Онлайн чтение книги Карта нашей любви My map of you
Глава 9

Когда Холли заходила в дом, за соседней дверью не слышалось признаков жизни, но она все равно старалась не поднимать глаз от земли, просто на всякий случай. Ей не хотелось признаваться даже самой себе, как подействовала на нее утренняя стычка с Эйданом. В тот короткий промежуток времени, который они провели вместе, он сумел вытащить на поверхность настоящую Холли – ту, которую она так старалась держать взаперти, сколько себя помнила. Это ее сильно тревожило.

Вместо того чтобы подняться в спальню тети, Холли скинула шлепки, бросила сумку на стол и открыла заднюю дверь. Поднявшись на низкую стенку, она увидела простирающееся под ногами море, огромное и бескрайнее в приближающихся сумерках. Картина заворожила ее, и она долго простояла без движения, пытаясь впитать увиденное целиком. Без сомнения, мама и тетя делали то же самое. Она пробыла здесь всего два дня, но мысль о сером пейзаже Лондона уже казалась ей депрессивной по сравнению с этой нетронутой чистой красотой.

Задний дворик дома Эйдана, который отделяла лишь ограда высотой до колена, был почти лишен украшений. Единственное, что он не поленился устроить, – это кованый столик со стульями в тени инжира. Холли со своего места чувствовала его пьянящий сладкий запах. Во дворе также стоял ржавый мотоцикл, прислоненный к задней стене дома. Холли с удивлением увидела, что дом не заперт. Но тут же подумала, что на этом маленьком острове вряд ли кто-то будет воровать друг у друга.

Солнце опустилось еще ниже, и, глядя поверх воды, Холли увидела над горизонтом слабый свет луны, начинающей свою бесполезную погоню за солнцем. Небо, цвет которого весь день оставался лазурно-голубым, сейчас собрало в себе смесь розовых, кремовых и серых оттенков. Отчаянная жара дня сдалась на волю тихой комфортной вечерней неге, и Холли с удовольствием распустила волосы, наслаждаясь видом на море.

Через несколько минут из счастливого транса ее вывел звук захлопнувшейся двери машины и голос с ирландским акцентом:

– Жди здесь, мелкий мерзавец!

В ужасе обернувшись, Холли в два прыжка преодолела сад и захлопнула заднюю дверь как раз в тот момент, когда Эйдан вышел из-за угла. Если он и увидел ее, то не подал виду, и вскоре она услышала, как хлопнула дверь его дома.

Ей срочно требовалось взять себя в руки. Он просто парень – вряд ли она увидит его когда-нибудь после отъезда. И что такого в том, что он приложил руку к ее сифону? Одно воспоминание об этом заставило Холли взбежать по лестнице, словно Эйдан сможет увидеть ее через стены. Страдая от унижения, Холли снова оказалась в комнате тети Сандры.

Да, здесь было жутковато, но она же взрослая женщина. Оглядевшись, Холли всерьез подумала о том, чтобы сбегать в магазинчик под горой за еще одной бутылкой домашнего вина, но вдруг заметила древний радиоприемник на маленьком столике рядом с кроватью. Опустившись на четвереньки, она нашла розетку и включила его. Музыка, полившаяся из динамика, заставила ее облегченно улыбнуться.

Холли покрутила ручку настройки. Промотав несколько греческих станций, на которых, похоже, пел один и тот же старик под гитару, она наконец нашла волну с английскими песнями, и « Tears For Fears» вскоре развеяли остатки ее паники.

Подпевая знакомой мелодии, она открыла ящик и громко чихнула, когда оттуда вырвалось облако пыли. Тетя Сандра была поклонницей цветочного принта, решила она, неодобрительно разглядывая пятнадцать рубашек с похожим рисунком. Наверху шкафа она обнаружила пустой коричневый чемодан и стала складывать в него одежду. Она решила спуститься в бар позднее и спросить Энни, можно ли здесь отдать куда-нибудь вещи на благотворительность. Просто выбросить их было бы слишком расточительно, а при ближайшем рассмотрении некоторые оказались совсем не так уж плохи.

Среди старомодных вещей Холли откопала несколько жемчужин – белую блузу, украшенную тончайшим кружевом, кашемировую шаль и красивое бледно-розовое шелковое кимоно. Эти находки она аккуратно свернула и положила на кровать. От одежды слабо пахло лавандой, и постепенно Холли начала расслабляться и наслаждаться процессом.

