Онлайн чтение книги Гиганты и игрушки
6 - 1

Кондитерская фирма «Самсон» занимает высоченное здание в самом центре Токио. Прямо напротив фасада — конечная станция эстакадной железной дороги. Передний двор «Самсона», он же станционная площадь, — своего рода буферная зона. В часы пик здесь всегда полно народу. Цены на землю в центре очень высокие, и все же «Самсон» охотно предоставил свой передний двор для общественного пользования. И неспроста: тротуар проходит как раз вдоль его стеклянного фасада, а за стеклом — огромный выставочный зал, где круглый год экспонируются разнообразнейшие образцы продукции фирмы, начиная от жевательной резинки и кончая мелон гляссе. Прохожие волей-неволей заглядывают в гигантскую витрину. Ради такой рекламы и переднего двора не жалко! Тротуар широкий, над ним — навес, так что в дождливый день здесь сухо и хорошо. На площади разбиты клумбы, вокруг клумб расставлены скамейки, — настоящий сквер. «Самсон» страшно популярен среди жителей района «биру» ^[3].

Из окна моей комнаты, со второго этажа, видна вся площадь. Днем и ночью за стеклянной стеной плещется людское море. Дважды в сутки бывает мощный прилив. Площадь захлестывает волна служащих. До чего же тоскливое зрелище! Головы у всех опущены: утром из-за яркого солнца, вечером — от голода и усталости. И вечно они торопятся, бегут. Стальной ящик выплевывает их пачками, они заливают площадь, текут мимо стеклянной стены и, всосанные широкими дверями контор и оффисов, исчезают за разноцветными стенами. Шум бесчисленных шагов, словно грохот прибоя, наполняет комнату, где я сижу, и отдается в каждой клеточке моего тела.

Площадь никогда не пустеет. Стеклянная стена постоянно подрагивает от шума. Служащих сменяют люди самых различных профессий и возрастов. Манекенщицы и фоторепортеры. Группы туристов из провинции. Приверженцы очередной новоявленной религии. Домохозяйки. Студенты. Торговцы. Безработные. В субботние вечера — толпы влюбленных, не имеющих пристанища. Первого мая — рабочие и полицейские. И все толкутся здесь, покрываются пылью, мокнут под дождем. За спиной у себя я постоянно ощущаю толпу. Однажды из этой толпы вынырнула Кёко. И больше в нее не вернулась. Щуря глаза от апрельского солнца и улыбаясь, она выбралась из толчеи и остановилась перед стеклянной стеной.

Это было в понедельник, во второй половине дня. Заведующий отделом Айда вызвал меня по телефону и попросил спуститься в кафетерий на первый этаж. Кафетерий примыкает к выставочному залу. У входа — кондитерский киоск, а в глубине стоят столики. Был как раз обеденный перерыв, и зал гудел, словно улей. Айда сидел за столиком в дальнем углу, у окна, и разговаривал с девушкой. Я подсел к ним.

Девушку освещало солнце. Когда она смеялась, были видны щербатые зубы. Круглоглазая, густобровая девчонка с задорно вздернутым носом. На столе валялась потертая клетчатая сумка, похожая на мешок для плотницких инструментов. Что могло там лежать? Киножурналы или журналы мод с истрепанными обложками? Поломанная пластмассовая шкатулка для косметики? Что еще могло храниться в сумке такой девчонки, как эта? Лак у нее на ногтях облупился, туфли были покрыты пылью. Самая что ни на есть обыкновенная девушка, каких сотни на курсах кулинарии или кройки и шитья.

Позже я узнал, что Айда, меняя экспонаты в выставочном зале, заметил ее за стеклянной стеной в толпе любопытных. В тот день как раз был выставлен на всеобщее обозрение новый английский автомат для упаковки жевательной резинки. Когда загудел мотор и с быстротой молнии замелькали металлические руки, превращавшие длинные розовые лоскуты пластиката в изящные пакетики, зрители стали шумно выражать свое одобрение. Девушка, приплюснув нос к стеклу, громко смеялась от восторга и вскрикивала, как ребенок. «Надо было видеть выражение ее лица!» — говорил потом Айда.

