Онлайн чтение книги
Классическая драма Востока
Дзэами Мотокиё
Такасаго[246]Текст и музыку к этой драме, одной из самых знаменитых в истории театра Но, сочинил, как предполагают, Дзэами Мотокиё. Исполняли ее обычно в начале программы. Поскольку сосна в Японии символ долголетия и процветания, пьеса имела благожелательный смысл. В основу ее положена легенда о двух соснах-супругах. В предисловии к поэтической антологии "Кокинсю" (начало X в.) сказано: "…сосны в Такасаго, в Суминоэ подобны мужу и жене, стареющим вместе". См. прим. к с. 580. Легенда эта несколько напоминает древнегреческое сказание о любящих престарелых супругах Филемоне и Бавкиде. До сих пор на свадебных церемониях поют слова хора из "Такасаго": "На четырех морях тишина…" Примечания — В. Маркова
Действующие лица
Томонари, главный жрец храма Асо (ваки).
Два его спутника, служители храма (вакидзурэ).
Старик (маэдзитэ), он же во втором действии бог Сумиёси (нотидзитэ).
Старуха (цурэ).
Местный житель (кёгэн).
Место действия: сначала побережье Такасаго [247] Такасаго — название местности ("Песчаные Холмы"), находится в провинции Харима (ныне префектура Хёго) на побережье Внутреннего моря, в центральной части острова Хонсю. Сумиёси (более древнее название — Суминоэ) — берег в провинции Сэтцу (ныне префектура Хёго) возле Осакского залива на Тихом океане. Здесь стоит синтоистский храм Сумиёси, посвященный трем божествам: морской глубины, средней части и поверхности моря. Часто их представляют как единого бога Сумиёси, покровителя моряков и японской поэзии. В пьесе сосна Сумиёси — одно из его воплощений. Согласно старинным брачным обычаям, восходящим еще к родовому строю (брак "цумадои"), муж посещал свою жену, и уходил на рассвете. Сосне Суминоэ предстоял далекий путь по волнам — до берега Такасаго. в провинции Харима, потом берег Сумиёси (Суминоэ) в провинции Сэтцу.
Время года — весна.
Действие первое
Под звуки музыки появляется Томонари и с ним два спутника.
Томонари и его спутники
(начальная песня)
Надел я дорожную одежду,
Сандалии на ногах.
Шнуром препоясав, дали иные
Отныне я буду искать.
Как этот пояс дорожный, долог,
Стелется путь впереди.
Как этот пояс дорожный, долог
Да будет ваш жизненный путь.
Томонари. Узнайте же, перед вами Томонари, главный жрец храма Асо на острове Кюсю[248] Главный жрец храма Асо. — Асо — большой синтоистский храм в нынешней префектуре Каумамото. Оттуда до побережья Харима надо было совершить нелегкое в те времена путешествие по морю, чтобы далее направиться сухим путем до столицы (ныне город Киото).. Ни разу прежде не доводилось мне побывать в столице. И вот теперь задумал я туда отправиться, а по дороге желал бы поглядеть на места, прославленные своей красотой.
Томонари и его спутники
(песня странствия)
Дорожной одежды край
Волна увлажнила.
Дорожной одежды край
Волна увлажнила.
В далекий край мы плывем,
К далекой столице,
Ведет тихо-тихо ладью
Весенний ветер.
Дни странствия кто сочтет?
Взволновано сердце.
Белее, чем парус наш,
Парящие тучи.
Начало пути и конец
В туманах сокрыты.
Казалось, причал далек,
А вот он — близко.
Открылся земли Харима
Желанный берег.
Мы бережно правим ладью
В залив Такасаго.
Мы бережно правим ладью
В залив Такасаго.
Томонари и его спутники отходят в сторону и садятся.
На мосту под звуки музыки появляются старуха с метелкой в руках и старик с грабельками. Она останавливается возле первой сосны, а он — возле третьей.
Сэссю (1420–1506). Пейзаж. Фрагмент.
Старик и старуха
(поют вместе)
Весенний ветер [249] Весенний ветер… — Танка написана на тему стихотворения поэта Оэ-но Масафуса (1041–1111);
"На вершине холма Возле берега Такасаго Колокол загудел. Верно, на зимнем рассвете Иней холодный выпал?"
Колышет ветви сосны —
Сосны Такасаго.
Колокол Оноэ
Звучит, возвещая вечер.
Старуха
Над берегом дымка встает,
Невидимы в сумерках волны.
Старик и старуха
Но голос волн говорит,
Отлив иль прилив на море.
Старуха выходит на середину сцены, старик остается в глубине.
Старик
Кого в целом мире теперь [250] Кого в целом мире теперь… — пятистишие-танка поэта Фудзивара-но Окикадзэ, помещенное в антологии "Кокиисю". Конец слегка видоизменен. Лишь голос сердца — мы назовем… — "Голос сердца" здесь — синоним поэзии, берущей свое начало в человеческом чувстве.
Назову я старинным другом?
Сверстников мне не найти.
Даже сосна Такасаго —
И та моложе меня.
Старик и старуха
Прошлое позабыли мы,
Счет потеряли векам.
Сыплются, сыплются годы, как снег,
Волосы нам убелив.
Мы — словно старые журавли,
Зябнем под утро в гнезде.
На циновках из тростника
Луч предрассветной луны.
Иней весенней ночи знобит,
Сон убегает от глаз,
Слышим лишь ветер в ветках сосны,
Вот прошумел, вот стих.
Лишь голос сердца — мы назовем
Другом старинным своим.
Вверяем только напеву стиха
Грустные мысли свои.
О наш единственный посетитель,
Ветер с залива!
Тихо беседует с древней сосной,
Шепчет о прошлом.
Сыплется хвоя на рукава
Нашей одежды.
Мы от подножья ствола отметем
Иглы сухие.
Мы от подножья ствола отметем
Иглы сухие.
Здесь залив Такасаго.
Здесь залив Такасаго.
Здесь с незапамятных времен
Растет на вершине сосна Оноэ [251] Растет на вершине сосна Оноэ… — Сосна Оноэ прославлена в японской поэзии. Здесь в повествование вплетается рассказ о других знаменитых соснах. Так ли долго, как соснам Ики // Неувядаемой славы? — В местности Ики-ио мацубара ("Сосновая роща Ики") растут древние сосны. По преданию, они выросли из веток, посаженных в землю императрицей Дзингу (III в.) перед ее походом в Корею. Ики означает "жить", отсюда стихи получают двойное значение: топонимическое и смысловое. …зову? "дружной супружеской четой". — Так называются две сосны, красная и черная, стволы которых срослись вместе, а также сосны — супруги Такасаго и Суминоэ. В поэзии — символ супружеской любви.,
Мы с ней вместе стареем.
Волны старости набегают на нас
Длинною чередою.
Долго ль будем мы мертвые иглы сметать,
Долго ль жить суждено нам?
Так ли долго, как соснам Ики
Неувядаемой славы?
Так ли долго как соснам Ики
Неувядаемой славы?
Томонари. Мы ждем какого-нибудь селянина, и вот наконец появилась чета этих престарелых супругов. Я хочу кое о чем расспросить старика. Послушай!
Старик. Это ты меня окликнул?
Томонари. Скажи, где здесь в роще прославленная сосна Такасаго?
Старик. Сейчас я подметаю иглы у подножья этой самой сосны.
Томонари. Сосну Такасаго и сосну на побережье Суминоэ люди зовут "дружной супружеской четой". Но ведь отсюда до Суминоэ далеко…
Старик. Правда, в зачине "Кокинсю" сосны Такасаго и Суминоэ именуются "дружной четой". Я-то сам проживаю на берегу Сумиёси в провинции Сэтцу, а моя старуха поблизости, в здешних местах. (Обращается к старухе.) Если ты знаешь что-нибудь любопытное о сосне Такасаго, поведай ему.
Томонари
О, чудо! Гляжу на них,
Век свой вдвоем коротают
Старые муж с женой.
Вот предо мной они вместе.
Но слышу, старуха живет
На берегу Такасаго,
Старик — вдали от нее,
На берегу Суминоэ.
Моря разделяют их,
Меж ними леса и горы…
Как это случиться могло?
Я в догадках теряюсь.
Старуха
Слова неразумны твои.
Ты разве не знаешь?
Пусть любящих разлучат
Моря и земли,
Но если и вправду сердца
Томятся в разлуке,
К любимой путь никогда
Не кажется длинным.
Старик
И вот еще о чем ты подумай.
Поют, обратись лицом друг к другу.
Старик и старуха
Пусть древние сосны Такасаго и Сумииоэ
Лишь бесчувственные существа,
Но ведь но напрасно их
"Неразлучной четой" прозвали.
Что ж дивиться тогда на людей,
Наделенных сердечным чувством?
Сколько лет — и не счесть! —
Каждый вечер я покидаю,
Чтоб жену мою навестить,
Берег дальнего Суминоэ.
Вместе состарились мы,
Как чета Неразлучных сосен,
Словно крепко-крепко сплелись
Под землей своими корнями,
Верных супругов пример.
Томонари
Удивляясь великому чуду,
Слушаю ваши слова.
Если в памяти вы храните
Предания старины
Об этой чете древних сосен,
Прошу, поведайте мне.
Старик. Как говорили о том в былые времена, сосны Такасаго и Суминоэ знаменуют собой счастливые царствования.
