Онлайн чтение книги Укридж и Ко. Рассказы Ukridge And Other Stories
Укридж открывает счет в банке

Если не считать того, что он был элегантно одет и явно преуспевал, человек, шествующий шагах в трех впереди меня по Пиккадилли, был как две капли воды похож на моего старого друга Стэнли Фиверстоунхо Укриджа, а потому я подумал про двойников и от нечего делать прикинул, во что превратился бы мой маленький мирок, если бы их в нем оказалось двое, но тут двойник остановился перед витриной табачного магазина, и я узнал в нем Укриджа. Я уже несколько месяцев не видел сего потрепанного мужа гнева, и, хотя мой ангел-хранитель нашептывал мне, что, выдав свое присутствие, я неминуемо буду нагрет на пять, а то и на десять шиллингов взаймы, моя ладонь похлопала его по плечу.

Обычно, если хлопнуть Укриджа по плечу, он взвивается в воздух минимум на шесть дюймов: нечистая совесть подсказывает ему, что случилось наихудшее и его грехи настигли его. Однако теперь он просиял, будто для полного счастья ему не хватало только моей ладони на его плече.

— Корки, старый конь! — вскричал он. — Именно тот человек, которого я хотел увидеть. Зайдем сюда, я приобрету зажигалку, а тогда ты сможешь перекусить со мной. А когда я говорю «перекусить», то не подразумеваю чашку кофе и булочку с маслом, которыми ты обходишься в эти часы, а нечто куда ближе к вавилонской оргии.

Мы вошли в магазин, и он заплатил за зажигалку из бумажника, опухшего от наличности.

— А теперь, — сказал он, — перекусон, на который я намекнул. До «Ритца» рукой подать.

Возможно, мне не хватало светского такта, но, когда мы водворились за столиком и Укридж назаказал всякой всячины, я принялся отгадывать тайну такой его состоятельности. Мне пришло в голову, что он, возможно, вновь поселился у своей тетки, мисс Джулии Укридж, богатой романистки, и я спросил его, так ли это.

Он ответил, что нет.

— Так откуда у тебя такие деньжищи?

— Плоды честного труда, малышок, или, во всяком случае, того, что выглядело честным трудом, когда я за него взялся. Оплата была приличной. Десять фунтов в неделю и никаких расходов, так как оплатой счетов, естественно, занимался Перси. А мне оставались розы.

— Что еще за Перси?

— Мой наниматель, а доверил он мне продажу антикварной мебели. Результат моей встречи со Стаутом, дворецким моей тетки, в пивной. И каждому начинающему жизнь молодому человеку я настойчиво советую неуклонно посещать пивные, поскольку заранее неизвестно, не обнаружится ли там кто-то, кто окажется вам полезен. Войдя в заведение, я несколько минут изливал все мое красноречие и убедительность на Флосси, буфетчицу, уламывая ее пометить стоимость моего возлияния мелком на черной доске, поскольку мои финансы в тот момент барахтались на мели. Далось мне это нелегко. Я превзошел себя. Но в конце концов верх остался за мной, и я направился к выбранному мной столику с пенящейся кружкой в руке. Тут меня окликнул один субчик, и с некоторым удивлением я узнал в нем мажордома моей тетки Джулии.

— Приветик, — сказал я, — а почему вы не мажордомите?

Выяснилось, что он более не занимает этот пост. Тетя Джулия его выгнала. Меня это не удивило, поскольку она завзятая выгоняльщица. Вероятно, ты помнишь, что она вышвыривала меня из своего дома не один, а множество раз. А потому я сказал лишь «не повезло», или что-то в этом духе, и мы поболтали о том о сем. Он спросил, где я проживаю теперь, я объяснил, и после приятной четверти часа мы расстались — он пошел повидаться с братом, во всяком случае, он упомянул, что направляется к брату с этой целью, а я — просочиться в министерство иностранных дел, чтобы куснуть Джорджа Таппера на фунт, что мне, к счастью, и удалось, так как по удачному стечению обстоятельств он был в радужном настроении. В других случаях обратишься к Таппи по поводу небольшого займа, а он расстроен до чертиков, потому что таинственные незнакомки под вуалями разлямзили его секретные договора, и в таких ситуациях очень трудно подчинить его своей воле.

