Онлайн чтение книги Большие Поляны
Глава восьмая

1

Секретарь парторганизации колхоза Стенникова узнала о заседании бюро парткома случайно.

Приехав в Колташи еще до открытия банка, она, чтоб не терять зря времени, пошла в партком, — надо было передать справку о политико-массовой работе на уборке.

Первым, кого она встретила, едва переступив порог парткома, был Степочкин, вышедший из приемной Акимова.

— Вот как ты кстати, — обрадовался он, торопливо сунув ей руку. — Пройдем ко мне.

Стенникова пошла за ним, не видя ничего особенного в приглашении: обычный разговор с секретарем низовой партийной организации. Единственно, чего она опасалась, зная характер заместителя секретаря парткома, — его наставлений, нравоучений: это могло задержать ее, а прийти в банк позже — значит, ждать очереди.

Но то, что она услышала, заставило ее позабыть, зачем она приехала в Колташи.

Степочкин, войдя в кабинет и усевшись за стол, сказал:

— Вот такое дело, товарищ Стенникова. На два часа назначено бюро парткома, будет рассматриваться персональное дело Уфимцева. Тебе поручается обеспечить явку на бюро Уфимцева и Векшина. И сама должна присутствовать при разборе дела своего коммуниста.

По мере того как Степочкин говорил, у Стенниковой ширились от изумления глаза, она стояла, оглушенная неожиданно свалившейся на нее новостью.

— Подождите, как же так? — еще не придя в себя, проговорила она. — Я к этому совершенно не готова... Надо было заранее предупредить.

— А чего тебе готовиться? — сбычился Степочкин, — Материалы по делу — в парткоме, что требуется — в них есть. Твое дело доложить, как на сегодняшний день обстоит с Уфимцевым, с его семейным положением.

Стенникова с горечью подумала: как все это некстати! Она действительно не готова к бюро. Про Уфимцева знала одно: он — жертва деревенских сплетен и излишней щепетильности своей жены, была убеждена, что их ссора временная, основанная на предубеждениях, что они не сегодня-завтра помирятся.

— Послушайте, Василий Васильевич, а почему сразу на бюро парткома? Полагается вначале в первичной организации обсудить.

— А вот ты и расскажешь на бюро, почему либеральничала, не удосужилась до сего времени обсудить аморальное поведение своего коммуниста. Помнишь, как ты мне сказала про заявление на Уфимцева, что это глупая сплетня? Вот за эту беспринципность ты и ответишь сегодня.

— Согласна отвечать, но не за то, в чем вы меня обвиняете. В деле Уфимцева — семейная драма, где не разбирательство нужно, а помощь.

— Разберемся, товарищ Стенникова, разберемся во всем, — успокоил ее Степочкин. — И с твоей беспечностью, и с Уфимцевым... Кстати, на бюро будут разбираться не одни любовные похождения вашего председателя. Там и другие грешки за ним значатся.

Стенникова поняла бесполезность дальнейшего разговора со Степочкиным, вышла от него, постояла в коридоре, подумала: не зайти ли к Акимову, поговорить о деле Уфимцева, может, снимут вопрос с сегодняшней повестки. Но Степочкин сказал ей, что еще какие-то дела Уфимцева подлежат разбору на бюро, и она не решилась идти к секретарю парткома.

После, вернувшись из банка и находясь в приемной секретаря парткома, дожидаясь вызова на бюро, она пришла к убеждению, что сегодняшнее разбирательство для Уфимцева может окончиться очень плохо. Это подтверждало и присутствие в приемкой Векшина с Васьковым.

Их не вызывали — не было Уфимцева.

Но вот в приемную вышел хмурый, чем-то недовольный Степочкин.

— Товарищ Векшин и Васьков могут ехать домой. Освобождаются от бюро, — сказал он. — А ты, Стенникова, жди, вызовем.

Анна Ивановна видела, как тяжело, неохотно поднялся со стула Векшин. Он был в явном замешательстве.