Старуха
Сосна Такасаго
Знаменует седую древность,
Когда собраны были
Мириады листьев "Манъёсю" [252] Мириады листьев "Манъёсю"… — Знаменитая антология "Манъ-ёсю" ("Собрание мириад листьев"), то есть древняя поэзия, как бы воплотилась в образе сосны Такасаго. Антология "Кокинсю" ("Собрание старых и новых песен") появилась в 905 г., то есть в годы правления Энги (901–923), когда царствовал император Дайго. Следовательно, действие пьесы совершается в начале X века, в седую старину, однако все пожелания долголетия и мира адресованы императору "наших дней". Реального властителя, сегуна, в пьесах Но явно никогда не восхваляли, он лишь "скрытый адресат" славословий, ибо официально считался "первым из подданных". Союз сосен знаменовал собой союз древней и новой поэзии, обеспечивающий гармонию и мир в государстве, а также, согласно учению китайской философии, двух миротворческих элементов Инь и Янь (мужское и женское начала, свет и тень и т. д.). Не увянут родные песни. — Иначе говоря, японские танка. Все озаряя, льется свыше… — Согласно одной из буддийских священных книг, Будда смягчает свой свет, чтобы смешаться с земным миром и помочь людям.…
Старик. А сосна Сумиёси знаменует нынешнее время, когда в годы правления Энги собраны были воедино стихи "Кокинсю".
Старуха
Будут вечно, как сосны, свежи,
Не увянут родные песни.
Старик. Поэзия в наши дни так же прекрасно расцвела, как в древние времена "Манъёсю"…
Старик и старуха
Ныне правящего монарха
Почтили за это хвалой.
Томонари
Чудесные ваши речи
Я слушать не устаю.
Сквозь темные тучи незнанья
Пробился весенний луч.
Старик и старуха
Все озаряя, льется свыше
Вечерний мягкий свет
На берег Западного моря,
Земную темную юдоль…
Томонари
И там, в далеком Суминоэ…
Старик
И в Такасаго, здесь…
Томонари
Все ярче зеленеют сосны…
Старик
Спокойна светлая весна.
Хор
На четырех морях тишина.
Всюду мир и покой.
Благодетельный ветер весны
Ветку не колыхнет.
О, Неразлучных сосен чета!
Послан ей дивный удел
В наши блаженные времена
Знаменьем счастья служить.
Для величанья не хватит слов,
Нет достойной хвалы!
Мудро правит страною наш государь,
Он довольством народ наделил.
В милосердии беспредельном своем
Изливает щедроты рекой.
В милосердии беспредельном своем
Изливает щедроты рекой.
Томонари. Прошу вас, поведайте мне еще о благовестной сосне Такасаго.
Хор
Пусть говорят, что травы и деревья
Ни сердца не имеют, ни души,
Но не пропустят времени цветенья,
Плоды приносят в свой урочный срок.
Всегда на ветках, обращенных к югу [253] Всегда на ветках, обращенных к югу… — В китайском стихотворении Сугивара Фумитоки, помещенном в антологии "Синсэн вакан роэйсю" (ок. 1100 г.), говорится: "Роса тепла. Цветы на южных ветках // Уж начинают распускаться". Речь идет, видимо, о сливовых деревьях.,
Торопится раскрыться ранний цвет
Навстречу солнечным лучам.
Старик
Цветут ли цветы,
Опадают ли осенью листья,
Сосна целый год
Остается вечнозеленой.
Хор
В круговороте времен
Приходят зимние вьюги,
Тысячелетний убор
Сосна хранит и под снегом.
"Цветет она десять раз,
Единожды в тысячу лет" [254]" Цветет она десять раз…" — Так как, согласно древнему поверью, сосна цветет раз в тысячу лет, то, следовательно, государю сулят долгий век в десять тысяч лет. На ветках ее блестят… — В предисловии к "Кокинсю" сказано: "Песни Ямато! Вы вырастаете из одного семени-сердца и разрастаетесь в мириады лепестков речи — в мириады слов". (Перевод А. Е. Глускиной.) Ямато — древнее название Японии. И все, что на свете живет… — В предисловии к "Кокинсю" говорится: "Что же из всего живого, из всего живущего не поет своей собственной песни?" Но ведь некогда Тёно сказал… — Тёно — китайское чтение японского имени Нагато. Фудзива-ра Нагато — поэт XI в. В его трактате о поэзии есть такие слова: "Весной лес колеблем восточным ветром. Осенние цикады звенят в северной росе. Обо всем могут рассказать песни Ямато. Все, наделенное чувством, и все, не наделенное чувством, одинаково пробуждает любовь к поэзии"., —
Так учит древняя мудрость.
Долгий век государю сулит
Вещая сосна Такасаго.
Старик
В благословенный наш век
Счастливых вестей ожидает…
Хор
На ветках ее блестят
Росы бессчетные перлы.
В песни они перейдут,
В жемчужины слов перельются,
Сердца людей озарят
Своим немеркнущим светом…
Старик
И все, что на свете живет,
Душой обратится к песне.
Хор
Но ведь некогда Тёно сказал:
"Все живое и неживое —
Любое созданье поет".
У каждого голос свой,
И каждый поющий голос
В поэзию проникает:
Шепот веток, шорох песка,
Рокот ветра, журчанье воды…
Все сущее сердцем наделено.
И светлый весенний лес,
Восточным колеблемый ветром,
И звон осенних цикад
В холодных росистых травах,
Разве не скажешь о них:
"Воплощенные песни Ямато"?
Но пред могучей сосной
Все деревья в лесу недоростки.
Над ними она вознеслась
В царственном великолепье.
Свой облик издревле хранит,
Все времена сопрягая.
Тысячи долгих лет
Свежа нетленная зелень.
Некогда циньский император [255] Некогда циньский император… — В "Исторических записках" китайского историка Сыма Цяня (145-86 гг. до н. э.) повествуется, что циньский император Ши Хуанди (III в. до н. э.) взошел на гору Тай и спасся там под сосной от налетевшей бури. Ветви сосны чудесным образом выросли и защитили его. За это он пожаловал сосне придворный титул.
Сосне пожаловал высший чин.
Не только в Стране восходящего солнца,
Сосну почитают и в землях чужих.
Старик
(встает с места и начинает грабельками подметать опавшую хвою)
На холме Такасаго
Гулкий колокол Оноэ,
Слышу, подал свой голос.
Хор
Уже недалеко рассвет,
Всюду белый иней ложится,
Но, кажется, ветви сосны
Стали еще зеленее.
Каждым вечером, в поздний час,
Старик со своей старухой
Приходят сюда, к сосне,
Сгребать опавшую хвою.
Сыплются иглы дождем,
Но их число не скудеет.
И никогда-никогда
До конца не осыплются иглы.
Вечная зелень сосны
До скончанья веков не поблекнет,
Неразлучных сосен чета —
Зарок нерушимого счастья.
Громкой славой осенено
Имя сосны Такасаго —
Как вьющийся длинный плющ [256] Как вьющийся длинный плющ… — Имеется в виду эвонимус японский. В предисловии к "Кокинсю" говорится: "…иглы вечных сосен — они не знают смерти; дикий плющ далеко вьется…",
Обещание долгой жизни.
Вы, старик и седая жена,
Как эта сосна, долголетни,
Вы, старик и седая жена,
Как ветви сосны, долговечны.
Поведайте тайну свою,
Имя свое нам откройте.
Кто вы? Как вас зовут?
Старик и старуха
(вместе)
Зачем же нам правду скрывать?
Здесь перед вами предстали;
В образе мужа и жены
Души двух древних сосен.
Неразлучна сосен чета —
Такасаго и Суминоэ.
Хор
О, чудо из чудес!
Сосна Такасаго
Явила нам
Небывалое диво!
Старик и старуха
(вместе)
Хоть сердцем не одарены,
Как говорят, ни травы, ни деревья…
Хор
Но в наш благословенный век,
В стране мудрейшего из государей…
Старик и старуха
Деревья, травы и сама земля…
Хор
Всё процветает в щедром изобилье.
"К "Берегу изобилья",
К Сумиёси теперь поплыву,
Там меня ожидайте!" —
На прощанье молвил старик.
Старик веером показывает вдаль, потом делает вид, что садится в челнок и плывет по морю.
Хор
Он садится в рыбачий челн,
Причаленный к побережью,
Парус он поднимает ввысь,
Вверяясь попутному ветру,
И по сумеречным волнам
Уплывает в открытое море,
И по сумеречным волнам
Уплывает в открытое море.
Интермедия[257] Интермедия. — Текст ее несколько сокращен. Опущены цитаты из классических книг, которые щедро приводит кёгэн, повторяя и развивая поэтические темы первого действия. Обычно в сборниках пьес театра Но тексты интермедии вообще не приводятся. Аводзи — остров, который лежит у входа в Осакский залив. Наруо — город возле дельты Муко (провинция Сэтцу), теперь входит в состав города Нисиномия.
Томонари приказывает одному из своих спутников призвать местного жителя. Тот выходит на середину сцены и садится. В ответ на вопрос Томонари он начинает свой рассказ: "Сосны Такасаго и Сумиёси воплощают в себе поэзию древних времен "Манъёсю" и нового времени "Кокинсю". Когда бог Сумиёси навещает свою супругу — богиню Такасаго, то ветви их глаголют божественные речи. Есть у этих благознаменательных сосен великая сила споспешествовать песням Ямато и приносить счастье в браке. Они обещают также счастливое долголетие". Окончив свое повествование, местный житель предлагает отвезти на своей лодке Томонари и его спутников к берегу Сумиёси, после чего удаляется.