Когда я подсел к их столику, они оживленно болтали о фильме Диснея. Как видно, между ними уже установились непринужденные отношения: ни дать ни взять — дядюшка и племянница. Не знаю, как ему удалось затащить в кафетерий совсем незнакомую девушку. Тут, видно, помогла его седина, глубокие морщины у глаз и новый, с иголочки, светло-серый костюм.

Айда рассказывал ей сплетни про джазовых певиц и кинозвезд. Она от души хохотала, негодовала, ахала. Потом он спросил, где она работает. Девушка сказала, что работает конторщицей в небольшой торговой фирме, неподалеку от нас. Иногда ей приходится исполнять и обязанности рассыльного. Айда записал название и телефон фирмы. По его просьбе я купил для девушки шоколадный набор.

— Ой, вот здорово! Спасибо вам! Не придется тратиться на амида ^[4]. — Потом она швырнула коробку в сумку, повесила сумку на плечо и улыбнулась. На ее верхнюю губу упал луч солнца, нежный пушок засеребрился, как промелькнувшая на дне озера рыбка. Если и было в ней что-нибудь привлекательное, то именно это. Как только девушка ушла, Айда спросил, как она мне понравилась. Но ничего особенно лестного я сказать не мог.

— Мне кажется, она очень фотогенична, — пробормотал он и, поднявшись, стал с трудом закуривать сигарету от непослушной зажигалки, прозванной «Радость поджигателя».

У этого аккуратного и ревностного служаки — два увлечения: модели и женщины. Очередной источник вдохновения он всякий раз находит на улице. Что касается моделей, тут он настоящий виртуоз. Может смастерить что угодно — автомобиль, реактивный самолет, корабль. И точность просто поразительная! На столе у него среди всяких бумаг, обрывков картона, банок со столярным клеем, кусков дерева и пластмассы всегда стоит модель самолета или автомобиля. Он работает над ними, как только выпадет свободная минута. Иной раз засиживается до последней электрички, конструируя модель какой-нибудь машины новейшего образца, только что виденной им на улице. Не часто встретишь такое странное увлечение у человека за пятьдесят, успевшего поседеть. Но мы все привыкли к этому и больше не удивляемся.

А женщины… Эта вторая его слабость связана с работой. Женщинами Айда увлекается от чрезмерного служебного рвения.

Он заведует у нас рекламой. Кроме того, руководит художниками и текстовиками. В их работу Айда не вмешивается, но кого выбрать моделью для рекламного плаката и в какой типографии этот плакат отпечатать, решает сам. Он взял на себя роль добровольного сыщика. Его глаза постоянно ищут — в театре, в электричке, в уличной толпе. Облюбовав какую-нибудь женщину, он идет за ней следом, изучает выражение ее лица в различных ракурсах и при разном освещении. Потом заговаривает с ней и тащит в нашу фирму. Женщину фотографируют и делают фотокомпозицию. Чаще всего материал не подходит. В ящике его стола лежит целая куча забракованных фотографий.

Айда опытный и вдумчивый мастер своего дела, но порою и он попадает впросак. Однажды он битых три часа шел за какой-то девицей, пересаживался с автобуса на электричку, с электрички на автобус, а когда, наконец, ему представился повод заговорить с ней, она приняла его за торговца живым товаром и пустилась наутек. К несчастью, он успел всучить ей визитную карточку. На другой день к нам пожаловала оскорбленная мамаша. После этого один из членов правления фирмы вызвал Айда к себе и, несмотря на его солидный возраст, задал ему хорошую взбучку.

Но Айда и не думает отказываться от своего увлечения. Стоит ему увидеть женщину, его глаза и ноги реагируют совершенно автоматически. Тут уж ничего не поделаешь!

