Онлайн чтение книги Физиология брака
Размышление IV. О женщине добродетельной

Самое главное, пожалуй, — не столько определить общее число добродетельных женщин, сколько выяснить, может ли порядочная женщина остаться добродетельной.

Чтобы дать исчерпывающий ответ на этот важнейший вопрос, рассмотрим сначала мужскую половину населения.

Для начала исключим из пятнадцати миллионов мужчин девять миллионов двуруких особей с тридцатью двумя позвонками; в результате предмет нашего физиологического анализа сократится до шести миллионов человек. Случается, конечно, что в этой гуще общества, пребывающей в состоянии вечного брожения, подчас зарождаются такие люди, как Марсо, Массена, Руссо, Дидро или Роллен[67] Марсо Франсуа (1769—1796) — французский генерал, которому революционная армия была обязана многими победами: Массена Андре (1756—1817) — французский генерал, получивший от Наполеона титулы герцога де Риволи и принца Эсслингского; Роллен Шарль (1661—1741) — французский филолог и педагог, ректор Парижского университета. Всех перечисленных лиц объединяет то, что, принадлежа по рождению к третьему сословию, они сумели сделать блестящую карьеру и завоевать славу., однако мы не имеем возможности учитывать подобные исключения и сознательно допускаем в наших расчетах отдельные неточности. Неточности эти еще дадут о себе знать в конце наших рассуждений — они лишь подтвердят те ужасающие выводы, к которым мы придем, исследуя действие общественных страстей.

Из шести миллионов избранных существ вычтем три миллиона стариков и детей.

Число женщин, которых нам пришлось вычесть в аналогичном случае, было, как мы помним, на целый миллион больше.

Столь значительная разница может показаться странной, но она легко объяснима.

Женщины выходят замуж в среднем двадцати лет от роду, а к сорока годам пора любви для них истекает.

Другое дело мужчины: семнадцатилетний юнец сплошь и рядом уже соблазняет чужих жен, причем, если верить скандальной светской хронике, жен отнюдь не первой молодости.

А в пятьдесят два года мужчина опаснее для женщины, чем в любом другом возрасте. Именно в эту прекрасную пору жизни ему представляется случай воспользоваться и дорого купленным опытом, и нажитым за долгие годы состоянием. Зная, что владеющая им страсть — последняя, он делается могуч и неумолим: так человек, увлекаемый потоком, изо всех сил вцепляется в гибкую зеленую ветку молодой ивы.

Итак, разница между продолжительностью любовной жизни женатого мужчины и замужней женщины составляет пятнадцать лет — срок, равный трем четвертям того времени, когда измена жены способна причинить мужу боль. С другой стороны, окончательный остаток мужчин, полученный нами после всех вычитаний, расходится с соответствующим результатом, полученным применительно к женщинам, самое большее на одну шестую.[68] ...самое большее на одну шестую. — Французский комментатор в недоумении замечает, что источник этой цифры непонятен; из предыдущих бальзаковских расчетов она не вытекает.

Подсчеты наши чрезвычайно приблизительны, а выкладки настолько очевидны, что мы излагаем их со всеми подробностями лишь из почтения к точности и дабы заранее предохранить себя от критики.

Итак, всякому философу, хоть немного умеющему считать, должно быть ясно, что во Франции имеется примерно три миллиона мужчин не моложе семнадцати и не старше пятидесяти двух лет, весьма живых, весьма зубастых, всегда готовых броситься за добычей, бросающихся за ней при первом удобном случае и мечтающих лишь о том, чтобы твердым шагом двинуться к вратам рая.

Изложенные выше соображения заставляют нас выделить из этих трех миллионов один миллион мужей. Предположим на мгновение, что все эти мужья без ума от своих дражайших половин, как наш идеальный муж, и не ищут любви на стороне.