Действие второе
Берег Сумиёси.
Томонари и его спутники
(песня ожидания)
Мы подняли парус
На маленькой этой лодке,
Мы подняли парус
На маленькой лодке,
И в лучах восходящей луны
Мы выплыли в даль морскую
На волнах отлива.
И мимо Авадзи —
Опененного волнами острова,
И мимо Наруо,
Отдаленного города,
Прибыли мы наконец
Из Такасаго
В Суминоэ.
Прибыли мы наконец
В Суминоэ.
Под звуки музыки, возвещающей выход главного актера, появляется бог храма Сумиёси [258] …появляется бог храма Сумиёси… — На нем маска благородного молодого человека, черноволосый парик, венец и роскошный наряд. "Даже я и то не пойму…" — Здесь в слегка измененном виде помещены две танка из лирической повести "Исэ моногатари" (начало X в.), приписываемой известному поэту Аривара-но Нарихира. В сто семнадцатой новелле говорится: "В давние времена микадо свой выезд совершить изволил в Сумиёси (следует первая танка. — В. М.). И божество само появиться соизволило (следует вторая танка. — В. Ж.)". (См. "Исэ моногатари". Лирическая повесть древней Японии. Перевод и предисловие Н. Конрада. — "Всемирная литература", Пг., 1921, с. 141). Из Западного моря восстал… — В стихотворении Урабэно Канэнао, помещенном в антологии "Дзоку-Кокинсю" (1265), говорится: "О, Западное море!
Здесь из морских глубин У берега Аоки-га-хара Впервые появился Сам бог великий Сумиёси".
Бог Сумиёси
"Даже я — и то не пойму,
Как давно я впервые увидел
Тебя, о дева-сосна,
На берегу Сумиёси…
А сколько веков ты сочтешь!"
"Разве не знаешь ты,
Что тесной мы связаны дружбой?
Храню я твой славный род
С незапамятных древних времен,
Древних, словно ограда храма".
(Оборачивается к музыкантам и начинает отбивать такт ногой.)
А вы, музыканты храма,
Спешите в ночной темноте
Мерным рокотом барабанов
Сердце мое усладить.
Хор
Из Западного моря восстал,
У берегов Аоки-га хара —
"Равнины зеленых деревьев"…
Бог Сумиёси
Я — великий бог Сумиёси
И в образе вечнозеленой сосны
Порою являюсь людям.
А ныне снова пришла весна,
Тает мелкий снежок последний
Возле мелкой гавани — Асака…
Хор
Там, где люди сбирают морскую траву…
Бог Сумиёси
"Я склонился на корни сосны вековой…
Хор
Зелень тысячи лет у меня в горсти…
Бог Сумиёси
Ветку сливы воткнул я в пряди волос…
Хор
Лепестки, словно снег, на одежде моей".
Бог Сумиёси исполняет "Танец богов".
О, божественное виденье!
О, божественное виденье!
Сам бог Сумиёси пляшет пред нами
В сиянии яркой луны,
Взираем мы со священным восторгом
На дивный образ его.
Бог Сумиёси
Слышу, льются чистые голоса
Юных танцовщиц.
Отразилась ясно в зеркале вод
Сосна Суминоэ.
(Веером как бы указывает на море.)
Не напрасно этот танец зовут
"Волны синего моря" [259] "Волны синего моря" — классический танец "бугаку" континентального происхождения (из Китая или Кореи). Музыка его дошла до наших дней. "Возвращенье в столицу" — классический танец "бугаку", исполнялся на придворных торжествах. Одежды танцоров Оми — одежда, которую надевали придворные танцоры и танцовщицы на больших торжествах. Эта белая одежда была богато украшена растительным орнаментом, — отсюда связь с зеленой сосной..
Хор
Прямая, словно путь богов и государя,
Отселе стелется дорога до столицы.
Весной столица так прекрасна!
"Возвращенье в столицу" — радостный танец!
Долгий век государю благовестят…
Бог Сумиёси
Одежды танцоров Оми.
Хор
Протянут танцоры руки вперед,
Злых демонов отгоняя,
Руки тесно к себе прижмут,
Собрав долголетье и счастье.
Процветанье пароду приносит напев
"Тысячекратная осень" [260] "Тысячекратная осень". — Музыка танца создана Минамото-но Ериёси по случаю коронования императора в 1069 г. Название это сулило государю долгую жизнь. " Танец долгих веков". — Музыка этого классического танца приписывается китайской императрице Ву (623–705), принадлежавшей к Танской династии..
"Танец сотни веков" радует взор,
Годы жизни он умножает.
Тихий ветер в соснах чуть шелестит,
Обещая мир и покой.
Тихий ветер в соснах чуть шелестит,
Обещая мир и покой.
Горная ведьма[261]Пьесу "Горная ведьма" ("Ямамба") приписывают Дзэами Мотокиё, но точных данных, подтверждающих его авторство, не существует. Возможно, она плод коллективного творчества. "Горная ведьма" принадлежит к "пьесам финала", в которых обычно выводится сверхъестественное существо. В пьесе показаны два танца на одну тему (пляска горной ведьмы), но контрастирующие между собой. Сначала танцовщица — сирабёси исполняет изящный столичный танец — кусэмаи, потом пляшет "настоящая" ведьма. Танцы-пантомимы сопровождались пением и музыкой. В основу сюжета положены народные легенды о "горных ведьмах" — ямамба. Вначале ямамба была, видимо, божеством гор и приносила людям счастье. Поклонение ей было связано также с культом предков, недаром часто о ней говорилось, что груди ее полны молока. Впоследствии, как это бывает со старыми богами, образ ее был переосмыслен, она стала людоедкой, зловещим чудищем волшебных сказок. Ямамба в сказках подстерегает путников в глубинах гор. В интермедии "сельский житель" рассказывает гротескные легенды о том, как возникают ведьмы-оборотни. Разумеется, рассказы эти шуточные, с забавной игрой слов, но в японском фольклоре бытует много легенд, как звери, растения или вещи (обычно очень старые) превращаются в страшных оборотней. В пьесе народные легенды переработаны в буддийском духе. Горная ведьма — это символическое воплощение земных страстей, она обречена блуждать в "нечистом мире праха", привязанная к земному существованию. Но, согласно буддийской философии, после освобождения от иллюзорного мира феноменов, при переходе в высший мир абсолютной истины, каждое существо вернется к своему подлинному истоку, ибо "в каждом изначально живет Будда". Горная ведьма тоже стремится вырваться из круга перерождений и достигнуть нирваны, а пока ее мятет вихрь земных желаний, и она вечно блуждает по горам. Примечания — В. Маркова
Действующие лица
Жительница гор (маэдзитэ), она же во втором действии горная ведьма (нотидзитэ).
Танцовщица Хякума Ямамба (цурэ).
Главный спутник (ваки).
Трое других спутников (вакидзурэ).
Сельский житель (кёгэн).
Место действия: дорога в горах Агэро в провинции Сэтцу, хижина и снова горная дорога.
Время действия: вторая половина дня, потом лунная ночь.
Действие первое
Под звуки музыки появляется Хякума Ямамба [262] Хякума Ямамба. — Слово "Хякума" толкуется по-разному: "Сто демонов" или "Миллион". В XIV в. действительно существовала знаменитая танцовщица-сирабёси по прозвищу "Хякуман". Храм светоносного Будды — Дзэнкодзи — храм в провинции Синано. Чтобы попасть туда, путники должны были миновать трудный перевал в северных горах Агэро.. За ней следуют дорожные спутники.
Спутники
(начальная песня)
Мы на тебя уповаем,
Благословенный свет!
Мы на тебя уповаем,
Благословенный свет!
Храм Светоносного Будды
Ищем в глубинах гор.
Главный спутник. Я, да будет вам ведомо, смиренный житель столицы. А здесь перед вами Хякума Ямамба, несравненная в искусстве танца. Она сама создала танец-кусэмаи, изобразив в нем круговорот скитаний горной ведьмы — Ямамбы, почему и дали ей молодые люди столицы прозвание Хякума Ямамба. Ныне спешим мы в храм Дзэнкодзи на поклонение.
Главный спутник и другие спутники
(песня странствия)
Покинули мы столицу
И на челне плывем.
Подернуто озеро Сига [263] Озеро Сига — иначе: озеро Бива. Горы Арати. — Путь паломников к северу лежал через горы Арати, расположенные на границе между старыми провинциями Оми и Этидзэн. Мост "Жемчужный поток" ("Тамаэ-но хаси") — находился в провинции Этидзэн. Знаменитая сосна Сиокоси, воспетая поэтом Сайге (XII в.), росла на морском мысу возле синтоистского храма в провинции Этидзэн. Прославленные сосны в местности Атака в провинции Кага упомянуты в популярной средневековой эпопее "Гикэйки" ("Повесть о Минамото Ёсицунэ"). Горы Тонами сверкнул острый край — // Словно Амида меч свой поднял… — Гора Топами в провинции Эттю — скалистая, с острыми вершинами. Считалось, что владыка Западного рая Будда Амида (санскр. Амитабха) отпускает грехи. Коси — старинное название Северного края, в состав которого входили три провинции: Этидзэн, Эттю и Этиго. Через этот край вела дорога Коси (Хокайдоская дорога). "Река порубежная" (Сакаигава) протекала на рубеже между провинциями Эттю и Этидзэн, там же находилась одноименная деревня.
