Онлайн чтение книги Легенда о героях Галактики Ginga Eiyuu Densetsu
6 - 2

I

Молодой человек сел на трон. Прошло двенадцать лет с тех пор, как он впервые увидел его. В то время он был всего лишь одним из учеников Имперского Кадетского корпуса, куда поступил под именем Райнхард фон Мюзель. Стоя у стены в огромном зале для приёмов, он едва мог различить лицо человека на троне, находящегося в девяноста метрах от него. На то, чтобы сократить это расстояние до нуля, ему потребовалось четыре тысячи дней.

«За каждую секунду, что этот белобрысый мальчишка продолжает дышать, он высасывает тонну крови. Как вампир, он никогда не бывает удовлетворён», – таковы были чувства тех, кто его ненавидел. Но даже самую суровую критику он принимал с грациозным молчанием. Эти негативные оценки, какими бы преувеличенными они ни были, всё же основывались на определённых фактах. Бросив многое в горнило войны, Райнхард потерял многих союзников, при этом предав забвению в сто раз больше врагов.

Его подданные подняли руки и громко прокричали:

– Да здравствует император Райнхард!

– Да здравствует новая Галактическая Империя!

Это было 22-го июня 799-го года космической эры, 490-го по имперскому календарю и 1-го по новому имперскому календарю. Всего за минуту до этого он возложил золотую корону на свои золотые волосы, становясь императором-основателем династии Лоэнграммов.

Двадцатитрёхлетний монарх. Его восхождение на престол произошло не благодаря провидению. Он добился этого положения и связанной с ним власти благодаря собственной силе и гению. Спустя почти пять сотен лет после того, как потомки Рудольфа фон Голденбаума узурпировали власть в Галактической Федерации, они были изгнаны с трона после долгой и бессмысленной монополии на власть. Потребовалось 38 поколений и 490 лет, чтобы узурпация сменила узурпацию. До Райнхарда никому не удавалось изменить историю подобным образом. Как будто требовалось идеальное совпадение звёзд, чтобы породить его гениальность.

Райнхард поднялся с трона и встретил ликование своих многочисленных подданных простым поднятием руки. Его естественные жесты, казалось, следовали какой-то утончённой мелодии, которую мог слышать только он. Но, хотя его элегантность, так же, как военный и политический таланты, были непревзойдёнными в то время, лучше всего присутствующие запомнили впечатление от его льдисто-голубых глаз, сканирующих толпу. Даже те его подданные, кто был не слишком склонен к полёту фантазии, были уверены, что в этих глазах, словно чистейших драгоценных камнях, запечатано жаркое пламя, и что когда оно вырвется наружу, топоглотит все на своем пути.

Первыми в этих глазах отразились высокопоставленные имперские офицеры, стоящие в первом ряду. Все они по этому случаю были одеты в чёрные парадные мундиры с серебряной отделкой. Это были молодые люди, немногим старше самого императора, в самом расцвете сил. Они прославились тем, что своей доблестью способствовали возвышению своего молодого господина.

Гросс-адмиралу Империи Паулю фон Оберштайну было тридцать восемь лет, хотя наполовину поседевшие волосы заставляли его казаться старше. Его искусственные глаза были подключены к оптическому компьютеру и излучали свет, который не всегда было легко описать. Его считали хладнокровным и проницательным стратегом, который занял место в тени Райнхарда. И хотя не все ценили и понимали его, он не видел необходимости объясняться. Да, возможно, никто из коллег и подчинённых не любил Оберштайна, но и не презирал.  Его достижения и таланты не вызывали сомнений. Он никогда не заискивал перед своим господином и был лишён корысти, что по меньшей мере вызывало к нему уважение. При новой династии он был назначен министром обороны, а также занимал министерскую должность в качестве официального делегата от армии.

Гросс-адмиралу Империи Вольфгангу Миттермайеру, с непослушными волосами цвета мёда и живыми серыми глазами, был тридцать один год. Весьма невысокого роста, он обладал подтянутым и стройным телом гимнаста, и казался столь же подвижным. Известный в военной среде под прозвищем «Ураганный Волк», он не имел себе равных в тактической скорости. По общему мнению, Миттермайер был храбрейшим полководцем имперского флота, доказательством чему служили боевые подвиги в битве при Амритсаре три года назад, когда он впервые оказался под командованием Райнхарда, Липпштадтской войны, оккупации Феззана, битве при Рантемарио, а также захвате звёздной системы Баалат. Только покойный Зигфрид Кирхайс, а из живых – Оскар фон Ройенталь, имели сопоставимые послужные списки.

Самому Ройенталю, высокому офицеру с тёмно-каштановыми волосами и тонкими чертами лица, было тридцать два года. Но, несомненно, самой впечатляющей чертой его облика являлись глаза разного цвета – правый чёрный, а левый голубой. Наряду с Миттермайером он входил в «Двойную звезду» имперского флота и обладал исключительными способностями как в нападении, так и в обороне. К тому же, когда дело доходило до победы без боя, он умел мыслить нестандартно. Однажды он отбил крепость Изерлон после того, как её захватил заклятый враг Империи, Союз Свободных Планет, а затем, вместе с Миттермайером, захватил и столицу Союза, Хайнессен. И это были лишь два из его многочисленных воинских достижений. С Ураганным Волком же они дружили вот уже десять лет, хотя более разных людей трудно себе представить, и насколько хорошим семьянином был Миттермайер, настолько отъявленным бабником был Ройенталь. При новой династии, в качестве генерального секретаря Ставки Верховного главнокомандования, он курировал весь имперский флот как доверенное лицо императора и тесно сотрудничал с самим императором во время официальных экспедиций.

Помимо этого грозного трио, уже прозванного «Тремя Вождями Флота», среди офицеров стоило отметить ещё нескольких выдающихся личностей. Это молодой адмирал флота Нейхардт «Железная Стена» Мюллер, о котором очень лестно отзывался даже гранд-адмирал Ян Вэнли из Союза Свободных Планет; тридцатишестилетний адмирал флота Эрнест Меклингер, который помимо того, что был военным, также был известен как поэт и акварелист; тридцатисемилетний генерал Ульрих Кесслер, комиссар военной полиции и командующий силами обороны столицы; тридцатидвухлетний адмирал флота Август-Самуэль Вален; а также тридцатидвухлетний адмирал флота Фриц Йозеф Биттенфельд, командир флота «Чёрных улан».

Среди этих прославленных офицеров, пробивавших себе путь в сражениях сквозь моря звёзд, стояла и одна молодая женщина, Хильдегарде, дочь графа Франца фон Мариендорфа, ставшего при новом режиме госсекретарём. Называть этих двоих «фройляйн Мариендорф и её отец», как делали некоторые известные герои, казалось довольно точным. Эту двадцатидвухлетнюю женщину с короткими русыми волосами, одевающуюся почти так же, как её коллеги-мужчины, запросто можно было бы принять за жизнерадостного молодого человека, если бы не лёгкий макияж и оранжевый шарф, выглядывающий из-под воротника. Она работала главным секретарём императора Райнхарда, а военные относились к ней как к капитану. Хоть девушка никогда не командовала ни единым солдатом, по мнению Миттермайера, ей вполне хватило бы смекалки командовать целым флотом. Даже когда Райнхард проигрывал в тяжёлой битве с Яном Вэнли в системе Вермиллион, она нашла способ спасти его. Именно Хильда проложила путь к успеху, предложив захватить столицу Союза Хайнессен.