Пополнив ресурсы, я теперь получил возможность уплатить моей квартирной хозяйке пустячный должок, и, когда вечером она заглянула ко мне, пока, покуривая трубку, я томился желанием обрести рабочий капитал, я встретил ее взгляд, не дрогнув.

Однако она пришла не обсуждать финансовые вопросы, а сказать, что внизу джентльмен, который желает меня видеть, и, не скрою, это заставило меня призадуматься. При нынешней всемирной нехватке наличных денег — сказывающейся на нас всех — я был вынужден воздержаться от уплаты по двум-трем счетам, и внизу меня вполне мог подстерегать кредитор, встреча с которым была бы совершенно лишней.

— А что он за человек? — спросил я, а она ответила, что хрипловатый, из чего я никакого вывода сделать не смог, а когда она добавила, что сообщила ему, что я дома, я сказал, чтобы она пригласила его подняться, и несколько секунд спустя вошел типчик, который вполне мог бы сойти за брата Стаута. И не удивительно, потому что он им и оказался.

— Здрасьте, — сказал он, и я понял, почему миссис Какбишьеетам назвала его хрипловатым. Голос у него был хриплый и глухой. Ларингит или что-то еще, подумал я. — Фамилия Стаут, — продолжал он. — По-моему, вы знаете моего брата, Opaca.

— Боже великий! — сказал я. — Его имя Орас?

— Верно. А мое — Перси.

— И вы тоже дворецкий?

— Букмекер на стоячих трибунах. Вернее, был.

— Вы ушли на покой?

— Временно. Сорвал голос, выкрикивая ставки. Потому, собственно, я и пришел.

И он поведал очень странную историю. По-видимому, один его клиент играл в кредит — как часто я желал, чтобы букмеки позволяли мне это! — и задолжал Перси кругленькую сумму, так что в конце концов расплатился с ним антикварной мебелью. Перси она была ни к чему, и он горел нетерпением распродать ее, если цена окажется подходящей, а чтобы сделать цену подходящей, ему требовались услуги кого-то убедительно красноречивого — кто-то, у кого язык хорошо подвешен, так он выразился, — чтобы он распродал мебель за него. Ведь, разумеется, сам он этого не мог, поскольку его голосовые связки подставили ему ножку. А его брат Орас, который слышал меня в действии, считал, что продолжать поиски им не надо. Человек, сказал Орас, который способен добиться, чтобы Флосси налила ему в кредит пинту портера, именно тот, кого ищет Перси. Он знал, что Флосси — девушка, выкованная из железа и стали, глухая к самым страстным мольбам. И если б он не слышал все собственными ушами, то никогда бы не поверил, что такое возможно.

— Ну, так как? — спросил Перси.

Ты меня знаешь, Корки. В первую и главную очередь — прозорливый деловой человек. А что это даст мне? — осведомился я. Он сказал, что будет выплачивать мне комиссионные. Я сказал, что предпочту получать твердое жалованье, а когда он предложил пять фунтов в неделю со столом и кровом вдобавок, я еле удержался от того, чтобы тут же не ухватиться за это предложение, поскольку я уже упоминал, что мое финансовое положение было стесненным. Но я сумел высокомерно фыркнуть, и в конце концов мне удалось выцыганить у него десять фунтов.

— Вы сказали, стол и кров, — напомнил я. — Так где мне предстоит столоваться и укрываться?

Это, сказал он, самая заманчивая часть нашего договора. Он не собирался арендовать магазин в столице, а предполагал устроить выставку своих товаров в каком-нибудь коттедже в Кенте, снабженном жимолостью, розами и прочими причиндалами. Проследить ход его мысли было нетрудно. Автомобилисты там косяками валят то туда, то сюда, и, уж конечно, хотя бы некоторые, увидев объявление на воротах «Продажа антикварной мебели. Подлинность периода гарантируется», остановятся и купят. Моя тетка Джулия — большая любительница старинной мебели, и я знал, что она частенько обнаруживает что-нибудь стоящее в этих придорожных дворцах антиквариата. Идея понравилась мне более чем, а он сказал, что и он того же мнения. Ибо, заметь, Корки, хотя мы с тобой не хотели бы, чтобы нас даже покойниками увидели в канаве рядом с каким-нибудь антиквариатом средней руки, имеются орды полоумных, которые ценят этот хлам чрезвычайно высоко. Из чего следует, как я часто повторяю, миру требуются всякие и разные. Я сказал себе, что дело стоящее, и хлопнул его по спине. Он хлопнул меня по спине. Я потряс его руку. Он потряс мою руку. И — превратив все это в истинный пир любви — он вручил мне пять фунтов аванса. Вторая половина следующего дня застала меня уже в коттедже «Розмарин» в окрестностях Танбридж-Уэллса,[24]Курорт с минеральными источниками в графстве Кент. поплевывающим на ладони.