Однако каждый из оставшихся двух миллионов холостяков, будь он даже гол как сокол, только и мечтает что о любовных победах;

однако мужчине достаточно иметь стройный стан и томный взгляд, чтобы затмить в душе женщины образ мужа;

однако он может вскружить голову чужой жене, даже не обладая приятным лицом и не будучи приятно сложен;

однако если мужчина остроумен, хорош собою и общежителен, женщины интересуются не тем, откуда он вышел, а тем, куда он хочет прийти;

однако единственное богатство любви — очарование юности;

однако фрак от Бюиссона, перчатки от Буавена[69] Бюиссон и Буавен — портной и перчаточник, чьими услугами пользовался сам Бальзак., прелестные сапоги, приводящие в трепет делового человека, и умело повязанный галстук могут превратить любого мужчину в короля гостиных;

однако разве, несмотря на то, что эполеты и аксельбанты сегодня не властвуют над женскими сердцами так безраздельно, как прежде, уже одних бравых военных недостаточно для того, чтобы сделать легион холостяков грозой для замужних дам?.. Не будем вспоминать об Эйнхарде[70] Эйнхард (ок. 770—840) — приближенный короля франков Карла Великого, женившийся на его дочери Ирме; автор «Жизни Карла Великого», написанной по образцу биографий Светония. — он был всего-навсего королевским секретарем, но разве не сообщала недавно одна газета о некоей немецкой принцессе, завещавшей все свое состояние самому обыкновенному лейтенанту-кирасиру из императорской гвардии;

однако сельский нотариус, составляющий в своем гасконском захолустье не больше тридцати шести контрактов в год, отправляет сына в Париж учиться праву; колпачник тоже хочет видеть своего сына нотариусом; стряпчий мечтает, чтобы его отпрыск сделался судьей, а судья надеется стать министром и завещать сыну звание пэра[71] ...и завещать сыну звание пэра. — Согласно Конституционной Хартии 1814 года пэров (членов высшей палаты парламента) назначал король, а они передавали это звание по наследству сыновьям; отмена наследования этого звания произошла уже после Июльской революции 1830 года, 29 сентября 1831 года.. Никогда еще люди так страстно не жаждали получить образование. В прежние времена каждый мнил себя остроумцем, теперь каждый мнит себя гением. Из всех щелей нашего общества тянутся к небу великолепные цветы, подобные тем, что расцветают весной среди развалин; даже в подвалах из земли пробиваются бледные ростки, идущие в рост, лишь только на них упадет луч Образования. С той поры, как мысль начала свое триумфальное шествие по миру, с той поры, как солнце просвещения начало светить повсюду с равной силой, люди выдающиеся сделались редкостью, ибо каждый человек стал с младых ногтей впитывать всю сумму знаний своего века. Мы окружены ходячими энциклопедиями, которые разгуливают по улицам, размышляют, действуют и притязают на вечную славу. Отсюда — устрашающие вспышки неизбывного честолюбия и безумных страстей: нам требуются иные миры, нам требуются ульи, готовые воспринять все эти пчелиные рои, а главное, требуются хорошенькие женщины, и притом в большом количестве.

Наконец, недуги, отягощающие мужчину, нисколько не преуменьшают притягательности обуревающих его чувств. Стыдно сказать, но ничто не привязывает женщину к нам так сильно, как наши страдания!..

Одной этой мысли достаточно, чтобы все эпиграммы, целящие в слабый пол (ибо выражение «прекрасный пол» давно уже вышло из моды), лишились яда и обернулись мадригалами!.. Всем мужчинам следовало бы усвоить, что единственная добродетель женщины состоит в ее умении любить, что все женщины на удивление добродетельны, и на сем прекратить чтение этой книги.

О! помните ли вы тот страшный, роковой миг, когда, терзаемый горем и одиночеством, обвиняя весь род людской, а особенно своих друзей, чувствуя, как покидают вас последние силы, предаваясь отчаянию и думая о смерти, опустив голову на отвратительно теплую подушку и распростершись на белой холщовой простыне, прикосновение которой вызывало в ваших членах болезненное содрогание, вы обводили страдальческим взором оклеенные зелеными обоями стены вашей унылой комнаты, — помните ли вы, как внезапно дверь этой комнаты бесшумно отворилась и в проеме показалась юная головка, обрамленная золотистыми кудрями и увенчанная новой шляпкой, после чего, подобная звезде, загорающейся на небе в грозовую ночь, ваша пассия бросилась к вам с улыбкой, и грустя, и веселясь разом!

— Как тебе это удалось? Что ты сказала мужу? — воскликнули вы.

Мужу! Ну, вот мы и вернулись к тому, с чего начали.