Когда комод опустел, она начала изучать расставленные по всей комнате безделушки. Здесь были крошечные фарфоровые птички, керамические пони и огромное количество черепах – из ракушек, глины, зеленого и коричневого стекла. Холли наклонилась, чтобы получше рассмотреть их, как вдруг свет упал на одну маленькую черепашку, и она словно засветилась изнутри. Холли никогда особенно не любила безделушек, но почему-то именно эта черепашка привлекла ее внимание. Бережно взяв ее обеими руками, Холли майкой стерла слой осевшей пыли. У нее возникло странное чувство, что она держит черепашку не в первый раз. Может быть, у нее была похожая в детстве?

– Ты поедешь со мной домой, – прошептала она черепашке. Почувствовав себя глупо, Холли громко рассмеялась, а радио закашлялось и выдало несколько помех. Неожиданно Холли почувствовала, что перенеслась в прошлое, в грязную мамину гостиную.

За несколько недель до своей смерти Дженни Райт все дальше и дальше уходила от нормального состояния. Она много пила каждый день и проводила время либо в кресле перед телевизором, либо курила за кухонным столом. Дошло до того, что Холли не могла вспомнить, когда в последний раз видела мать в чистой одежде или причесанной. Конечно, она пыталась помочь ей, но это только угнетало Дженни еще больше.

– Я не хочу больше жить! – рыдала она, затягиваясь из самокрутки и выпуская дым в лицо дочери.

– Очень приятно это слышать мне, твоей дочери, – отвечала Холли, обходя тощую фигуру матери, чтобы взять открывашку. Именно в этот день она стащила пару банок жареной фасоли из магазина на углу по дороге из колледжа. Мать не давала ей денег вообще, все они уходили в ее глотку.

– Я не хотела, чтобы все так получилось, – продолжала Дженни, обводя рукой комнату и с отвращением морщась. – Надо было отдать тебя кому-нибудь. Нам обеим было бы лучше.

Холли вздохнула. Когда-то такие слова заставляли ее убегать по лестнице в слезах, но уже много лет она понимала, что мать говорит это, чтобы задеть ее. Дженни всегда сокрушалась о том, какая она плохая мать, когда напивалась, но через несколько секунд после мук совести она переходила в нападение, бубня глупости о том, что она достойна другой жизни и не виновата, что все так закончилось. Холли жалела мать когда-то давно, когда Дженни пятый или шестой раз сорвалась, а теперь считала, что мать просто выбрала более простой путь. Она знала, что сможет победить алкоголизм, если постарается, но желание было не таким сильным, чего дочь никак не могла ей простить.

– Мам, поешь чего-нибудь, – сказала она, указывая на жареную фасоль, которую только что поставила на стол.

Дженни сморщила нос и потянулась за своей кофейной кружкой. Холли всегда удивлялась, почему мать пытается скрыть, что пьет. Для них обеих это давно стало жестоким, неприкрытым фактом. Прошло много времени с тех пор, как Холли выливала содержимое бутылок в раковину – кроме скандалов это ни к чему не приводило. Теперь у нее не осталось сил на борьбу с Дженни.

Ее всегда удивляло, какое горе она почувствовала несколько недель спустя, когда мать умерла. Ей казалось, она неспособна вообще что-либо почувствовать, не говоря уж о грусти потери такого ужасного соседства. Но шок от смерти матери походил на удар стального шара по стеклянной стене. Холли чувствовала себя совершенно развалившейся на части и со страшной болью собирала себя обратно по кусочкам.

Холли лишь обрывками помнила тот день, когда умерла мама. После того как она ее нашла, она вернулась в коридор, где, судя по всему, потеряла сознание. Когда она очнулась, то несколько часов сидела на полу, уговаривая себя встать и позвонить в полицию. Но не могла – она словно корнями вросла в пол, как старая яблоня на заднем дворе школы. Некоторые дети все еще лазили по ней в надежде, что кривые ветки укроют их незаконные сигареты. Холли никогда не лазила с ними, предпочитая наблюдать со стороны. Она ненавидела себя за зависть к ним, с их туфлями из «Топ-шоп», крашеными волосами и простой жизнью. Они даже не представляли, насколько у них все хорошо. Холли выслушивала их страдания по поводу очередного разрыва с дружком или слезы из-за того, что им не покупают последнюю модель мобильного телефона. Как же ей хотелось заорать им в лицо.

Она совершенно не помнила, как набрала телефон Службы спасения, но около восьми вечера приехала «Скорая» вместе с полицией. Пока врачи в куртках с неоновыми полосками быстро делали свое дело, женщина-полицейский села рядом с ней на пол в коридоре и взяла ее руки в свои.

– Тебе надо сейчас поехать с нами, Холли. Все будет хорошо.

Но ничего не было хорошо. Никогда, с тех самых пор.