— Что значит — освобождаются? — обиженно спросил он. — Вы же сами, Василий Васильевич, говорили мне...

— Это не мое решение, — прервал его сердито Степочкин и посмотрел невольно на Стенникову. — Ваши заявления в деле, без вас разберемся. Поезжайте домой, к своим обязанностям.

Векшин недовольно отвернулся от Степочкина, поглядел на безмолвного, присмиревшего Васькова, надел шляпу и пошел из приемной. Васьков последовал за ним, скромно держа у груди свою белую фуражку. Степочкин проводил их взглядом и, повернувшись к Стенниковой, приказал:

— А ты сиди. Как подъедет Уфимцев — доложишься.

После ухода Векшина и Васькова Стенникова ощутила некоторое облегчение, даже маленькую радость, словно ей сделали подарок, которого она не ожидала. Но, поразмыслив, пришла к заключению, что радоваться еще рано: Степочкин говорил о каких-то заявлениях Васькова и Векшина, а что в них — она не знала. И тревога за судьбу Уфимцева вновь овладела ею.

Время шло, а Уфимцев не появлялся.

На стенных часах пробило пять раз, когда из кабинета вышел Пронин, директор Малаховского совхоза. Он торопливо прошагал через приемную, и вскоре Стенникова услышала шум отъезжавшей машины.

Немного погодя в приемной появился прокурор, следом за ним Пастухов; оба молча прошли в коридор, и Стенникова предположила, что на бюро объявлен перерыв. Но вышедший вскоре Степочкин сказал ей о другом:

— Вот из-за недисциплинированности твоего Уфимцева сорвано заседание бюро. Перенесено на завтра, на десять часов утра... Смотри, никуда не отлучайся. Утром, к полдесятому должна быть здесь.

Не мот он ей оказать, что только сейчас имел неприятный разговор с Акимовым. Злой, недовольный срывом бюро, к тому же вновь разгоревшимся спором с Пастуховым, он не удержался от упреков Степочкину, обвинив его в безответственности. «Ты же первый поддержал требование Пастухова созвать скоропалительное бюро, — говорит Акимов. — Причем сам вызвался обеспечить явку. Где же эта твоя обеспеченность? Кого не надо — пригласил, а Уфимцев где? Вдруг он и завтра не появится? Есть у тебя уверенность, что бюро и завтра не сорвется?» «Не сорвется», — заверил его Степочкин, тут же решив ехать и разыскать Уфимцева, доставить на бюро. «Ну смотри, — только и сказал на это Акимов. — Если подведешь, поблажек от членов бюро не жди».

2

Члены бюро парткома вновь собрались, как и было намечено, к десяти часам утра. Не явился только Пронин, уехавший вчера к себе в совхоз.

Виновник события, оторвавший от дел ответственных работников района, Егор Уфимцев сидел уже в приемной. Он в хорошем костюме, но и пиджак, и брюки, и черный галстук измяты, — видимо, ночная возня с мешками не пощадила его костюма, а переодеться не было времени: Степочкин торопил. Кто-то из женщин, бывших на току, почистил голичком пиджак председателя, повыбивал пыль — этим все и ограничилось. Уфимцев даже позавтракать не успел и сидел сейчас голодный, невыспавшийся и, кажется, безразличный ко всему, что тут происходило, словно все это — и приход членов бюро, и деловая беготня работников аппарата парткома — касалась не его, а кого-то другого.

Стенникова с тревогой наблюдала за Уфимцевым, видела его вялым, равнодушным и удивлялась: перед ней был другой Уфимцев, не тот, которого знала. Ей так хотелось взбодрить его, вызвать к жизни, заставить взглянуть со всей серьезностью на предстоящее обсуждение его дела, но подходящего момента не представлялось — в приемной все время находились люди.

Проходившие через приемную члены бюро настороженно посматривали на председателя колхоза, молча кивали Стенниковой и уходили. Лишь Торопов, председатель райисполкома, задержался. Увидев Уфимцева, он весело крикнул:

— А-а, появился, пропащая душа! Теперь держись, дадим тебе прикурить.