Легкою рябью волн.
Сердце волнует тревога…
Что там, в туманной дали?
Ждет нас в горах Арати
Облачный перевал.
Над стремниной мы переходим
Мост "Жемчужный поток".
Сыплются, словно перлы росы,
Слезы на рукава.
Мимо сосны Сиокоси идем,
Обрызганной пеной прибоя,
Идем мимо сосен Атака,
Окутанных дымкой вечерней.
Горы Тонами сверкнул острый край —
Словно Амида меч свой поднял,
Рассекающий узы греха,
Нерасторжимые узы.
Край северный Коси пересекла,
Усталых косит дорога.
Кипящие на пути облака
Наш медленный шаг торопят.
И там, где в тучах тонет гора,
Возле "Реки порубежной",
Ютится на ее берегу
Маленькая деревушка.
О, как столица от нас далека!
Пришли мы к Сакаигава.
Главный спутник. Мы спешили в пути — и вот перед нами Сакаигава на самой границе между Этиго и Эттю. Отсюда ведет много дорог, остановимся же и расспросим живущих здесь людей, какую нам должно выбрать.
Появляется сельский житель. Главный спутник подзывает его.
Сельский житель. Вы пожелали видеть кого-нибудь из деревни Сакаигава? Что вам угодно узнать?
Главный спутник спрашивает, по какой дороге идти к храму Дзэнкодзи.
Ах, вот вы о чем! Отсюда к Дзэнкодзи ведут три пути: Верхняя дорога, Нижняя дорога и горный перевал Агэро. Сам будда Амида странствует по тропе Агэро. Избрав ее, совершите богоугодное дело, но она всего круче и опаснее, а я вижу, вы сопровождаете женщину. По этой тропе не пронесешь в паланкине…
Главный спутник отвечает, что он предпочел бы тропу Агэро. Коли так, спросите у госпожи, согласна ли она.
Главный спутник садится посреди сцены, обратясь лицом к Хякума Ямамбе, и повторяет то, что поведал ему сельский житель.
Хякума Ямамба. Поистине, много раз слыхала я, десять мириад миров, где правят будды, отделяют наш земной мир от "Чистой земли"[264] "Чистая земля" (Дзёдо), или Западный рай Будды Амитабхи, находится, по средневековым буддийским воззрениям, в той стороне, где садится солнце. Там блаженные души ожидают нирваны в прекраснейшем саду, посреди которого высится гора Сумеру. В "Сутре Амитабхи" сказано: "Чистая земля лежит за пределом десяти мириад "Буддийских миров", и зовется она Страной высшего блаженства". Буддийская космография учит, что земной шар (владение Будды Сакьямуни) отделен от "Чистой земли" десятью мириадами миров, в каждом из которых правит свой особый Будда. Западного рая. Сам будда Амида, говоришь ты, шествует путем Агэро, когда нисходит к нам, чтобы принять наши души… Если так, я хочу идти по этой священной дороге.
И, как паломнице подобает,
Здесь я оставлю свой паланкин,
Босоногая, пойду через горы…
Прошу, отыщи мне проводника.
Главный спутник снова подзывает сельского жителя.
Сельский житель. Здесь я, к вашим услугам.
Главный спутник просит его быть проводником.
Признаться, проводник я неумелый и все же охотно повел бы вас через горы, но никак не могу, у меня спешное дело.
Главный спутник, огорченный отказом, повторяет свою просьбу.
Раз уж вы так неотступно меня просите, отложу свои заботы и стану вашим проводником. Идемте же скорее в путь.
Главный спутник сообщает Хякума Ямамбе, что проводник найден.
Вот, глядите! Эта дорога еще более крута и трудна, чем я говорил вам.
Главный спутник с ним соглашается.
Здесь паланкин не пригодился бы… Что это, вот чудеса! Кругом все потемнело.
Главный спутник тоже изумлен.
Вдруг опустилась тьма, а ведь еще не время, до ночи далеко. Удивительное дело!
Главный спутник спрашивает, нельзя ли здесь где-нибудь остановиться на ночь.
Нет, приюта здесь мы не найдем, места глухие.
Жительница гор
(подает голос за сценой)
Эй, путники! Эй-эй!
Я вас приютить готова, эй!
Сельский житель. Какая-то женщина согласна приютить вас на ночь.
Жительница гор (появляется на мосту и выходит на сцену) . Здесь, в горах Агэро, нет людских селений. Солнце зашло, и вам лучше бы скоротать эту ночь в моей хижине, сплетенной из ветвей.
Главный спутник. О, радость! Мы не помнили себя от тревоги. Следуем за тобой.
Жительница гор садится посреди сцены, все другие садятся тоже.
Они прибыли в хижину.
Жительница гор
Я вас залучила к себе ночевать,
На то была у меня причина.
Прошу, спойте мне песню горной ведьмы. Уже давно я мечтала услышать ее. Для меня в деревенской глуши это будет драгоценным воспоминанием.
Знайте, вот почему
Я ночь низвела на землю,
Дала вам ночной приют…
Так спойте же мне эту песню.
Главный спутник. Странные слова говоришь ты! За кого же ты приняла нас, что просишь спеть тебе песню горной ведьмы?
Жительница гор. О, не лукавь, зачем ты скрываешь правду? Ведь госпожа эта — прославленная танцовщица по прозванию Хякума Ямамба. Ну что, верно я говорю? Она поет в своей песне:
"Зло и добро бытия [265] "Зло и добро бытия…" — Этические категории добра и зла исчезают в нирване, которая в философском смысле является единым абсолютом. Чтобы мне ускользнуть из круга… — Согласно буддийским воззрениям, все сущее на земле скитается по шести дорогам, в зависимости от кармы: три дороги адских мук (ад, преисподняя голода, Асура, где вечно идут сражения и войны); дороги животных, людей и небесных существ. Некоторые секты буддизма (например, Тэндай) причисляют к этому даже неодушевленный мир. Вырвавшись из круга перевоплощений, душа достигает нирваны, она возвращается к высшему началу, которое изначально заложено в каждом существе.
Влача, как тяжелую ношу,
Вечно в глубинах гор
Скитается горная ведьма…"
Как сердце волнует этот напев!
Вот откуда госпожа эта получила свое прозвище. Но знаете ли вы, что за существо — настоящая горная ведьма?
Главный спутник. Как говорится в песне, горная ведьма — это дьяволица, обитающая в горах.
Жительница гор (понурившись, как бы говорит сама с собой) . Дьяволица — это женщина-демон. (Обращается к Хякума Ямамбе.) Ну хорошо, дьявольское отродье или человек, все равно она — женщина, обитающая в горах, а разве я тоже не из таких?
Уж давно вы танцем своим
Пленяете цвет столицы,
А подумали ль обо мне?
Я для вас ничего не значу,
Меньше, чем капля росы
На листке травы придорожной.
Вот на что пришла я жаловаться.
Вы достигли высот мастерства,
Вы свое прославили имя,
Но разве весь ваш успех,
Словно цветок несравненный,
Не вырастила для вас
Одна-единая песня?
Так во имя спасения моего
Священный обряд совершите.
К милосердному Будде взывая,
Исполните танец и песню,
Чтобы мне ускользнуть из круга
Бессчетных перерождений,
Возвратясь к своей истинной сум, —
Войти в царство светлого рая.
В темных глубинах гор,
Горе мое разделяя,
Подняли жалобный стон
Птицы и дикие звери.
Верите ль мне теперь?
Я — горная ведьма, демон.
Хякума Ямамба
Вот удивительные слова!
Ужель настоящая горная ведьма
В самом деле со мной говорит?
Жительница гор. Я блуждаю по горам, то в одном краю, то в другом, а сегодня нарочно пришла сюда, чтобы послушать песню в мою честь. Прошу вас, исполните мое заветное желание: спойте песню о горной ведьме.
Хякума Ямамба
Если в просьбе я ей откажу, —
О, ужас! — беда со мною случится…
Мне совестно, право, наспех плясать,
Но подберу подходящий напев
И такт начну отбивать ногами.
Жительница гор. Погодите немного! Когда стемнеет, спойте песню голосом чистым, как лунное сияние, и тогда я появлюсь перед вами в моем подлинном облике. (Смотрит вверх.) О, затуманилась вечерняя луна!
И без того
Тьма сгущается быстро
В теснинах гор,
Тьма сгущается быстро
В теснинах гор,
Но стало еще темнее,
Летят облака,
Тенью на ваше сердце
Находит страх.
О, если б с таким же волненьем
Вы пели всю ночь
Песню о горной ведьме,
И я, в свой черед, —
Тогда б рукавами взмахнула.
Приняв свой вид,
Я ваш бы продолжила танец, —
Сказала она
И, будто бы ветер сдул,
Вдруг исчезает.
И, будто бы ветер сдул,
Вдруг исчезает.
(Скрывается позади занавеса.)
Интермедия
Сельский житель встает со своего места и выходит на сцену.
Сельский житель. Ну, так и есть, опять светло! Стемнело-то не ко времени. Солнце еще стоит высоко в небе. Вот уж, правда, диковинное дело! Чудеса, да и только! (Обращается к главному спутнику.) Что вы скажете, была темная ночь, и вдруг опять светло!
Главный спутник говорит, что это в самом деле удивительно.
Я и подумал, рано будто бы темнеть, солнце еще не зашло. Ведь если такой поздний час, надо было бы заночевать в деревне Сакаигава… А я оплошал, вон куда завел вас! Ан, к счастью, ночная тьма рассеялась.
Главный спутник спрашивает, случались ли раньше подобные происшествия, и просит рассказать о горной ведьме.
Нет, такого у нас в горах еще не бывало, а вот о ведьме могу поведать вам, доводилось мне слыхать о ней. (Начинает сказ.) В общем-то, горная ведьма собирается из всякой всячины. Ну, прежде всего, для головы идет "крокодилья пасть"[266]" Крокодилья пасть" — род гонга, который вешают перед храмом. Внизу у него отверстие, вроде пасти. К гонгу подвешена сеть. Дергая за нее, раскачивают гонг и заставляют звучать. из старого обветшалого храма в горах, какой давно не обновляли…
Главный спутник спрашивает, как это разуметь.
О "крокодильей пасти" вы, верно, знаете. Похожа на разинутый рот, потому так и зовут. Значит, "крокодилья пасть" — это будет ведьмин рот, для глаз сгодятся желуди, для носа — орех, для ушей — грибы-поганки, для тулова и вовсе что-нибудь чудное. В сосновой чаще капает-капает с деревьев смола, соберется в один ком и покатит-покатит по ветру, а по дороге обрастет всяким сором, чего только к нему не прилипнет! Станет он большим и обратится тогда в горную ведьму. Так люди говорят, только не знаю, правда ли это…
Главный спутник говорит, что это небылица.
А мне говорили, будто правда. По-вашему, выходит, небылица, не мне судить. А еще, слышно, врата в замке, построенном среди гор, могут ведьмой оборотиться.
Главный спутник спрашивает, как это может быть.
Да вот поставить врата поставят, но починить забудут. Сгниют створки, отвалятся, а столбы от этих самых врат торчат себе на месте, обрастают мохом… Потом появятся у них глаза, рот и уши, руки и ноги, и получатся "отвратные" ведьмы. Вот это уж правда истинная.
Главный спутник не соглашается: быть этого не может.
Да ведь поэтому горную ведьму и прозвали у нас "отвратным" чудищем.
Главный спутник говорит: "отвратный" значит "уродливый". Уродливая она бесовка.
Вот те и на! Выходит, я толкую слова вкривь и вкось. А встретил вас, господ из столицы, и вы меня вразумили, большое спасибо. Слышал я, что еще может ведьмой оборотиться, да запамятовал… Ага, вспомнил! Клубень ямса.
Главный спутник спрашивает, почему.
Польют с утра до вечера сильные дожди, случится в горах оползень, и выйдут наружу клубни ямса, будут мокнуть под дождем. А клубни эти, сами знаете, волосатые. Побелеют у такого клубня волосы, как у старухи, мало-помалу появятся глаза и рот, уши и нос, вырастут ноги и руки… И оборотится клубень ведьмой.
Главный спутник по-прежнему не верит.
Так, вы думаете, нестаточное это дело? Ну что ж, пожалуй, оно так на самом деле, навряд ли какой-то клубень ямса может ведьмой оборотиться. И то сказать, не очень-то я в этих делах разбираюсь. Позвольте спросить вас, как зовут госпожу.
Главный спутник отвечает, что это танцовщица — Хякума Ямамба.
Соборусь-ка я с мыслями. Значит, та женщина, что встретилась нам в горах, просила госпожу спеть песню о горной ведьме, тогда, мол, явлюсь в своем истинном виде. Простите за смелость, но спойте поскорее эту песню. Как-никак любопытно увидеть настоящую ведьму.
Главный спутник соглашается, и сельский житель незаметно уходит через боковую дверцу.
Действие второе
Хякума Ямамба
Как странно все, что случилось.
Опомниться не могу.
Да полно, правда ли это,
Или пригрезилось мне?
Но боюсь прогневать бесовку,
Исполню ее приказ.
Главный спутник с другими спутниками
(песня ожидания)
Вместе с ветром, шумящим в соснах,
Чистый голос флейты летит,
Вместе с ветром, шумящим в соснах,
Чистый голос флейты летит
Над кристальным потоком долины.
Мнится, можно поймать рукой,
Словно чару на Празднике песен [267] Словно чару на Празднике песен… — Согласно древнему обычаю хэйанской эпохи, в саду императорского дворца в третий день третьей лупы устраивался "Пир извилистого потока". По воде пускали плыть чары, полные вина. Участникам пира, которые сидели вдоль берега ручья, надо было сложить стихотворение, пока чара доплывет, потом поймать ее, осушить и вновь пустить по течению. …появляется горная ведьма… — На ней маска и парик ведьмы. Посох с ручкой в виде молотка обвит зелеными листьями.,
Отражение ясной луны,
И так ясно звучат напевы
Лунной ночью в глубинах гор.
Под звуки музыки на мосту появляется горная ведьма с посохом в руке и останавливается возле первой сосны.
Горная ведьма
О, до чего мрачна и угрюма
Глубокая эта долина!
О, до чего мрачна и угрюма
Глубокая эта долина!
Бичами хлещут мертвые кости свои [268] Бичами хлещут мертвые кости свои… — Эта буддийская легенда восходит к сутре "Притчи царя Ашоки". Часто упоминалась в средневековых японских книгах, например, в "Сказании о доме Тайра". Грешные души хлещут бичами свои мертвые кости, обвиняя себя в содеянном при жизни зле. Зимний лес — название кладбища в царстве Магадха в Индии. Мертвые тела оставляли там непогребенными в жертву тлению. Души же праведников сходят с небес, чтобы воздать почитание своим останкам.
И плачут — плачут демоны в зимнем лесу,
Стеная, злую карму свою клянут,
А небожители на кладбище летят,
Чтоб цветами останки свои почтить,
Радуясь, что творили при жизни добро.
Но поистине едины добро и зло.
Чему же радоваться? О чем же скорбеть?
Все вещи являют истину нашим очам.
Быстрый поток исчезает в туманной дали.
Острые скалы и кручи уходят ввысь.
Гора — и снова гора.
(Опираясь на посох, выходит на сцену.)
Какой искусный ваятель, скажи,
Вытесал эти зеленые скалы?
Поток — и снова поток…
Какой красильщик, где и когда
Окрасил эти волны лазурью?
Хякума Ямамба
О, ужас! О, страх!
Из чащи темных деревьев,
Застлавших сиянье луны,
Нездешнее выходит созданье,
Пугающе грозен лик.
Ужели горная ведьма
И вправду идет сюда?
Горная ведьма. Вы и сами могли бы догадаться, ведь я только что намеком подсказала вам правду. Но не бойтесь меня.
Хякума Ямамба
Трепеща от ужаса, я гляжу.
Выходит она из глубокой тьмы,
Черной, словно ягоды тута,
И хотя говорит она, как человек,
И приняла человеческий облик…
Горная ведьма
Но спутаны волосы ее,
Как занесенный снегом кустарник…
Хякума Ямамба
Глаза, как звезды, горят огнем…
Горная ведьма
А чему уподобить цвет лица?
Хякума Ямамба
Красным черепицам на кровле… [269] Красным черепицам на кровле… Где грозятся лики чертей. — На обоих концах кровли помещали черепицы с изображением страшных демонских ликов (род горгульи). Некогда в старину… — В лирической повести "Исэ моногатари" (новелла шестая) рассказывается, что мужчина похитил даму в дождливую ночь, когда гремел гром. В кромешной тьме демон проглотил ее одним глотком, и мужчина в отчаянии сложил стихотворение:
"То белый жемчуг или что?" — когда спросила у меня она, — сказать бы мне: "роса", и тут же исчезнуть вместе с нею…"
Горная ведьма
Где грозятся лики чертей.
Хякума Ямамба
Увидеть ночью ее в первый раз…
Горная ведьма
На что, скажи мне, это похоже?
Горная ведьма и Хякума Ямамба
(вместе)
Некогда, в старину…
Хор
Темной дождливой ночью
Демон одним глотком,
Темной дождливой ночью
Демон одним глотком
Под грохотанье грома
Женщину проглотил…
Ужас сегодняшней ночи
Старый этот рассказ
Мне на память приводит…
Другу сказала она:
"Что это? Белый жемчуг?"
Мне суждена, страшусь,
Та же печальная участь.
Сгину, как капля росы.
Горная ведьма низко опускает голову.
"Как стыдно, как горько мне слушать
Такие рассказы людей!
Как стыдно, как горько мне слушать
Такие рассказы людей!"
Горная ведьма. На тысячу золотых не променял бы поэт[270] На тысячу золотых не променял бы… — Китайский поэт Су Дун-по (1036–1101) сказал в стихотворении "Весенняя ночь":
"Весенней ночи единственный миг Стоит тысячи золотых. Цветы чистейший льют аромат. Подернута дымкой луна". "И здесь, в стране Цу, В гавани Нанива, Вездесущ Будды закон. Слышу, пляшет он, Веселится…"
А для меня столь же дорог
Этой ночи малейший миг,
Ведь я так долго мечтала
Встретиться с вами хоть раз,
Вашу послушать песню…
Молю вас, пойте скорей.
