Онлайн чтение книги Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед
Глава XX. ГОРОД КОНТРАСТОВ

— Теперь для полноты ощущений, — заметил Жак, спускаясь по Хай-стрит, — мне хотелось бы найти таверну с гербом Уоллеса[129]Уоллес Уильям (1272–1305) — шотландский патриот и национальный герой, возглавивший борьбу с английским королем Эдуардом I, пытавшимся поработить Шотландию; потерпев поражение, продолжал ожесточенную партизанскую войну, но был взят в плен и казнен. — тремя журавлями или кольчугой Саутуорка[130]Саутуорк — в 1295–1547 годах самостоятельный город, позднее включенный в состав Лондона. на вывеске, — местный колорит ничуть не повредит нашему завтраку.

— Не возражаю, но прежде всего давай позавтракаем, с гербом или без него.

В Эдинбурге трудно отыскать место, помимо гостиниц, где можно поесть. В городе нет ресторанов, как в Париже, а редкие таверны не имеют вывесок. Запасшись терпением, друзья разыскали в конце концов нечто типа кафе перед Трон-Черч, где за умеренную плату насладились холодным мясом и шотландским элем. Жонатан хотел заказать яйца, но не смог объясниться с хозяином — в его словаре не нашлось слова «всмятку».

После сытного завтрака Жак вернулся к высказанной утром идее, и Жонатану пришлось последовать за ним к горе, которую они созерцали из окна гостиницы. Парижане спустились к замку Холируд по Хай-стрит, оживленной улице, подробно описанной Вальтером Скоттом в романе «Аббат»[131]«Аббат» — роман В. Скотта (1820)., оставили позади Бридж-стрит, соединяющую гигантским мостом три холма, на которых раскинулся Эдинбург. В конце улицы виднелся университет, построенный на месте дома, который Босуэл[132]Босуэл — Джеймс Хейнберн, граф Босуэл (1536–1578), шотландский аристократ, третий муж Марии Стюарт. взорвал с трупом Дарнлея[133]Дарнлей (Дарнли) Генрих (1545–1567) — правнук по матери английского короля Генриха VII, по отцу он принадлежал к шотландскому королевскому роду Стюартов; женившись на Марии Стюарт, завладел шотландской короной.. Надо сказать, что в Эдинбурге нельзя и шагу ступить, чтобы не натолкнуться на живое напоминание о Марии Стюарт[134]Мария Стюарт (1542–1587) — шотландская королева (1560–1567 гг.); восстание шотландской знати вынудило ее бежать в Англию, где королева Елизавета, опасаясь притязаний беглянки на английский престол, заключила ее в тюрьму; после многолетнего заключения Мария Стюарт была казнена., не оказаться среди таинственных руин романов великого шотландского писателя. Продолжением Хай-стрит является улица Незербау[135]Улица названа по городским воротам Незербау.. Здесь сохранился дом великого реформатора шотландской церкви Джона Нокса, единственного человека, устоявшего перед чарующей улыбкой шотландской королевы. Возможно, что именно поэтому он спокойно скончался в своей постели 24 ноября 1572 года. Незербау сменяется старинной улицей Кэнонгейт, служившей когда-то границей города.

Этот пригород, ведущий к королевскому дворцу, являет собой царство нищеты: голые дети, женщины и девушки, босые, в лохмотьях — они бродят, встречаются друг с другом и расходятся, снуют по улицам, скользят жалкими и голодными тенями вдоль высоких домов. И тем не менее среди этих бедняков, в смрадном воздухе, располагающем к эпидемиям, на грубой, грязной мостовой, в глубине отвратительных, темных, сырых улочек, известных под именем Клоуз[136]Здесь: уединенный, скрытный (англ.). , ведущих в мерзкие притоны и спускающихся к двум смежным оврагам, среди всего этого убожества чувствуется грозное дыхание поэзии старой Шотландии. Здесь Уэверли вошел в город, прибыв впервые в Эдинбург, здесь портной сшил ему знаменитый боевой наряд из тартана[137]Тартан — клетчатая шерстяная материя., которым так восхищалась вдова Флокхарт. Здесь на маленькой площади горцы стреляли из ружей после победы Претендента[138]Имеется в виду Яков Эдуард (1688–1766), сын Якова II; поддержанный Людовиком XIV, он претендовал на английский престол; в 1715 году высадился в Шотландии и короновался под именем Якова VIII, но после того, как его сторонники потерпели поражение, бежал на континент. Однако действие романа «Уэверли» происходит в 1745–1746 годах, когда главным действующим лицом шотландского восстания был сын упомянутого претендента Карл Эдуард. У Ж. Верна речь идет о сражении при Фолкерке (1746 г.), в котором Карл Эдуард разбил королевские войска., и Флора Мак-Ивор[139]Флора Мак-Ивор — героиня романа В. Скотта «Уэверли». чуть было не попала под пули охваченных восторгом людей. Улица Кэнонгейт ни с чем не сравнима; ее вид sui generis[140]В своем роде (лат.). неповторим; хибары, лавочки с вывесками, поскрипывающими на железных цепях, широкие навесы, часы тюремного замка, посреди улицы выставляющие на обозрение свой роковой циферблат, сохранившиеся до сих пор столы старых харчевен для разделки туш — все это придает кварталу своеобразный колорит, который лишь кисть Делакруа[141]Делакруа Эжен (1798–1863) — великий французский живописец-романтик. способна передать. На Кэнонгейт, как, впрочем, и в других районах города, женщин намного больше, чем мужчин, — оттого, что мужская прислуга — редкость в Эдинбурге. Служанки, горничные в старых шляпках своих хозяек, бегущие по их поручениям, в обилии встречаются на улице.

Приближаясь к Холируду, улица немного расширяется и проходит мимо больницы и церкви Кэнонгейт с примыкающим к ней кладбищем. Церковь являет собой готическое здание, без признаков какого-либо определенного архитектурного стиля. Наконец улица выходит на площадь, в глубине которой возвышается дворец древних властителей Шотландии.

Здесь толпится народ, чтобы полюбоваться новой достопримечательностью города — очаровательным фонтаном, в котором, казалось, отразилось все великолепие возрожденной готики, следовательно, он не отличался чистотой стиля, но все детали были так тонко проработаны, с таким терпением отделаны, дышали такой свежестью, что смотреть на весь ансамбль было одно удовольствие. Казалось, тропический цветок вырос и распустился летней ночью.

Жак с Жонатаном направились к Холируду. У ворот дворца стояли часовые, одетые в старинные шотландские костюмы: юбки из зеленой материи, клетчатые пледы, у бедра — сумки из козьего меха, свисавшие чуть ли не до земли. Из-за недостатка времени туристы ограничились тем, что полюбовались четырьмя мощными башнями с зубцами, придающими дворцу вид средневекового замка. За исключением полуразрушенной старой часовни за дворцом, воздевающей к небу стрельчатые готические арки, невозможно отличить новые постройки от реставрированных. Несмотря на мрачные события прошлого, преступления, совершившиеся здесь, ужасную память о трагической любви Марии Стюарт и бедного Риччо[142]Риччо Давид — придворный итальянский скрипач, позднее — любовник Марии Стюарт; убит 9 марта 1566 года., эта старинная резиденция не выглядит угрюмо и зловеще. Наоборот, ее можно принять за небольшой загородный дворец, сохранивший по прихоти владельца свой первозданный феодальный облик. Надо было быть свергнутым королем, как Карл X[143]Карл X (1757–1836) — король Франции в 1824–1830; свергнут в результате Июльской революции 1830 года., чтобы не наслаждаться там полным покоем без сожаления о прошлом и забот о будущем.

— Холируд, Холируд! — воскликнул Жак, декламируя строку Виктора Гюго[144]Из стихотворения Виктора Гюго «Седьмое августа 1829 года». (Примеч. фр. издателя.) . — А теперь на приступ горы!

— Она довольно отвесна. Может, поищем менее крутую тропу?

— Никогда! Поднимаемся прямо вверх! Вперед!

С этими словами Жак устремился в Королевский парк, простиравшийся справа от дворца, где в это время кавалерийский полк проводил учения. Сверкающее на солнце оружие, яркие красные мундиры замечательно вписывались в окружающий пейзаж. Несколько деревьев затеняли берега небольшого озера, скорее даже пруда, омывающего подножие холма.

Жак невольно вспомнил сцены из «Уэверли», разыгравшиеся на этом самом месте; здесь собиралась армия принца Карла Эдуарда с колышущимися тартанами, трепещущими плюмажами, полощущимися стягами, на которых читались боевые девизы кланов: Клэнроналдов, Мак-Фарленов, Туллибардинов, Гордонов, — сзывавшие их под знамена[145]В романе Вальтера Скотта приводятся эти девизы: «Противься, кто смеет» (Клэнроналды), «Лох Слой» (Мак-Фарлены), «Вперед, удача, врагу оковы!» (маркиз Туллибардин), «Ждем» (лорд Льюис Гордон).. В центре вздымалось знамя принца с девизом: «Tandem triumfans»[146]«Торжествующий под конец» (лат.). , получившим подтверждение вскоре в битве при Престонпансе.

Справа с равными интервалами раздавались звуки выстрелов, эхом отдававшиеся от склонов гор, — стрелковая рота упражнялась в стрельбе из карабинов. Постепенно, по мере подъема, взглядам путешественников открывались все новые перспективы, но Жак поклялся ни на что не смотреть, пока не доберется до вожделенной вершины.

Через некоторое время друзья миновали Виктория-драйв — прекрасную окружную дорогу, удобную для экипажей и удостоившуюся нескольких строк в романе Вальтера Скотта, причем великий романист тешил себя надеждой, что эти строки и явились причиной восстановления дороги. Вальтер Скотт создал чарующую картину тропок, вьющихся у подножия Солсберийских утесов. Это высокое скальное полукружие образует подножие Артурова Седла[147]Артурово Седло — возвышающаяся над Эдинбургом горная вершина, с которой, по преданию, легендарный средневековый король Артур обозревал местность перед битвой с саксами., горы, на которую карабкался Жак. Высота ее составляла около тысячи футов, чему молодой француз никак не хотел поверить, считая, что она не больше трехсот. Не привыкший к подобным картинам, он не раз впадал в заблуждение такого рода. Наконец, значительно обогнав запыхавшегося Жонатана, Жак, обливаясь потом, с бешено бьющимся сердцем и с прерывающимся дыханием, достиг вершины Артурова Седла. На мгновение он закрыл глаза, потом обернулся к городу и осмотрелся.

Никогда еще более величественное зрелище не представало перед более восторженным и ошеломленным взором. Одинокая вершина Артурова Седла владычествовала над окрестностями, внизу, у подножия, расстилалась панорама Эдинбурга: чистые, прямые кварталы нового города, скопление домов и причудливая сетка улиц Старой коптильни; надо всем этим возвышались замок на базальтовой скале и Колтон-Хилл с руинами современного греческого памятника; от столицы лучами расходились прекрасные, обсаженные деревьями дороги; на севере залив Ферт-оф-Форт, морской рукав, глубоко врезался в берег, где виднелся Лейтский порт; выше, на заднем плане, глазам открывалось живописное побережье Файфского графства, а на востоке — беспредельная гладь моря, синяя и спокойная. Эти Северные Афины соединялись с морем, по словам Шарля Нодье, прямой дорогой, словно Пирейская[148]Пирей с древних времен служил морской гаванью для Афин (в настоящее время эти города фактически слились).. Далеко на западе вырисовывался пик Бен-Ломонд, а справа расстилались прекрасные пляжи Ньюхейвена и Портобелло с купальнями. Перо не в силах описать величия дивного зрелища. Жак замер в немом восторге перед открывшейся панорамой. Жонатан разделял молчаливое восхищение приятеля. Друзья долго стояли неподвижно, вдыхая доносившиеся запахи моря.

— Надо спускаться, — сказал наконец Жак. — Надо скорее спускаться, а то еще немного — и нам захочется остаться здесь навсегда. Невозможно оторваться от чарующего зрелища. Пойдем, Жонатан.

Они взошли на Артурово Седло по самому крутому подъему. Более пологая тропа вилась по противоположному склону. Молодые шотландки, свежие и румяные, поднимались по ней, смеясь и восклицая:

— О, мои ноги! Мои бедные ноги! My poor legs!

Жонатан, гордый тем, что понял шутку, послал девушкам самую обворожительную улыбку, на какую только был способен. Во время спуска ему пришла счастливая мысль искупаться в Портобелло, и через полчаса приятели были на берегу моря.

Портобелло — это всего несколько домов на очень красивом пляже. Откуда взялось итальянское название среди суровых гэльских имен? Жонатан не мог объяснить этого иначе как присутствием при дворе Марии певца Риччо и его компаньонов. Там, на золотом песке, протекала «купальная» жизнь, известная по английским гравюрам. Многие семьи проводили на пляже самые теплые часы дня; дети под присмотром бонн[149]Бонна — гувернантка, воспитательница. и гувернанток играли, а их матери и очаровательные молодые мисс плескались в воде. Мужчины купались в десятке метров от женщин. Передвижные кабинки доставляли их за линию прибоя.

— Вот оно, английское целомудрие! Во Франции пляжи не разделены, — восхитился Жак.

— Жаль, очень жаль, но, что поделать, подчинимся местным нравам, — откликнулся Жонатан.

И каждый вошел в свою кабинку на колесиках.

— Жонатан, — позвал Жак через несколько минут, — попроси у хозяина заведения купальные костюмы.

— Дьявол! Это трудно! Я не знаю слова.

— Объяснись жестами!

Жонатан позвал служителя, но, как ни старался, ничего не смог от того добиться и сообщил другу неутешительные результаты переговоров.

— Хороши же мы будем! Как же ты не смог?!

— Видимо, это настоящий нижнебретонец[150]Автор имеет в виду коренного жителя французской исторической области Бретань, говорящего не по-французски, а на древнем языке исконных обитателей этих краев — бретонцев, одной из кельтских народностей..

— Но все-таки не можем же мы…

Фраза застыла у него на губах; в приоткрытую дверку кабинки он заметил великолепного купальщика, чистокровного англичанина, грациозно и неспешно выходящего из воды в костюме Адама[151]То есть нагишом, как гулял по раю библейский Адам до своего «грехопадения»..

— Жонатан, посмотри же…

Жонатан был поражен. Остальные купальщики выходили на пляж столь же мало одетые, как и первый, нимало не заботясь о мисс и миссис на берегу! Друзья больше не размышляли. Они побежали к воде и, не оборачиваясь, бросились в волны.

— Вот оно, английское целомудрие! — рассмеялся Жонатан, отбрасывая со лба мокрые волосы.

— И безусловно, обратное будет выглядеть шокирующим.

Температура воды показалась молодым купальщикам, несколько дней назад нырявшим в бухте Аркашон, не слишком высокой, и после некоторых, вполне естественных сомнений, прежде чем вернуться в кабинку в этом первозданном наряде, они вышли из воды, пятясь задом, рискуя своим видом и поспешным бегством вызвать взрывы веселья молодых барышень.