— А я некурящий, — попытался отшутиться Уфимцев, вставая и подавая ему руку.

— Ничего, мы научим. Для того и щука в море... Так ведь, Анна Ивановна?

Стенникова зарделась, как девушка, — велико было желание поговорить с Тороповым, пользуясь его очевидной благосклонностью к Уфимцеву.

— Михаил Иванович, есть другая пословица: не мудрено голову срубить, мудрено приставить. А и рубить — так было бы за что!

Торопов засмеялся, погрозил ей пальцем:

— Ох, и адвокат вы, я посмотрю? А все же о щуке вам забывать нельзя. И о карасях, которые дремлют.

— На Руси не все караси — есть и ерши, — опять пословицей ответила Стенникова.

— Вот и посмотрим, кто вы — ерши или караси, — сказал, посмеиваясь, Торопов, входя в кабинет секретаря парткома.

Вскоре вызвали и их.

Войдя, Уфимцев окинул взглядом членов бюро, сидевших за столом, предназначенном для заседаний, застыл на миг в нерешительности, поглядел выжидательно на Акимова.

— Садись, — Акимов кивнул головой на конец стола. — Забыл, куда садятся люди твоего положения?

— Не приходилось, — ответил, улыбаясь, Уфимцев. — Первый раз в жизни.

Он сел, покорно опустил руки на колени. Стенникова уселась за его спиной у стены. Акимов посмотрел на них, сдвинув брови, постучал карандашом по настольному стеклу, хотя никто не нарушал порядка, все молчали.

— Сначала расскажи, товарищ Уфимцев, почему не явился вчера на бюро? Может, вызова не получил?

Члены бюро уставились на Уфимцева, он неторопливо встал.

— Некогда ему было, — поспешил за Уфимцева ответить Степочкин, — зерно колхозникам раздавал.

— Какое зерно? — спросил Акимов.

— Разное. И пшеницу, и овес... Перепугался, что заставят сдавать зерно государству, вот и... Всю ночь по домам развозили, в амбарах подчистую замели. Говорят, сам у весов стоял, даже мешки таскал, торопился до утра управиться.

— А я что говорил? — возбужденно, рвущимся от нетерпения голосом произнес Пастухов, поднимаясь за столом. — Говорил, что Уфимцев — человек политически незрелый, что он в своей работе противопоставляет колхоз государству. Кое-кто из членов бюро оспаривал это, — и он покосился на Торопова, — но думаю, настоящий случай заставит их переменить свое мнение, отнестись по-партийному к антигосударственным поступкам коммуниста Уфимцева.

Пастухов сел, победно посмотрев на Акимова, похоже, ошарашенного новостью.

— Это правда, что ты хлеб раздавал? — спросил Акимов, еще сомневающийся в достоверности услышанного.

— Не раздавал, а выдал на трудодни заработанное колхозниками, — ответил Уфимцев.

— Значит, правда! — убедился Акимов. Он обвел глазами членов бюро — хмурого Торопова, замкнутого, непроницаемого прокурора, недоумевающего Игишева, веселого, косящего глазами Пастухова, улыбающегося Степочкина. И вновь постучал карандашом по стеклу. — Садись, Уфимцев... Вношу предложение: за нарушение партийной дисциплины — неявку на бюро парткома, за преждевременную выдачу зерна колхозникам до годового отчетного собрания председателю колхоза «Большие Поляны» Уфимцеву объявить строгай выговор. Какие будут мнения у членов бюро?

— Считаю, — опять поднялся Пастухов, — формулировка проступка Уфимцева, предложенная товарищем Акимовым, по существу неверна и потому вредна! Она смазывает существо вопроса, укрывает Уфимцева от заслуженного наказания. Его вина не в преждевременной выдаче зерна, а в разбазаривании его, чтобы уклониться от участия в выполнении районного плана хлебозаготовок. Я предлагаю исключить Уфимцева из партии и снять с должности председателя колхоза!

