ГОЛЛАНДИЯ

Онлайн чтение книги Европейские поэты Возрождения
ГОЛЛАНДИЯ

ЙОНКЕР ЯН ВАН ДЕР НОТ

* * *

И свежи и чисты черты моей любимой,

Она, как вешний цвет, с Олимпа низошла

И свет златых волос на землю принесла

И бронзовых бровей излом неповторимый.

И взор ее (в душе столь бережно хранимый),

Как солнце, не таил ни горести, ни зла.

И ложь любую мог испепелить дотла

Ее прелестных уст пожар неугасимый.

О чем еще сказать? Она столь хороша,

Божественный восторг дарит ее душа,

Она прелестнее и радостней денницы…

Но я отвергнул все — я с тягостным трудом

Листаю медленно за томом новый том,

Где красота ее впечатана в страницы.

* * *

Я нимфу видел в светлые года:

Веселая, среди цветов стояла

Она одна у чистых вод канала,—

Покинув дом, пришла она сюда.

Нарциссами вспоенная вода

Все многоцветье луга отражало

Расшитое цветами покрывало

С тем лугом не сравнится никогда.

В цветах стояла нимфа, словно Флора,

Равна Диане чистотою взора,

Прекрасна — хоть Венерой назови;

За честь и ум сравнимая с Минервой,

С Юноной — иебожительницей первой;

И жажду я с тех пор ее любви.

* * *

Я лань увидел в благостной долине,

Вокруг нее шумел веселый лес

(Цвела весна по милости небес),

Она была под стать живой картине.

Она лежала гордо посредине

Лужайки, над ручьем, в тени древес.

Тот непорочный образ не исчез —

В моей душе храню его доныне.

И я за ней последовал с тех пор

И воспеваю золотой убор

Вкруг шеи гордой — в мире нет чудесней.

Я буду весел, доблестен и смел,

Чтобы никто злонравно не посмел

Ее встревожить недостойной песней.

* * *

Когда в апреле раскрывает Флора

Цветенью пышному луга и чащи,

И шлет дары, столь милые для взора,—

Я обращаюсь к ней, ншвотворящей.

Любовь прекрасна — молвил я вначале,

Завидев розу, что должна раскрыться;

Но долго мы потом в саду искали,

Куда сокрылась алая царица.

Да, розы нет — кругом кусты в зеленой

Прозрачной и сверкающей одежде.

Мы только вспоминали удивленно

Ту красоту, что нам сияла прежде.

И я сказал: печалиться не надо,

Что в дни весны свершается утрата,

Что никому не ведома услада

Увянувшего с розой аромата.

Увы, цветок весны увял до срока,

Но повторять готов я неустанно:

В любви благословенной нет порока,

Блажен, кто любит — поздно или рано.

Была — любовь, теперь — воспоминанья.

Конец достойно завершил начало.

Пускай приходят в добрый час желанья,

Чтоб наша жизнь, как роза, не увяла.

ПИТЕР КОРНЕЛИСОН XОФТ

ПЕСЕНКА

Серый заяц, озираясь

На лугу, увидеть смог,

Как пустилась наутек,

Влажных трав едва касаясь,

Пара стройных, быстрых ног.

Зря ль девчонка прочь спешила,

Зря ль бежала, что есть сил,

Если Виллема любила,

Если Герхард сзади был?

* * *

Природа, сколько ж сил, сноровки и чутья

Потребовалось, чтоб такое обаянье,

Такую красоту вложить в одно созданье,

Чтоб родилась на свет любимая моя!

Как научилась ты из быстрых слов ручья

Внезапно извлекать ярчайшее сиянье

Возвышенной души, в привычном одеянье

От глаз людских ее величие тая?

Тону в разгадке я той силы неизвестной,

Которая устам с улыбкою небесной

И неземным очам прекраснейшей дана.

Богинею считать ее готов отныне,

Но чудеса творить положено богине,

Она своей рукой снять боль мою должна.

ПЕСЕНКА

Чтобы спрятать в глубине

Любящего сердца горе,

Лебедь белая у моря

Шепчет, жалуясь волне:

Без него тоскливо мне,

Он угрюмее, чем вьюга,

Он холодный, как родник,

Он колючий, как тростник,

Краше он, чем солнце юга.

НОВОРОЖДЕННОМУ

Младенец, юный плод, с утробной тихой дремой

Расставшийся и в жизнь приотворивший дверь,

На радость и отца и матери теперь

В скопление страстей, в дотошный день влекомый,

Тебя уже нашел твой жребий незнакомый,

И от него не раз узнаешь ты, поверь,

Что зла нет без добра, нет счастья без потерь,

Что страх навеки слит с надеждою искомой.

