Онлайн чтение книги Весёлые и грустные истории из жизни Карамана Кантеладзе
Честные поле и виноградник и бессовестное небо

Не буду вам, дорогие, докучать рассказом о том, как убивался я по бедным своим родителям, знаю, — поверите и так, как неподдельно было горе сыновнее. Однако соседи всё не унимались, Чесали языки на все лады, честили меня на всех перекрёстках и бездельником называли, и лентяем, непутёвым, и погубителем отца-матери, и какой только напраслины на меня не возвели. Не стало мочи моей терпеть, и бросил я упокоенным моим батюшке и матушке такой упрёк:

— Чего это вы, бессердечные, меня покинули, беззащитным сиротою оставили, закрыли, словно слепые, глаза и потянулись за чумой? Не лучше разве было с сыном жить?! Или я и вправду хуже чумы? Как мне теперь быть, как людям в глаза смотреть, научите, — присоветуйте, родимые?

Припомнились тут мне предсмертные отцовские наставления, и решил я начать жить по-новому, так, чтобы не посрамить его доброго имени.

После похорон отправился я в поле и проработал, не разгибая спины, до позднего вечера. Пахал, сеял, пропалывал. Так продолжалось много дней подряд. Домой я теперь приходил только спать. Кукуруза уродилась на редкость высокая, стройная, по нескольку тугих початков на каждом стебле, усы такие, что любой молодец позавидует. Подумал я даже, ежели усы и вправду свидетельствуют о чести, то такого честного поля, как моё, на всей земле не сыскать. А лоза, как девчонка на выданье, расцвела, соком налилась, отяжелела да завилась.

— И где это ты, парень, раньше был? — спрашивает Адам Киквидзе, увидев меня в винограднике, — отца твоего Амбролу блаженного безделье твоё до времени в могилу свело, а ты, оказывается, вон какой сноровистый, знал бы он это, царствие ему небесное, из гроба бы поднялся.

«Тьфу! — сплёвываю я в сердцах, — лопни глаза твои завидущие, тоже мне ещё, привязался!»

— Не виноградник — чудо чудное! — не унимается он.

— И о чём ты только думаешь, дуралей несчастный! — злится на меня Кечо, — урожай на носу, а тебе вино наливать некуда, есть у тебя кувшин, или нет? Нет? Ну вот что, в следующую пятницу сходим на базар, я туда за чувяками собираюсь, выберем самый большой да вдвоём и притащим.

Вечером в пятницу привезли мы с ним на арбе огромнейший кувшин, бабы как увидели это, ну квохтать, ну причитать:

— Ох, Елисабед, ох, сердешная! Не дождалась ты такого счастливого часа! Встань, погляди на сыночка своего, какой из него, врагам на зависть, хозяин получился.

И правда, работал я, не жалея ни сил, ни пота своего. Но неудачи подстерегали меня и не замедлили посетить одна за другою. Кукуруза пахла так вкусно, что на запах её повадился в поле бессовестный барсук, а вскоре на подмогу ему медведь заявился. Обломали они, проклятые, все початки, объелись кукурузой, как могли, а остальное размолотили да по земле рассеяли.

Когда же окончательно поспел виноград, случилось ещё худшее горе. В одну ночь прокатился страшный гром и полил такой ливень, словно небо разверзлось. Смекнул я, недоброе стряслось. Натянул на голову мешок и побежал к винограднику. Только добежал, град начался, крупный, с голубиное яйцо. Небо словно взбесилось. Целую ночь молния сверкала.

— Освети, освети, окаянная, — злобно ругался я, — не то, он не увидит, где самый лучший виноградник!

Эту страшную ночь я провёл не смыкая глаз. Эх! Лучше бы уж не рассветало. Глянул я, и сердце у меня упало: все лозы были похожи на людей, иссечённых розгами. Проклятый град! Неужели ему обязательно нужно было побить мой виноградник! Ведь рядом был виноградник Кечо. Клянусь вам совестью, град не побил в нём ни кисточки!

От обиды я горько заплакал, но что пользы лить слёзы, разве что наполнить ими привезённый с базара кувшин? Ну, бог с ним, что было, то было!

В виноградник пришёл Кечошка, посмотрел вокруг и обнял меня:

— Не горюй, — сказал он с улыбкой, — прибыль и убыток, говорят, рядом ходят, ты только, брат, сумей вино пить, а уж добро наше мы как-нибудь поделим.

Были у меня, если помните, любящие дядька с тёткой, но к тому времени переехали они из Сакивары на берег моря, там, говорят, земля родит лучше, так что остался я одинёшенек, а дядю с тётей заменили мне Царо и Лукия. Царо готовила обед, подметала дом и двор, стирала и шила мне рубашки, словом была настоящей матерью.

Помнится, ребёнком как-то подбросил я под ноги Кечо лягушку и всё приговаривал: «Кто лягушку раздавит, у того мать помрёт». Хорошо, что не исполнилось моё заклинание. Не то я, несчастный, сейчас бы совсем пропал, кто бы присмотрел за сиротою безутешным?!