Акимов подвигал скулами, собираясь с мыслями, готовясь ответить Пастухову, но поднял руку Торопов.

— Конечно, — сказал Торопов, — неявка на бюро — недопустимое явление, и за это надо наказать Уфимцева. Но за раздачу зерна колхозникам следует объявить выговор начальнику производственного управления Пастухову, он своими неразумными действиями толкнул Уфимцева на это.

Степочкин было захохотал, замотал головой, но тут же умолк под взглядом Акимова. Пастухов понял Торопова — он не забыл вчерашней полемики на бюро.

— Выходит, это я у весов стоял, а не Уфимцев? — спросил он с иронией, глядя на Торопова исподлобья. — Хватит, я уже наслушался вчера твоих измышлений. Надо все же отдавать себе отчет в том, что говоришь.

Акимов считал, что после вчерашнего бюро Пастухов утихомирится, перестанет спорить, будет вести себя скромнее, но ожидания его не оправдались. Пастухов оставался прежним, как будто и не было вчерашнего осуждения его.

— Товарищи, давайте не спорить, — попросил Акимов. — Мало спорили вчера... Слово имеет товарищ Хафизов, — закончил он, увидев поднятую руку прокурора.

— Причина неявки Уфимцева на бюро, на мой взгляд, выяснена, — сказал прокурор, — Думается, теперь партийному бюро следует рассмотреть его персональное дело, и вопрос о наказании решить потом, по совокупности проступков.

— Вот что значит юрист! — рассмеялся Игишев.

— Докладывай, — приказал Акимов Степочкину.

Степочкин не заставил себя ждать. Раскрыв лежавшую перед ним папку, он, с видимым удовольствием, смакуя каждую фразу, стал читать письма, заявления, справки, которыми она была набита.

Только теперь перед Уфимцевым раскрылось во всей наготе подготовленное на него нападение, о котором предупреждал Акимов, приезжавший мирить их с Аней. Его не удивило заявление Васькова, человека, обиженного уходом жены, но письма Тетеркина и пространное заявление Векшина, где тот собрал все были и небылицы про председателя, поразил его своей несправедливостью. Кровь бросилась ему в лицо, он напрягся весь, с трудом удерживая себя от желания вскочить и закричать: «Неправда! Не так все было!»

Акимов заметил состояние Уфимцева, а может, ему тоже оказалось не по душе «художественное чтение» Степочкина.

— Хватит! — остановил он его. — Думаю, члены бюро уловили суть дела... Давайте послушаем Уфимцева.

Уфимцев стремительно встал, чуть не опрокинул взвизгнувший под ним стул. Не спуская глаз со злополучной папки Степочкина, сказал, задыхаясь от гнева:

— Все, что тут читал Степочкин, — клевета! И его справка — ложь от начала до конца!

— Где же ложь? — возмутился Степочкин и посмотрел на Акимова, словно боялся, что тот поверит Уфимцеву. — С женой ты не живешь, живешь у Дашки, это всем известно, это и отражено в справке. Васькова ушла от мужа — это тоже всем известно, и что ты встречаешься с ней — тому есть свидетели, — вот и это отражено в справке. Где же ты нашел ложь?

— Ты сам ложь! — не сдержался Уфимцев. — Крючок! Почему ты ни разу не поговорил со мной, когда приезжал на проверку? С Васьковым ты говорил, а почему не поговорил с его женой? Или с той же Дашкой, которую ты приплел ко мне? Афоню легко обмануть, он за конфетку что угодно подпишет — смертный приговор себе, не только это.

Степочкин пожал обиженно плечами, опять посмотрел на Акимова, теперь уже ища защиты. Акимов постучал карандашом по столу.

— Уфимцев, веди себя как подобает на бюро, давай без оскорблений.