Но если чересчур жестоким будет рок,

Пусть вопреки ему наш милосердный бог

От смертоносных стрел тебя хранит надежно,

А если ты судьбе все время будешь мил,

То сколько б от нее даров ни получил,

Благодари за все и трать их осторожно.

* * *

Когда всемирный свет слепому от рожденья

Вдруг зренье подарил, слепой был потрясен.

Игру тонов и форм открыл впервые он

И, восприняв их ритм, застыл от возбужденья.

Возникли перед ним дворцов нагроможденья:

Могущество людей в величии колонн.

Но более всего он солнцем был пленен.

Уста молчали — дух кричал от наслажденья.

Электра, так и ты, мне душу озарив,

Тепло своей души ей щедро подарив,

Вернула то, чего меня судьба лишила.

И сердце жаждало, мою покинув грудь,

Ниц пасть перед тобой, к твоим стопам прильнуть,

Тебе хвалу воздать за все, что ты свершила.

* * *

Стремительный старик, покоя никогда

Не знающий, вперед летящий, словно птица,

Что скоростью с тобой попробует сравниться?

Ты ветер обогнать способен без труда.

О время, твой полет сметает города,

Престолы и дворцы, державы и границы;

Ты разрушаешь все, что прочностью гордится.

Зачем же для меня ты медлишь иногда?

Любимая, теперь, когда ты не со мною,

Пугает каждый день меня своей длиною,

Медлительность его едва-едва терплю.

Но время зря, увы, я все же погоняю,

И, вероятно, день тем больше удлиняю,

Чем больше я его, страдая, тороплю.

* * *

Юноша:

Галатея, даль уже светла.

Галатея:

Ах, не надо торопиться,

Ночь все длится.

Ах, не надо торопиться, то луна взошла.

Юноша:

Галатея, это солнца свет.

Галатея:

Разве утро наступило?

Двух не било.

Разве утро наступило? Двух еще ведь нет.

Юноша:

Галатея, на небо смотри.

Галатея:

Прав ты, милый, очевидно.

Как обидно!

Прав ты, милый. Очевидно, это свет зари.

Если б ночь до вечера продлить!

Чтобы нас не разлучало

Дня начало,

Чтобы не могло начало дня нас разлучить.

Ну, прощай, пора, любимый мой!

Юноша:

Нет, мой свет, без поцелуя

Не уйду я.

Твой последний поцелуй позволь забрать с собой.

Галатея:

Ты придешь ли вечером опять?

Юноша:

Тише! Мать нам помешает,

Коль узнает.

Но к тебе приду я снова, пусть узнает мать.

Галатея:

Мне разжать объятия невмочь!

Юноша:

Новый день уже все ближе.

Отпусти же!

Как тебе я благодарен за такую ночь!

ПО ПОВОДУ ОСКВЕРНЕНИЯ МОГИЛЫ ПЕТРАРКИ

Пока Петрарки дух витал за облаками,

Прах гения земля надежно берегла.

Но мстительный болван явился и со зла

Могилу осквернил нечистыми руками.

Послушай, лжегерой с куриными мозгами,

Тебя не ждет отнюдь за подвиги хвала!

Взбесившегося ты напоминал козла,

Который тень пронзить попробовал рогами.

И прах, что с первых дней за духом вслед стремился,

Но двести с лишним лет в сырой земле томился,

За то, дурак, тебя готов благодарить,

Что наконец сумел он выйти из могилы,

Вновь обрести своп дух, ему прибавить силы

И новых лавров блеск Петрарке подарить.

* * *

О время, почему помчалось ты стремглав,

Когда с любимой я обрел все счастье снова?

За что ты обошлось со мною так сурово?

В чем оказался я перед тобой неправ?

Ты, древнее, живешь, увы, не испытав

Той силы, что в себе любви скрывает слово.

Я плакать был готов, по ритму стука злого

Завистливых часов о гневе их узнав.

Ах, мастер, ты часы чинил нам аккуратно.

Но что сломалось в них той ночью, — непонятно.

Они решили бить три раза каждый час.

Когда же срок пришел расстаться нам с любимой,

Замедлили они свой бег неудержимый,

Пробив за целый день едва-едва шесть раз.

