.

— Валяйте, тетя Джулия, — говорю я.

— Стэнли, по словам мисс Вайнинг, ты отказался позволить ей взять мою брильянтовую брошь.

— Совершенно верно, тетя Джулия. Она требовала взломать ящик вашего бюро, но я и слышать об этом не хотел.

— Сказать тебе почему?

— Потому что она потеряла ключ.

— Я имею в виду другое, и ты это прекрасно знаешь. Сказать тебе, почему ты не позволил ей взломать ящик?

— Потому что слишком уважаю вашу собственность.

— Неужели? Я же склонна думать, что ты не хотел, чтобы выяснилось, что броши в ящике нет.

— Не понимаю.

— Зато я поняла. Едва получила письмо мисс Вайнинг. Поняла все. Ты заложил эту брошь, Стэнли! Я так хорошо тебя знаю!

Я выпрямился во весь рост.

— Нет, тетя Джулия, вы, наоборот, знаете меня плохо, — сказал я холодно, — раз способны думать обо мне так. И разрешите мне сказать, пока мы еще не оставили эту тему, что ваши подозрения не достойны женщины, имеющей честь быть теткой.

— Не важно, кого они недостойны. Открой этот ящик.

— Взломать его?

— Взломай его.

— Кочергой?

— Чем хочешь. Но он будет открыт немедленно и при мне.

Я смерил ее гордым взглядом.

— Тетя Джулия, — говорю я, — давайте выясним все до конца. Вы хотите, чтобы я взял кочергу или любое другое тупое орудие и расколошматил это бюро?

— Да.

— Подумайте хорошенько.

— Я уже подумала.

— Да будет так! — сказал я.

Тут я взял кочергу и обошелся с этим бюро таким образом, каким наверняка не обходились ни с одним бюро с тех пор, как появились краснодеревщики. И среди обломков засверкала брошка.

— Тетя Джулия, — сказал я, — немного уважения, немного доверия — и этого удалось бы избежать.

Она глотала воздух в больших количествах.

— Стэнли, — говорит она наконец, — я несправедливо тебя обвинила.

— Что да, то да.

— Я… я… ну, я очень сожалею.

— И с полным на то основанием, тетя Джулия, — говорю я.

И, используя свое преимущество, я раздавил эту женщину в лепешку раскаяния практически железной пятой. И она, Корки, все еще пребывает в этом состоянии. Сколько оно продлится, покрыто мраком неизвестности, но на данном отрезке времени я невинный агнец, и стоит мне упомянуть любое мое желание, как она подпрыгивает до потолка, лишь бы его поскорее исполнить. И когда я сказал, что хочу пригласить тебя на обед сегодня вечером, она прямо-таки просияла улыбкой. Так пойдем в библиотеку, старый конь, и побалуемся сигарами. Превосходными в высшей степени. Я купил их в том магазинчике на Пиккадилли.