— А ему оскорблять меня можно? — вскричал Уфимцев. — Собирать в колхозе сплетни, подбивать людей против председателя, это ему можно? Партийный работник! Он хоть бы с коммунистами колхоза поговорил...

— Я говорил с коммунистами! — перебил Степочкин Уфимцева. — Со Стенниковой, с Векшиным.

Акимов опять постучал карандашом.

— Товарищ Стенникова, когда Степочкин был в колхозе, он говорил с вами о деле Уфимцева?

Стенникова, довольная поведением Уфимцева, тем, что он наконец расшевелился после непонятного ей оцепенения, поднялась, приготовилась отвечать на вопрос Акимова, но ее опередил Пастухов.

— Не понимаю, — сказал он, разводя руками, — мы обсуждаем Уфимцева или Степочкина? Проверяемого или проверяющего? Надо руководить заседанием, товарищ Акимов, вести бюро как положено, а не увлекаться эмоциями.

Акимов поглядел на него, но ничего не ответил, будто не слышал упрека.

— Слово предоставляется секретарю колхозной парторганизации Стенниковой, — объявил он.

— Василий Васильевич, когда был у нас, говорил со мной, показывал анонимное письмо о связи Уфимцева с заведующей фермой Груней Васьковой. Я ему тогда же сказала, что это сплетни людей. Уфимцев вырос в селе, все знают, что парнем он дружил с Груней. А тут жена уехала к матери погостить, вскоре Груня ушла от мужа, вот и пустили сплетню. Я считала, что Василий Васильевич ограничится разговорами со мной, не будет принимать во внимание анонимку, а он, как после выяснилось, провел целое следствие.

— Не следствие, а проверку, — поправил ее Степочкин.

— Пусть проверку... После этого я ждала, что материалы проверки передадут в колхозную парторганизацию для обсуждения, — коммунисты колхоза быстро бы разобрались, где правда, а где нет. Но, к сожалению даже меня не познакомили с материалами, я сегодня впервые услышала всю эту стряпню — иначе я ее не могу назвать.

— Разве дело Уфимцева не рассматривалось в колхозе? — переспросил прокурор.

— Я просила об этом Василия Васильевича, а он отказал, — ответила Стенникова.

— Колхозной парторганизации доверить это дело было нельзя, — сказал запальчиво Степочкин. — Там много либералов, и первая из них — Стенникова. Кроме того, кое-кто просто побоялся бы выступить против Уфимцева, они еще не забыли о судьбе Тетеркина.

— Все же надо было вначале обсудить с коммунистами колхоза, — не согласился прокурор.

Акимов слушал, этот разговор и чувствовал, как у него краснеют уши. Если кто либерал, так это он: тянул с делом Уфимцева, все ждал его примирения с женой. А в последнюю минуту пошел на поводу у Степочкина и Пастухова, побоялся обвинения в потворничестве.

Он подвигал бровями, посмотрел на угрюмого, все еще стоявшего Уфимцева и сказал:

— Садись, не стой столбом... Продолжайте, Анна Ивановна.

— Товарищ Степочкин собирал заявления не у либералов, — голос Стенниковой дрожал от обиды. — Он их собирал у верных людей, у Векшина и Тетеркина. Кто такой Векшин, товарищ Торопов уже говорил, его оценка очень верная. А Тетеркин...

И она подробно рассказала членам бюро о Тетеркине, начиная с того времени, когда он был председателем колхоза, рассказала, как он ушел в лесничество и как потом, посмеиваясь над колхозниками, говорил им: «Дураков работа любит!» Как в этом году попался на краже зерна, работая на комбайне.

— Мне об этом рассказывал агроном Попов, секретарь нашей комсомольской организации. Следовало отдать Тетеркина под суд, а Уфимцев пожалел, лишь снял с комбайна... Вот какие люди подавали заявления, собирали сплетни об Уфимцеве, писали в партком анонимки.