Хякума Ямамба
Все отговорки напрасны,
Стоит ли тратить слова?
Спорить с ней я не смею
В темных ущельях гор…
Горная ведьма
С криком хлопает крыльями птица…
(Взмахнув руками, ударяет в ладоши.)
Хякума Ямамба
Водопад бьет в барабан…
Горная ведьма
Кружатся белые рукава…
Хякума Ямамба
Словно вьются в танце снежинки,
Лепестки сливы летят…
Горная ведьма
Но закону единому Будды
Что неподвластно, скажи?
Хор
Зло и добро бытия
Влача, как тяжелую ношу,
Зло и добро бытия
Влача, как тяжелую ношу,
Ведьма обречена
Блуждать по горным дорогам.
О, печальный удел!
Горная ведьма отдает слуге посох и берет в руки веер, потом садится посреди сцены на складную скамейку.
Горная ведьма
Заоблачная гора [271]Заоблачная гора… — В предисловии к "Кокинсю" сказано: "Как высокая гора, что начинается с пылинки подножья и простирается ввысь до небесных облаков…" (Перевод А. Е. Глускиной.) Словно безмолвия голос… — Китайский философ Чжуан-цзы (IV в. до н. э.) сказал о совершенномудром муже: "Он видит во тьме и слышит безмолвное; он единый может узреть рассвет во тьме и услышать музыку в безмолвном". Пожелала некогда дева… — В "Сутре о семи девах" повествовалось, что некогда к ним спустился сам бог Брахма и спросил, что они желают. Третья из них пожелала найти такую долину, где самые громкие звуки не будили бы эха. В последующих обработках притчи ей приписали желания других дев: дерево без корней и листьев, такое место, где не было бы ни света, ни топи, и т. д.
Началась с пылинки подножья,
Но возносит к небу свой пик
Высотою в тысячу сажен.
Хор
Море росинки родят,
Падая капля за каплей
С побегов мелкого мха
Медленно, неприметно,
И вот зашумел океан,
Валы до небес взлетели.
Горная ведьма
Долины отзывы глухие,
Как в чреве пещер,
Шепот слабого эха в чащах
На склонах гор…
Хор
Словно безмолвия голое,
Голос тишины.
Пожелала некогда дева
Дол такой сыскать,
Где не будил бы эха
Самый гулкий звук.
Здесь сбылось бы ее желанье:
Вот он, этот дол!
Горная ведьма
А в самой темной теснине
Хижина скрылась моя.
Так высоки эти горы!
Море закрыли собой.
Так глубока долина!
Поток затерялся на дне.
Хор
Впереди бесконечное море [272] Впереди бесконечное море… — Это переложение китайских стихов, находящихся в эпопее XIII в. "Гэмпэй сэйсуйки" ("Сказание о расцвете и падении домов Минамото и Тайра"). Их написал на ширме один опальный сановник. Карающий бич, в траве истлевая… — Китайское стихотворение японского поэта Оэ-но Отондо, помещенное в антологии "Вакан роэй-сю", восхваляет мудрое правление, когда ненужный бич рассыпался, зарос травами и как бы разлетелся стаей светляков. В древнем Китае подданные били в барабан увещания, когда были недовольны действиями государя. В самом сердце гор… — Здесь смонтированы две цитаты: о кукушке — танка из антологии "Кокинсю"; о стуке топора — из стихотворения китайского поэта VIII в. Ду Фу.
Стелет воды свои,
Свет луны в нем сияет —
Вечной истины свет.
Позади на скалистых кручах
Сосны шумят, шумят
О радости, о постоянстве,
Сон разгоняют пустой.
Горная ведьма
Карающий бич, в траве истлевая,
Светляками вдаль улетел.
Хор
Барабан увещания, мохом заросший,
Не пугает более птиц.
Здесь царство тишины и покоя.
В самом сердце гор,
Где все вокруг незнакомо,
Где не сыщешь тропы,
Только усилит тоску
Кукушки крик одинокий,
Гулкий стук топора
Лишь углубит молчанье.
Вершина истины высоко вознеслась,
Не так ли дух стремится к
просветленью?
Долина, где не виден солнца луч,
Путь милосердия собою знаменует,
Горная ведьма веером показывает вниз.
Спускается до самых недр земли.
(Встает и начинает танец странствия.)
Не ведает горная ведьма,
Где родилась она,
Нет для ведьмы приюта.
Ведут ее облака,
Потоки покажут дорогу…
Ни одной не минует горы.
Горная ведьма
К миру людей непричастна,
Я от них далека.
Хор
Как изменяет облако
Легко очертанья свои,
Так в цепи перерождений
Приял мой исконный дух
Временно облик ведьмы.
Вот я пред вами стою!
Но если попять глубоко
Высший закон бытия,
Праведность и неправда —
По существу одно.
Земные краски лишь морок,
Обман очей, пустота.
Оттого так переменчив,
Многообразен наш мир:
Устав, заповеданный Буддой,
И житейская суета,
Мутные низкие страсти
И просветленье души…
Будды есть в этом мире,
Есть в нем разные твари,
И среди несчетных созданий
Блуждает горная ведьма.
"Весной зеленеет ива [273] "Весной зеленеет ива…" — Цитата из стихотворения китайского поэта Су Дун-по.,
Лепестки сливы алеют".
Сколько разных цветов!
И мне случается, ведьме,
Порою людей посещать.
Когда на горной дороге
Усталый вздремнет лесоруб
В тени цветущих деревьев,
Приму на свое плечо
Его тяжелую ношу
И вместе с вечерней луной
Из горных теснин я выйду,
Домой его провожу.
И если в хижине дева
Ткет на своем станке
Холст из древесных волокон,
Войду я через окно.
Нити сплетаю ей в помощь,
Как соловей прядет
Тонкие нити ивы,
Летая среди ветвей.
Бывает, в домах прядильщиц
На время я поселюсь,
Незримо для взора людского
Я творю лишь добро,
Но невидимою бесовкой
Поселянки меня зовут.
Горная ведьма
Горестна жизнь бедняков!
На дочерях, на женах
Так одежды легки,
Словно скорлупка цикады.
Хор
Не отряхнут рукавов,
Инеем занесенных.
Он блещет в лучах луны
Осенней студеной ночью.
Если же в поздний час
Прачек сморит усталость,
Если выпадут вдруг [274] Если выпадут вдруг… — Стук вальков, которыми выбивают белье в осеннюю ночь, — одна из традиционных тем классической поэзии Китая и Японии. Он звучит особенно уныло.
Вальки из рук онемелых,
Сотнями голосов,
Тысячекратным эхом
Опять вальки застучат
По деревянным скаткам.
А люди лишь говорят:
"Это проделки ведьмы!"
Вернетесь в столицу опять,
Помяните меня добрым словом,
Рассейте ложь обо мне.
Но нет, эта самая мысль —
Глубокое заблужденье!
Отбросим же прочь навсегда
Все земные заботы.
Зло и добро бытия
Влача, как тяжелую ношу,
Ведьма обречена
Блуждать по горным дорогам.
О, печальный удел!
Горная ведьма
Усталым шагом бреду…
Хор
С одной горы на другую.
Горная ведьма берет в руки посох и, постукивая им все быстрее и быстрее, тяжелым шагом обходит сцену, потом, посредине помоста устало падает на колени, поворачивается кругом и встает на ноги.
Горная ведьма
Если двое путников отдохнут
В сени одного древа,
Зачерпнут пригоршню воды
Из одного потока,
Значит, крепко связала их
Карма прошлых рождений.
(Обращается к Хякума Ямамбе.)
Ведь мы связаны много крепче!
Ведьмы имя стократ помянув,
О моих беспросветных скитаньях
Пели вы под вечерней луной.
Эта песня вам озаряет
Темный жизненный путь.
Нет, не выдумка, не забава —
Гимн во славу Будды она.
Ах, до чего же мне жаль
Разлучаться с вами!
Но пора сказать вам: прости!
Ухожу я в горы.
Хор
Там ветки ранней весной
Ждут цветов не дождутся…
Горная ведьма
Любуясь на вишни в цвету,
По горам кружу я.
Хор
А осенней порой я ищу
Скалу или кручу,
Где всего прекраснее вид
В ясном лунном сиянье.
Горная ведьма
Любуясь осенней луной,
По горам кружу я…
Хор
Зимой в нетерпенье гляжу
На темные тучи.
Дождем набухли они,
Скоро ль снег посыплет?
Горная ведьма
Любуясь на белый снег,
По горам кружу я…
Хор
Круг за кругом — и снова круг,
Коловращение без конца.
Слепая привязанность к земле —
Туча, темнящая лунный свет.
Пыль вожделений свилась клубком,
Так горная ведьма родилась.
Глядите, глядите на демонский лик!
Вот она поднялась на скалу,
В долине эхо отозвалось.
Гора и снова гора,
Так круг за кругом…
Гора и снова гора,
Так круг за кругом…
В свой нескончаемый путь
Уходит ведьма.
Была здесь только сейчас
И вдруг — исчезла.
Киёцунэ[275]Сюжет пьесы связан с событиями второй половины XII века — того бурного периода в истории Японии когда шла яростная борьба за власть между двумя могущественными кланами Минамото и Тайра. Тайра пришли к власти в 1156 году и более двадцати лет правили страной, успешно подавляя недовольство и открытые выступления сторонников Минамото. Но с 1181 года после смерти своего могучего предводителя Киёмори, род Тайра начинает утрачивать свое былое могущество п в конце концов падает под натиском Минамото. Пьеса воскрешает события, происшедшие после изгнания Тайра из столицы незадолго до их окончательного уничтожения войсками Минамото. Герой пьесы Киёцунэ — один из ведущих полководцев Тайра, внук могучего Киёмори. Легенда о его самоубийстве после пророчества бога Хатимана заимствована автором пьесы из "Сказания о доме Тайра" (начало XIII в.) и "Сказания о расцвете и падении Минамото и Тайра" (XV в.). Примечания — Т. Делюсина
Действующие лица
Авадзу Сабуро (ваки).
Жена Киёцунэ (цурэ).
Дух Тайра Киёцунэ (ситэ).
Место действия: столица, дом Тайра Киёцунэ. Время действия: на грани осени и зимы. Вечерний сумрак и ночь.
Действие первое
Звучит музыка, и появляются Авадзу Сабуро и жена Киёцунэ.
Авадзу Сабуро
(начальная песня)
Восьми морей бескрайние просторы
Остались позади,
Восьми морей бескрайние просторы
Остались позади.
В девятивратный град [276] Девятивратный град. — Имеется в виду столица. Сначала словом "девятивратный" называли императорский дворец, построенный по образцу китайского и имевший девять ворот, символизирующих девять небесных сфер. Позже слово "девятивратный" стало употребляться и для обозначения столицы вообще. столичный
Лежит мой путь.
Я служу у благородного Киёцунэ, а имя мое — Авадзу Сабуро. Случилось вот что: милостивый повелитель мой, изволив, видно, сам своей судьбой распорядиться, бросился в волны залива Янаги-но ура[277] Янаги-но ура — бухта на восточном побережье провинции Будзэн (современная Фукуока).. На дне ладьи нашел я прядь волос — случайно оброненный им амулет. Я сохранил его на память об ушедшем и вот везу в столицу.
(Песня странствия.)
За годы долгие в скитаньях,
За годы долгие в скитаньях
Успел отвыкнуть я от шумной жизни.
И вот сегодня в город, сердцу милый,
Я возвращаюсь снова, но, увы:
Былой весны уж нет, и ей на смену
Пришла глухая горестная осень.
Холодный дождь сечет неумолимо
Мои дорожные одежды. Обветшали,
Поблекли рукава. От непогоды
Лохмотья жалкие укроют ли? Украдкой
В столицу пробираюсь я. Украдкой
В столицу пробираюсь я.
Эй, кто-нибудь! Скажите-ка госпоже, что здесь Авадзу Сабуро из Цукуси[278] Цукуси — древнее название острова Кюсю или его восточной части. На Цукуси бежали изгнанные из столицы Тайра..
Жена Киёцунэ. Авадзу Сабуро? Так входи же скорее. Твое имя вовсе не нуждается в том, чтобы о нем докладывал слуга. С какой вестью ты пришел сегодня?
Авадзу Сабуро (выходит на середину сцены, садится перед ней) . Я шел сюда, желая о многом поведать госпоже. И вот я здесь, а что сказать — не знаю.
Жена Киёцунэ. Но что это? Ты молчишь и горько плачешь… Отчего?
Авадзу Сабуро. Увы, я пришел с недоброй вестью.
Жена Киёцунэ. С недоброй? Неужто господин решил удалиться от мира и принял монашеский обет?
Авадзу Сабуро. Нет, нет, монахом он не стал, не в этом дело!
Жена Киёцунэ. Так в чем же? Ведь говорили мне, что из битвы на Цукуси он вышел невредимым?
Авадзу Сабуро. Да, это правда, на Цукуси он не был убит.
Жена Киёцунэ. Не был убит и не стал монахом… Почему же ты говоришь о недоброй вести?
Авадзу Сабуро. Увы, хотя господин и вышел невредимым из битвы на Цукуси, в столицу возвратиться он не мог, и ему грозила гибель от рук грубых дружинников. Что может быть бесславней? И господин предпочел позору иной конец: у берегов Янаги-но ура лунной ночью бросился он в морские волны.
Харунобу (1725–1770). Гетера с куклой. Цветная гравюра.
Жена Киёцунэ
Он в море бросился? Жесточе
Поступка он не мог бы совершить!
Когда б он был убит на поле брани —
Или, недугом тяжким пораженный,
Оставил этот мир, где жизнь людей
Росинки мимолетней, — что ж тогда
Его б я не винила. Но ведь мы
Друг другу дали клятву: вместе
Покинуть этот мир, чтобы в ином рожденье
Вновь встретиться. И этой клятве
Он изменил. Ах, впрочем,
Упреки все напрасны. Ведь теперь
Его уж не вернешь. О, как непрочны
Супружеские узы…
Хор
Да, все недолговечно в нашем мире.
Таков удел его. Я проводила дни,
Скрываясь от недобрых глаз [279] Скрываясь от недобрых глаз… — После изгнания Тайра из столицы жена Киёцунэ по настоянию своего отца осталась там и вынуждена была скрывать от людей, что родственные узы связывают ее с одним из Тайра. Сусуки (мискант) — одна из "семи осенних трав", символ запустения. И не скрывает имени они… — В японской поэзии, когда речь идет о крике кукушки, очень часто употребляется глагол "наноринаку" — "петь, называя имя". Смысл здесь таков: "Теперь я буду плакать открыто, не страшась, что люди узнают, кто я, так же, как эта кукушка, которая не скрывает своего имени". Ах, эта прядь волос! — В "Сказании о расцвете и падении Минамото и Тайра" есть упоминание о том, что Киёцуиэ послал оставшейся в столице жене прядь своих волос. Она же отослала их обратно, сопроводив приведенным в пьесе стихотворением.,
Скрываясь от недобрых глаз…
В саду у дома моего гуляет ветер,
И одинокая метелочка сусуки
Колышется бесшумно. И беззвучно
Я плакала украдкой по ночам.
А ныне, что скрываться? Не таясь,
Проплачу я до самого рассвета.
Рыдает, не смолкая, лунной ночью
У дома одинокая кукушка.
И не скрывает имени она…
И не скрывает имени она…
Авадзу Сабуро. Когда господин мой исчез в волнах, я заметил на дне ладьи прядь волос. Я подобрал ее, вот она — пред вами.
Жена Киёцунэ. Неужели я снова вижу эту прядь? От одного лишь взгляда на нее — в глазах темнеет и замирает сердце. Еще невыносимей становится боль утраты.
"Ах эта прядь волос!
Едва взгляну —
И боль сжимает сердце.
Терпеть не в силах муки, дар твой
Тебе я возвращаю ныне".
Действие второе
Во время пения хора жена Киёцунэ сидит неподвижно, как бы погружаясь в сон. Авадзу Сабуро покидает сцену. Актер "ситэ" появляется на помосте в печальной маске духа воина и в роскошном воинском одеянии.
Хор
Отвергнут дар жестокий. Мне остались
Одни лишь слезы — вечная отрада.
Лишь с ними ложе разделяя, этой ночью
Глаз не сомкну, без устали моля:
"Приди, о, хоть во сне приди!"
А о тоске ночных часов бессонных
Пусть одинокое расскажет изголовье [280] Пусть одинокое расскажет изголовье… — Образ, основанный на стихотворении Минамото Масамити из антологии "Сэндзайвакасю" (1187):
"Таюсь я от людей, Но изголовье знает Всё о моей любви: Ведь не было ни ночи, Когда б его не оросили слезы.
Пусть одинокое расскажет изголовье.
Дух Киёцунэ
"Снов суетных не видит Совершенномудрый!
Найдется ль человек,
Почесть готовый явью бренный мир?"
"О если пыль тщеты туманит взор, —
Сжимается бескрайность трех миров.
А осени тебя покой, — и в тесной келье
Найдешь ты беспредельность". Право,
Все в мире — призрачно. Недолгим сном
Проходит жизнь — мелькнет на миг короткий
И тает в небе облако. Роса
Блеснет и высохнет на травах. В этом мире
Все — лишь уход и возвращение, и мы
Обречены на вечные скитанья.
О, безысходность!
"Любимого
Увидела однажды
Во сне. И что же? С той поры
Нашла себе опору
В непрочных сновиденьях.
(Жене.)
Ты спишь, любимая минувших дней?
Киёцунэ пришел к тебе.
Жена Киёцунэ. Что я вижу? О, чудо! У моего изголовья — живой Киёцунэ! Но как же так? В морские волны он бросился и все же… Ах, верно, это сон, иначе мне не дано с ним встретиться. Но пусть хоть так, во сне ли, наяву — отрадно видеть милого супруга. Я о том лишь скорблю теперь, что ты нарушил наш обет и оставил меня одну, покинув этот горестный мир раньше, чем пришел конец судьбой тебе отпущенного срока.
Дух Киёцунэ. Ты упрекаешь меня, но и я таю в душе обиду. Отчего решила ты вернуть прядь волос, посланную на память?