Впрочем, не стоит забывать,

что среди наших двух миллионов холостяков есть немало несчастных, в чьем сердце глубокое сознание собственной нищеты и упорный труд не оставляют места для любви;

что не все они учились в коллежах и что многие из них суть ремесленники и лакеи (герцог де Жевр, низкорослый и уродливый, прогуливаясь по Версальскому парку, заметил неподалеку нескольких лакеев высокого роста и сказал друзьям: «Поглядите, какими эти плуты получаются у нас, и какими мы получаемся у них!»), строительные подрядчики, промышленники, не интересующиеся ничем, кроме денег, и коротышки-лавочники;

что встречаются мужчины, чья глупость и упорство поистине превосходят все, чего можно ожидать от Божьего создания;

что находятся такие мужчины, чей характер подобен каштану без мякоти;

что духовенство в принципе блюдет целомудрие;

что есть мужчины, которым доступ в ту блистательную сферу, где вращаются порядочные женщины, заказан либо из-за отсутствия подобающего платья, либо из-за робости, либо из-за неумения найти должного покровителя, который ввел бы их в этот круг.

Итак, дадим каждому из наших читателей возможность самостоятельно определить число исключений исходя из собственного опыта (ибо первая задача сочинителя этой книги — принудить публику задуматься) и разом уменьшим число мужчин, достойных внимания порядочных женщин, ровно вдвое; мы получим один миллион — именно таково примерное число представителей мужского пола, блистающих самыми разнообразными достоинствами. Конечно, нельзя сказать, что женщины любят мужчин исключительно за их ум! Однако — повторю еще раз — предоставим добродетели все козыри.

Если поговорить с нашими любезными холостяками, можно услышать множество историй, серьезно компрометирующих порядочных женщин. Выказав величайшую скромность и умеренность, положим на каждого холостяка не больше трех приключений: ведь если кое-кто ведет счет своим любовным победам на десятки, многие другие ограничиваются двумя-тремя, а то и одним-единственным увлечением, меж тем статистика велит нам исходить из средних величин. Теперь перемножим число холостяков на число интрижек, и мы получим три миллиона любовных приключений — а ведь порядочных женщин мы насчитали всего-навсего четыреста тысяч!

Если всемилостивый Господь, повелевающий мирами, до сих пор не устроил роду людскому вторичную головомойку, то, без сомнения, только оттого, что давно убедился в полной бесполезности первой...

Вот, значит, что такое народ! вот что такое общество, причем общество избранное!

Плотская любовь — потребность, подобная голоду[72] ...потребность, подобная голоду... — Как «Физиология брака» явилась своего рода продолжением «Физиологии вкуса» и параллелью к ней, так еда во всем творчестве Бальзака постоянно рассматривается в качестве метафорической параллели любви., с той лишь разницей, что есть человек хочет всегда, в любви же его аппетит дает себя знать не столь регулярно и не столь постоянно.

Любому человеку, чтобы утолить голод и жажду, довольно ломтя пеклеванного хлеба и кувшина воды, однако наша цивилизация создала кулинарное искусство.

В любви тоже есть свои ломти хлеба, но есть и то искусство, которое мы зовем кокетством, — искусство, родившееся во Франции и здесь же получившее имя.

Так вот! Разве не содрогнется любой из мужей при мысли о том, как сильно в человеке стремление разнообразить свою пищу: ведь в самых диких и отдаленных уголках туземцы, как не раз убеждались путешественники, пьют крепкие напитки и умеют приготовлять рагу?

А между тем голод порабощает человека не так сильно, как любовь, а между тем прихоти души куда более многочисленны, настоятельны и требовательны, чем прихоти желудка, а между тем все, что известно о любви из поэзии и истории, сообщает нашим холостякам страшное могущество: подобно евангельским львам, они ходят, ища, кого поглотить[73] ...ища, кого поглотить. — 1 Петр, 5, 8..

Пусть каждый, положа руку на сердце и порывшись в памяти, задастся вопросом, случалось ли ему когда-либо встречать мужчину, способного удовлетвориться любовью одной-единственной женщины!

Увы! как, не оскорбив чести населяющих земной шар народов, объяснить тот факт, что для удовлетворения трех миллионов пылких сердец человечество располагает всего четырьмя сотнями тысяч женщин?.. Неужели придется предположить, что к каждой даме приставлены четыре холостяка[74] ...к каждой даме приставлены четыре холостяка... — снова погрешность в бальзаковских расчетах: если четыре умножить на четыреста тысяч, получится один миллион шестьсот тысяч, но никак не три миллиона. и что порядочные женщины инстинктивно, сами того не ведая, действуют точно так же, как председатели королевских судов, которые по прошествии определенного ряда лет включают своих советников одного за другим в каждую из палат?..