Мои розовые ожидания полностью оправдались. По солидному комфорту ничто не сравнится с уютным обиталищем холостяка. У женщин, бесспорно, есть свои достоинства, но, если тебя влечет приятная жизнь, в доме они абсолютно лишние. Все время требуют, чтобы ты хорошо вытирал ноги, и не любят, чтобы ты садился за стол без пиджака. В коттедже «Розмарин» подобные ограничения нас не стесняли. Приют Свободы — вот чем он был.

Мы зажили счастливой маленькой коммуной. У Перси был неистощимый запас отличных историй, накопленных за долгие годы на ипподромных трибунах, а Орас, хотя и оказался не столь блистательным собеседником, зато отлично играл на губной гармонике. А мне и в голову не приходило, что дворецкие способны на подобное. Четвертым членом нашей компании был внушительный субъект по имени Эрб, который ошивался вокруг Перси в качестве напоминальщика. На случай, если этот термин для тебя нов, то он подразумевает следующее: если бы ты задолжал Перси пятерку после заезда в Пламптоне и не выложил бы ее с похвальной быстротой, то Эрб незамедлительно начал бы дышать тебе в спину. Он был одним из тех сильных молчаливых мужчин, которые молчат, пока с ними не заговорят, хотя и тогда чаще продолжают хранить молчание, но, к счастью, он неплохо играл в бридж, а потому после ужина мы могли образовать необходимую четверку. Эрб был вице-президентом по кухонной части, и я не пожелаю лучших свиных отбивных, чем те, которые поджаривал он. Просто таяли во рту.

Да, это была идиллическая жизнь, и мы предавались ей сполна. Лишь одно облако омрачало ее — тот факт, что торговля могла бы идти побойчее. Я продал несколько жутких предметов, но дважды допустил, чтобы перспективные покупатели ускользнули от меня, а потому несколько тревожился. Я не хотел, чтобы Перси пришел к заключению, что, возложив продажу на меня, он допустил ошибку. Когда на карту была поставлена колоссальная сумма в десять фунтов, мне следовало побыстрее поразмыслить, и вскоре я обнаружил причины неудач. Моим рекомендациям не хватало профессиональной ноты.

Ты же знаешь, как это бывает, когда ты покупаешь старую мебель. Ты ждешь, что типус, ее продающий, не поскупится на массу заумностей, которые ни черта не значат, но тебе представляются обязательными. Ну, практически совсем так, как при покупке автомобиля. Если тебя не оглушат изобилием сведений о рессорах, и коробках передач, и дифференциалах, и карданных валах, ты заподозришь ловушку и заявишь типусу, что подумаешь и дашь ему знать.

По счастью, этот пробел в моем методе я мог восполнить без всякого труда. У тети Джулии целые полки были забиты книгами про старинную мебель, которые я мог заимствовать и выдалбливать, таким способом приобретя требуемый двойной язык, а потому на следующее утро я отбыл в «Кедры», Уимблдон-Коммон, исполненный трудолюбия и воли к победе.

По прибытии я с сожалением услышал от преемника Opaca, что она слегла с тяжелой простудой, но он поднялся доложить ей обо мне, а затем спустился сказать, что она может уделить мне пять минут — и не больше, так как ждет врача. А потому я поднялся к ней, и оказалось, что она нюхает эвкалиптовые листья, все время чихает и явно чувствует себя скверно. Однако страдания не сломили ее дух, поскольку для начала она сообщила, что не даст мне ни пенни, и я с огорчением убедился, что инцидент с французскими часами еще не исчерпан. Какими французскими часами? Ну, теми, которые, нуждаясь в тот момент в некоторой толике капитала, я позаимствовал в одной из комнат для гостей в полной уверенности, что их отсутствие останется незамеченным. Но теперь я поспешил заверить ее, что у меня нет ни малейшего намерения куснуть ее, и некоторое напряжение, грозившее омрачить беседу, смягчилось.