* * *

Когда светлейший бог за вожжи золотые

Хватается своей горячею рукой

И, желтый диск достав из глубины морской,

С людей срывает сны, тяжелые, густые,

Когда поля, луга и улицы пустые

Спешит наполнить вновь собою шум людской,

Все радуется дню. И радостью такой

Полны вершины гор и берега крутые.

Но прочим звездам днем на небе места нет.

За свой престиж боясь, их гасит солнца свет,

И ни одна звезда не смеет встретить Феба.

И ты, моя любовь, едва войдя в меня,

Поведала душе о наступленье дня,

Который всех других прогнать способен с неба.

* * *

Люблю, люблю, люблю — звучало в тишине,

Пока любимых губ касался я губами.

Не знаю, как тремя короткими словами

Все мысли спутала любимая во мне,

Которые, увы, пришедшего извне

Значения трех слов не понимали сами.

И то, что в этот миг возникло между нами,

Сумела лишь она расшифровать вполне.

О, сердца моего бесценная награда!

В ее душе моя была укрыться рада.

Но день от поздних звезд очистил небосклон.

И вместе с ними вдруг любовь исчезла тоже.

Но как же могут сны так быть на явь похожи

И как же может явь так походить на сон!

* * *

Сударыня, коль беречь

Рифмованные посланья

Вам негде, без колебанья

Швырните их прямо в печь.

Не страшно, что они снова

Встретятся там с огнем,

Ибо когда-то в нем

Рождалось каждое слово.

ЭПИТАФИЯ

Могиле этой оказала честь Христина Хофт последним сном своим.

Всех больше счастье в жизни заслужив, она всех меньше наслаждалась им.

ГЕРБРАНД АДРИАНСОН БРЕДЕРО

ПЕСНЯ ПРОЩАНИЯ

Любимая, простимся

В мгновенья перед тягостной разлукой

И к богу обратимся —

Да будет он опорой и порукой.

Храни, господь,

Душу и плоть

Той, что люблю я нежно.

Дай парусу щедро

Попутного ветра

В путь безбрежный.

Таинственные воды,

Бушующие с яростию темной,

Прошу, от непогоды

Челнок ее в пути щадите скромный.

Морская глубь,

Храни, голубь,

Злой Норд, не шли борея.

Будь с нею любезна,

Ревущая бездна Зюйдерзее.

На рейде Амстердама

Корабль стоит, других судов угрюмей.

Здесь нет богини храма,

Едва нашлась ей койка в грязном трюме.

Лишь грязный трюм

Да мрачный шум

Волны и пены клочья.

Я в страшной тревоге:

Смогу ли в дороге

Ей помочь я?

Пусть солнца блеск полдневный

Косматые громады туч разгонит.

Корабль с моей царевной —

Пусть он в пучине грозной не потонет.

Ах, сердце-лот

В груди скользнет,

Как в море, — в путь опасный.

Рассудка лишаюсь

И не притворяюсь —

Это ясно.

Ты знаешь ведь, ты знаешь,

Как дорога мне, как любима мною.

Зачем ты уезжаешь?

Зачем твое сердечко — ледяное?

Ты кладезь муз,

Твой тонок вкус,

Бесспорна добродетель.

Твое внимание —

Очарование,

Я свидетель.

И ты, кто над волнами

То огненные взоры молний мечешь,

То нежно с кораблями

Играешь и ни в чем им не перечишь,

Царица волн,

Веди сей челн

Туда, где нет ненастья.

Где боги ликуют,

Где людям даруют

Радость, счастье.

И все, что я помыслю,

К тебе перед разлукой обращаясь,—

Всего не перечислю,—

Твоим все это будет, я ручаюсь.

Лишь будь моей

И все сильней

Желай конца разлуки.

Ведь нету на свете,

Чем месяцы эти,

Горшей муки.

МУЖИЦКАЯ ПИРУШКА

Арендт Питер Гейзен, друзья и кумовья

Затеяли пирушку в сторонке от жнивья —

На травке, у ручья.

Кому бутыль, чтоб лечь в ковыль,

А им — нужна бадья.

Арендт Питер Гейзен — на что уж пить мастак —

Знай льет из штофа в шляпу, да не нальет никак,

Чуть стоя на ногах.

Кончать пора, кто пьет с утра,

Лужайка не кабак!

Класьян, Клон и Лентьян — они пьяны давно.

На чистое, ворсистое, форсистое сукно,

Батисты и рядно

(Пусть шьет их швец — пропьет их жнец),

Не глядя, льют вино.

А рядом — деревушка, и проживают там

Веселые ребята: Кес, Тойнис, Франц и Шрам,

И Дирк ван Димердам,

И Симьян Слот, и Ян де Дод,

И Тим, и Баренд Бам.

Девицы из деревни, хоть самая страда,

Заслышав шум гулянки, а ну бегом туда

Без всякого стыда.

И парни враз пустились в пляс,

Крича: «Айда! Айда!»

Тут каша заварилась — аж коромыслом дым!

С штрафного зашатались Дирк, Баренд, Кес и Тим

Один вопит другим:

Болит живот! — Хлебни, пройдет.

Добавим, побратим!

Меж тем девица Тринти и пришлый парень Клон

Решили разобраться: кто тут в кого влюблен?

Она в него иль он?

В густом стогу на берегу

Был спор их разрешен.

Но Арендт Питер Гейзен, пунцов, как маков цвет.

Вдруг выхватил оружье, — да если бы стилет

Иль даже пистолет! —

А то — тесак, и вдарил так,

Что сам свалился вслед.

Девицы разбежались, вопя что было сил,

И колокол в деревне истошно завопил —

Но Кес уже почил.

«Ах, сучья рать, поймать, догнать,

Поднять на зубья вил!»

«Нет, лучше — за решетку, на дыбу и в щипцы

Убийц и бузотеров, — решили мудрецы.—

А кто отдал концы,

Запишет тех, коль вышел грех,

Наш пастор в мертвецы».

Так кончилась пирушка — ах, если б лишь одна

Вино отменно сладко, а кровь-то солона:

Не дремлет сатана!

Хоть сам люблю быть во хмелю

От доброго вина.

ЙОСТ ВАН ДЕН ВОНДЕЛ

РЕЙН

Иоганну Волфарду де Бредероде, барону де Виансн

Светлейший Рейн, мечта моя,

Тебя хвалой восславлю новой.

С высоких Альп твоя струя

Артерией материковой

Прыжками пролагает путь.

Дунай, твой брат, с тобой простился,

Решил к Востоку повернуть,

А ты — на Север устремился.

Снега, туманы, облака

Вас сотворили за века.

Еще Герцинский лес шумел,

Служа Германии покровом;

Германцам был сужден удел —

Мужать в смирении суровом.

Тобою, Рейн, о господин,

Сам Тибр поставлен на колени,

Когда великий Константин

С далеких рейнских укреплений

Повел под знаменем своим

Войска на развращенный Рим.

И принял ты ярмо Христа,

Твои брега поют осанну.

Вод окрещенных чистота

Бросает вызов Иордану.

Но оказался крест Христов

Неизмеримо легче груза

Высоких цезарских мостов,

И горьких слез под властью Друза,

И вставших над волной твоей

Пятидесяти крепостей.

Ты во Христе неуязвим,

Как злато в пламени горнила.

Пускай бряцаньем боевым

Шум рейнских волн глушил Аттила,

Невинной кровью христиан

Он обагрил твое теченье,

Убийствами и злобой пьян,

Он грабил каждое селенье,—

В огне дымились берега,

Пустели пашни и луга.

Мольбам о мщении творец

Внимал, и твой возвысил жребий.

Сам Карл Великий наконец

От злобных варварских отребий

Сумел очистить берег твой.

Преемник славы Константина,

Он рейнской овладел землей,

Слагая камни воедино,

И создал сад среди теснин

Благочестивый властелин.

О мукомол, о винодел,

О землекоп, градостроитель,

О мастер оружейных дел,

О смелый лоцман и воитель,

Бумагоделатель, молю,

Бумагу дай для этой оды,—

Горжусь тобой и восхвалю

Твои стремительные воды,—

Так лебедь резвый хмелю рад,

Вкушая рейнский виноград.

Как радуга, твоя краса

Цветет светло и горделиво,

И кажется, что небеса

Тускнеют перед ней стыдливо.

Пунцовый, синий, белый цвет

Тяжелых гроздий виноградных —

В них каждый город твой одет

Среди садов и вод прохладных,—

Со всех сторон любой приток

Несет воды тебе глоток.

Вот Майн, холмов лесистых сын,

Вот Мозель, яблоками славный,

Маас, духовный властелин,

Что с Рейном спор ведет, как равный,

И Рур, журчащий в тростниках,

И Неккар, лозами увитый,

И Липпе в низких берегах,

Среди дубрав, под их защитой,—

И сотни рек и ручейков

В венках из трав и васильков.