Безрадостное решение вопроса!

А может быть, иные порядочные женщины следуют при дележе холостяков примеру льва из басни[75] ...льва из басни... — Реминисценция из басни Лафонтена «Телка, Коза и Овца сговариваются со Львом»: при дележе добычи Лев забирает себе всю ее целиком.?.. Как! неужели по меньшей мере половина наших алтарей не что иное, как окрашенные гробы[76] ...как окрашенные гробы. — Матф., 23, 27.!

Или, блюдя честь французских дам, надобно допустить, что в мирное время иностранные державы, прежде всего Англия, Германия и Россия, ввозят к нам определенное количество тамошних порядочных женщин?.. Но в таком случае европейские нации поспешат восстановить равновесие, возразив, что и Франция в свой черед экспортирует в соседние страны немало красавиц.

Подобные предположения так больно оскорбляют религию и нравственность, что ради оправдания замужних женщин порядочный мужчина охотно согласится, что вдовы и девицы также повинны во всеобщей развращенности или — еще лучше — что холостяки лгут.

Однако о чем мы говорим? Вспомните тех мужей, которые, позоря общественные нравы, в большинстве своем ведут себя почти так же, как холостяки, и гордятся in petto[77]В душе ( um. ). своими тайными похождениями.

О! в таком случае, по нашему убеждению, всякому женатому мужчине, который, как сказал бы старик Корнель, честию жены серьезно дорожит, не остается ничего другого, кроме как отправиться на поиски веревки и гвоздя: foenum habet in cornu[78]Сено, — кричат, — на рогах у него ( лат. ). — Гораций. Сатиры, I, IV, 34; пер. М. Дмитриева. В Древнем Риме сено или солому насаживали на рога злых быков, дабы побудить окружающих к осторожности; Бальзак обыгрывает тему рогов в другом, более фривольном ее значении..

Меж тем именно среди упомянутых четырехсот тысяч порядочных женщин придется нам с фонарем искать добродетельных француженок!.. В самом деле, наша брачная статистика позволила нам исключить из рассмотрения только те создания, которыми общество не занимается всерьез. Разве неверно, что во Франции число порядочных людей, людей, умеющих себя держать , не превышает трех миллионов особей, из коих один миллион составляют наши холостяки, пятьсот тысяч — порядочные женщины, пятьсот тысяч — мужья, а последний миллион — вдовы, дети и девицы?

Что же в таком случае удивительного в знаменитой строке Буало[79] ...в знаменитой строке Буало... — Буало, вообще известный своим весьма скептическим отношением к добродетелям женского пола, в десятой сатире иронически замечает, что в Париже можно отыскать целых трех верных жен.! Строка эта отнюдь не является гиперболой и просто-напросто доказывает, что поэт глубоко постиг те непреложные факты, которые математически обоснованы в наших прискорбных Размышлениях.

Но ведь добродетельные женщины существуют!

Да, ибо есть женщины, на чью добродетель никто не покушался, и те, что умерли при первых родах (если, конечно, они вышли замуж девственницами).

Да, ибо есть женщины уродливые, как Кайфакатадари из «Тысячи и одной ночи».

Да, ибо есть женщины, которых Мирабо назвал «феями огурцов»[80] ...которых Мирабо назвал «феями огурцов»... — Граф Оноре Габриэль Рикети де Мирабо (1749—1791), прежде чем стать знаменитым революционным трибуном, был не менее знаменитым героем любовных интриг и автором эротических сочинений, с которыми был хорошо знаком Бальзак; «Фея Огурцов, чью душу породили три фурии, — иначе говоря, богомолка» упомянута в книге Мирабо «Письма к Софи» (изд. 1792), созданной в Венсеннском замке, куда Мирабо был заключен в 1777—1780 гг. за похищение своей возлюбленной Софи Монье из дома ее законного мужа, маркиза де Монье., женщины, чье тело состоит из атомов, точь-в-точь похожих на атомы, составляющие корни земляничного куста и кувшинки[81] ...похожих на атомы... кувшинки... — Согласно древним медицинским и естественнонаучным трактатам считалось, что корни и семена кувшинки ослабляют любовное желание и даже порождают бесплодие.; впрочем, внешность обманчива!..