— Однако я действительно приехал с целью попросить вас кое о чем, тетя Джулия, — сказал я. — Вы не разрешите мне взять парочку-другую ваших книг о старинной мебели? Я скоро их верну.

Она скептически чихнула.

— Или заложишь, — сказала она. — С каких это пор ты интересуешься старинной мебелью?

— Я ее продаю.

— Ты ее ПРОДАЕШЬ?! — отозвалась она, точно эхо в швейцарских горах. — Ты хочешь сказать, что работаешь в магазине?

— Ну, не то чтобы очень в магазине. Мы ведем свое дело в коттедже — коттедж «Розмарин» у дороги неподалеку от Тэнбридж-Уэлса. Таким способом мы привлекаем покупателей на колесах. Непосредственно продажа поручена мне, и пока я справляюсь превосходно, но все-таки мои успехи меня не вполне удовлетворяют. Я чувствую необходимость в более точной терминологии, и вчера ночью меня осенило, что, прочитав парочку-другую ваших книг, я смогу придать моим рекомендациям еще большую убедительность. Так что, если вы разрешите мне выбрать кое-что из вашей библиотеки…

Она опять чихнула, но на этот раз заметно мягче, и сказала, что, если я действительно занимаюсь настоящей работой, она, безусловно, будет рада помочь мне, и прибавила — в очень дурном тоне, подумал я, — что мне давно пора бросить мои дурацкие затеи и перестать зря тратить мою жизнь, как я ее тратил до сих пор. Конечно, я мог бы указать ей, что на протяжении любого дня не найдется минуты, кроме разве тех, когда я позволяю себе ненадолго расслабиться с пенящейся кружкой в пивной, когда бы я ни размышлял над каким-нибудь внушительным планом, который принесет мне богатство и власть, но бесчеловечно возражать женщине, страдающей от тяжелой простуды.

— Завтра я, если буду чувствовать себя лучше, — сказала она, — приеду посмотреть твои антикварные вещи.

— Правда? Это было бы чудесно.

— Или послезавтра. Но просто поразительное совпадение, что ты продаешь антикварную мебель, так как…

— Да, просто поразительно, что я повстречался со Стаутом…

— Стаутом? Моим дворецким?

— Вашим бывшим дворецким. Он дал мне понять, что вы его рассчитали.

Она мрачно чихнула.

— Еще бы! Разреши, я скажу тебе, что произошло…

— Нет, разрешите мне сказать вам, что произошло, — сказал я и описал обстоятельства моей встречи с Орасом, предусмотрительно заменив пивную молочным баром. — Я вел дискуссию с субъектом за соседним столиком, — завершил я эту увлекательную повесть, — и мое красноречие так подействовало на Opaca, что он тут же спросил меня, не соглашусь ли я переехать в коттедж «Розмарин», чтобы продавать антикварную мебель. У него есть брат, недавно приобретший ее в больших количествах.

— Что-о!!!

Она села на постели, ее глаза, хотя и слезились, засверкали привычным огнем во всю силу. Было ясно, что она намерена сказать что-то весомое, но тут открылась дверь, и появился медик, а я, полагая, что им лучше остаться с глазу на глаз, ускакал, забрал книги и дернул в широкие вольные просторы.

В конце улицы виднелась телефонная будка, я вошел в нее и позвонил Перси. Эти междугородние звонки стоят недешево, но я рассудил, что он должен узнать счастливую новость безотлагательно, невзирая ни на какие расходы. Трубку взял Орас, я известил его о грядущей великой радости.

— Я навестил мою тетю, — сказал я.

— О? — сказал он.

— У нее тяжелая простуда, — сказал я.

— А! — сказал он, и мне почудилась довольная нота в его голосе, словно он одобрял Небеса, преподавшие ей весомый урок, который научит ее в будущем не вышвыривать хороших людей вон без рекомендаций.

— Но она думает, что завтра будет здорова, — добавил я, — и, как только перестанет шмыгать носом, а температура вернется к нормальной, она приедет посмотреть, что у нас имеется. Мне не нужно объяснять вам, что из этого воспоследует. Больше всего на свете после своих романов она любит старую мебель. Для нее она — как валерианка для кошки. Покажите ей кресло, в котором никто не сумеет устроиться поудобнее, и при условии, что его смастерил Чиппендейл, если я не переврал фамилию, она заплатит столько, сколько за него запросят. Вполне вероятно, что она купит весь наш заказ, потратив княжеские суммы на каждый предмет. Я бывал с ней на распродажах и собственными глазами видел, как она швыряется наличностью, будто пьяный моряк. Я, разумеется, знаю, что вы думаете. Вы чувствуете, что вам будет мучительно встретиться с ней после того, что произошло между вами, но вы должны стиснуть зубы и вытерпеть все, как подобает мужчине. Мы все трудимся на благо предприятия, и потому… Алло! Алло!.. Вы слушаете?