По сравнению с её достижениями, большинству гражданских чиновников не хватало блеска, но теперь, когда Райнхард занял трон, продолжая претендовать на полное господство над доминионом Феззан и собираясь окончательно подчинить Союз Свободных Планет, пришло время перемен. При молодом императоре традиционный порядок был уничтожен, а уж они позаботятся о том, чтобы порядок, пришедший ему на смену, стал легендой. Будущее звало их имена.

Госсекретарь Франц фон Мариендорф испытал скромное удовлетворение, когда церемония прошла гладко и перешла в празднование. Ему совершенно не нравились церемонии при старой династии, изобиловавшие экстравагантностью и пустыми формальностями, хотя в его обязанности госсекретаря и входило наблюдение за церемониями и празднованиями национального значения. Он хотел, чтобы мероприятия были как можно более простыми, но при этом хорошо организованными.

Было несколько причин, по которым он относился к новому императору с уважением. Одна из них заключалась в том, что личная жизнь Райнхарда была простой, а церемонии не отличались особой роскошью. Злые языки говорили, что это просто спектакль, однако прежние императоры почему-то даже не пытались разыграть нечто подобное.

– Вы, должно быть, устали, отец, – раздался тихий голос.

Граф Мариендорф обернулся и увидел единственного человека, который мог обратиться к нему так. Она стояла, предлагая ему бокал.

– Вовсе нет, Хильда, я в порядке. Хотя, уверен, спать я после сегодняшнего буду как убитый.

Он поблагодарил дочь и принял бокал. Чокнувшись с Хильдой и насладившись хрустальным звоном, он не торопясь отпил бордового нектара.

– Неплохой букет. Четыреста десятый год, я полагаю.

Хильду мало интересовали такие бесполезные подробности, и она оборвала отца, прежде чем он начал читать ей лекции о достоинствах хорошего вина. Девушка всегда была равнодушна к культурным тонкостям, которые полагалось знать дочери аристократа, – не только в отношении вина, но и в том, что касалось драгоценных камней, цветов, лошадей и высокой моды. Сама же она, зная о существовании экспертов в области вина и драгоценных камней, считала за лучшее оставить эти вопросы профессионалам, а в случае необходимости обращаться к ним. Так она вела себя с тех пор, как ей не было ещё и десяти, с детства будучи сорванцом и считаясь изгоем среди других дочерей знатных родителей, с которыми иногда общалась. В ответ на беспокойство отца, она твёрдозаявляла, что ей совершенно всё равно, что она кому-то там не нравится, предпочитая вместо этого читать книги и гулять. Можно было сказать, что её нынешний статус главного секретаря императора был кульминацией её детских наклонностей. Как бы то ни было, она казалась рождённой для этой роли.

– Всё это напомнило мне о Хайнрихе. У него, как ты знаешь, плохое здоровье. Но он надеялся, что его величество сможет почтить его визитом, если это вообще возможно. Что скажешь? Сможешь обратиться к его величеству от моего имени?

Когда она услышала имя своего немощного кузена, глаза Хильды заволокла пелена нежности. Она вспомнила, как однажды Хайнрих выразил свою зависть к Райнхарду. Вот только ему нужны были не его способности, а здоровье. Любого другого девушка бы упрекнула за столь нескромный комментарий, но в тот раз не решилась. Она могла понять чувства Хайнриха, которого привыкла считать младшим братом, но, хоть это и могло показаться жестоким, сильно сомневалась, что, даже обладая столь же крепким здоровьем, он смог бы добиться того же, что и Райнхард. Хайнрих давно превысил пределы своих способностей и своего тела. И так, без фитиля, его внутреннее пламя угасло до простого мерцания. Было вполне естественно, что он проклинал свою немощь и завидовал крепкому здоровью других.

– Конечно, – ответила Хильда. – Я не могу ничего гарантировать, но, если это так много значит для Хайнриха, я посмотрю, что я смогу сделать.

И Хильда, и её отец знали, что жить Хайнриху осталось недолго. И даже если с его стороны было довольно эгоистично обращаться с такой просьбой, кто они такие, чтобы отказывать ему? Таким образом было положено начало так называемому инциденту с Кюммелем, который потряс общественность сразу же после коронации нового императора.

II

Коронация Райнхарда состоялась 22-го июня. А 6-го июля, по настоянию Хильды и её отца, он посетил особняк Хайриха фон Кюммеля. В промежутке молодой император усердно занимался государственными делами, подвергая свои административные способности суровому испытанию.

Заслуги Райнхарда на поле боя часто сравнивали с заслугами Яна Вэнли, но вот в трудовой этике он точно превзошёл своего противника. В эпоху упадка, когда другие могли бы удариться в развлечения, ещё не имеющий наследника златовласый император следовал собственному кодексу чести. И хотя его правительство было монархическим, своей добродетелью, эффективностью и чувством справедливости он выгодно отличался от предшественников из династии Голденбаумов. Главным же его достижением на данном этапе было освобождение народа от необходимости платить непомерные налоги на содержание аристократов.

Следующие десять человек вошли в кабинет министров Райнхарда:

Государственный секретарь: граф фон Мариендорф.

Министр обороны: гросс-адмирал фон Оберштейн.

Министр финансов: Рихтер.

Министр внутренних дел: Осмайер.

Министр юстиции: Брукдорф.

Министр гражданских дел: Брэке.

Министр труда: фон Зильберберг.

Министр культуры: доктор Зеефельд

Министр императорского двора: барон Бернхейм.

Председатель кабинета министров: Майнхоф.

В отсутствие канцлера, император по умолчанию являлся высшим должностным лицом. Это означало, что с Райнхардом в качестве императора, завоеванная Вселенная теперь находилась под системой прямого имперского правления. Райнхард упразднил прежнее министерство церемониала – правительственный орган, регулировавший интересы высшей знати, который исследовал семейное прошлое и одобрял браки и  право наследования при прошлой династии – и учредил на его месте министерство гражданских дел и министерство труда.

Министерство труда имело свои винтики во многих машинах, включая межзвёздные перевозки и связь, разработку ресурсов, гражданские космические корабли, производство сырья, а также строительство городов, горнодобывающих и производственных заводов, перевалочных и исследовательских баз. Оно также курировало имперские экономические реформы и получило важную функцию по поддержанию гражданского капитала. Чтобы всё шло гладко, во главе министерства нужен был очень талантливый человек, обладающий политической проницательностью, управленческим опытом и организаторскими способностями. Тридцатитрёхлетний министр труда Бруно фон Зильберберг был уверен, что обладает двумя из этих качеств, но ему был присвоен ещё один неофициальный, но не менее важный титул: министр строительства новой имперской столицы. В этом качестве он должен был следить за тайными планами Райнхарда по переносу столицы на планету Феззан. В будущем он намеревался аннексировать всю территорию Союза Свободных Планет и, удвоив владения Империи, реализовать свой план по превращению Феззана в центр новой эры всеобщего правления.

По сравнению с мобилизацией огромных армий для похода через звёздный океан и использованием всей своей силы для победы над грозным врагом, решение внутренних проблемы было набором простых, прозаических задач. Если военные кампании являлись привилегией Райнхарда, то дела государственные не требовали творческого подхода. И всё же молодой император никогда не пренебрегал обязанностями, возложенными на него положением и властью. По его мнению, даже самые маленькие задачи были столь же важны, как крупные махинации, которые привели его к нынешнему моменту.