— Одну минуту, — перебил Стенникову Игишев. — Предположим, что мы согласились с вами, поверили, что эти люди — клеветники и прохвосты, как выразился Михаил Иванович. Но ведь в данном случае они сообщали о действительных фактах: Уфимцев ушел от семьи, врозь живет.

— Да, это правда, — ответила Стенникова, — они с женой живут порознь. Но причина тут не в Уфимцеве, а в его жене, хотя я ее особенно и не обвиняю. Женщину сбить с толку не так уж трудно, если посылать ей анонимные записки, письма о неверности мужа.

— Ловко ты подвела! — крикнул Степочкин, завозившись беспокойно на стуле. — У меня же документы. Вот они! — и шлепнул ладонью по папке.

— Да-а, — протянул Игишев, не обращая внимания на вспышку Степочкина. — А все же что-то, видимо, было между Уфимцевым и Васьковой. Как говорят, нет дыму без огня. Почему-то она ушла от мужа, вернулась в Поляны?

— Вернулась она к отцу, другого местожительства у нее нет, — ответила Стенникова. — Я говорила с Груней. Из разговоров вынесла, что уход ее от мужа вызван другими мотивами и просто совпал по времени, когда Уфимцев жил один, без жены.

— Я все же предлагаю, — прервал свое молчание прокурор, — материал по делу Уфимцева направить в первичную партийную организацию, пусть вначале там разберутся. Может, не потребуется и на бюро парткома разбирать...

Акимов решил: пора кончать разговоры об Уфимцеве, и так два дня на это потеряно, — надо ехать в колхозы. К тому же он верил Уфимцеву и полагал, что тот жертва обстоятельств.

— Материал возвращать в колхоз надобности нет, — ответил он прокурору, — картина, всей этой стряпни, как правильно назвала ее Стенникова, ясна и понятна непредубежденному человеку: жулики и стяжатели пытались опорочить председателя колхоза. Тут Василий Васильевич, — и он, поморщившись, словно глотал горькую пилюлю, сказал не то, что следовало сказать, — тут Василий Васильевич был, очевидно, обманут, введен в заблуждение. Я давно и близко знаю жену Уфимцева: это хорошая, умная женщина, но, как говорят, немножко нервная, у нее свои, более строгие взгляды на вещи, и тут Анна Ивановна права: сплетники оказались сильнее ее веры в мужа. Что же тут удивительного, если эти сплетники, — и опять поморщился, посмотрев на Степочкина, — убедили даже такого осторожного человека, как Василий Васильевич.

Степочкин, во время речи Акимова, сидел не шевелясь, не поднимая глаз от папки, видимо, не понимал еще толком, осуждает его секретарь или защищает.

— Считаю, — продолжал Акимов, — вернее, вношу предложение: ограничиться сегодняшним обсуждением персонального дела Уфимцева, — оно, безусловно, пойдет ему на пользу, и предложить как можно скорее вернуться в семью. Надеюсь, Анна Ивановна поможет ему в этом... Какие еще будут предложения?

— Я не согласен, — встал за столом Пастухов. — Я в корне не согласен с такой оценкой поведения коммуниста Уфимцева. Причем, что удивительно: такую оценку дает секретарь парткома, обязанный быть непреклонным и бдительным к проявлению подобных случаев со стороны отдельных коммунистов, позорящих нашу партию. Я уже не говорю о грубом нарушении Уфимцевым партийной дисциплины — его неявка на бюро, о разбазаривании зерна...

— Так это ты его напугал, толкнул раздать зерно колхозникам! — напомнил Пастухову Торопов и, обратясь к Акимову, сказал: — Не понимаю, зачем в ступе воду толочь? Поговорили, и хватит, давайте принимать решение.

Пастухов не успел ответить ему, Акимов опередил его:

— А Уфимцеву за неявку на бюро, за преждевременную выдачу зерна, за испуг, как выразился Михаил Иванович, объявить строгача. Чтобы впредь не пугался, смелее был!.. Кто за эти предложения, прошу поднять руки.