Он не слушал. Он повесил трубку. Таинственное поведение, подумал я, и крайне огорчительное для того, кто, подобно мне, ожидал услышать радостные песнопения. Однако сам я пребывал на эмпиреях, так что нелепое поведение всяких там дворецких оставило меня равнодушным и, чувствуя, что имеется веский повод праздновать, я отправился в министерство иностранных дел, отдал Джорджу Тапперу его два фунта и повел его перекусить.

Перекусон получился довольно унылым, так как Таппи не сказал и двух слов. Он выглядел ошалелым. То же самое я замечал и раньше у типусов, которым возвращал небольшие должки. Они пребывали в трансе, словно после какого-то великого духовного откровения. С чего бы? Однако один безмолвствующий Таппи не мог угасить мое чудесное настроение, и я великолепно себя чувствовал, когда часа через два переступил порог коттеджа «Розмарин».

— Эге-ге-гей! — закричал я. — Я вернулся!

Вместо ожидаемых приветственных воплей — естественно, не от Эрба, но, безусловно, от Opaca и Перси — ответом мне была глубокая тишина. Конечно, все трое могли пойти погулять, но это казалось маловероятным — хотя Перси иногда любил поразмять ноги, Орас и Эрб с того момента, как мы поселились тут, ни разу не выходили на вольный воздух.

И пока я стоял и ломал голову над этой странностью, мне бросилось в глаза, что за исключением одного так называемого ломберного столика вся мебель тоже бесследно исчезла. Признаюсь тебе, Корки, я был озадачен. Я ничего не понимал и продолжал ничего не понимать, когда вдруг почувствовал — ну, ты знаешь, как это бывает, — что я тут не один, и, обернувшись, убедился, что предчувствие меня не обмануло. Рядом со мной стоял полицейский.

Бывали времена, не стану от тебя скрывать, когда от подобного зрелища мороз пробрал бы меня до мозга костей: ведь едва блюстители порядка начнут выскакивать неведомо откуда, произойти может что угодно. И неопровержимым доказательством кристальной чистоты моей совести служит факт, что я, не дрогнув, приветствовал его бодрым:

— Добрый вечер, констебль!

— Добрый вечер, сэр, — ответил он учтиво, — это коттедж «Розмарин»?

— В точку. Чем могу вам помочь?

— Я пришел по поручению мисс Джулии Укридж.

Мне показалось странным, что у тети Джулии завелись какие-то дела с полицией, однако тетки заведомо способны вытворять жутчайшие вещи, а потому я отозвался на эту информацию вежливым «Неужели?», добавив, что она связана со мной узами крови, будучи бесспорной сестрой моего покойного отца. А он сказал:

— Так, значит? — и высказал мнение, что мир тесен, с чем я от души согласился.

— Она говорила о том, что собирается навестить меня тут.

— Я так и понял, сэр. Но сама она приехать не смогла, а потому послала горничную со списком. У нее тяжелая простуда.

— Вероятно, заразилась от моей тети.

— Сэр?

— Вы сказали, что у горничной тяжелая простуда.

— Нет, сэр, тяжелая простуда у мисс Укридж.

— А! Теперь все разъяснилось. Но зачем она послала горничную?

— Доставить нам список похищенных предметов.

Не знаю, как ты, Корки, но чуть только кто-то в моем присутствии упоминает похищенные предметы, как меня охватывает томительное предчувствие. Я смотрел на полицейского, а заметная часть моей спины покрывалась гусиной кожей.

— Похищенных предметов?