То же самое было и с Кёко. Дня через два после нашего разговора в кафетерии Айда незаметно подозвал меня, велел поймать такси и дожидаться его на площади. Я нашел машину и принялся ждать, как мне было приказано. Через две-три минуты в дверях кафетерия показались Айда и Кёко. Заполучил он ее на диво быстро: позвонил ей по телефону, она тут же захлопнула конторскую книгу и улизнула с работы. Услышав от Айда о фотопробе, девушка залилась краской. А когда было произнесено имя Харукава, совсем вышла из берегов. Как же ее не предупредили! Она же не переоделась! Не накрасилась! Кёко устроила форменную истерику. Она металась, как ошалевший котенок. Рвалась из машины, топала ногами, трясла Айда за плечо. А он со спокойной учтивой улыбкой в десятый раз повторял заученный монолог:

— Вам вовсе не нужно было ни переодеваться, ни краситься. В ателье Харукава-куна есть вечерние платья и полный набор косметики. На аппарат не надо обращать никакого внимания. Вы должны только изобразить, будто первый раз в жизни попробовали карамельку — ах, до чего вкусно! Даже облизнулись от удовольствия. В общем, естественность и непринужденность. Остальное сделает Харукава-кун.

Харукава, старый приятель Айда, — знаменитый фотограф. Когда-то, в молодости, он увлекался мягко рисующим объективом и светофильтром и делал сентиментальные фотографии. Но нынешнюю свою славу он заслужил острой и злой наблюдательностью и своеобразной манерой исполнения. Сейчас Харукава делает только женские портреты, и это не просто художественные, блестяще выполненные снимки. Нацеливая объектив на знаменитых кинозвезд, Харукава испытывает особое удовольствие, если ему удается украдкой подметить тщеславную ухмылку или морщинки одиночества, проступившие на прекрасной маске. И вечно он впутывается в какую-нибудь скандальную историю. То на опубликованном им снимке популярной инженю видна гусиная кожа, и кинокомпания вчиняет ему иск… То он пробирается в примерочную и фотографирует манекенщиц, уплетающих бататы…

Он уже подкатывает к шестидесяти, но все еще холост. Безобразно толстый, насмешливый, постоянно выискивающий у женщин всякие недостатки, чтобы выставить их на всеобщее обозрение, Харукава, при всем том, пользуется у них огромным успехом.

Айда по телефону предупредил его о нашем визите, и он поджидал нас внизу. Лицо у Харукава — утомленное, потрепанное, все в глубоких морщинах. Под глазами черно, словно кто-то наставил ему синяки. Он подошел, и на нас пахнуло застоялым коньячным духом. Откинув со лба буйные волосы, в которых уже начали появляться белые нити, он впился в Кёко оценивающим взглядом. Девушка испуганно съежилась. Она выглядела совершенным ребенком, и Харукава, поднимаясь по лестнице в студию, недовольно буркнул Айда:

— На кой черт ты притащил эту соплячку?

Айда оставался в студии до конца пробы, но я еще до первого снимка потерял интерес к этой истории и вернулся на службу. Я знал, что, выбирая девушку, Айда руководствуется не только личным вкусом или симпатией. Он ищет модель для рекламы. Но эта, Кёко, была уж очень жалкой. Она так испугалась фотографа и ослепительного света юпитеров, что не могла выговорить ни слова, и когда Харукава велел ей принять нужную позу, напряженно уставилась в объектив, ну точь-в-точь девчонка из деревни. Перед тем мне казалось — я начинаю понимать, в чем ее изюминка и почему она так понравилась Айда. Но тут она, как нарочно, совсем одеревенела.

«Ох, и сядем мы в лужу с этой Кёко!» — подумалось мне. Впрочем, как оказалось впоследствии, я смотрел на нее обыкновенными человеческими глазами, и им недоставало зоркости фотообъектива.

Примерно через неделю к нам заявился Харукава. Мы с Айда ждали его в кафетерии. От него, как обычно, несло винным перегаром. Лицо было алчное и помятое, но глаза блестели насмешливо и остро. Едва усевшись, он бросил на стол большой, туго набитый пакет.

— Беру девчонку! — сказал он, ухмыляясь, и стал стирать костяшкой пальца гной с уголков глаз.

В пакете было около сотни снимков. Айда просмотрел их быстро, но очень внимательно и сразу же разделил на две неравные стопки. Отложив последнюю фотографию, он просиял и, показывая на ту стопку, что поменьше, сказал, обращаясь к Харукава:

— Пойдет!

— Пойдет! — Лицо Харукава расплылось в довольной улыбке. — Понимаешь, до того фотогеничная рожица, в объективе она просто красотка. А так — и смотреть-то вроде не на что.

