Онлайн чтение книги Падение Левиафана Leviathan Falls
Глава тридцать девятая: Джим

Переживание, когда оно пришло, было ошеломляющим. Джим помнил все, что было до этого, но с тем чувством отдаленности, которое иногда приносит травма. Он все еще мог представить Амоса, привязанного к медицинской кушетке, страдающего от припадков и боли. Он помнил, как спустился вслед за Элви в камеру катализатора и увидел там Файеза и техников.

Он вспомнил, как смотрел на женщину, которую они называли катализатором, и думал о Джули Мао, первом человеке, которого он видел зараженным протомолекулой, и о том, сколько времени прошло, прежде чем она умерла. Или если не смерти, то трансформации. И о жертвах станции Эрос, которым ввели образец протомолекулы и подвергли огромным дозам радиации, чтобы стимулировать распространение инопланетного организма, или технологии, или как там люди хотели это классифицировать. Но даже тогда они умирали медленно. Или их развоплощали и перепрофилировали, не давая умереть в промежутке. Он вспомнил, как думал о том, что катализатор может жить в таком состоянии бесконечно долго - кожа для удержания протомолекулы. Инструмент, сделанный из человеческой плоти. Он вспомнил, как задавался вопросом, осталось ли в ней хоть что-то, способное осознать, во что она превратилась.

Потом Элви открыла изолятор, вывела Кару и Ксана в надежде, что они смогут прервать продолжающееся нападение, убивающее Амоса. Все эти воспоминания были ясными и незамутненными, но казалось, что они произошли несколько недель или месяцев назад. Это объяснялось тем, что произошло потом.

Появилась яркость: свет, который был также звуком, который был также ударом, словно его ударили в каждую клетку тела по отдельности. Он почувствовал, как что-то в нем открывается, открывается и открывается, пока он не испугался, что оно никогда не перестанет открываться, что он станет единым, непрерывным актом расширения, который может закончиться только аннигиляцией.

Затем, как во сне, он оказался в сотне мест одновременно. Тысячей людей. Простор, в котором идея "Джеймс Холден" терялась, как камень в океане. Он был женщиной с больным плечом на камбузе незнакомого корабля, наполовину выпившей колбу дешевого кофе, тайно подмешанного в алкоголь. Он был молодым человеком в маленькой, тесной инженерной рубке, вовлеченным в сексуальный акт с Ребеккой - кем бы она ни была - и разрывающимся между чувством вины и восторгом от своей неверности. Он был офицером лаконского флота, прятавшимся в своей комнате для приготовлений, при выключенном свете, стараясь затихнуть, чтобы его рыдания не услышали члены экипажа и не узнали, как он напуган.

Как калейдоскоп, составленный из интимных жизней других людей, его память была яркой, блестящей и фрагментарной. От одной мысли об этом у него слегка кружилась голова.

"Итак, - сказал Элви, - я думаю, мы можем согласиться, что отчеты полковника Танаки были точными".

Танака на настенном экране кивнул. Наоми была на экране рядом с ней, оперативная палуба "Роси" окружала ее, как рама. Джим и Файез парили в кабинете Элви. Все они были вместе, и все они были разбросаны.

Амос, вместе с Карой и Ксаном, находился под наблюдением медицинской команды. Как и все остальные члены экипажа. Часы, прошедшие после неудачного погружения, были вихрем активности. Научные команды проверяли и перепроверяли свои данные, искали любые закономерности, которые могли измениться и потускнеть, прежде чем их окончательно сотрут. Джим не сомневался, что они найдут все то же самое, что Танака нашел в первый раз, когда "Прейс" был спасен.

Эта мысль захватила его. "Был ли там кто-то транзитный? Когда это произошло?"

"Нет", - сказала Наоми. "На этот раз толчком послужили не вещи внутри врат. Это были мы".

"Это и мое предположение тоже", - сказала Эльви. "Дуарте, или станция, или какая-то их комбинация отвергли нас. Оттолкнули. Я считаю, что лекарственный режим полковника Танаки притупил худший из эффектов. По крайней мере, для нас".

"Подождите", - сказал Файез. "По крайней мере, для нас? В отличие от кого?"

"Похоже, что на этот раз событие было более масштабным, чем раньше. У меня есть отчеты от пяти научных миссий, которые были близки к своим воротам и сообщили об опыте, похожем на наш. Я не удивлюсь, если позже поступят и другие".

"Как далеко оно могло простираться?" спросил Танака.

"Это нелокальный эффект", - сказал Элви. "Без лучшего понимания того, как он распространяется, я не могу сделать никаких значимых предположений".

"Я думаю, у меня есть некоторые признаки", - сказала Наоми, и ее голос был твердым, как шифер. Ее изображение исчезло с экрана, и на его месте появилась серия тактических карт. Солнечные системы сменяли друг друга, несколько секунд одна, другая, третья. Пока Наоми говорила, они продолжались и не повторялись. "Подполье и его союзники показывают, что после этого события сто пять кораблей в семидесяти системах изменили курс так, чтобы пройти через врата. Это сочетание лаконских, подпольных и чисто гражданских судов. И они также замолчали".

"Молчат?" повторил Джим. Он хотел сказать, что это скорее выражение шока, чем вопрос, но Наоми все равно ответила ему.

"Никакого вещания. Ни плотного луча. Никаких предложений объяснений или изменений плана полета. Просто все они повернули в нашу сторону".

"Радиомолчание кажется странным", - сказал Файез. "Их приводные шлейфы все еще видны. Что, по их мнению, они могут скрыть, соблюдая радиомолчание? Что они получат?"

"Они ничего не выигрывают", - сказал Танака. "Им просто больше не нужна связь. Они все думают одной головой".

Эльви издала небольшой звук, что-то среднее между вздохом и всхлипом.

Танака либо не заметил, либо решил не обращать на нее внимания. "Я взял на себя смелость связаться с адмиралом Трехо. Я надеюсь, что мы сможем получить подкрепление вовремя".

"Вовремя для чего?" спросил Джим.

"К битве", - сказал Танака, как будто это был глупый вопрос.

"Мы уверены, что это враги?" спросила Элви.

"Да", - ответил Танака. "Мы пытались проникнуть на станцию. Нас оттеснили. Теперь к нам направляется специальная флотилия кораблей, управляемых ульями. Если бы они просто спешили сюда, чтобы принести нам торт и украшения для вечеринки, мы бы знали, потому что были бы на станции, пережевывая сало с верховным консулом".

"Есть восемнадцать систем, которые мы идентифицировали, и в которых, похоже, нет вражеской активности", - сказала Наоми.

"Если мы отступим, мы никогда не вернем эту территорию", - сказала Танака, наклонившись к своей камере. Джим ненавидел и боялся эту женщину, и от этого становилось еще хуже, когда казалось, что она права. "Либо мы заберемся внутрь сейчас, либо поговорим с верховным консулом, когда он будет внутри нас и будет дергать нас за ниточки".

Голос Наоми был более мягким, но таким же твердым. "Мы знаем, почему эксперимент провалился? Почему Джим смог попасть на станцию до того, как открылись ворота, а мы не можем сейчас?"

"Когда вы впервые прибыли сюда, станция работала на автопилоте", - сказала Элви. "Она открылась для протомолекулы, которая была спрятана на вашем корабле, потому что у нее не было ничего, что говорило бы ей не делать этого. Теперь есть. Наш катализатор может что-то включить, Кара и Амос могут на это реагировать, но Уинстон Дуарте был переделан с помощью протомолекулы. Теперь это его часть. Мы не попадем на эту станцию, потому что он этого не хочет. Это так просто".

"Я все еще слышу голоса в своей голове", - сказал Алекс. "Я имею в виду, голоса реальных людей. Это происходит и с тобой?"

"Да", - сказала Тереза.

Вокруг них камбуз "Росинанта" казался самозванцем. Реальным и настоящим, но в то же время каким-то образом менее подлинным, чем он должен был быть. Как будто Джим был там и одновременно не был.

Тереза смотрела на него впалыми от разочарования и горя глазами. Он попытался представить, каково ей было так близко подойти к тому, чтобы снова увидеть отца, вернуть его на каком-то уровне, а потом потерпеть неудачу на последнем препятствии.

"Когда вернется Амос?" спросила Алекс, и Джим пожал плечами.

"Когда они закончат с ним", - сказал он.

"Что мы будем делать?"

Это был вопрос. Джим зачерпнул в рот последнюю порцию риса и фасоли, прожевал и проглотил. Росинанте" был хорошим кораблем. Это был хороший дом. В сотнях систем были миллионы людей, у которых никогда не было такого дома, как у него, пока у него были "Роси" и его команда. Он не знал, почему эта мысль вызвала такую меланхолию. Он сунул миску и ложку в рециркулятор, оценив, как щелкнула крышка под его рукой, как она закрылась, когда он убрал давление. Это была такая маленькая, маленькая элегантность. Так легко упустить из виду.

"Я собираюсь...", - сказал он и большим пальцем указал на проход к своей каюте. Алекс кивнул.

Джим медленно двинулся по кораблю, его мысли были заняты. Он продолжал думать об Эросе. О том, как протомолекула, вырвавшись на свободу, разбирала людей на части и собирала их обратно в соответствии со своими потребностями, своей программой. Он был здесь, спустя десятилетия, и все было по-прежнему. Амос, Кара, Ксан. Они умерли и были восстановлены, потому что инопланетный дрон, следуя неизвестно какому дереву решений, пришел к выводу, что они должны преодолеть смерть. Дуарте и кольцевая станция разбирали все человечество на части, как гусеницу, разжижающуюся в своем коконе, чтобы потом снова превратиться в бабочку.

Война будет продолжаться. Строители кольцевых врат переходили из одной формы в другую - примитивные биолюминесцентные морские слизни, ангелы света, затем улей безволосых приматов с миллиардами тел и одним разумом. Темные твари внутри врат и за пределами вселенной царапали, разрывали и развоплощали болезнь, вторгшуюся в ее реальность. Может быть, когда-нибудь эта битва будет выиграна. А может, она будет продолжаться вечно. В любом случае, ничто из того, что Джим знал как человеческое, не сохранится. Больше никаких первых поцелуев. Никаких молитв. Никаких моментов ревности или озарения, эгоизма или любви. Их бы разобрали на части и собрали обратно, как тела на Эросе. Что-то будет там, но это будут не они.

Наоми была в чистом комбинезоне, когда он пришел в хижину. От нее пахло мылом и свежей водой. Свет от экрана показывал морщины на ее лице - печаль и смех одновременно. Она была красива, да, но она всегда была красива. Когда они были молоды, они были красивы просто потому, что молодость сама по себе красива. С возрастом можно было понять, надолго ли хватит этой красоты.

Она сузила глаза и рассмеялась. "Что?"

"Просто любуюсь видом".

"Ты не можешь быть сейчас возбужденным".

"Не говори мне, чего я не могу быть", - сказал он, затем придвинулся к ней и положил свою руку на ее. "Мы не выберемся из этой ситуации, не так ли?"

"Я не вижу, как. Нет."

На мгновение они замолчали. Джим почувствовал, как его охватывает огромное чувство покоя. Впервые с тех пор, как он попал в плен на Медине, он чувствовал себя глубоко спокойным. Он потянулся, и это было очень приятно.

"Ты - главный факт моей жизни", - сказал он. "Знать тебя. Просыпаться рядом с тобой. Это самое значимое, что я делал. И я чертовски благодарен за то, что получил это. Я думаю о том, как легко нам было бы скучать друг по другу, и я даже не могу представить, что это была бы за жизнь".

"Джим..."

Он махнул рукой, чтобы иметь еще несколько секунд для того, чтобы сказать то, что должно быть сказано. "Я знаю, что сделал выбор, который стоил тебе жизни. У меня есть привычка торопиться, потому что я думаю, что это нужно сделать. Я потерял время с тобой, но это всегда был мой выбор". Направляясь к Агате Кинг. Бью тревогу на Медине. Пытался добраться до пули на Илусе. Вернуться, чтобы посмотреть, что на самом деле происходит на станции Эрос. Все это были риски, на которые я шел, и я говорил себе, что это нормально, потому что я рисковал только собой. Но я рисковал кем-то важным и для тебя, и я так благодарен, что был важным для тебя. Я не хотела относиться к этому легкомысленно".

Она выключила экран, затем сжала его руку. "Ты замечательный. Ты всегда был замечательным. Не всегда мудрым, не всегда внимательным. Но всегда, всегда замечательным. Да, я заплатила цену за то, что позволила кому-то такому напористому и импульсивному, как ты, иметь для меня такое большое значение. Но я бы сделал это снова".

Он не знал, кто из них начал притягивать другого к себе, только то, что они сложились вместе. Ее рука оказалась под его рукой, и она пригнула голову, прижавшись щекой к его груди. Он положил свой подбородок ей на макушку, что было редкостью, когда она была намного выше его. Ее первые всхлипы сотрясли их обоих, а затем и его. Они мягко дрейфовали в хижине, которая принадлежала им. Джим чувствовал, что другие умы притягиваются к этому моменту, как насекомые к феромонам, но он не мог обращать на них внимания. Только не сейчас, когда она была в его объятиях.

Через некоторое время, которое могло длиться минуты или часы, рыдания достигли своего естественного конца, и они затихли вдвоем. Наоми немного расслабилась, подняла голову. Их рты встретились, нежно, с едва заметным намеком на голод их молодости.

"Что бы ты ни думал, что должен делать? Что бы это ни было, - прошептала она, - подожди, пока я усну".

Джим кивнул, и она прижалась к нему в темноте. Он считал свои вдохи до ста и снова до ста, пока ее дыхание не стало глубоким, потом снова до ста, чтобы дать ей время провалиться в сон, когда его уход разбудит ее. Она вздрогнула один раз, затем тихонько захрапела. Осторожно развернувшись, он потянулся к стене и подтолкнул ее к двери каюты. Он открыл ее так тихо, как только мог, и со щелчком закрыл за собой.

Где-то внизу, на нижней палубе, радостно лаял Мускрат, и он слышал грубый голос Амоса, если не точные слова. Корабль тихонько поскрипывал, согреваясь и теряя тепло. Где-то Алекс спал, или смотрел свои нео-нуары, или чувствовал вину за Кита и Жизель. Где-то Тереза съедала себя от разочарования и подростковой растерянности. Бобби Дрейпер не было, и уже никогда не будет. Клариссы Мао тоже больше нет, хотя обе они оставили свой след на корабле и людях, живших на нем. На мгновение он представил себе Крисджен Авасарала рядом с ним, ее руки скрещены, а на губах улыбка, которая одновременно была острой и утешительной. Ради всего святого, это не последний день в летнем лагере. Сколько, блядь, слезливых объятий ты планируешь?

В медицинском отсеке он достал аварийный набор с красной керамической оболочкой и сунул его под мышку. Он похлопал по автодоку, как будто это был кто-то, кого он знал и любил, но мог не увидеть снова какое-то время.

Шлюз не был закрыт, и он смог пересечь мостик и войти на "Сокол", не обратив на него особого внимания. Лаконцы привыкли делать вид, что его здесь нет, и его место, сначала как гостя Эльви, а потом как парня лидера сопротивления, придавало ему некий неопределенный статус в их жестком порядке. Пока он казался знающим, куда идет, они считали, что так оно и есть. Это было все равно что быть невидимым.

Комната катализатора была пуста, за исключением изоляционной камеры. Он закрыл за собой дверь в коридор. На ней не было ни замка, ни способа захлопнуть ее. Что ж, ничто не было идеальным. Он открыл аварийный набор и стал перебирать его предмет за предметом. Бинт. Антисептик. Гипоксический инъектор. Игла для подкожных инъекций.

Его голова странно прояснилась. Даже с отдаленным осознанием остальных, момент был его собственным. Он чувствовал себя так одиноко, как никогда раньше, и в то же время испытывал какое-то удовлетворение. Сомнения отступили. Тревога, преследовавшая его после Лаконии, испарилась, как роса в теплый день. Теперь он был только самим собой.

Изоляционная камера легко открылась, и он вытащил катализатор. Ее слепые, пустые глаза пронеслись мимо него. Ее рот работал так, словно она говорила то, что могла слышать только она. Она никак не отреагировала, когда он ввел иглу в ее руку и вытащил поршень.

Гиподерма наполнилась переливающимся сине-черным цветом. Пять кубиков. Десять. Где-то неподалеку раздался сигнал тревоги, и он решил, что это из-за него. Он собирался закатать рукав и ввести образец в вену на сгибе локтя, но вдруг забеспокоился, что команда "Сокола" придет слишком рано и остановит его. Поморщившись, он ввел иглу через штанину летного комбинезона в бедро. Он надавил на иглу, пока она не остановилась. Катализатор чмокнула губами и скривилась, словно пытаясь вспомнить, как плавать.

Джим закрыл глаза.

Сначала он почувствовал холод: ледяная нить, идущая от места втыкания иглы вверх в кишечник. Затем накатила волна тошноты, которая то появлялась, то исчезала, оставляя после себя жжение, распространявшееся по животу и поднимавшееся в грудь. Его сердце начало колотиться, каждый удар был медленным, жестким и сильным, как удар молота. Он почувствовал вкус металла.

В темноте за его веками мелькали голубые светлячки, то появляясь, то исчезая. Он почувствовал, как кровь возвращается в конечность, которую слишком долго и сильно сжимали. Это было похоже на дождь в пустыне, наполняющий сухие арройо. Это было похоже на воспоминание.

Он сделал длинный, медленный вдох. Его била дрожь. Он открыл глаза, оглядел комнату и нашел то, что думал найти. То, на что он надеялся. Сутулость. Полуапологетическое, полувосторженное лицо грустного пса. Шляпа-поркпи.

"Что ж, - сказал знакомый голос там, где его мог слышать только Джим. "Это не может быть хорошо".

"Эй, Миллер. Нам нужно поговорить".