— Ряд ценных предметов мебели. Их называют антиквариатом. Собственность вашей тети, сэр. Их забрали из ее резиденции на Уимблдон-Коммон во время ее отсутствия. Согласно ее утверждению, она уехала в Брюссель для присутствия на одной из тех конференций, которые устраивают писатели, поскольку она писательница, насколько я понял, и оставила дом под присмотром дворецкого. Когда она вернулась, ценные предметы антикварной мебели отсутствовали. Опрошенный дворецкий показал, что он взял выходной на вторую половину дня и отправился на собачьи бега, и никто не мог бы удивиться сильнее него, когда он вернулся и обнаружил, что предметы были похищены. Конечно, он уволен, но это лишь в слабой степени облегчило мисс Укридж ее утрату. Как говорится, лучше никогда, чем поздно. На чем до нынешнего утра все и кончилось. Но нынешним утром, исходя из полученной информации, указанная дама заподозрила, что похищенные предметы находятся вот в этом коттедже «Розмарин», и она связалась с тамошней полицией, каковая связалась с нами. Видите ли, она считает, что это сделал дворецкий. С помощью сообщника, имею я в виду, и они вдвоем скрылись с похищенными предметами, надо полагать — в простом фургоне.

По-моему, Корки, как-то раз я спросил тебя, случалось ли тебе во время политической дискуссии в пивной вдруг получить в нос, и, если память мне не изменяет, ты ответил отрицательно. Но я получал — дважды — и оба раза чувствовал себя оглушенным и ошеломленным, как Джордж Таппер, когда я вернул ему два фунта, которые он мне одолжил, и пригласил его перекусить вместе. Иллюзия, будто крыша провалилась и угодила мне на голову, была до чрезвычайности убедительной. Впиваясь в констебля взглядом, полным ужаса, я словно бы смотрел на двух констеблей, отбивающих чечетку.

Ибо его слова сняли повязку с моих глаз. И Орас с Перси предстали передо мной не как приятные деловые партнеры, но в своей подлинной сущности — волк в шкуре дворецкого, и букмек, не умеющий различать между добром и злом. Да-да, как ты говоришь, иногда обстоятельства принуждали меня лямзить пустяковые безделки, вроде часов моей тетки, но существует четкая граница между заимствованием часов и очищением дома от разнообразных предметов антикварной мебели. Без сомнения, они осуществили это именно так, как сказал констебль, и было это до абсурда просто. Никаких затруднений. Нет, Корки, ты ошибаешься. Я вовсе не жалею, что сам до этого не додумался. Я бы презрел подобный поступок, даже зная, что весь этот хлам полностью застрахован и моей тетке будет без него куда легче жить.

— Вот только одно, — продолжал полицейский, — я не вижу здесь никакой антикварной мебели. Только столик, но он в списке не значится. А если бы тут была антикварная мебель, вы бы ее заметили. Похоже, меня послали не по тому адресу, — сказал он и, выразив сожаление, что побеспокоил меня, взгромоздился на свой велосипед и укатил.

Он оставил меня, как ты легко можешь вообразить, в полном смятении мыслей, и ты, вероятно, полагаешь, будто темными кругами под глазами я был обязан открытию, что непотребный букмек подначил меня на продажу ворованной мебели и я тем самым мог получить значительный срок в качестве пособника, или как они это там называют? Отнюдь нет. Да, это было достаточно скверно, но куда хуже была мысль, что мой наниматель смылся, не заплатив мне за последние шесть недель. Видишь ли, когда мы заключали это наше джентльменское соглашение, он сказал, что предпочел бы, если я не возражаю, уплатить мне кругленькую сумму по истечении моего пребывания на посту, а не мелочиться из недели в неделю, и я не стал возражать. Конечно, я допустил глупость. Корки, старый конь, я настаиваю: заруби у себя на носу — когда кто-то явится предложить тебе деньги, хватай немедленно и ни под каким видом не соглашайся на более позднюю выплату. Только так у тебя есть верный шанс обрючить наличные.

Ну, как я упомянул, я стоял там, испивая горькую чашу, и, пока испивал, на дороге остановился автомобиль, и по дорожке к коттеджу направился высокий седеющий мужчина со странно изогнутыми губами, будто он только что проглотил тухлую устрицу и сожалеет об этом.

— Я вижу, вы предлагаете антикварную мебель, — сказал он. — Так где вы ее держите?

Я как раз собирался сказать ему, что она вся распродана, но тут он увидел ломберный столик.

— Как будто неплохая вещица, — сказал он, и я заметил в его глазах тот особый блеск коллекционера антикварной мебели, который так часто наблюдал в глазах моей тети Джулии на распродажах, и весь затрепетал от волос до подметок.