Айда развеселился:

— А рот-то, один рот чего стоит! Когда смеется — туда целую булку запихать можно.

— Да, презабавная девчонка. Тут она как-то высунула язык, да как лизнет кончик носа! Я прямо обалдел. Говорит, это — ее коронный номер.

Поболтав с Айда и договорившись о гонораре за пробные снимки, Харукава ушел. Айда передал фотографии мне и попросил их спрятать. Я поднялся в отдел, просмотрел их все до одной и запер в стол. За эту пробу была выплачена довольно большая сумма из специальных фондов, но потом Айда, казалось, совсем позабыл о Кёко.

Шли дни, но ни Харукава, ни девушка у нас не появлялись. Только через месяц, когда вышел очередной номер фотожурнала «Камера-Ай», я все понял. Харукава опубликовал целую подборку снимков Кёко. Редактор назвал ее «О-о, юность!» и дал подзаголовок: «Обыкновенный день обыкновенной девчонки». Целых шесть страниц! Потрясающие фотографии! В воскресных журналах появились восторженные отклики. Такого успеха «Камера-Ай» не знал со дня основания. Тщательно просмотрев всю подборку, я наконец понял, что Айда и Харукава откопали оригинальный типаж. Фотообъектив создал новую Кёко.

«О-о, юность!» — это был репортаж о жизни бедной девушки. Абсолютная достоверность сочеталась в нем с умелой режиссурой. Следуя за Кёко по пятам, словно сыщик, Харукава показал весь ее день, с раннего утра до позднего вечера. Показал ее бедность, ее маленькое тщеславие, дешевые удовольствия, случайные радости. Харукава отобрал лишь такие снимки, где за яркой индивидуальностью Кёко угадывался тип простой японской девушки не старше двадцати лет. Из пояснения к подборке следовало, что ради двенадцати опубликованных снимков фотограф отснял шестьсот кадров.

Как и говорилось в подзаголовке, Кёко была самой что ни на есть обыкновенной девчонкой — таких можно было встретить где угодно. И ее фотографии — картинки из их жизни. Поездка в переполненной электричке. Прогулки. Солнечные ванны на плоских крышах высоких зданий. Сласти к полднику. Витрины магазинов готового платья и галантереи. Длинная очередь перед студией, где записывают на пластинку популярных исполнителей песен. Вечером — порция лапши в дешевой столовке. Запах сырости в третьеразрядных банях. А дома — возня с братишкой: завернувшись в одеяло, он изображает супермена. Вот ее будни, ее маленькие радости.

— У нее на работе стоит в закутке аквариум. Она разводит головастиков. И не крошечных, а мордастых, как рыба-пузырь. Тех самых, из которых вырастают съедобные лягушки. Она говорит, что кормить их надо стружкой бонита. Вот, пожалуй, и все, чем она отличается от других девчонок, — только и отвечал Харукава, когда репортеры пытались у него выведать, не подметил ли он в жизни Кёко чего-нибудь сенсационного.

Тщательно изучив подборку, я впервые понял, в чем характерные особенности лица Кёко. Чересчур большие глаза, чересчур большой рот, густые брови, вздернутый нос. Красивой ее никак не назовешь. Но на снимке даже ее недостатки становились привлекательными. Уж такое у нее лицо. Именно это имел в виду Харукава, когда сказал Айда, что в объективе Кёко просто красотка. Она поражала и притягивала удивительной непосредственностью, свежестью и полнотой жизни. Хотя при первой пробе, в ателье Харукава, Кёко перепугалась насмерть, потом, перед лейкой, она уже совсем не робела. Она широко улыбалась, показывая щербатые зубы, непринужденно двигалась, с необычайной выразительностью рассказывала о своей жизни. И как Харукава это удалось? Чудеса! Должно быть, этот человек — этот оплывающий кусок масла с двумя остро поблескивающими глазками — обладал поразительной силой убеждения. Вот на что рассчитывал Айда, когда в первый раз показал ему Кёко. Я понял, до чего примитивно мое собственное зрение, и чистосердечно восторгался зоркостью своего начальника.