Стопами ты коснулся гор

Швейцарских, где сыны свободы

Врагам готовы дать отпор;

Ты руки погружаешь в воды

Морские, где стоит оплот

Земли батавов — остров гордый,

Где героический народ

Разбил гостей незваных орды

И плещет Рейнская волна,

Лишь для свободы рождена.

Ты, словно греческий пифон,

В долине завитки раскинув,

Ползешь, и лижешь горный склон,

И пьешь из пенистых кувшинов

Потоки мутных, талых вод.

И пухнет от водянки тело

Твое, и множится твой гнет,

Губя все то, что в поле зрело,—

Ты гложешь камни горных гряд

И дол, где зреет виноград.

Когда-то к Альбиону в дом

Тянулся ты разверстой пастью,

Теперь заплывшею песком;

Но ныне Лек и Эйсел, к счастью,

Убыток вдвое возместив,

Тебя ведут к морским просторам,

И сдержан дамбами разлив,

Чтоб под губительным напором

Растаявших весной снегов

Не вышел ты из берегов.

Река мерцающих светил,

Бегущая во тьме аркада —

Нет, это не роскошный Нил,

Не По — Ломбардии отрада.

Нет, это только Рейн златой,

Где рыбки плещут шаловливо,

И серебристой чешуей

Переливаются игриво,

И по хрустальным небесам

В ночи блуждают здесь и там.

Ты утопить, защекотать

Меня могла, русалка Рейна,

Но как тобой гордится знать

И чтит тебя благоговейно!

Ты странам имена дала,

Ты многих рыцарей сманила,

Свершивших славные дела,

Здесь расцвела их мощь и сила;

Но кровь голландских сыновей

Привычна для твоих очей.

Твоей весной мой стих рожден,

И в боевых играет горнах,—

Пусть я услышу перезвон

Твоих колоколов соборных,

Пусть проскользнет моя ладья,

Пусть повернет на гребне вала,

Пусть Кельном налюбуюсь я,

Пусть в Базеле сойду с причала,

Где навсегда обрел покой Эразм,

расставшийся с землей.

Ты в Шпейере глядишь на суд,

Где тянут кляузники дело,

Под бременем бумажных груд

Сама Фемида поседела.

Но как ты в Бингене ревешь!

Как полнишь в Нидерландах чаши

Вином, — забыты лесть и ложь,

И беззаботны семьи наши.

Мои чернильницы полны

Голубизной твоей волны.

Но горе! Плачу я в беде

И шлю проклятья мерзкой твари —

Церковной злобе и вражде,

Кровавой распре государей;

Сын гидры с тысячью голов,

Убийца, адский отравитель

Сладчайших рейнских берегов —

Погибни! Пусть освободитель

Очистит Рейна берега

От ненавистного врага.

Как гордо рейнский Лек вскипит

У стен Вианена волною,

Когда наследника родит

Супруга Волфарду-герою,

Вождю Нассауских знамен.

Пускай хранит наследник нравы

И честь, достойную времен

Минувших и отцовской славы.

Пусть расцветет, творя добро,

Достойный сын ван Бредеро.

Лелеять будет рейнский Лек,

Покорный нежному влеченью,

Зеленой поросли побег,

Что защитит своею тенью

Мать и прекрасных дочерей.

Так ждут проснувшиеся лозы

Весенних радостных дождей,

И жаждут вешних ливней розы.

Пусть небеса благословят

Ту колыбель и этот сад.

АНОНИМНАЯ НАРОДНАЯ ПОЭЗИЯ

ВИЛЬГЕЛЬМ

Я — княжеского роду,

в Нассау родня моя,

и нашему народу

до гроба верен я.

Я есмь Вильгельм Оранский,

ничем не посрамлен,

и мной король Испанский

всегда бывал почтен.

За то, что я стремился

во страхе Божьем жить,

я родины лишился

и обречен тужить.

Орудием десницы

Господней стану я,

и мне да возвратится

былая власть моя!

Кто долг свой честно правит,

друзья мои в беде,

Господь тех не оставит

в юдоли и нужде.

Молитесь денно-нощно,

дабы меня Господь

поставил силой мощной

гишпанцев обороть.

Отважно шел на рать я,

как воин во строю,

презревши, как и братья,

добро и честь свою.

Адольф мой незабвенный

в сраженье пал тогда

и впредь душой блаженной

ждет Страшного суда.

В моей во родословной

был кесарь, и к тому ж

был избран полюбовно

сей благочестный муж.