Ты столько раз подчеркивал молниеносность моего мозга и мою стремительную находчивость, Корки… Ну, если не ты, значит, кто-то другой… И не думаю, что когда-либо я был так быстр, как в тот момент. Что-то вроде ослепительной вспышки подсказало мне, что, сумей я загнать ломберный столик Перси за сумму, равную его долгу мне, все будет улажено и мое положение стабилизируется.

— Да уж, прекрасная штучка, — сказал я. И дальше дал себе волю. Мной владело вдохновение. Не думаю, что когда-либо прежде я был столь убедителен, даже когда страстно внушал Флосси, что кредит — кровь коммерции. Золотые слова струились сами собой, и я видел, что завел его. Казалось, не миновало и секунды, а он успел вынуть чековую книжку и уже выписывал мне чек на шестьдесят фунтов.

— На кого мне его выписывать? — спросил он.

А я сказал:

— На С. Ф. Укриджа.

И он выписал и сказал мне, куда послать столик — куда-то в лондонский район Мейфэр, — и мы расстались самым сердечным образом.

После его отъезда не прошло и десяти минут, как появился — как ты думаешь, кто? — Перси! Да, Перси собственной персоной, типчик, которого я никак не ждал увидеть. Мне кажется, я его тебе не описывал, но, в общем и целом, он был вылитый Санта-Клаус, только бритый, и теперь он даже еще больше смахивал на Санта-Клауса. Просто бурлил доброжелательством и joie de vivre.[25]Радость жизни (фр.). Он не смог бы более сиять счастьем, даже если бы фаворит, на которого были поставлены колоссальные суммы, вдруг ушиб копыто о барьер и пришел последним.

— Привет, петушок, — сказал он. — Так ты вернулся?

Ты, возможно, полагаешь, что после информации, полученной от блюстителя порядка, я начал с места в карьер упрекать его за преступную деятельность и убеждать, чтобы впредь он следовал призывам лучшей части своей натуры, но я воздержался — отчасти потому, что взывать к лучшей части натуры букмека дело безнадежное, но в основном потому, что хотел тут же привести наши финансовые отношения в порядок. Первое — в первую очередь, таков мой неизменный девиз.

— Ты! — сказал я. — А я думал, ты смылся.

Ты когда-нибудь видел букмека, пораженного в самую душу? Я до той минуты не видел. Он был оскорблен до ее глубины. Есть одно словечко, к которому моя тетка любит прибегать в своих романах, когда герой сморозит героине что-нибудь не то и она разозлится. Она… Как это?.. «Вознегодовала» — вот это словцо. Перси вознегодовал.

— Кто? Я? — сказал он. — Не уплатив тебе твои деньги? Ты за кого меня держишь — за нечестного человека?

Я извинился, объяснил, что, когда я вернулся и обнаружил, что его нет, а вся мебель увезена, это, естественно, дало толчок определенному ходу мыслей.

— Так я же должен был убрать товар до приезда твоей тетки, верно? Сколько я тебе должен? Шестьдесят фунтов, верно? Вот, получай. — Он вытащил бумажник величиной со слона. — А что это у тебя тут?

Провалиться мне, если в вихре чувств, когда я его увидел, чек личности с изогнутыми губами совсем не вылетел у меня из головы. Я поставил свою подпись стремительной авторучкой и придвинул чек к нему. Он посмотрел на него с некоторым удивлением:

— Что это?

— Я только что продал ломберный столик проезжему в автомобиле.

— Умница, — сказал Перси. — Я знал, что не ошибся, когда сделал тебя вице-президентом по продаже. Этот столик висел у меня на шее уж не знаю сколько месяцев. Взял его в счет безнадежного долга. И сколько ты получил за него? — Он поглядел на чек. — Шестьдесят фунтов? Чудненько. А я — всего сорок.

— А?

— С проезжего, которому продал его сегодня утром.

— Ты продал его проезжему сегодня утром?

— Именно.

— Так кто из них его получит?

— Ну, твой, конечно. Он заплатил больше. Мы должны поступать по-честному.

— И ты вернешь своему сорок фунтов?

— Не говори глупостей, — сказал Перси и, конечно, продолжал бы пенять мне, но в этот момент появился еще один посетитель, костлявый, жилистый, очкастый субъект, и по виду профессор или кто-то из той же компании.