Жена Киёцунэ. Не помнишь разве? Ведь нестерпимая тоска заставила меня вернуть твой дар. О том и в песне говорилось:
"Ах эта прядь волос [281] "Ах эта прядь волос!" — В немного измененном виде цитируется стихотворение неизвестного автора из "Кокинсю":
"Ах, ныне дар прощальный твой Врагом мне стал, Не знающим пощады, Не будь его, забвение, быть может, Хотя б на время, но пришло".
Едва взгляну
И боль сжимает сердце!
Дух Киёцунэ
Терпеть не в силах муки, дар твой
Тебе я возвращаю ныне".
И с этими словами вновь
Дарю тебе я эту прядь волос.
И если любишь ты меня, как прежде,
Ты сохранишь ее.
Жена Киёцунэ
Быть может, стою я презренья твоего…
Прощальный дар, он в утешенье послан
Тобою был, но вот — едва взгляну —
Смятенно путаются горестные мысли.
Дух Киёцунэ
Увы, напрасен мой прощальный дар!
Его ты снова отвергаешь. Как мне горько!
Жена Киёцунэ
Покинул этот мир ты без меня…
Как горько мне!
Дух Киёцунэ
И так один другого упрекает,
Жена Киёцунэ
Упреком отвечает на упрек.
Дух Киёцунэ
Всему виною эта прядь волос,
Жена Киёцунэ
Безжалостный прощальный дар!
Хор
В жестокости друг друга обвиняя,
В жестокости друг друга обвиняя,
Они ложатся этой ночью рядом
На изголовье, влажное от слез,
Ложатся рядом этой ночью, но обиду
Таят в сердцах и потому чужими
На ложе общем, одиночеством томясь,
Часы желанного свидания проводят.
Печально, ах, печально!
"Жестокой мукой ныне стал твой дар.
Не будь его, забвение, быть может,
Скорее бы пришло ко мне, увы".
И от печальных мыслей
Влажнеют рукава,
И от печальных, безнадежных мыслей
Влажнеют рукава мои.
Дух Киёцунэ. Забудь же о своих обидах и послушай, что случилось у берегов Сикоку и Цукуси… Однажды пронесся слух, что враги отправились в поход на наш замок в Ямага[282] Ямага — место в провинции Тикудзэн (нынешняя Фукуока) на Цукуси, где разбили свой военный лагерь Тайра. Бог Хатиман — бог войны синтоистского культа (обожествленный древний японский государь Одзин). В Уса (на Цукуси) находится один из основных посвященных ему храмов.. Немедля сели мы за весла и всю ночь, ни на миг не смыкая глаз, гребли и утром оказались у берегов Янаги-но ура.
Хор
Залив был, право же, достоин
Названья своего.
Вдоль берега его чредою длинной
Тянулись ивы, а под сенью их
Расположилось станом войско Тайра.
И вот однажды пожелал наш повелитель отправиться на поклоненье в храм бога ратных дел, могущественного Хатимана. Мы поспешили в Уса и вознесли молитвы о помощи в грядущих сражениях и, уповая на милость великого бога, поднесли ему свои дары — семь лучших скакунов, золото и серебро.
Жена Киёцунэ
"Сам Хатиман [283] "Сам Хатиман не может…" — Пророчество Хатимана имеет двойной смысл: за внешним, который и дан в переводе, скрывается внутренний, выявляющийся благодаря многозначности входящих в него слов: "Нет в Уса бога для Тайра. Зачем же пришли вы на Цукуси и о чем молитесь?" В "Сказании о расцвете и падении…" стихотворение это вложено в уста брата Киёцунэ Тайра Масамори, незадолго до описываемых событий пожалованного званием тюнагона (второе из высших придворных званий). В действительности автором стихотворения является Фудзивара Сюндзэй (антология "Сэндзайвакасю"). Нагато — южная часть острова Хонсю, примыкающая к Кюсю (современная префектура Ямагути). Хогон и Дзюэй — названия годов правления: 1156–1159 и 1182–1183. Годы Хогэн отмечены расцветом рода Тайра, годы Дзюэй — постепенным упадком рода и полной потерей власти в 1183 году. В "Сказании о расцвете и падении…" говорится: "Род Тайра, подобно весенним цветам — пышно цвел в годы Хогэн и угас, как осенний багрянец клена, в годы Дзюэй" на сосны бросишь взгляд… — В "Сказании о доме Тайра" сказано так: "Замечая стан белых-цапель на далеких соснах, мы тревожились — уж не знамена ли Минамото развеваются там, а слыша крики диких гусей далеко в море, пугались — уж не возгласы ли то гребцов с преследующих нас вражеских лодок?" не может горести мирские
Рассеять. Стоит ли молитвы
Напрасно расточать здесь?"
Дух Киёцунэ
Слова такие прозвучали в храме.
Хор
"О, осень поздняя! Бессильные слабеют,
Смолкают голоса цикад,
Слабеет и душа, надежд лишаясь прежних", —
Промолвил тюнагон.
Дух Киёцунэ
И мы тогда
Хор
В унынии глубоком: неужели
Оставили и боги нас и будды —
Упали духом и, утратив все надежды,
Отправились назад. Уныло
Скрипели старые колеса. И в печали
За государем мы вернулись во дворец.
О, горькая тоска!
Но тут прослышали, что вражеские рати
Приблизились к Нагато, и опять
За весла сели, с омраченным сердцем
Ладьи направили неведомо куда.
Воистину, что мир наш? Сон мгновенный!
Проходит и сменяется другим.
Цветы, что расцвели весною Хогэн,
Давно увяли, и холодный ветер
Срывает листья осени Дзюэй.
Безжалостно разбросанные листья
Качаются в волнах. Плывут куда-то
По морю бесприютные ладьи.
В заливе Ив вздымает волны ветер,
Их рати грозные за нами по пятам
Бегут, не отставая, вал за валом.
На сосны бросишь взгляд — там стаи белых
цапель
Крылами плещут — или на ветру
Там плещутся знамена Минамото?
Все больше падали мы духом. И тогда
Киёцунэ задумался невольно:
"В душе моей так явственно звучат
Слова пророческие Хатимана.
Они ведь сказаны недаром: "Буду я
Лишь с правым!" [284] "Буду я//Лишь с правым!" — Считается, что бог войны Хатиман дал обет быть всегда на стороне справедливых. В "Дзиккинсё" ("Собрание десяти наставлений", 1252) говорится: "Великий Хатиман изволил дать обет, что он лишь в справедливой голове найдет себе прибежище)". "Меня с собою ты возьми…" — Обращаясь к скользящему на запад месяцу, Киёцунэ просит взять и его в Западный край, туда, где находится Чистая земля (буддийский рай).Безраздельно сердцем
Мысль эта завладела.
Дух Киёцунэ
Все тщетно в жизни нашей. На мгновенье
Блеснет роса — и тает без следа.
Хор
Конец неотвратим. Доколе
Мне суждено страдать, скитаться в мире, —
Беспомощный листок ладьи отдав на прихоть
волн?
Не лучше ль в воду броситься однажды
И так свой кончить век? Решился сердцем —
Чего от мира ждать? — и, не сказавшись людям,
Стал на корме, луною предрассветной
Залюбовался, флейту вынул,
И звуки чистые над морем потекли.
И так стоял он, напевая имаё,
Слагая песни о былом и о грядущем.
О, жизнь превратная! Волна нахлынет и
отхлынет,
И знать, когда придет конец, нам не дано.
Волна уйдет, чтоб не вернуться боле,
Не возвращается и прошлое. Ах, право,
Одни лишь муки постоянны в этом мире!
"Жизнь — странствие, и я без сожаленья
Прерву его", — он молвил, и казалось,
Безумие вдруг овладело им в тот миг.
Не замечая никого, он взор свой светлый
С надеждой в небо устремил. Взгляни!
Луна, наш мир печальный покидая,
Скользит на запад…
"Меня с собою ты возьми, — воскликнул он, —
О, не оставь меня, великий Будда!"
Наму Амида Буцу… Наму Амида Буцу…
Он в волны бросился, течение морское
В пучину тело увлекло.
Печальная кончина!
Жена Киёцунэ
Рассказ печальный твой мне разрывает сердце,
Но горек ведь и мой удел; обречена я
Тонуть в волнах тяжелых сновидений,
Бушующих в бескрайнем море скорби.
Увы, как горестны супружеские узы!
Дух Киёцунэ
К чему слова! И этот мир земной
Подобен царству тьмы. Печальна участь
Непрочной пены, вдруг вскипевшей на воде, —
Но никому не избежать ее, увы!
В мир демонов сошедший,
Хор
В мир демонов сошедший —
Спасенья боле не найдет.
Теснят деревьев вражеские рати,
Подстерегает смерть от стрел дождя,
Сверкает месяц — острый меч, громады гор
Темнеют крепостью прочнейшей!
Пылают злобой очи недругов, бесстрашно
Обнажены жестокие клинки.
Знамена облаков победно плещут,
Желанья, страсти, алчность, глупость, гнев
Сплетаются на поле брани в схватке.
Страданья, просветленья здесь столкнулись,
Сцепились в беспощадной, страшной битве.
И яростного натиска прилив
Сменяется отливом отступленья…
Все это испытал он, но теперь,
Десятикратно вознеся молитву Будде,
Взошел в ладью Закона и в Ученье
Надежную обрел опору наконец.
И ныне сердцем чист,
И ныне сердцем чист Киёцунэ.
Благословенно превращенье в будду!
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления