Онлайн чтение книги Вишенка.
XV. СПЕКТАКЛЬ — БУКЕТ

Час спектакля настал. Актрисы, раздраженные тем, что госпожа Гратанбуль не пришла их одевать, отправляются кратчайшим путем в театр, но суфлерши там не оказалась.

Публика собирается, театр почти полон, но еще очень мало освещен. В провинции, из экономии, освещение делается только тогда, когда почти вся публика собралась. Господин, щегольски одетый, в перчатках канареечного цвета, с розаном в петлице и с пенсне на носу садится в ложу, ближайшую к сцене. Рисуется, ломается, небрежно лорнирует публику и слегка ударяет тросточкою по перилам ложи. Это господин Фромон.

Директор оркестра Пуссемар становится на свое место, музыканты являются, но, увы, двое из них до того пьяны, что сейчас же засыпают и начинают храпеть на весь театр.

Мужской персонал уже готов и только удивляются, что дамы до сих пор не показываются, но они все еще ждут Гратанбуль и ищут ее во всех углах театра. Вдруг Альбертина восклицает:

— А! Боже мой! Ведь она была в зале гостиницы, где обедал какой-то смешной франт… она готова на это… что если… а я ее жду, чтобы переделать мои гусарские панталоны, они так тесны, что не влезают.

Посылают в гостиницу и находят госпожу Гратанбуль в таком же положении, спящую за столом. С большим трудом ее разбудив, двое слуг под руки уводят ее в театр. Парик ее перевернулся так, что локоны падают на лицо.

— Ах, mesdames, мамаша уже готова, — с ужасом кричит Альбертина. — Теперь нам делать нечего, надо самим одеваться!.. Но если она в состоянии суфлировать, вот будет удивление!

— Кто сказал, что я готова, неправда, неправда, — насилу говорит госпожа Гратанбуль и падает на стул, на котором лежит чепчик, приготовленный для Элодии.

— Ах, мой чепчик!.. Смят, испорчен, его надеть невозможно, это ужасно! Невыносимо! Я не буду играть.

На крик жены вбегает Кюшо, с помощью благородного отца уводят госпожу Гратанбуль, предварительно дав ей кофе с солью, чтобы вытрезвить.

Вишенка не играет в первой пьесе и предлагает свои услуги дамам, чтобы одеть их, которые с удовольствием на то соглашаются. Но, присутствуя при тайнах их туалетах, видя, как они румянятся, белятся, чернят брови, ссорятся, кричат, проклинают ту, которая их одевает, как повторяют с нетерпением и злостью свои роли, видя их другими, нежели на сцене, Вишенка убедилась, что тут мерзость, пустота и беспокойство идут рука об руку с удовольствием и смехом.

Однако публика, долго ожидавшая, начинает выказывать нетерпение.

— Мадам, готовы ли, наконец? — кричит Пуссемар, оставивший оркестр для роли режиссера.

— У меня нет чепчика, — говорит Элодия.

— Играй без него, будешь казаться моложе.

— А где наша суфлерша?

— Ее снесли в ее будку. Она начинает приходить в сознание. Представление начинается, я сейчас позвоню, чтобы подняли занавес…

— Мне не лезут эти панталоны.

— Успеешь еще их напялить, ты выходишь только в конце пьесы.

Позвонив, Пуссемар бежит в оркестр, хватает скрипку и говорит барабанщикам:

— Внимание, господа.

Увертюра из «Дезертира» сыграна. Публика удивляется, слыша постоянно барабанный бой. В партере сидит господин маленького роста, с огромной головою, вид его напоминает питомца зоологического сада. Этот маленький господин постоянно вертится, нагибается, то вперед, то назад, то направо, то налево, забыв, как видно, что он не один здесь сидит. Громко выражает свое мнение, а окружающие его слушают, как оракула. Он неоднократно восклицает:

— Сейчас видно, что это военная пьеса, не надо и афишки, и без нее можно угадать. Теперь сочинители вводят в музыку страшный шум и треск. В Париже употребляют пушки в оркестр, и тут будет пальба.

— А, господин Серполе, вы шутите, — говорит с изумлением одна дама с диадемой и множеством цветов на голове.

— Нет, госпожа Лятандри, я не шучу. С тех пор как Россини в свои сочинения для оркестра имел много медных инструментов, другие щеголяют один перед другим изобретением новых сильных звуков. Но тсс… начинается. Мне любопытно видеть «Расстрелянного любовника». Должно быть, новая опера, я ее еще не знаю… В Марселе, где я долго жил… я бывал два раза в неделю в театре…

Фромон высовывается из ложи и кричит:

— Молчите же! Какой-то болтун в партере нсем мешает.

Господин Серполе не принимает этого на свой счет, он поворачивается к сидящим позади, повторяя:

— Молчите, болтуны, слушайте пьесу.

Первое действие проходит довольно успешно.

Актеры знают свои роли недурно. Барабанщики, впрочем, еще спят, и третий только что последовал их примеру, но зато четвертый барабанщик заглушает пение Зинзинеты. Слов не слышно, но зато видны ее грациозные прыжки, которыми она сопровождает пение.

— Ей! Вы, барабаны, не бейте так громко! — кричит господин, занимающий одно из последних мест театра.

— Выгнать раек из театра! — восклицает Фромон, сделавшийся защитником актеров.

— Тут понятия не имеют о военной музыке, — говорит госпожа Лятандри, поправляя себе диадему на голове.

Маленький господин начинает припоминать и замечает что-то знакомое в этой пьесе. Восклицания свои он продолжает делать вслух.

— О! да я видал это… да положительно… да, да только название не то было, позвольте сейчас вспомню его.

— Показать двери этому болтуну! — кричит Фромон.

— Молчите, господа, а то вас выведут, — повторяет господин Серполе, смотря на раек.

Но вот появляется Монтезума, с необыкновенною легкостью взбегает на гору, изображенную вдали сцены, а оттуда направляется к публике, выкидывая на воздух разные па из балета.

Господин Серполе, ударяя себе по коленам, кричит:

— Это «Дезертир»… это «Дезертир»!..

— Да, замолчите ж, господин Серполе! — говорят многие.

— О, я теперь уверен, что это «Дезертир».

— Позвольте ж нам слушать пьесу, мы сами содержание ее узнаем и увидим, кто будет дезертировать.

— Вы мне напоминаете, это старая опера, известная под названием «Дезертира», а не «Расстрелянный любовник», ее непременно приостановят!

— Вас самих надо приостановить, если не замолчите, — кричит Фромон, вставая с места и угрожая рукой господину Серполе.

Монтезума, несмотря на шум в театре и беспорядок, продолжает играть свою роль. Делает множество пируэтов и прыжков и нечаянно толкает жандармов, явившихся для задержания дезертира, которые под сильным ударом падают и вместе с Монтезумом катятся по сцене.

Занавес опускается, публика аплодирует весьма сильно этому оригинальному зрелищу.

В антракте господин Серполе не перестает кри-чнть:

— Это нам играют «Дезертира!»

— Ну и что ж из этого, — говорит ему Фромон, — если это и «Дезертир». Все равно, лишь бы занимательная пьеса.

— Зачем они изменяют название? Мне это не правится, я не хочу, чтобы меня надували.

— Очень часто в провинции изменяют название пьес.

— Не следует позволять, я не желаю смотреть и слушать устарелые пьесы.

— Потому-то актеры и изменяют названия.

Во время этих прений в публике, за кулисами происходят еще более оживленные сцены: Монтезума бросается бить жандармов, бывших причиною его падения на сцене; Альбертина прогуливается в гусарских панталонах, разорвавшихся сзади, чего не может закрыть коротенькая гусарская курточка, зашить же эту дыру некому, — все заняты.

— Какой сбор? — спрашивает Кюшо, подбегая к Дюрозо, одетому для роли следующей пьесы.

— Я еще не знаю… Но публики много, верно сбор порядочный.

— Кто мне зашьет панталоны? Не могу ж я перед публикой так показаться.

— Не поворачивайся к ней задом.

— Это очень мило быть так связанною. О, если бы мамаша в состоянии была зашить, но об этом, кажется, нечего и думать.

— Как хорошо нам суфлирует госпожа Гратанбуль… все то повторяет, что мы уже произнесли… это ужасная вещь!

— Барабанщики храпят невыносимо… нечего сказать, хороший эффект.

— Зато один сильно действует за всех. Говорят, что пения совсем не слышно.

— Милочки мои, если панталоны не зашьете, то я не выйду на сцену; ведь невозможно ж показывать публике, так бесцеремонно, эту часть нашего тела.

— Ну! Публика очень бы этим зрелищем не огорчилась.

— Надо бы о нем тоже упомянуть в афишке…

— Вот публика уже топает и хлопает, чтобы поднимали занавес…

— А-а! Вот Гранжерал, ну что, благородный отец, каков сбор?

— Ах! Дети мои, нас ужасно надули.

— Каким это образом?

— А вот каким, что публики много, а денег мило. Зачем вы позволили барабанщикам вводить даром свои семейства? Оказывается, что один из них привел шестерых, другой одиннадцать, а третий пятерых детей, семь женщин и восемь мужчин. Наконец, четвертый занял своим семейством почти весь портьер и галерею. Вот вам отчего публики много, а сбор весь только тридцать девять франков и пятьдесят сантимов!

— Боже мой! Как мало, мы не покроем своих расходов!

— Все же надо продолжать играть, чтобы выказать весь свой талант. Слава разойдется по городу, и следующее представление даст, наверное, больше. Итак, на сцену!

— Я не покажусь, если не зашью панталон.

Вишенка, сжалившись над положением Альбертины, хочет помочь горю. Они отправляются в угол фойе, и Альбертина, нагнувшись, отдает в полное распоряжение Вишенке свой прекрасный глобус; девушка, вооруженная иголкой, всматривается в него, как будто бы изучает географию.

«Дезертир» прошел бы удовлетворительно, но вдруг просыпаются барабанщики и, растерявшись, начинают бить в барабаны со всей мочи, за все время продолжительной паузы. Один бьет отступление, другой ускорение шага, а третий общий сбор, и все это случилось во время самой трогательной сцены между Луизою и Алексисом, и прекрасные их монологи совершенно заглушены.

Пуссемар в отчаянии, — дает знаки барабанщикам, чтоб замолчали, а те не понимают и бьют еще сильнее. Публика ожесточенная… в партер кричат, на галерке свистят, а в райке поют каскадные песни. Наконец, Пуссемар с помощью Кюшо и Дюрозо выводит вон барабанщиков, оставляя только одного.

Представление продолжается. Альбертина выходит на сцену в гусарской форме и поет свою арию. Публика аплодирует переделанному романсу. Прекрасные формы, оживленные манеры, выразительное пение и гусарский мундир Альбертины восхищают публику Немура. Когда она закончила петь свою арию, Серполе восклицает:

— Я ошибался, это не «Дезертир», там нет этого романса, но вся пьеса очень похожа на него.

В то время, когда Альбертина пела, отрезвевшаяся Гратанбуль прошептала ей:

— Смотри в ложу налево… красавец с розаном… если бросит стихи, надо прочесть их… он хороший господин… было бы не дурно… старайся… бросит букет…

Но проходит первая пьеса, а букета Альбертине никто не бросает. Гратанбуль принимается за свою должность: одевает актрис, а дочь свою уверяет, что в последней пьесе, наверное, уже будет ей поднесен букет.

— Откуда вам известно, моя заботливая маменька, что мне, а не другой эта честь предстоит?

— Какая ты глупенькая… он мне объяснялся, должно быть, в своих чувствах для тебя… чему тут удивляться…

— Он очень дурен собою… похож на негра, ваш красавец…

— О! Какая ты требовательная. Он отличный милый… умеет жить… пьет самые лучшие вина.

— Ты с ним ликеру угостилась?

— Неправда… не он на меня сильно подействовал.

— Будьте, мамаша, внимательны к Вишенке, она мне зашивала панталоны.

— Чем же выказать это внимание к ней? Ей ничего не нужно: она тонка, стройна и одевается сама без помощи других. Ты была великолепна в гусарском мундире!

— В самом деле? А знаете ли, какой ничтожный сбор?

— Я тебе давно говорила, что мы неудачно избрали себе труппу. Твой талант ведь не оценили. Я на твоем месте воспользовалась бы первым случаем и…

— Госпожа Гратанбуль, ступайте в свою будку! — кричит Пуссемар.

— Хорошо, идем. Отправляйся и ты, да усмири своих барабанщиков.

— Я уже троих прогнал, а вы тоже старайтесь получше суфлировать.

— Охота была мне подсказывать, когда только и слышно, трах… тарарах, не хочешь ли, чтобы я суфлировала отступление, тогда не лучше ли поступить уже мне в полк и маршировать с твоими барабанщиками.

Вишенка совсем не одета. На ней ситцевое платье и на голове ничего, кроме своих прекрасных волос. Волнение и страх перед выступлением на сцену увеличивают ее красоту. Она не хотела румяниться, и стоило много труда возлюбленному, чтобы уверить, что без этого актеры много теряют на сцене.

— Не робей, Вишенка… ты так очаровательна, так хороша собой, что этого одного достаточно, чтобы сделать хороший эффект, да и роль свою ты не позабудешь, потому что в ней только два слова нужно сказать.

— Боже мой! Как много странного и непривлекательного в жизни актеров! Знаешь ли что, отпусти меня… я ни малейшего призвания не имею к этому поприщу.

— Ты хочешь уйти… что же нам теперь делать?.. Ведь в афишах напечатано, что будет дебютировать молодая особа в первый раз, в роли Розы.

— Зачем это напечатали?

— Затем, чтобы публика была снисходительна к тебе.

— Что же делать, когда так судьба решила.

Занавес поднимается… В театре водворилась тишина, и слышен только голос Серполе, который говорит:

— Хотел бы я знать, что они хотят изобразить в немой, которая говорит… мне приходит одна мысль в голову… мне кажется, что эта немая будет, по всему вероятно, чревовещательница.

— А-а! Неужели!

— Конечно… вы понимаете, она нема языком, и будет говорить желудком… интересно видеть.

— Молчите там, в партере!

Пьеса начинается. Барабанщику внушено менее энергично играть на своем инструменте. Слышны речи и пения актеров, публика остается довольна; наконец является Вишенка. Она идет по сцене нерешительно, боязливо, но это даже идет к ее роли. Публика восхищается Вишенкой, хорошим личиком. Неловкость и неразвязность в манерах признаются за натуральное, соответствующее ее роли. Фромон радостно восклицает при появлении молодой девушки и усердно аплодирует. Весь театр подражает ему: Вишенка не знает, принять ли ей на свой счет эти аплодисменты.

— Прекрасно, восхитительно, божественно! — кричал Фромон, не сводя лорнета с Вишенки.

Эти восклицания не нравятся Гратанбуль, и она ворчит и выказывает удивление, почему публика так восхищается. Затем высовывает голову из будки и кричит Фромону:

— Она играет в последней пьесе… скоро увидишь… имей терпение… тягаться с ней красотою никто не может.

Фромон не хочет и слышать изречений суфлерши и глаз не сводит с Вишенки, в середине же пьесы бросает к ее ногам букет…

Вишенка остолбенела, она поражена этим оказанным для нее благоволением и не решается поднять букет.

Публика продолжает восторгаться, как вдруг из будки суфлера показывается голова в парике времен Людовика XIV и слышатся слова, обращенные к Фромону:

— Что ты делаешь… это не моя дочь… ты сделал большой промах… не видишь сквозь пенсне.

Потом, поворачиваясь к публике, госпожа Гратанбуль важно заявляет:

— Милостивый государь, господин Фромон ошибся; букет был предназначен для моей дочери, играющей роль гусара в первой пьесе, и вы ее сейчас опять увидите!

Взрыв хохота, шум, насмешки раздаются со всех сторон и заглушают голос Гратанбуль. Фромон кричит Вишенке:

— Не слушайте это чучело в парике, я вам букет бросил, вы достойны его.

Анжело, бывший в то время на сцене, поднимает букет и торжественно подносит Вишенке, она принимает его. Аплодисменты удваиваются, а госпожа Гратанбуль, взбешенная, ругает публику и, сняв парик с головы, бросает в лицо Фромону за оскорбление, нанесенное ее дочери. Затем исчезает из театра, не заботясь о том, как пойдет пьеса без суфлера. К счастью, это происходит уже к концу пьесы, причем Пуссемар, чтоб заглушить ошибки актеров, приказывает бить без умолку в барабан, актеры же врут всякую галиматью. Пьеса оканчивается среди рукоплескания. Вишенку вызывают, Анжело ее на сцену сопровождает. Фромон бросает еще розу, украшавшую его грудь, а госпожа Лятандри, поддаваясь общему увлечению, вынимает цветок из волос и кидает его на сцену, но попадает прямо в нос Пуссемару. Мужской персонал актеров осыпает Вишенку поздравлениями. Пуссемар, озабоченный, бегает взад и вперед, ищет во всех углах театра, но вскоре возвращается к актерам и восклицает жалобно;

— Невозможно их найти!.. Они уехали…

— Кто?

— Альбертина с матерью.

— Полно, не может быть!

— Не беда, если и не явится Гратанбуль, но Альбертина нам нужна, она играет в последней пьесе.

— Она, верно, в гостинице.

— Они были в гостинице, но, собрав все свои вещи, наняли с офицерами карету и уехали.

— Это ужасно! Покинуть нас во время самого спектакля. Такой поступок достоин Альбертины и ее милой матушки.

— Довольно, дети! Надо скрыть перед публикой наше затруднительное положение, — говорит Дюрозо.

— Да, да, — прибавляет Гранжерал, — сору из избы не выносить. Наша Вишенка заменит Альбертину в роли Юлии.

— Она не имеет понятия об этой пьесе.

— Ничего не значит, Рамбур постоянно импровизировал на сцене; публике Вишенка нравится, этого достаточно. Она роль свою исполнит мимикой. Барабанщик горю поможет.

— А где же взять суфлера?

— Госпожа Рамбур не играет и возьмется за это.

— Будьте покойны, я играю роль Жисмена и обещаю вам сократить сцены с Юлией.

Вишенка очень удивлена новому назначению и отказывается от него, но благородный отец бросается перед нею на колени и умоляет принять роль Юлии.

— Ты наша спасительница, не отказывайся ради бога! — восклицает Анжело.

Вишенка соглашается. В то время когда ей надевают чепчик и фартук для роли субретки, Анжело старается дать краткое понятие о роли, но это все лишнее: как только Вишенка показалась на сцене — барабан не умолкает, Пуссемар пилит на скрипке что в голову придет, и публика, видя мимику и только мимику, уверена, что это продолжение пьесы «Два слова, или Ночь в лесу». Актеры не стараются вывести из заблуждения публику.

К счастью, Серполе не видел этой пьесы в Марселе, а Фромон, зная, не обращает внимания на игру и только всматривается в Вишенку. Занавес опускается, — публика расходится.

Серполе замечает, что конец не стоит всей пьесы.