После пробных снимков прошло около месяца. Шумный успех «Камера-Ай», хвалебные отзывы воскресных газет и журналов — все это было уже позади. А между тем Айда держался так, словно вся история нисколько его не касается. Он позаботился, чтобы имя его как первооткрывателя Кёко нигде не называлось. Харукава и девушка обещали ему хранить тайну. Даже я, больше других посвященный в дела и замыслы Айда, не мог разгадать его маневра. Но время работало на него. Он просто-напросто выжидал, а в последний момент раскрыл свои карты и победил…

Каждый месяц у нас в фирме проводится совещание заведующих отделами. На вторую половину июня намечалась дешевая распродажа, и поэтому на очередном совещании присутствовали также члены правления и управляющие провинциальными филиалами. План распродажи обсудили еще три месяца тому назад, подготовка уже шла полным ходом, и совещанию оставалось лишь утвердить кое-какие детали. Уже были решены все основные вопросы — о премиях и премиальных билетиках, которые будут вкладываться в коробки с карамелью, о проценте с дополнительной прибыли, отчисляемом оптовикам и розничным торговцам во время распродажи, и даже о том, на какие курорты их пригласить в порядке поощрения. Фабрики уже переходили на новый режим работы.

Словом, все шло гладко, и только одну проблему никак не удавалось решить. Ее обсуждали целых три месяца, но так ни до чего и не договорились. Речь шла о том, кого из знаменитостей избрать моделью для нашей торговой марки — во время распродажи она будет фигурировать на рекламных плакатах и в газетах. Решать это должен был Айда. Но каждый раз, когда члены правления, начальники секторов или заведующие отделами предлагали какую-нибудь молоденькую певицу или актрису, он отклонял кандидатуру, ссылаясь на то, что все они «слишком затасканы рекламой». Из-за его упорства дело зашло в тупик. Отдел рекламы не подготовил ни одного плаката, а до распродажи оставался всего какой-нибудь месяц.

Он отвергал одного за другим исполнителей детских песенок, юных актрис и актеров, джазовых певиц и борцов, пользовавшихся популярностью у детворы. Когда предлагали чемпиона по вольной борьбе, он вытаскивал газету: «Смотрите, он уже рекламирует телевизоры и электрические бритвы». Когда называли известную манекенщицу, он сердито качал гловой: «Не пойдет! На нее уже наложили лапу фруктовые соки и губная помада».

С членами правления Айда принципиально спорил на осакском диалекте. Это был своеобразный тактический прием. Едва начинались деловые переговоры или речь заходила о его собственном странном поведении, он укрывался за щитом осакского диалекта. Беседуя с молодыми художниками о работах Шана или Леви, Айда никогда не употреблял осакского диалекта, но стоило ему заговорить с членами правления, как он тут же прибегал к своему излюбленному приему. Или, скажем, предложит нам радиокомпания коммерческую программу. Он все разгромит в пух и прах, а потом намекнет, что согласен принять ее — неофициально. Когда же дело доходит до обсуждения цены, начинает размахивать счетами, ухмыляется и говорит на осакском диалекте:

— Ну что ж, а теперь подеремся!

Я уже знаю, что в таких случаях мой шеф особенно опасен.

На этом совещании осакский диалект бушевал со страшной силой. Айда развил бурную деятельность. Разговор в который раз возвращался к модели для рекламы, и отвергнутые было звезды вновь и вновь появлялись на сцене. И опять Айда всех отвергал, уверяя, что они никуда не годятся. И не потому, что знаменитости эти не слишком разборчивы и за известную мзду готовы красоваться на рекламе любого товара. Нет, просто он доказывал, что они не привлекут покупателей, а значит, при распродаже от них никакого толку. Ведь если эмблема губной помады станет еще и эмблемой карамели, покупателям уже не отличить рекламу кондитерской фирмы от рекламы парфюмерии. Сила воздействия обеих реклам уменьшится, по крайней мере, вдвое — они попросту убьют друг друга.

Но тут последовал выстрел из стана противника:

— Может, оно и верно. Но, с другой стороны, у всех звезд есть поклонники, которые с радостью будут их лицезреть на нашей марке. Кстати, число поклонников так велико, что забывать об этом не следует.