Совсем забыв про черепашку, Холли вздрогнула и уронила ее на кровать. Фигурка слегка подпрыгнула и скатилась на пол.

– Черт! – Она встала на колени. Слава богу, мягкий коврик спас черепашку. Холли наклонилась, чтобы поднять ее, и вдруг увидела бежевый чехол, выглядывающий из-за запыленной потрепанной обувной коробки.

– Ух ты, да это легенда, – выдохнула она, вытаскивая чехол и проигнорировав коробку. Откинув крышку, она громко ахнула, потому что там оказалась блестящая, хорошо отполированная швейная машинка. Это было истинное воплощение красоты, и Холли почувствовала искреннее восхищение своей покойной тетей. Если Сандра любила шить, у них гораздо больше общего, чем Холли сначала подумала.

Прошло много времени с тех пор, как она последний раз работала на машинке, но как только она провела пальцами по ручке, ее наполнило острое желание достать все старые вещи, которые она упаковала, и перешить их. После смерти мамы это стало необходимостью. Покупка одежды на рынках и в секонд-хендах быстро превратилась в любимое занятие Холли. Она обожала весь процесс – подбирать материал, рисовать будущую модель и создавать заново каждую вещь. Она любила шить что-то новое и красивое из того, что люди уже выбросили – в этом занятии заключалась какая-то магия.

Хотя она перестала шить, когда нашла первую приличную работу с нормальным заработком, Холли сохранила все свои материалы и спрятала в глубине шкафа. Руперт никогда не будет там ничего искать, а понимание того, что коробка там стоит, дарило Холли необъяснимое приятное чувство.

Стоя на коленях и чувствуя, что ноги уже занемели, Холли снова задумалась о том, почему бросила свое хобби. Да, теперь ей не нужно перешивать для себя одежду, но почему она перестала делать то, что ей так нравилось? Думая об этом сейчас, она поняла, что прекратила шить как раз в то время, когда познакомилась с Рупертом. Она пыталась представить, как сидит за барной стойкой в его элитной квартире в Восточном Лондоне, строча на машинке, пока он смотрит телевизор. Нет, этого никогда не будет. Он не поймет. Он бы посмеялся над ней и предложил сходить по магазинам. Он бы сказал, что это извращение – заниматься обносками других людей. Однако здесь ничего не помешает ей шить. Здесь она совсем одна, свободная от мнений других. Достав стопку одежды из чемодана, подхватив другой рукой машинку, Холли выключила радио и спустилась вниз, приготовившись работать всю ночь.

Она решила начать с чего-то относительно простого – лоскутного полотна, которое можно было бы повесить на пустую стену около задней двери. Она вспомнила, что видела приличные ножницы в одном из кухонных ящиков, достала их и занялась кучей старых блузок и юбок, которые принесла из комнаты.

Используя две старые кружки в качестве пресса для ткани, она размечала неровные квадраты карандашом, чтобы потом их вырезать. Это была кропотливая работа, но Холли мгновенно почувствовала успокоение от монотонного занятия. Вскоре у нее накопилось достаточно деталей, чтобы начать шить, но она потратила еще минут десять, раскладывая их на полу, чтобы выбрать схему. Было заметно, что Сандра с любовью подбирала все рисунки и узоры в доме, и Холли с улыбкой представила, как замечательно впишется в интерьер готовое полотно, когда утреннее солнце заглянет через стекло заднейдвери.

Это было так правильно – снова сидеть за швейной машинкой, придерживать пальцами нитку в бобине, подтягивать ткань, наблюдая, как кончик иглы входит и выходит из нее. В какой-то момент она почти забыла, что находится в чужом доме, в чужой стране. Имело значение только то, что делали ее руки, что видели ее глаза и что говорило ей сердце. В этом месте Холли почувствовала себя счастливой.

Нежный пастельный цвет неба постепенно перешел в чернильную тьму, и осмелевшая луна быстро поднялась к звездам. Как только дневной свет растворился, сверчки завели свою непрерывную песню, и лишь мягкий плеск волн поддерживал их.

Довольно далеко от того места, где сидела Холли, нахмурившись от напряжения, нажимая босой ногой на педаль швейной машинки, под влажным песком, треснув, открылось яйцо, и из него выбрался детеныш черепахи. Он был один, но совсем не боялся. Он знал, что нужно делать. Стряхнув липкие остатки своего первого домика, он пошел по песку и на мгновение замер под лучами луны. Оставляя на песке еле заметные следы, крохотное создание с еще мягким панцирем неуклюже зашло в воду и бесстрашно поплыло к своему будущему.