— Вижу, вы предлагаете антикварную мебель, — сказал он. — Я хотел бы взглянуть на… А! — перебил он себя, увидев столик. Полапал его, где только мог, перевернул вверх ножками и даже как будто собрался обнюхать.

— Чудесно, — сказал он. — Великолепная работа.

— Восемьдесят фунтов, и он ваш, — сказал Перси.

Профессор улыбнулся одной из этих мягких улыбок.

— Боюсь, он вряд ли стоит столько. Называя его чудесным и великолепным, я подразумевал работу Танси. Айка Танси. Возможно, лучшего современного поставщика антикварной мебели. На первый взгляд я бы сказал, что это его средний период.

Перси пустил парочку пузырей.

— То есть это что — подделка? Но мне сказали…

— Что бы вам ни сказали, говоривший ошибался. И могу добавить, что, продолжая вашу политику рекламировать и продавать подделки за подлинный антиквариат, вы можете вступить в неприятное соприкосновение с законом. Было бы разумно снять объявление с ваших ворот. Всего вам доброго, всего доброго.

Он оставил после себя то, что ты мог бы назвать напряженным молчанием, которое было нарушено несколько секунд спустя.

— Черт! — сказал Перси. — Тут надо подумать, — продолжал он. — Мы продали этот столик.

— Да.

— Дважды.

— Да.

— И получили за него деньги.

— Да.

— А это подделка.

— Да.

— А мы выдали ее за подлинную.

— Да.

— А это, оказывается, запрещено законом.

— Да.

— Лучше пойти в пивную и обсудить все хорошенько.

— Да.

— Так иди, а мне надо кое-что сделать на кухне. Кстати, у тебя есть спички? А то мои кончились.

Я дал ему коробок и неторопливо пошел вперед, погруженный в размышления. Вскоре он меня нагнал, тоже как будто погруженный в размышления. Мы посидели на изгороди, оба в глубокой задумчивости, а потом он вдруг воскликнул:

— Какой прекрасный закат! И как странно, что солнце заходит на востоке. Никогда прежде этого за ним не замечал… Разрази меня гром! По-моему, коттедж заполыхал.

И, Корки, он не ошибся. Так оно и было.

Укридж оборвал свой рассказ, вытащил бумажник и положил на столик, готовясь подозвать официанта со счетом. Я рискнул задать вопрос:

— От коттеджа остались одни головешки?

— Именно.

— От ломберного столика тоже?

— Да. Думаю, он полыхал особенно ярко.

— Вам повезло.

— Да, очень удачно. Очень.

— Видимо, Перси неосторожно обращался с твоими спичками.

— Да, вроде бы. Но в любом случае он обеспечил счастливый конец. Перси счастлив, он неплохо на этом нажился. Я счастлив, я тоже неплохо на этом нажился. Тетя Джулия получила страховку, так что и она счастлива, при условии, конечно, что ее тяжелая простуда поддалась лечению. Не уверен, что страховые типчики так уж счастливы, но следует помнить: чем больше наличности выплачивают страховые агентства, тем лучше для них. Они обретают больше духовности.

— Ну, а два владельца столика?

— А! Они, вероятно, уже забыли про него. Для таких типусов деньги — ничто. Тот, которому продал я, раскатывает в «роллс-ройсе». Так что, если оценить этот эпизод в широком аспекте… Прошу прощения?

— Я сказал «добрый день, мистер Укридж», — сказал человек, внезапно возникший у нашего столика, и я увидел, что челюсть Укриджа устремилась вниз, как скоростной лифт. И я не удивился, потому что это был седеющий мужчина со странно изогнутыми губами. — Я давно вас разыскиваю в надежде снова вас увидеть. С вашего разрешения я хотел бы получить шестьдесят фунтов.

— У меня нет шестидесяти фунтов.

— Поистратили, э? Так посмотрим, что у вас есть, — сказал его собеседник, выворачивая содержимое бумажника на скатерть и ловко пересчитывая его. — Пятьдесят восемь фунтов, шесть шиллингов и три пенса. Почти искомая сумма.

— Но кто заплатит официанту?

— А! Вот этого мы не знаем и не узнаем никогда, — ответил его собеседник.

Но я-то знал и с тяжелым сердцем опустил руку в брючный карман за тоненькой пачкой однофунтовых бумажек, на которые рассчитывал дотянуть до конца следующей недели.