Айда степенно кивнул в знак согласия, но тут же с учтивой улыбкой стал выдвигать контрдоводы. Он сказал, что поклонники этих звезд потому только и останавливают взгляд на рекламе, что хотят лишний раз полюбоваться своим кумиром. А на товар, который он — или она — рекламирует, не обращают решительно никакого внимания.

— Будь «Самсон» киношной компанией, такой вариант, несомненно, прошел бы, — объявил Айда под конец.

Члены правления сердито молчали.

С двенадцати до трех Айда сражался со звездами и, прибегая к весьма хитроумным уловкам, перебил их всех до единой. Тем самым он тщательно подготовил почву для появления Кёко. И тут из обвинителя он неожиданно превратился в защитника. Дело решилось на удивление быстро. Был уже четвертый час, все устали и окончательно запутались. Казалось, из этого тупика не выбраться. Начальники секторов и заведующие отделами дремали, пригревшись на майском солнышке. В комнате висело густое облако табачного дыма.

— Иными словами, ты хочешь сказать, что нужен какой-то новый человек, не известный ни публике, ни фирмам? — спросил один из членов правления. Он явно отказывался от дальнейшей борьбы. Айда, убедившись в полном разгроме противника, вежливо отступил на шаг:

— Ну да, вроде бы так… Пожалуй, это — выход.

Член правления усмехнулся, разгадав его маневр:

— Ладно, хватит валять дурака. Выкладывай, что там у тебя.

Увидев, что Айда осторожно вытаскивает из-под кучи бумаг «Камера-Ай» и воскресные журналы, я сходил в отдел и принес пакет с пробными снимками Кёко. Мой шеф стоял спиной к окну. Распрямив плечи и выпятив грудь, он победоносно оглядывал присутствующих.

Один из членов правления, впервые увидев лицо Кёко на фотографии, сказал именно то, что все мы — и Айда, и Харукава, и я — смутно чувствовали, но не смогли выразить:

— Фу-ты, черт! Ведь девчонка-то — вылитый каппа ^[5]!

Журналы переходили из рук в руки, от членов правления к начальникам секторов, от начальников секторов к заведующим отделами, а от них — к управляющим провинциальными филиалами. Интересовала их не столько сама подборка «О-о, юность!», сколько критический разбор фотокомпозиции и отклики воскресных журналов. Правда, некоторые открыли было рты, чтобы выразить сомнение, но, предчувствуя, что Айда вот-вот опять перейдет на осакский диалект, предпочли промолчать.

После короткой паузы тот же самый член правления спросил:

— Девчонку еще никто не зацапал?

Айда, казалось, только и ждал этого вопроса. Он высыпал на стол снимки из принесенного мною пакета.

— Нет! Я первый взял ее на мушку!

И он рассказал все по порядку, начиная с того момента, когда увидел Кёко у нашей витрины, и кончая пробой в ателье Харукава. Потом добавил, что взял с девушки слово отказываться от любых предложений, пока «Самсон» официально не пригласит ее на работу.

Это решило исход дела. С трудом подавив досаду, член правления буркнул:

— Ну, ладно, другого выхода нет! Время не терпит.

Было уже не до обсуждений всяких там «за» и «против». Айда старательно уничтожил все обломки кораблекрушения и полностью взял на себя ответственность за жизнь утопающих. Улучив удобный момент, он бросил им спасательный круг — единственное, за что они могли уцепиться. Все равно немыслимо за такой короткий срок обежать артистические уборные и съемочные павильоны, найти подходящих актеров, договориться о гонорарах, сделать снимки да еще успеть отпечатать плакаты. Так что Айда одержал победу без боя.

Сразу же после совещания он позвонил Харукава и договорился с ним о фотографиях для рекламных плакатов. Потом позвонил Кёко на работу и пригласил ее в бар. Было ровно пять, рабочий день кончился, и Кёко немедленно согласилась. Мы заехали за ней на машине. Когда Айда сказал девушке, что фирма заключит с ней договор, и назвал сумму гонорара, она пришла в дикое возбуждение.

— Хочу лепешку! — выкрикнула она.

Ей захотелось лепешки, завернутой в толстый лист морской капусты и политой соевым соусом!