По словам одного историка будущего, усердие Райнхарда как политика проистекало из его нечистой совести как узурпатора. Однако это было крайне далеко от правды. Райнхард никогда не считал узурпацию власти нарушением личных моральных принципов. Он не вводил себя в заблуждение, считая, что сила и слава, которые он украл у династии Голденбаумов, вечны. Никто и никогда не гарантировал этого. И хотя он не изучал историю с тем же рвением, что его противник Ян Вэнли, он всё равно знал, что каждая династия, когда-либо появившаяся в человеческом обществе, рождена в войнах и узурпации, как дитя существовавшего до неё порядка.

Безусловно, он украл власть у династии Голденбаумов. Но разве сам её основатель, Рудольф фон Голденбаум, не был таким же уродливым ребёнком, разрушившим власть Галактической Федерации, пролившим кровь миллионов и взобравшимся на вершину? Кто мог представить, что желание одного человека может привести к созданию межзвёздного монархического государства, обладающего достаточной военной мощью, чтобы обеспечить его существование? Но даже сам Рудольф Великий, прошедший путь к собственному обожествлению, не смог обмануть смерть. Пришло время, когда истёк срок его великого труда, династии Голденбаумов, и вместо него должен был быть написан новый том.

Райнхард не был настолько незрел, чтобы игнорировать тяжесть своих грехов. Но это не относилось к свержению династии Гольденбаумов. Именно в отношении других людей ему приходилось испытывать мучительные сожаления и угрызения совести. За тех, кто жив, и тех, кто мертв...

1-го июля, когда лето вступило в самую жаркую пору, государственный секретарь Франц фон Мариендорф прибыл, чтобы добиться аудиенции у молодого императора. Он считал себя недостойным входить в кабинет министров столь огромной межзвёздной империи. Граф и во времена прежней династии никогда не имел каких-либо амбиций. Спокойно и надёжно управляя поместьями Кюммель и Мариендорф, он старался держаться подальше от политических раздоров и войн, ведя скромную жизнь. У него не было намерений заискивать перед власть имущими лишь для того, чтобы улучшить своё положение.

Новая Империя находилась под прямым управлением Райнхарда. Это означало, что министры его кабинета – не более чем помощники, и ему не требовался кто-то вроде канцлера, чтобы управлять правительством. Так что граф Мариандорф, стараясь держаться как можно незаметнее, посвятил себя координации деятельности остальных министров, усердно занимаясь церемониями и другими организационными задачами. Более того, он слыл человеком большой честности и добродетели. Как управляющий всеми делами семьи Кюммель, он легко мог бы присвоить эти активы, если бы захотел. Тем не менее, с тех пор, как Хайнрих в семнадцать лет унаследовал состояние, оно ничуть не уменьшилось. Состояние же семьи Мариендорф, напротив, немного уменьшилось из-за аварии на шахте. Поэтому честность и беспристрастность графа ни у кого не вызывала сомнений. А ещё он, будучи прекрасно осведомлён о способностях дочери, помогал ей развить свои сильные стороны. И это лишь некоторые причины, по которым ему была предложена должность, которую он сейчас занимал.

Сказанное графом Мариендорфом застало Райнхарда врасплох. Глубоко поклонившись, государственный секретарь спросил молодого императора, не собирается ли он жениться.

– Жениться, говорите?

– Да. Жениться, завести наследника и с его рождением определить престолонаследие. В конце концов, это ваш суверенный долг.

Райнхард не сомневался в разумности этого аргумента, хоть он и был бесхитростным. Перед ответом он какое-то время молча раздумывал.

– Нет, не собираюсь. По крайней мере, не сейчас. У меня пока слишком много дел, чтобы задумываться о детях.

Слова были мягкими, но выраженный в них отказ – твёрже камня.  Граф Мариендорф молча поклонился. Для него было достаточно того, что он пробудил в молодом императоре осмотрительность в отношении светских обычаев брака и напомнил о его значении для обеспечения будущего престолонаследия. Он знал, что лучше не давить слишком сильно, чтобы не спровоцировать буйный нрав императора.

Поэтому госсекретарь сменил тему разговора на своего племянника барона Кюммеля, которому недолго осталось жить из-за всё ухудшающегося здоровья и который мечтал о выпадающей раз в жизни чести принять у себя дома самого императора. Со сверхъестественной грацией Райнхард слегка наклонил свою златовласую голову в знак согласия.

Довольный граф покинул его кабинет и ушёл, чтобы встретиться со следующим испытанием. Незадолго до начинающегося в два часа дня очередного заседания кабинета министров, тему его недавнего разговора поднял министр обороны Оберштайн.

– Я так понимаю, вы поощряли его величество к браку. Осмелюсь спросить, каковы были ваши намерения при этом?

Скромный госсекретарь не смог дать немедленного ответа. Он, конечно, знал, что министр обороны не был злым человеком, но знал также и то, что от взгляда его искусственных глаз ничего не ускользнёт и скрывать от него что-то бесполезно. Поэтому граф Мариендорф держался начеку, контролировал выражение лица и тщательно подбирал слова.

– Его величеству всего двадцать три года. Я понимаю, что столь молодому человеку незачем спешить с браком, но всё же вполне естественно, что он должен это сделать, хотя бы ради обеспечения престолонаследия. И я считаю разумным, по крайней мере, подыскать несколько достойных кандидатур на роль императрицы.

Графу Мариендорфу показалось, что он заметил странное мерцание в искусственных глазах министра обороны.

– Понятно. А не окажется ли ваша дочь первой в этом списке кандидаток?

Тон Оберштайна не жалил, а замораживал. Граф Мариендорф почувствовал, что температура воздуха стремительно опускается до зимней. Слова министра обороны были весьма серьёзными для шутки, но ещё более серьёзными, если он говорил всерьёз. Собравшись с мыслями, граф решил ответить так, будто принял всё за шутку.

– Нет, моя дочь слишком упряма в своей независимости и самодостаточности для того, чтобы стать императрицей. Она не из тех, кто ведёт себя как аристократка и послушно уединяется во дворце. Хильда хорошо разбирается во многих вещах, но я иногда волнуюсь, осознаёт ли она, что является женщиной.

Оберштайн не улыбнулся, но всё же отступил.

– Наш госсекретарь здравомыслящий человек.

Граф Мариендорф облегчённо вздохнул.

Когда её отец вернулся домой и рассказал о случившемся, Хильда резюмировала:

– Министр обороны предупреждает нас, чтобы мы не пытались обмануть его величество и захватить власть. Для меня не имеет большого значения, насколько искренне его беспокойство..

– Всё это просто абсурд…

Граф был обескуражен. У него не было намерений выступать против министра обороны только ради того, чтобы получить большее влияние на императора. Кроме того, учитывая отстранённое поведение императора, ему было трудно представить Райнхарда мужем своей дочери. По мнению Франца фон Мариендорфа, император Райнхард был великим гением, но это не означало, что в эмоциональном плане он превосходил обычных людей. То есть, конечно, он обладал огромной эмоциональной энергией, вот только распространялась она неравномерно и была далека от вопросов любви. Как при наклоне наполненной до середины чашки, когда с одной стороны вода доходит до края, а с другой – отступает ко дну. Словно в известном анекдоте о древнем астрономе, который случайно упал в колодец, наблюдая за движением звёзд, этот отступающий конец обнаруживал себя на повседневном уровне. Когда дело доходило до любви между мужчиной и женщиной, Райнхард был как минимум загадкой.

Как выразился виконт Альбрехт фон Брукнер, автор книги «Галактическая Империя: предыстория»: «Если изгнать всех извращенцев и гомосексуалистов из истории и искусства, человеческая культура никогда бы не достигла такого уровня». Но  Райнхард просто не проявлял интереса к интимной жизни, что почти так же беспокоило столь здравомыслящего человека, как граф, который желал для своей дочери обычного добродетельного и общительного мужчину. Опять же, если Хильда вообще хотела выйти замуж…

– Как бы то ни было, Хильда, учитывая то, что мы и так благословлены добрым расположением императора, следует разделять нашу профессиональную и личную жизнь. Как говорится, семян непонимания столько же, сколько людей.

Зная, что ему не удастся произвести впечатление на свою проницательную и энергичную дочь, граф Мариендорф не мог не проявить чувств обычного отца.

– Да, я понимаю, – ответила Хильда, хотя бы для того, чтобы не вступать в конфронтацию со своим кротким отцом. Для неё разговор закончился, даже не начавшись.

В её чувствах к Райнхарду и чувствах Райнхарда к ней невозможно было разобраться. И хотя между ними определённо не было ни ненависти, ни отвращения, между «не ненавидеть» и «любить» кого-то была огромная пропасть, а полос в спектре благосклонности – бесконечное число. Её слабым местом, а быть может, и Райнхарда тоже, состояло в попытке истолковать разумом то, что не имело под собой конкретного основания.

Хильда знала, почему Райнхард согласился навестить Кюммеля. Абсурдность верховной власти и высшего авторитета императора заключалась в том, что он должен был принимать во внимание политические соображения даже при посещении резиденций своих подданных. Многие императоры ломали свои обычно не слишком неумные головы над тем, какую из резиденций соперничающих главных министров посетить первой.  Для Райнхарда подобные прецеденты были смехотворны. Но тот факт, что барон Хайнрих фон Кюммель не был одним из достойных или хотя бы дружественных Райнхарду вассалов, работал в пользу молодого императора. Крайняя неприязнь златовласого тирана к обычаям и формальностям династии Голденбаумов, возможно, заставила его заинтересоваться тем, чтобы оказать честь первого императорского визита болезненному дворянину, которого он никогда не видел.

III

В тот день, 6-го июля, император Райнхард посетил поместье барона Кюммеля с шестнадцатью сопровождающими. Среди них были Хильдегарда фон Мариендорф, личный секретарь Райнхарда и кузина Кюммеля, старший адъютант Райнхарда вице-адмирал Штрейт и младший адъютант лейтенант Рюке, начальник имперской гвардии коммодор Кисслинг, а также четыре камергера и телохранители.

Если бы любому из подчинённых задали такой вопрос, они бы ответили, что тому, кто правит всей Вселенной, требуется куда более надёжный уровень защиты, достойный его статуса, – свита из как минимум сотни человек. Когда старый чиновник, ответственный за придворные церемонии и прослуживший династии Голенбаумов сорок лет, предложил соблюдать этот протокол, Райнхард ответил коротко:

– Я не собираюсь следовать никаким протоколам, установленным династией Голденбаумов.

Для Райнхарда и шестнадцать было слишком много. Он предпочитал вести себя как можно более небрежно, иногда даже действуя в одиночку, что вдохновило одного из историков будущего на создание теории о том, что у императора Райнхарда был двойник.

По правде говоря, этого никто не знал наверняка, хотя один из его вассалов как-то раз действительно посоветовал ему использовать двойника. Как писал в мемуарах адмирал-художник Меклингер, Райнхард был не в восторге от этого предложения:

– Разве недостаточно беречь себя? Если я заболею, разве мой двойник сможет лечь в больницу вместо меня? никогда больше не предлагайте мне подобных глупостей.

Комиссар военной полиции генерал Кесслер в своих мемуарах описывал почти ту же самую ситуацию, так что предполагается, что именно один из них, если не оба, предлагали эту идею.

«Для императора, – пишет дальше Меклингер, – сама мысль о том, чтобы прикладывать большие усилия для обеспечения своей личной безопасности, казалась абсурдной. Остаётся лишь гадать, было это вызвано самоуверенностью, переоценкой собственных способностей или же философской покорностью судьбе».

Меклингер знал, где и когда нужно провести черту между верой и уважением. Тем не менее, он восхищался Райнхардом и полностью посвятил себя его делу, при этом пристально наблюдая за этим появляющимся раз в поколение героем. Какая-то часть его разума всегда знала, что во главе Империи стоит тот, кто может завоевать такую часть Вселенной, докуда вообще могут дотянуться человеческие руки.

Поместье барона Кюммеля было ничем не примечательным. В его родословной не было выдающихся правителей, неординарных гениев или эксцентричных развратников, а статус практически не менялся со времён правления Рудольфа Великого. И хотя за прошедшие пять столетий поместье не раз перестраивалось и реставрировалось, а теперь оно уютно расположилось в окружении защитного барьера из живых изгородей и рвов, никого не интересовала его авангардная архитектура теперь, когда все старомодные условности были отброшены. Тем не менее, поместье было достаточно большим, чтобы вместить три сотни обычных домов, и, несмотря на отсутствие индивидуальности, его скромность и зелёные насаждения придавали ему собственное очарование.

Однако те, кто были знакомы с хозяином поместья, ощущали за всем этим некую жизненную силу. Судя по всему, Хайнрих, барон в десятом поколении семьи Кюммель, был уравновешенной личностью. В этом году ему исполнилось девятнадцать. С тех самых пор, как его извлекли из чрева матери после тяжёлых родов, он страдал врождённым нарушением обмена веществ. И потому, даже став старше, он скорее медленно умирал, нежели жил. Если бы он родился в обычной семье, то не прожил бы и года. Процедура удаления низших генов превратила его в простую оболочку, но такая решительная мера была единственным способом спасти ему жизнь.

Даже если бы он был относительно здоров, элегантные молодые дворянки не выстроились бы у его дверей. Несмотря на довольно изящные черты лица, Хайнрих обладал слишком уж худощавым телосложением, а его кровь была чересчур жидкой. Он ел не потому, что ему это нравилось, а только чтобы снабжать себя энергией. В результате он всегда ставил диетические соображения выше вкусовых. Барон существовал лишь для того, чтобы хоть сколько-то продлить свою жизнь, подобную жидкой каше, которую он часто ел.

Но, сколько бы усилий он ни прикладывал, эта жидкая каша уже почти превратилась в воду. Его личная мантра – «Всё это скоро закончится» – казалась как никогда близкой к исполнению. Зная это, граф Мариендорф и Хильда умоляли императора исполнить предсмертное желание Хайнриха.

Когда император с свитой вошли в ворота поместья Кюммель, ко всеобщему удивлению, барон сам вышел встречать их в своём электрическом инвалидном кресле. Лицо Хайнриха было бледным, но его причёска и одежда выглядели аккуратно. Он встретился глазами с Хильдой, одарив её самой скромной улыбкой, а затем склонил голову перед Райнхардом.

– Я безмерно тронут тем, что ваше величество решили осветить мою скромную обитель своим присутствием. Прошу, считайте мой дом своим домом. С этого дня имя семьи Кюммель будет сиять незаслуженной славой.

Райнхард не любил высокопарных речей, но хладнокровно кивал и говорил, что рад видеть Хайнриха таким счастливым, и что его счастье стоит большего, чем самый щедрый приём. Райнхард тоже умел играть в приличия, когда хотел этого, а ради Хильды он был более чем готов подчиниться. В данном случае немного милосердия имело большое значение, при этом не вредя его самомнению, так что он вполне мог его дать.

После недолгих приветственных расшаркиваний, Хайнрих закашлялся. Поклонившись императору, Хильда поспешила к своему кузену.

– Только не переусердствуй, ладно, Хайнрих?

Райнхард кивнул с присущей ему грацией.

– Фройляйн Мариендорф права. Я бы не хотел, чтобы вы слишком перенапрягались из-за меня. Ваше здоровье превыше всего.

И всё же, когда молодой император произнёс эти слова, странное ощущение пробежало по его жилам. Была ли это подспудная вина трудоспособного человека перед немощным? Или же нечто большее? Это было похоже на то чувство, которое он испытывал, когда рукотворные точки света начинали заполнять темноту космического пространства на его боевом экране. Чувство готовности защищаться. Затишье перед бурей.

Райнхард слегка помотал головой. Это был не тот случай, когда стоило ставить интуицию превыше разума. Его «противником» был полумёртвый инвалид, чьи амбиции и стремление к власти никак не отражались на радаре судьбы.

– Пожалуйста. Проходите. Я приказал приготовить для нас обед.

Хайнрих направил своё электрическое инвалидное кресло в сторону, показывая гостям путь. Садовая дорожка из каменных плит вилась через кипарисовый лес. Хотя стоял июль, столица Империи была избавлена от жары и влажности тропических зон, поэтому даже скромный ландшафт поместья Кюммелей производил впечатление пребывания в ином мире. Когда они прошли небольшое расстояние, испарение пота оставило кожу приятно прохладной.

Группа вышла из леса в задней части поместья, где каменная дорожка расширялась в небольшой квадратный дворик со сторонами примерно в двадцать метров, приютившийся в тени двух старых вязов. Увидев их, слуги поспешно удалились. Обед ждал их на мраморном столике. Как только все заняли свои места, сцена неожиданно изменилась, когда скромный молодой барон вдруг выпрямил спину и сверкнул зловещей улыбкой.

– Прекрасный дворик, не правда ли, Хильда?

– Так и есть, Хайнрих.

– По правде говоря, Хильда бывала здесь и раньше. Но вот чего она не знает, так это того, что прямо под нами есть подземная камера. Она наполнена зефир-частицами, готовыми по моему приказу отправить его величество в загробный мир, где ему и место.

В этот момент все застыли. Услышав название этого чрезвычайно взрывоопасного химического вещества, коммодор Кисслинг с расширившимися от ужаса глазами потянулся к кобуре с бластером. Остальные телохранители последовали его примеру.

– Успокойтесь, джентльмены. Вашему величеству, правителю Вселенной и объединителю человечества. Рождённому в бедной семье, благородной только по названию, но стремительно взошедшему на трон, став образцом для современников. И вам, его верным подданным. Я скажу так: если вы не хотите, чтобы переключатель на этом детонаторе был нажат, вам лучше оставаться на месте.

Тон молодого барона был страстным, но лишённым силы, поэтому потребовалось несколько секунд, чтобы осознать серьёзность сказанного. Но опасность ситуации была очевидна. Они все сидели над бомбой и ждали, когда она взорвётся.

– Хайнрих, ты… – голос Хильды потревожил густую как патока тишину.

– Моя дорогая Хильда. Я никогда не хотел впутывать тебя. Если бы это было возможно, я бы предпочёл, чтобы ты не сопровождала императора. Но теперь, даже если я позволю тебе и только тебе уйти отсюда, я не думаю, что ты подчинишься, так ведь? Мой дядя будет очень огорчён, но сейчас уже слишком поздно что-то менять.

Речь Хайнриха несколько раз прерывалась мучительными приступами кашля. Команда телохранителей Кисслинга знала, что лучше не пытаться что-либо предпринять, потому что детонатор был крепко зажат в кулаке барона, а они не собирались рисковать жизнью императора, как фишкой на игровом столе, когда шансы были не в их пользу. Прислушиваясь к вздохам инвалида, которого они, вероятно, могли бы убить одним мизинцем, телохранители замерли в невидимой клетке беспомощности, ожидая, что же он предпримет.

– Думаю, барон хочет что-то сказать, – прошептал Штрейт. – Позвольте ему болтать, сколько пожелает. Это даст нам немного времени.

Кисслинг и Рюке слегка кивнули, при этом их лица были твёрдыми как камень. Провоцирование этого молодого человека, намеревающегося убить императора, привело бы лишь к мгновенному сожжению единственного представителя династии Лоэнграммов вместе с его приближёнными. Хайнрих держал их жизни в своих руках, и всё, что они могли сделать, это попытаться ослабить его хватку.

– О чём задумались, ваше величество?

Райнхард, до сих пор сидевший молча, приподнял изящные брови в ответ на насмешливую улыбку Хайнриха.

– Если я умру здесь от вашей руки, мне придётся принять такую судьбу. Я ни о чём не сожалею, – молодой император с искренним цинизмом скривил тонкие губы, смеясь над собой. – Прошло всего две недели с моей коронации. Сомневаюсь, что когда-либо существовала такая же короткая династия, как моя. Не совсем то, на что я надеялся, но ваш дерзкий поступок увековечит моё имя в истории. Пусть опозоренное имя, но кто я такой, чтобы заботиться о его будущей ценности? Меня даже не интересует причина, по которой вы меня убьёте.

В глазах инвалида вспыхнула враждебность. Увидев дрожь его почти бесцветных губ, Хильда закрылась в своей раковине. В этот момент она ясно осознала намерения кузена. Хайнрих хотел, чтобы Райнхард умолял его оставить ему жизнь. Если бы правитель Вселенной встал на колени и призывал к милосердию, Хайнрих бы смог наконец излить своё унизительное бессилие, которое сломало ему жизнь. И тогда бы он удовлетворился и отдал детонатор.

Но точно так же, как Хайнрих был не в состоянии освободиться от своего немощного тела, Райнхард был не в состоянии освободиться от своей славы и самоуважения. Как сказал Райнхард при личной встрече с Яном Вэнли из Союза Свободных Планет, он не хотел, чтобы его сила подчинялась кому-то, кого он презирал. Если Райнхард пожалеет себя и станет умолять шантажиста о пощаде, это сведёт на нет каждый шаг, сделанный им на пути к его нынешнему положению. И когда это случится, он больше не сможет посмотреть в глаза нескольким людям. Людям, защищавшим его жизнь ценой собственной. Людям, которые любили его, даже когда он жил в нищете.

– Хайнрих, прошу тебя. Ещё не поздно. Просто отдай мне детонатор, – потребовала Хильда, хотя бы для того, чтобы выиграть время.

– Ах, Хильда, даже ты иногда злишься. Для меня ты всегда была такой грациозной и полной жизненной силы. И теперь, видя твоё мрачное выражение лица, должен сказать, что я немного разочарован, – рассмеялся Хайнрих.

Хильда остро ощутила, что этот тёмный умысел и был тем, что поддерживало остатки жизни в Хайнрихе уже довольно давно. Казалось, выхода из этой ситуации не существует. Не в силах смотреть в горящие нездоровым блеском глаза кузена, Хильда отвела взгляд и затаила дыхание.

Тем временем коммодор Киссилнг, чьи топазовые глаза и необычная походка снискали ему такие прозвища, как «Кот» и «Пантера», медленно отходил в сторону от исходной позиции.

– Я же сказал, не двигаться!

Голос Хайнриха не был ни громким, ни сильным, но всё же в нём чувствовалась ярость, и потому его удара оказалось достаточно, чтобы сдержать дерзкую непосредственность Кисслинга.

– Постойте на месте ещё несколько минут. Позвольте мне ещё хоть пару мгновений подержать Вселенную в своих руках…

Кисслинг посмотрел на Хильду в поисках помощи, но не получил ответа.

– Я прожил всю свою жизнь ради этих нескольких минут... Нет, не так. Я оттягивал свою смерть ради этих минут. Поэтому позвольте мне ещё несколько минут подержать вас в страхе.

Когда Райнхард услышал эти слова, его льдисто-голубые глаза блеснули, наполненные эмоциями, которые не были ни гневом, ни состраданием.

Хильда заметила, как его пальцы ласкают серебряный кулон у него на груди, и поймала себя на довольно неуместной в данной ситуации мысли о том, что ей интересно, что же у него внутри. Это должно было быть нечто очень важное.

IV

Генерал Ульрих Кесслер совмещал обязанности комиссара военной полиции и командующего обороной столицы. Каждая из этих должностей была весьма утомительной сама по себе. Совмещать обе, неважно, при старой династии или при новой, было почти невозможно для одного человека.

Тот факт, что Кесслеру хватало душевных и физических сил для того, чтобы выдержать эту двойную нагрузку, лишь подтверждал его ценность.

Утром 6-го июля он встречался в своём офисе с несколькими гостями, но самое важное дело принёс нежданный четвёртый. Джоб Трунихт, джентльмен в расцвете лет, который до прошлого месяца был главой правительства Союза Свободных Планет, но продал суверенитет своей страны Райнхарду и поселился в Империи, чтобы обеспечить свою безопасность. Информация, которую он принёс, была шокирующей.

– Пока мы разговариваем, развивается заговор с целью убийства его величества императора.

Комиссар военной полиции постарался сохранять спокойствие, но его глаза резко блеснули, выдавая чувства. Даже когда он командовал флотом в открытом космосе, он никогда не позволял себе проявить эмоции, но на этот раз всё было иначе, о чём громко свидетельствовала каждая клеточка его существа.

– И откуда у вас такие сведения?

– Наверняка ваше превосходительство знает о религиозной организации под названием Церковь Земли. Так уж вышло, что на своей прежней должности мне доводилось иметь с ними дело. Именно тогда я и узнал о заговоре, вынашиваемом ими. Они угрожали убить меня, но моя верность его величеству…

– Я понял.

Тон Кесслера был далёк от вежливости. Как и все боевые командиры, он не слишком хорошо относился к пораженцу, стоящему сейчас перед ним. Всё, что выходило изо рта Трунихта, пахло сильным ядом, что заставляло людей ненавидеть его, где бы он ни появлялся.

– А что насчёт имени убийцы? – спросил комиссар военной полиции, на что бывший глава правительства Союза дал торжественный ответ.

Трунихт также настаивал на том, что никогда не соглашался с принципами Церкви Земли и что единственный раз, когда он с ней сотрудничал, он сделал это вынужденно, а вовсе не по собственной воле.

Кесслер услышал всё, что хотел, и отдал приказ одному из своих подчинённых:

– Отведите господин Трунихта в конференц-зал номер два. Пока мы во всём не разберёмся, он не должен покидать этой комнаты. И ни в коем случае не подпускайте к нему никого.

Таким образом, Трунихт был помещён под временный арест под предлогом того, что он нуждается в защите.

К тому времени, как он начал действовать, осведомитель уже не имел значения, как не имеет значения тарелка, на которой не осталось еды.

Сначала Кесслер попробовал позвонить в поместье Кюммеля, затем вице-адмиралу Штрейту и коммодору Кисслингу, но никто не ответил. Причина была очевидна.

Скрипя зубами, комиссар военной полиции тут же связался с ближайшим к поместью Кюммеля полком. Его командиром был некий коммодор Поуманн, бывший бронегренадёр с большим боевым опытом для своих юных лет. Кесселер больше полагался на тех, кто храбро сражался в бою, чем на настоящую военную полицию. Хотя он сам не слишком подходил под это определение, в данной ситуации от следователей и дознавателей толку не было. Ему нужен был боевой командир.

Получив приказ, Пауманн немного занервничал, хотя и не расстроился. Он бросился в бой, сразу же приказав всем своим двумя тысячам четырёмстам подчинённым собраться у поместья Кюммеля. Тайную операцию коммодор проводил в полном соответствии с учебником. Он запретил использование бронетехники, зная, что её звук заранее выдаст злоумышленнику их приближение. Так что последний участок пути военные полицейские проделали в носках, держа лазерные винтовки в одной руке и форменные ботинки в другой. На следующий день некоторые могли посмеяться над этим, но прямо сейчас никто не видел в своих действиях ничего смешного, когда они окружали комплекс.

План Кесслера этим не ограничивался.

Полк военной полиции численностью тысяча шестьсот человек под командованием коммодора Райта совершил захват часовни Церкви Земли на Кассель-стрит, 19, чтобы арестовать всех верующих, которых они застанут на месте. Однако это оказались не пацифисты, и вместо того, чтобы сдаться, они приветствовали ворвавшуюся в здание военную полицию, открыв огонь на поражение.

Коммодор Рафт также приказал своим людям стрелять, и лазерные лучи полетели во все стороны. Это была жестокая, хоть и недолгая перестрелка. Десять минут спустя люди Рафта поднялись на верхний этаж, расстреливая всех, кто вставал у них на пути. К полудню они получили полный контроль над шестиэтажным зданием. Девяносто шесть верующих были убиты на месте, ещё четырнадцать скончались позже от полученных ранений, а оставшиеся пятьдесят два человека, с ранениями различной степени тяжести, были арестованы. Никто не сбежал. Со стороны военной полиции погибли восемнадцать человек и ещё сорок два были ранены. Глава этого подразделения сектантов архиепископ Годвин как раз собирался покончить с собой, выпив яд, когда в комнату ворвался офицер военной полиции и вырубил его прикладом винтовки. На Годвина надели электромагнитные наручники и в бессознательном состоянии вытащили на улицу, не позволив стать мучеником.

Полицейские, всё ещё разгорячённые жаждой крови, тщательно обыскали забрызганное багровым здание, чтобы найти любые улики, которые могли бы доказать соучастие фанатиков в заговоре с целью убийства императора. Из пепла мусоросжигателя извлекали фрагменты документов, раздевали догола трупы, выворачивая липкие от крови карманы, переворачивали алтари и сдирали половицы, но так ничего и не обнаружили. Один из раненых упрекнул их в кощунственных действиях, но офицер забил его насмерть ударами ноги по затылку, куда он и был ранен.

Пока полк коммодора Рафта совершал свой кровавый рейд в одном из уголков столицы, солдаты коммодора Пауманна, окружив поместье барона Кюммеля, надели сапоги, ожидая приказа к началу штурма. Тем, кто получит этот приказ, оставалось лишь подчиниться, но ответственность того, кто его отдавал, была огромной. Жизнь их императора зависела от решения Пауманна.

Те, чьи жизни висели на волоске, заметили изменения в окружающей обстановке. Беззвучное шевеление воздуха коснулось их кожи и стимулировало нервную активность. После быстрого обмена взглядами они все сошлись на одной мысли – то, чего не дано было понять такому человеку, как Хайнрих, никогда не участвовавшему в боях. Помощь была уже близко. Им нужно было лишь держаться и тянуть время.

Внимание же Хайнриха было сосредоточено на двух вещах. Первая – это переключатель детонатора зефир-частиц в его руке, а вторая – серебряный кулон на шее Райнхарда.

Райнхард несознательно тянулся к нему. Если бы он задумался, то понял бы, что может этим спровоцировать ненужные опасения у потенциального убийцы. Это ещё больше заинтересовало Хайнриха.

Хильда тоже видела опасность, но ничего не могла с этим поделать. Любое вмешательство с её стороны могло стать достаточным стимулом для того, чтобы Хайнрих дал волю своему больному любопытству.

Несколько раз открыв и закрыв рот, Хайнрих наконец нарушил молчание:

– Ваше величество, кажется, вы очень дорожите этим кулоном. Я бы очень хотел рассмотреть его и потрогать, если вы будете так любезны.

Пальцы Райнхарда замерли. Он пристально посмотрел в лицо Хайнриха. Хильда задрожала от страха, поняв, что её кузен только что потоптался своими грязными сапогами по неприкосновенному святилищу Райнхарда.

– Исключено.

– Я требую его показать.

– Не тебе смотреть на него.

– Просто дайте ему посмотреть, ваше величество, – вмешался Штрейт.

– Ваше величество! – одновременно с ним произнёс Кисслинг.

Оба мужчины знали, что их союзники уже близко, и не видели ничего плохого в том, чтобы любыми способами выиграть себе ещё несколько секунд. К чему ещё больше злить Кюммеля этим ребяческим сопротивлением?

Райнхард явно не разделял их взглядов. Хладнокровный, проницательный и честолюбивый правитель, которого все его приближённые знали и которому служили, исчез, оставив на своём месте молодого человека с лицом беспокойного мальчика. Он был похож на ребёнка, отчаянно цепляющегося за свою коробку с игрушками, которая для окружающих его взрослых была полна хлама, но в которой, по его мнению, находились настоящие сокровища.

В глазах Хильды Хайнрих стал теперь настоящим тираном и никогда не сможет оправдаться за это. Он переступил черту не только её доверия, но и своего собственного, совершив эти смелые действия.

– Все козыри у меня. Или ваше величество забыли? Дайте мне его сейчас же. Больше просить я не стану.

– Нет.

Трудно было поверить в упрямство героя, поднявшегося из самых низов, имея только имя, но доказавшего своё благородство и ставшего правителем величайшей империи в истории. Иррациональные чувства Хайнриха, казалось, были искажены и перенесены на Райнхарда. У молодого барона случился очередной припадок, но его неустойчивые страсти вырвались в неожиданном направлении. Его безжизненная рука, со стороны напоминающая сохранённый в формалине лабораторный образец, протянулась, как прыгающая змея, и схватила кулон императора. Изящная рука императора, которую пожелал бы в качестве модели любой художник, также метнулась вперёд и ударила полумёртвого тирана по щеке. Дыхание и сердцебиение всех собравшихся на площадке застыли, но заработали снова, когда переключатель детонатора вылетел из руки барона и покатился по каменным плитам.  С ловкостью, которой позавидовала бы даже настоящая кошка, Кисслинг прыгнул на Хайнриха и прижал его к земле.

– Полегче с ним! – вскричала Хильда, но Кисслинг уже успел отпустить тонкие запястья Хайнриха, – болезненные кости хрустнули, оказавшись в железных тисках, – и отважный генерал с топазовыми глазами отшатнулся от него. Чувствуя неприятное послевкусие от того, что применил гораздо больше насилия, чем было необходимо, Кисслинг оставил этого предателя в руках его прекрасной кузины. Это была не его сцена.

– Хайнрих, ты дурак, – прошептала Хильда, баюкая слабое тело кузена. Несмотря на весь свой ум и умение выражаться, это всё, что она смогла сказать.

Хайнрих улыбнулся. Не злобной ухмылкой, которая была на его губах минутами раньше, а почти чистой улыбкой, позолоченной надвигающейся смертью.

– Я хотел сделать что-нибудь перед смертью. Каким бы злым или глупым это ни было. Я хотел сделать хоть что-нибудь… вот и всё.

Хайнрих произносил каждое слово со странной ясностью. Он не просил прощения. И Хильда не требовала, чтобы он попросил о нём.

– Баронство Кюммель умрёт вместе со мной. Не из-за немощи, а из-за моего безрассудного поступка. Моя болезнь может скоро забыться, но многие будут помнить мою глупость…

Когда он договорил, кратер жизни Хайнриха исторг последний комок лавы. Его сердце, истерзанное этим финальным актом, навсегда освободилось, а вены превратились из рек жизни в застойные пруды.

Держа в руках лицо умершего кузена, Хильда подняла взгляд на Райнхарда. Юный император стоял молча, его роскошные золотые локоны развевались на летнем ветру. Его льдисто-голубые глаза не выдавали бушующего внутри моря чувств. Одной рукой он всё ещё теребил кулон.

Штрейт подхватил упавший детонатор, что-то бормоча себе под нос. Кисслинг закричал, сообщая союзникам, окружившим поместье, что император цел и невредим. Тишина была нарушена движением воздуха, когда на глазах у всех из-за деревьев выскочил неизвестный мужчина – избежавший рейда на Церковь Земли и проникший на территорию поместья. Со злобным рёвом он направил на Райнхарда свой бластер. Но его опередил лейтенант Рюке, выстреливший первым. Мужчина дёрнулся в сторону, словно его инстинкт самосохранения внезапно сработал. Рюке выстрелил снова, на сей раз попав напавшему точно в грудь. Мужчина вскинул руки, как спринтер, пересёкший финишную черту, сделал пол-оборота и рухнул в заросли ракитника.

Трое императорских телохранителей и Рюке осторожно вытащили тело. Именно тогда младший адъютант заметил вышивку на его одежде, которая подтвердила его подозрения.

– Земля мой дом, Земля в моих руках, – прочитал он.

– Значит, он один из тех культистов Церкви Земли? – прошептал заглянувший ему через плечо вице-адмирал Штрейт.

Он, конечно, знал название религиозной организации, которая каким-то образом в последние годы расширила своё влияние как в Империи, так и в Союзе. Многие слышали о Церкви, даже если мало что знали о Земле.

На вопрос своего начальника, знает ли он о Земле, лейтенант Рюке ответил:

– Как нам рассказывали на истории, Земля была колыбелью человечества, но это было очень-очень давно... Что-то в этом духе...

Но, по крайней мере, все знали, что Земля была родиной человечества и понимали, что когда-то она была центром известной Вселенной. Она и сейчас продолжала вращаться вокруг своего солнца, но смысл её существования был потерян в далёком прошлом. И вряд ли кто-то оплакивал его утрату. Это была не более чем скромная планета, забытая – если не стёртая из памяти – где-то на границе.

Однако уже совсем скоро название «Земля» будет звучать в ушах всех людей под аккомпанемент зловещей элегии, поскольку выяснилось, что она является стратегической базой для возмутительного заговора с целью убийства императора.

V

Вернувшись в Нойе Сан-Суси, император Райнхард вновь приступил к своим обязанностям диктатора, как будто совсем недавно его жизнь и не висела на волоске в руках инвалида. Но, поскольку он так и не объяснился за эпизод с серебряным кулоном, спровоцировавший непредвиденный поворот событий, и вице-адмирал Штрейт, и коммодор Кисслинг ощущали некоторую незавершённость. Ну, а Хильда, будучи родственницей преступника, совершившего государственную измену, оказалась помещена под домашний арест.

Генерал Кесслер, совмещавший посты комиссара военной полиции и командующего обороной столицы, встретил Райнхарда в коридоре дворца. Подавив нахлынувшие эмоции, он официально поздравил Райнхарда с благополучным возвращением и извинился за то, что не смог узнать заранее о намерениях Хайнриха.

- Не стоит. Разве вы не захватили штаб-квартиру Церкви Земли, где и затевался заговор? Так что вам не в чём себя винить.

- Ваше великодушие не знает границ. И, между прочим, хоть барон Кюммель и мёртв, он по-прежнему считается государственным преступником высшего уровня, и с ним нужно обращаться соответственно. Как вы предлагаете нам действовать?

Райнхард медленно покачал головой, из-за чего его роскошные золотистые волосы колыхнулись.

- Генерал Кесслер, представьте, что вы только что задержали того, кто пытался вас убить. Станете вы наказывать за это его самого или оружие, которое он использовал?

Комиссару военной полиции потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что молодой император оставил невысказанным. А именно, что никто не должен обвинять барона Кюммеля в столь серьёзном преступлении. Таким образом, Хильда и её отец, граф Мариендорф, будут оправданы. А если кого-то нужно обвинить и наказать, так это религиозных фанатиков, дёргающих за ниточки из тени.

- Я немедленно допрошу последователей Церкви Земли, выясню всю правду и накажу их так, как вы сочтёте нужным.

Молодой император кивнул и отвернулся, посмотрев через укреплённое окно на давно заброшенный сад. Чувство отвращения ревело глубоко внутри него, словно далёкий океан. Хотя он находил для себя удовлетворение в борьбе за власть, в продолжении борьбы за сохранение обретённой власти для него не было никакой радости.

«Как же мне нравилось сражаться вместе с тобой против достойного врага! – мысленно обратился он к серебряному кулону. – Но теперь, став самым могущественным правителем из всех, мне иногда хочется победить самого себя. Если бы только в мире было больше великих врагов… Или если бы ты прожил хоть немного дольше, быть может, я бы смог удовлетворить желания своего сердца. Ведь так, Кирхайс?»

Намерения императора были переданы военной полиции через Кесслера. Пятьдесят два выживших из Церкви Земли предстали перед дознавателями, кипевшими верноподданническими чувствами и желанием отомстить за покушение на жизнь их императора. Поэтому выжившие террористы позавидовали мёртвым. Кесслер и его люди могли получить необходимую им информацию и не прибегая к сыворотке правды, но они не теряли времени даром и использовали самые сильные препараты, какие были в их распоряжении. Одной из причин было то, что они имели дело с преступниками, обречёнными на смертную казнь, а необходимость получения признаний была гораздо важнее заботы о благополучии тех, кто их давал. Другая причина заключалась в упорстве культистов. Они как будто жаждали мученической смерти, что только подогревало враждебность дознавателей. Такой фанатизм вызывал лишь отвращение у тех, кто не разделял их веры.

Во время одного из таких допросов врач не решался ввести полную дозу и ёжился от резких слов офицеров.

- Боитесь, что они сойдёт с ума? Немного поздновато для этого, не находите? Эти люди и без того сумасшедшие, лекарства же могут помочь им вернуться в нормальное состояние.

В комнате для допросов, расположенной на пять уровней ниже штаб-квартиры военной полиции, количество пролитой крови намного превышало количество полученной информации. Церковь Земли, основанная на планете Один, только осуществила покушение, но не отдавала приказ и не составляла план.

Главному преступнику, архиепископу Годвину, после того, как ему не удалось покончить с собой, откусив язык, ввели обильное количество сыворотки правды. Но поначалу, к огромному изумлению доктора, он ничего не говорил. После второй инъекции в его ментальной дамбе появились трещины, и информация стала понемногу просачиваться. Тем не менее, даже он мог только догадываться, почему ему было приказано убить императора именно в этот момент.

- Со временем, фундамент могущества этого белобрысого щенка будет лишь укрепляться. Он может отказываться от роскоши, присущей верховному правителю, ценить простоту и пытаться разрушить барьер между аристократией и простыми гражданами, но в конечном итоге он также станет упиваться властью и использовать своё окружение, можете быть уверены. И такого шанса у нас больше не будет.

«Белобрысый щенок» - прозвище, которое использовали лишь противники императора Райнхарда, проклиная его. Одних этих слов было достаточно, чтобы уличить архиепископа Годвина в оскорблении монарха. Но на суд он так и не попал. Получив шестую инъекцию сыворотки, он принялся биться головой о стены допросной, бессвязно бормоча, пока не умер, истекая кровью из всех отверстий.

Строгость этого допроса не оставляла сомнений в истинности показаний. Церковь Земли совершила государственную измену. Единственным ответом было заставить сектантовжестоко поплатиться за эту ошибку.

- Но каковы их мотивы? Я до сих пор не понимаю, почему они стремятся убить ваше величество.

Такие мысли были не только у Кесслера, но и у всех главных государственных деятелей, знавших о случившемся. Как бы проницательны они ни были, невозможно было разгадать мечты фанатиков, используя лишь отрывочные данные в качестве путеводной нити.

До сих пор у императора Райнхарда всегда было больше апатии, чем терпимости к религии. Разумеется, он не мог оставаться равнодушным к секте Одина, которой, вне зависимости от целей или методов, хватило ума отречься от самого его существования. Он никогда не упускал случая вознаградить своих врагов большим возмездием, чем они того заслуживали. Единственной причиной, почему он оказался так великодушен на этот раз, лежала в совсем другой плоскости, оставленной на его личное рассмотрение.

Что касается подчинённых Райнхарда, то гнев и ненависть к Церкви Земли были гораздо сильнее среди гражданских чиновников, чем среди солдат. Военные кампании зашли в тупик после захвата контроля над Феззаном и капитуляции Союза Свободных Планет. Эра военных катилась к закату, и начиналась эра гражданских чиновников, но, если бы новый император был свергнут террористами в этот момент, вся Вселенная погрузилась бы в конфликты и хаос, а хранитель порядка был бы потерян для них навсегда.

Итак, 10-го июля был созван имперский совет, на котором решалась судьба Земли или, по крайней мере, её Церкви.