Вдобавок, к чести нашего века, нельзя не признать, что с тех пор, как мы стали свидетелями реставрации нравственности и религии, то там, то сям попадаются женщины столь высоконравственные, столь набожные, столь ревностно исполняющие свой долг, столь прямые, столь чопорные, столь непреклонные, столь добродетельные, что... что сам Дьявол не осмелился бы бросить взгляд в их сторону; они живут в окружении четок, часословов и духовников... Тс-с-с!

Мы не станем подсчитывать женщин, добродетельных по глупости, ибо известно, что в любви все женщины умны.

Наконец, отчего не предположить, что в каких-то богом забытых уголках живут юные, прелестные и добродетельные женщины, неведомые свету.

Не называйте, однако, добродетельной ту женщину, что, борясь с невольной страстью, не дозволила возлюбленному, которого она имеет несчастье боготворить, никаких вольностей. Такая женщина наносит любящему мужу одно из самых жестоких оскорблений, какие только можно вообразить. Что остается ему от жены? Вещь без названия, живой труп. Жена этого несчастного уподобляется на брачном ложе тому гостю, которого Борджиа предостерег посреди трапезы, намекнув, что иные блюда отравлены: разом потеряв аппетит, несчастный ел через силу, а вернее, притворялся, будто ест. Он сожалел о скромном ужине, которому предпочел пир у страшного кардинала, и мечтал только об одном: чтобы праздник кончился и можно было наконец выйти из-за стола.

Итак, размышляя о женской добродетели, мы приходим к следующим выводам, из коих два последних заимствованы нами у философа-эклектика восемнадцатого столетия[82] ...у философа-эклектика восемнадцатого столетия. — Имеется в виду Шамфор; афоризм XXI восходит к шамфоровским «Характерам и анекдотам» (№ 1009); афоризм XXII — к шамфоровским «Максимам и мыслям» (№ 386 и 378).:

Число редкостных женщин, которые, подобно девам из притчи[83] ...подобно девам из притчи... — Матф., 25,1—13., не дали погаснуть своим светильникам, всегда будет казаться поборникам добродетели и благонравия недостаточным, а ведь это число необходимо вычесть из общего количества порядочных женщин; что же следует из этого утешительного вычитания? Что опасность, грозящая мужьям, возрастает, общественной нравственности наносится страшное оскорбление, а добродетель всех остальных законных супруг ставится под сомнение.

Какой муж сможет спокойно спать подле своей юной и очаровательной жены, зная, что по меньшей мере три холостяка видят в ней вожделенную добычу, причем холостяки эти, пусть даже они еще не вторглись в скромные владения супруга, убеждены, что его законная половина рано или поздно попадет в их сети, что они добьются своего либо хитростью, либо силой, что чужая жена подчинится их власти либо из страха, либо по доброй воле и что из этой борьбы они неминуемо выйдут победителями!

Ужасный итог!..

Здесь пуристы от нравственности, педанты, застегнутые на все пуговицы , упрекнут нас, пожалуй, в том, что расчеты наши чересчур безрадостны: они пожелают вступиться либо за порядочных женщин, либо за холостяков; меж тем мы приберегли для них последний аргумент.

Увеличьте, если пожелаете, число порядочных женщин и уменьшите число холостяков, все равно в конце концов любовных похождений окажется больше, чем порядочных женщин, все равно нравы наши будут побуждать огромную толпу холостяков к преступлениям троякого рода.

Если холостяки блюдут целомудрие, они тем самым подтачивают свое здоровье, борясь с мучительными искушениями; какую бы блестящую будущность ни готовила им судьба, они обречены погибнуть от чахотки, безуспешно лечась молоком в швейцарских горах.

Если холостяки уступают законным соблазнам, они либо компрометируют порядочных женщин — что возвращает нас к теме нашего сочинения, — либо пятнают себя сношениями с пятью сотнями тысяч ужасных созданий, которых мы в первом Размышлении[84] ...ужасных созданий, которых мы в первом Размышлении... — На самом деле о «дочерях Ваала» говорится не в первом, а во втором Размышлении. причислили к последней категории, — что в конце концов зачастую приводит их в те же швейцарские горы, где они опять-таки пьют молоко и гибнут от чахотки!

Неужели вы никогда не поражались, подобно нам, изъянам нашего общественного устройства, описание которых послужит нравственным обоснованием для наших заключительных расчетов?

Средний возраст вступления в брак для мужчины — тридцать лет; средний возраст развития в его душе самых могучих страстей, самых пылких желаний, самого бурного влечения к противоположному полу — двадцать лет. Следственно, в течение десяти прекраснейших лет жизни, когда красота, юность и острый ум мужчины представляют для супругов бóльшую опасность, нежели в любую другую пору, мужчина этот не имеет возможности законно удовлетворить то неодолимое желание любить, которое пронизывает все его существо. Поскольку отрезок этот составляет одну шестую часть человеческой жизни, приходится признать, что по меньшей мере одна шестая часть общего количества мужчин, причем мужчин самых крепких и сильных, постоянно пребывает в состоянии столь же утомительном для них самих, сколь и опасном для Общества.

— Отчего же они не женятся? — воскликнет в ответ примерная богомолка.

Но какой здравомыслящий отец согласится женить сына в двадцать лет?

Разве не известно, какими опасностями чреваты ранние браки? Можно подумать, что брак решительно противоречит естественным склонностям человека — ведь он требует исключительной зрелости ума. Наконец, всем памятны слова Руссо[85] ...слова Руссо... — Бальзак цитирует Второе предисловие к роману «Юлия, или Новая Элоиза» (1761).: «Рано или поздно, но мужчина должен предаться распутству. Это — дурные дрожжи, которые когда-нибудь да должны перебродить».

Какая же мать обречет счастье дочери прихотям существа еще не перебродившего?

Впрочем, есть ли нужда так подробно толковать о положении, царящем во всяком обществе? Разве всякая страна, как мы уже показали, не изобилует мужчинами, которые вполне законно именуются порядочными людьми, не состоя в браке, но и не давая обета безбрачия?

— Но неужели эти люди не могут, — продолжит наша богомолка, — вести целомудренную жизнь, какую ведут священники?

Разумеется, сударыня.

Тем не менее осмелимся заметить, что обет целомудрия — одно из самых разительных отклонений от естественного порядка, каких требует общество; что воздержание — труднейший священнический подвиг; что священника, обязанного блюсти целомудрие, можно сравнить с врачом, обязанным бестрепетно исследовать все физические недуги, с нотариусом и стряпчим, обязанными хладнокровно взирать на открывающуюся их взорам нищету, и с военным, обязанным презирать смерть, которая окружает его на поле боя. Если цивилизация огрубляет иные струны души и приводит к образованию на иных тканях мозолей, которые лишают эти ткани чувствительности, отсюда никак не следует, что на это частичное отмирание души обречены все люди без исключения. В противном случае весь род человеческий кончил бы отвратительным нравственным самоубийством.

Вообразите, однако, что в самой янсенистской из гостиных появляется юноша лет двадцати восьми, бережно лелеющий свое целомудрие и невинный, как тетерева, которыми лакомятся величайшие чревоугодники, — разве не очевидно, что тотчас самая суровая из добродетельных женщин не без горечи похвалит его за храбрость, самый строгий из государственных мужей с улыбкой покачает головой, а все светские дамы отвернутся, чтобы бедняга не услышал их смеха? А едва только бесподобный мученик выйдет за дверь, какой поток шуток обрушится на его невинную голову!.. Сколько оскорблений! Что может быть позорней в глазах французов, нежели бессилие, холодность, отсутствие страсти, глупость?

Единственный французский король, который при виде подобного чуда добродетели не стал бы давиться от смеха, это, вероятно, Людовик XIII, но зато его волокита-отец[86] ...его волокита-отец... — Имеется в виду король Генрих IV (1553—1610), за свои любовные похождения получивший прозвище «Дамский угодник». того и гляди изгнал бы молокососа из своих владений, либо сочтя, что он недостоин называться французом, либо убоявшись, что он подаст соотечественникам дурной пример.

Странное противоречие! Так же сурово бранят юношу, который, если воспользоваться холостяцким жаргоном, проводит жизнь в земле обетованной . Не о порядочных ли женщинах пекутся префекты полиции и мэры, испокон веков приказывавшие начинать развлечения определенного рода с наступлением темноты и оканчивать к одиннадцати часам вечера?

Куда же прикажете деваться нашей массе холостяков? Да и вообще, как говаривал Фигаро, кого здесь дурачат?[87] ...кого здесь дурачат? — Слова из комедии Бомарше «Севильский цирюльник» (1775, д. III, явл. 11), принадлежащие не Фигаро, а Базилю. Неужели общество походит на тех мальчуганов, которые во время театрального представления зажимают уши, чтобы не слышать ружейной пальбы? Неужели оно так боится осмотреть свои раны? Или же оно почитает болезнь неизлечимой и предпочитает не вмешиваться в естественный ход вещей? Впрочем, материальная и общественная дилемма, вытекающая из описанного нами состояния общественной добродетели в сфере брака, настоятельно требует разрешения законодательного. Не нам решать эту сложную задачу; предположим, однако, на мгновение, что, дабы охранить покой великого множества семейств, великого множества порядочных женщин и девиц, Общество признало необходимость предоставить патентованным сердцам право ублажать холостяков: разве не следовало бы в этом случае нашим законодателям основать особый цех для этих своеобразных Дециев[88] Публий Деций Мус — римский консул 340 г. до н. э., пожертвовавший жизнью ради победы Рима. женского пола, которые жертвуют собственным телом ради блага республики и счастья порядочных семейств? Оставляя судьбу куртизанок без внимания[89] ...Оставляя судьбу куртизанок без внимания... — В XVIII в. Никола Ретиф де Ла Бретон (1734—1806) специально занимался этой темой; свои реформаторские предложения он собрал в книге «Порнограф, или Мысли порядочного человека о проекте регламента для проституток, призванного предупредить бедствия, какими чревато существование публичных женщин» (1769). Однако его мысли, по-видимому, казались Бальзаку устаревшими., законодатели совершают непростительную ошибку.

Вопрос этот, впрочем, неминуемо влечет за собою такое множество «если» и «но», что мы завещаем его окончательное решение потомкам; нужно же, чтобы и им было чем заняться. Вдобавок, к теме нашей книги этот вопрос имеет лишь косвенное отношение, ибо ныне люди сделались чувствительнее, чем когда бы то ни было; никогда еще они не были так благонравны, ибо никогда еще так ясно не ощущали, что истинные наслаждения дарит нам одно лишь сердце. Посудите сами: неужели человек чувствительный и холостой, видя перед собой четыре сотни тысяч юных и прекрасных женщин, блистающих богатством и умом, не скупящихся на кокетливые улыбки и сулящих безграничное блаженство, предпочтет пойти к...? Какая гадость!

Итак, подведем для грядущих законодателей итоги наших последних наблюдений:

Французские законы, касающиеся адюльтера и банкротства, нуждаются в серьезных изменениях. Страдают ли они чрезмерной мягкостью? несовершенны ли они по своей сути? Caveant consules![91]Пусть консулы будут бдительны! ( лат. ) — Формула, употреблявшаяся в Риме в периоды, когда отечеству грозила опасность.

Итак, отважный атлет, принявший на свой счет портрет мужчины, отягощенного женою, — портрет, нарисованный в нашем первом Размышлении, — каково твое мнение обо всем сказанном? Будем надеяться, что беглое обозрение вопроса не испугало тебя, что ты не из тех малодушных, у которых при виде пропасти или боа-констриктора спина покрывается горячим потом, а кровь в жилах леденеет. Что ж, друг мой! кто с землей, тот и с войной[92] ...кто с землей, тот и с войной. — Эта пословица служит заглавием первой части романа Бальзака «Крестьяне» (1844).. Людей, заглядывающихся на твой кошелек, еще больше, чем людей, заглядывающихся на твою жену.

В конце концов мужья вольны принять либо наши шутки за истину, либо наши истины за шутку. Самое прекрасное в жизни — это иллюзии. А самое почтенное — ничтожнейшие из наших верований. Разве не знаем мы массу людей, чьи убеждения суть предрассудки, людей, которые, не умея составить собственное понятие о счастье и добродетели, принимают то и другое готовыми из рук законодателей? По этой причине мы обращаем свои речи лишь к тем Манфредам[93] Манфред — герой одноименной драматической поэмы Байрона (1817), мрачный, разочарованный и имеющий на совести разбитое женское сердце, кончает жизнь самоубийством., которые, приподняв слишком много юбок, жаждут в те мгновения, когда ими овладевает некий нравственный сплин, приподнять также и все покровы. Ради них мы дерзнули заговорить начистоту и измерить глубину подстерегающей мужей пропасти.

Нам осталось рассмотреть опасности, которыми грозит брак каждому мужчине и которые могут лишить его сил в той борьбе, из которой он обязан выйти победителем.