Хваля Господне имя,

я страха не знавал.

Деяньями своими

врагов я устрашал.

Средь бранного раздора,

и горя, и невзгод

Ты, Боже, мне опора,

защита и оплот!

И дай слуге Господню,

ведомому Тобой,

низвергнуть в преисподню

тиранство и разбой!

Коль недругов сторицей

шлет на меня судьба,

оборони десницей

смиренного раба,

дабы их злая сила

не овладела мной

и рук не обагрила

в моей крови честной.

И яко от Саула

бежал пастух Давид,

так я же от разгула

и вражеских обид.

Но Бог его избавил

и горя и беды,

царем его поставил

и власти дал бразды.

Противу силы вражьей

приемлю жребий мой

отважною и княжьей

и чистою душой.

Умру, как за отраду,

за родину свою

и райскую награду

я обрету в бою.

Несть большей мне печали

в моей судьбе лихой,

чем зрить, как истерзали

гишпанцы край родной.

И я не перечислю

злодейских их обид.

Но лишь о том помыслю —

вся кровь во мне кипит.

Собравши рать порану,

я на коня вскочил

и дерзкому тирану

сраженье учинил.

По Маастрихтским окопам

пехота их тряслась,

когда оружным скопом

к ним конница неслась.

И будь Господня воля,

так я бы с тех же пор

изгнал во бранном поле

сей чужеземный мор.

Но все в Господней власти,

и в тот злосчастный час

от вражеской напасти

он не избавил нас.

Как князь, по полю брани

я шел, врагов круша.

Не знала колебаний горючая душа.

На деле стоя правом,

я Господа молил,

чтоб недругам лукавым

меня он обелил.

Вас горький страх объемлет,

рассеянных овец.

Но знайте, он не дремлет,

ваш пастырь и творец!

Служите же отчизне,

и вас услышит Бог!

Ведь в христианской жизни

победы есть залог.

И, Бога прославляя,

как силу вышних сил,

клянусь — на короля я

хулы не возводил!

Клянусь, что в бранном споре

и в смертной жизни сей

лишь Богу был покорен

по праведности всей!

ПЕСНИ ГЁЗОВ

ДЕСЯТЫЙ ПФЕННИГ

Родимый край, вставай на бой,

Поможет бог борьбе такой,

Погибнут все злодеи.

Богобоязненной рукой

Сорвем веревку с шеи.

Испанцы Вешателя шлют,

И тот, верша неправый суд,

Ярится, как Антихрист.

Он идолов расставил тут

И наши деньги вытряс.

Испанский Вешатель-злодей

Все больше пьет и жрет жирней,

Сживая нас со света.

Бродяги, странники морей,

Отмстим ему за это!

Мамона в храмах воцарен,

Единственный его закон —

Насиловать и грабить.

Десятой доли хочет он,

Чтоб нас еще ослабить.

Десятой долею, подлец,

Он разоряет нас вконец,

Казня еще суровей.

Уже не шерсти от овец —

Пастушьей хочет крови.

Когда могучий свой живот

Деньгами с кровью он набьет,

Страну оставив нищей,—

Опять отправится в поход

И спросит с нас деньжища.

Не больно ль жирно для него

Десятой доли от всего

Просить, десятый пфенниг?

Лишь увеличится скотство

От наших жалких денег.

Страна родная! Каждый грош,

Который втайне соберешь,

Неси не в ларь испанский,

А тем, кого в лесах найдешь,—

Их прииц ведет Оранский.

Отдать ли деньги палачам

Иль нашим гордым смельчакам,

Решить давно пора нам.

На битву, гёзы! Счастья вам!

Позор и смерть тиранам!

* * *

Воспрянем и грянем во славу Господню,

Пред битвой молитвой и верой сильны.

Отец всеблагой! Ты порукой сегодня,

Что мы сокрушить супостата должны.

В сраженье и рвенье — отмщение божье,

И чудо повсюду — отрадой для глаз.

Воспрянем из праха! Расправимся с ложью,

Ведь правда за нами и вера за нас!

Серьезно и грозно Испанца мы ждали,

Который, как воры, ворвался в наш дом:

Молитвы умолкли, мечи заблистали —

Изрубим, изрежем и вспять повернем!

Рядами пред нами чужие солдаты,

Доныне гордынехг известны своей,

Но праведный меч сокрушит супостата,

Да будь он, проклятый, хоть втрое сильней!


Читать далее

ГОЛЛАНДИЯ

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть