Онлайн чтение книги НЕМОТА
1

Из коробки с детскими воспоминаниями в ноздри бьёт сладкий запах дешёвых жвачек с переводными татуировками, а перед глазами всплывают подвесные домашние качели и свеженькая пачка малиновой «Мамбы». Это был конец девяностых – начало двухтысячных. Время фишек, тамагочи, тетриса и мерча со ставшими культом покемонами. На седьмой год жизни предки подарили мне первый кассетный плеер, убеждённые в том, что скоро я забуду про слёзно выпрашиваемую приставку «Sega», а весной, накануне выпускного в детском саду, развелись. Как сейчас помню тот май. В любимой джинсовой куртке по пути из сада домой я лакал из трубочки разливной лимонад, пялясь на ребристый асфальт под ровный стук маминых каблуков, упрямо отказываясь принимать произошедшее – детский бунт на фоне первого эмоционального потрясения.

К слову о плеере: да, родители оказались правы. Через год-полтора во дворе стало модным обмениваться кассетами. Что у нас тогда звучало? Да, как и у большинства: «Тату», «Руки вверх», «Демо», «Иванушки International», «Hi—Fi», «Вирус». Слушали то, что давали, то, что залежалось у старших братьев, сестёр. А те, у кого была «Sega», обзавелись компами, следовательно, мне-таки купили с рук желанную приставку с упаковкой картриджей, накинутой сверху даром, однако интерес пал уже на иные вещи: комиксы, велик, «Need for speed» у одноклассника по субботам, мультфильмы по «Jetix». Девчонки ввели тенденцию на так называемые анкеты в пухлых тетрадях, где гелевыми ручками было принято отвечать на вопросы о любимых цветах, праздниках, клеить наклейки с участниками нашумевшей «Фабрики звёзд», мазать блёстки. Позднее их популярная писанина сводилась к одному вопросу: «Кто из класса тебе нравится?», и это не было конфиденциальной информацией. Своего рода социальная сеть начала высокотехнологичной эпохи.

А после пришёл период аськи, журналов: «Bravo», «Каламбур», «Один дома». Тогда, в тринадцать лет, я впервые и услышал по «Bridge TV» пробивших моё заиндевевшее дно «Linkin park», окончательно и бесповоротно заставивших стать пластилиновым по отношению к альтернативе, забить на двухгодичные занятия плаванием и пойти учиться играть на гитаре. Как следствие – слегка подросшая самооценка на фоне первых шажков к идентификации.

Завалившись после школы к однокласснику, не менее одержимому музыкой, мы распечатывали тексты линков, учили аккорды и, закинувшись обедом, запускали халявные выступления для соседей. Пару раз бабульки прискакивали жаловаться, но сбавлять громкость на провокацию казалось немыслимым. Как так? Мы ж ебать какие роцкеры! Всё по-настоящему! Прикидывались бесстрашными бунтарями, а оставшись наедине, грызли кукурузные палочки, смотрели по телику «Ранеток», фапая на бледнолицую гитаристку, и искренне верили, что жизнь всегда будет привольной аркадией в виде приторного смузи безлимитного пользования, а мы – исключительно нужными миру детёнышами, снимающими сливки с пенистой поверхности.

Первое осознание того, что всё не так, пришло достаточно скоро – годам к пятнадцати-шестнадцати. Тогда многое менялось, причём и снаружи, и внутри. Нутро обретало форму воспламеняемой болючей массы, позволившей увидеть то, чего я не замечал ранее. Пробудилась мечта стать нонконформистом. Заниматься тем, что оставит лоснящийся след в истории. Юношеский максимализм? Возможно. Включилось фанатичное увлечение бешеным творчеством Мэрилина Мэнсона, экзистенциальные размышления о смысле бытия и несправедливости, поиск себя, своей правды. Я с удивлением смотрел на тех, кто трясся от культа Гарри Поттера или утромбовавшихся в медийной среде «Tokio Hotel». Одни казались пресными флегмами, другие – ограниченными позёрами. Мне же хотелось быть провокационно настроенным нигилистом, мятежником, свободно разбивающим общественные клише. «Хотелось» – ключевое слово. На деле я являлся заурядным, вполне себе дисциплинированным школьником с предпоследней парты, чей революционный настрой не шёл далее неумело написанных песен и опущенных волос вкупе с проколотым левым ухом.

Думал: школа закончится – придёт моё время, но нет, время не пришло. Зачатки зародившихся амбиций я умело похерил, зато в качестве воспоминаний оставил серьгу и касавшиеся лопаток светлые патлы. Символично? Нисколько. Прозаично и только.

Зимой, на четвёртом курсе института, устроился работать продавцом-консультантом в ТЦ на Лиговском. Несмотря на то, что торгаш из меня хуёвый, работа оказалась не в тягость. Ещё бы: небольшой отдел винила, CD-дисков и книг. Ставишь музыку на индивидуальный вкус, читаешь, смотришь в тепличных условиях фильмы. По сравнению с должностью официанта, пешего курьера и консультанта в алкомаркете, это было то, с чем весь мой прежний опыт и рядом не стоял. К тому же нормальная для проживания в Питере оплата и расположение ТЦ в двадцати минутах от дома.

Раздражающая сторона однозначно существовала в виде давящей панорамы суеты, хаоса, вспышками нарастающего ощущения бестолковой возни – не без этого. Порой возникало желание положить тяжеловесный болт и забиться, как жалкий ком пыли, в самый дальний из всех углов угол. Туда, где тихо, где нет праздного снования довольного люда. В такие моменты напоминал себе, что потеряю эту работу – придётся облизывать в ресторане буржуазных предпринимателей и недалёких баб с провинциальными замашками, озабоченных тем, как пиздатее выебнуться среди себе подобных. Либо же преть за копейки в каком-нибудь «Буквоеде». О большем в моём случае мечтать не приходилось. Просрав на двадцать третьем году жизни накопленные умения, не приобретя новые, находясь в подвешенном состоянии личностного застоя и с трудом держась за место в вузе на той специальности, к которой не питал ни малейшего интереса, бросаться в импульсы позволить себе я не мог. Смирился и уже к марту приспособился к толчейной атмосфере торгового комплекса, задавшись установкой жить не морщась в соответствии с обстоятельствами, а там будь что будет.

С графиком два через два открывал к десяти утра отдел со стеллажами из тёмного дерева, включал подсветку, ноут, брал с книжной полки Ирвина Уэлша или Буковски. Пару раз за день отходил в островок готовых десертов напротив, платя за кофе/чай в дополнение к фисташковым эклерам. И как это ни пресно, но именно у кассы того островка размерами два на три метра в один из посредственных будничных дней моя выдрессированная эмоциональная непоколебимость дала сбой.

Обслуживающие девушки менялись там частенько. Ни одну из них я не запомнил, да и не стремился запомнить. Видел перед собой очередную симпатичную мордашку с аккуратно собранными на затылке волосами, которую не узнал бы, столкнувшись в метро или в подъезде. Питер не скупится на привлекательных людей. Приехав восемнадцатилетним абитуриентом из глухой периферии со стотысячным населением, где свобода в самовыражении – дурной тон, я бросал взгляды едва ли не на каждую проходящую мимо девчонку с развевающимися полами длинного пальто, восхищаясь тому, насколько стилёво, как мне казалось, она одета или утончённо, с аристократичным достоинством затягивается сигой.

Но, вдоволь напитав визуальные потребности, пришёл к тому, что за охуительной наружностью ничего нет. Ни фантастической аутентичности, ни глубины. Апогей пресыщенности или обиды омежной ригиды? Я смотрел на себя и на людей как на массово вырезанные по трафарету картонки, достаточно многообещающие снаружи, но плоские по содержанию. Идентичные голограммы, созданные мейнстримом, иначе говоря. То, что первоначально воспринималось мякотью в соке, открылось в свете пресловутой моды: свободные джинсы с подворотами, размера на два больше положенного худан, шапка бини, кроссы, высокие цветные носки и слепое увлечение андеграундом, конечно. Культивирование оверсайза, панка в совокупности с хайпом вокруг феминизма, бодипозитива да ЛГБТ. Всё едино. Едино фальшиво и напыщенно.

Постепенно стал воспринимать людные места так, словно на автомате пролистывал ленту в инстаче, бездумно поглощая визуальную информацию, не испытывая желания включить фильтр, задержаться на чём-то действительно важном. Сам же в этом информационном поле занял роль анонимного вуайериста. Так сказать, сорян, профиль пользователя закрыт – этакий антураж мнимой отстранённости и пиздец какой интересности. В действительности профиль пользователя давно пуст, и смотреть там, увы, нечего. Но при всём том никто не отменял главного условия подобной игры, позволяющей быть «одним из», позволяющей слиться с местным окружением, не привлекая внимания. Соответственно, моё жалкое естество, отчуждённое от внешнего мира, но до трещин зависимое от него, продолжало и дальше быть потребляющей миллионной картонкой, безучастно волочащейся по жизни.

И вот однажды, дежурно заплатив худой, сутуловатой девушке с дредами, новой сотруднице островка, за капучино с сахаром, я невольно залип, наблюдая, как, взяв тонкими пальцами стакан, она с неуверенностью проделала требуемый алгоритм, после чего, в растерянности окинув меня беспокойным взглядом, переключила внимание на подростков, попросивших две банки спрайта и четыре пончика, густо политых застывшей шоколадной глазурью.

Вернувшись с кофе к себе, я продолжил читать «Эйсид-хаус» Уэлша, наслаждаясь электроникой «Front line assembly». Нет, не произошло ничего сверхъестественного. Земля из-под ног не ушла, руки не сковало конвульсией. Вплоть до утра следующего дня я и не думал о странном контакте. Подумаешь – девушка как девушка лет девятнадцати на вид, разве что худее нормы, отчего проскальзывали черты неутраченной подростковой угловатости в миксе с откровенной астенией. Вытянутое лицо с широким выразительным ртом и точёным носом покрывала россыпь мелких веснушек, белёсые брови имели не скорректированную пинцетом форму. Она была не из тех, о ком при первой встрече хочется сказать: «Ни хуя ж себе!». Да и меня, честно признаться, в этом смысле привлекали здоровые, в меру спортивной комплекции андрогинные неформалки с фарфоровой кожей. Этакие драматические белоснежки вроде популярной двадцать лет назад Шинейд О’коннор или Нуки из «Слот». Влада же походила на незащищённого зверька, которого, встретив на улице, один вызовется пожалеть, другой – наступить на хвост, с упованием любуясь вызванной болью.

Ни филантропом, ни психопатом я не был, но на протяжении нескольких дней, каждый раз подходя за кофе, стал ловить себя на том, что при взаимодействии с ней меня подозрительно штормит. Странность, не похожая на элементарное половое влечение, любопытство или эстетический кайф. Что-то другое. Поэтому, непроизвольно и беззастенчиво обводя глазами чёткий контур профиля с высоким выпуклым лбом, прозрачными ресницами и напряжённо сомкнутыми, до трещин покусанными губами, проваливался туда, где уже был однажды. Не дежавю. Ощущение выскальзывающего, но вполне осязаемого чувства. Мозг кидал конец удочки на загаженное дно нутра, и как только память подсаживала на крючок поросшие тиной образы, вот-вот достигавшие поверхности, слышал скомканное: «Ваш кофе». Результат поиска зависал, выдавая ошибку.

Описанный процесс запускался при каждой встрече, но ухватиться за суть, понять, на что ссылал болезненный образ незнакомой девушки, не выходило. Будто, страдая близорукостью, пытаешься создать конкретное представление действия, происходящего на расстоянии, недоступном сощуренным глазам. Видишь контрастные цветовые пятна, оттягивая уголок века, различаешь блики, тени, но не удаётся разглядеть ни задействованных героев, ни предметы, силуэты которых могли бы дать незначительную подсказку. Словно поволока обволокла радужку. И при всём том когда я я брал кофе и возвращался на рабочее место, мысли мгновенно сменялись реально существующими вещами.

Так происходило недели две, а после Влада пропала. Ну, как пропала – сменилась прежней сотрудницей с жёлтыми ноготками и неприветливо натянутым на пластмассовое лицо оскалом. Случившиеся перемены меня лично не коснулись, но стоя у витрины с жирными десертами, я ловил сосущее сожаление, которое и объяснить-то себе толком не мог. За месяцы работы в ТЦ видел массу разносортных девушек – ничего подобного не удавалось испытать даже тогда, когда до зуда в ушах хотелось. Скупые серотониновые лужи сохли, и испытать эмоции, будь то восторг, похоть, удивление, стало б бесценной привилегией. Но с зимы того года я и похоти не испытывал. Абсолютный вакуум.

Приходил после смены домой, уплетал захваченный в «маке» стандартный набор из картошки, бургера и колы, чередуя с дешёвыми полуфабрикатами, пирожками или заварной лапшой под банку пиваса. Благо, доставшаяся от отца эктоморфная конституция тела позволяла питаться вредной едой без процентной платы в виде жировых отложений или проблем с кишечником: при росте метр восемьдесят восемь я мог оставаться в привычном весе, не выходящим за планку семидесяти двух килограммов, что, само собой, на руку играло относительно. Желудок садился, на подбородке периодически вываливали высыпания, но яркий вкус пищи – единственное, что вырабатывало в разлагавшемся теле скромную горсть удовлетворения. Не считая сна и дрочева под порно. Не сказать, что потуги возбудиться от зрелищ механистичной ебли жилистых чуваков с бритыми елдами и фальшиво орущих самок, демонстрирующих необъятные вагины, поднимали настроение, но напряжение снимали, да, позволяя убедиться, что в физиологическом смысле всё в порядке. Корень проблемы прорастал в голове.

При таком прозаичном раскладе чувства, вызванные Владой, не могли не породить искреннее недоумение, а также горечь осознания того, что стоило хотя бы заговорить, познакомиться. Может, это мгновенно б скотчем содрало неясности. Я до последнего верил, что она не исчезла из островка насовсем. Приходил на работу с надеждой увидеть её, не переставал думать о живом профиле по пути домой. Дома. Пару раз заглядывал в ТЦ не в свою смену, пока однажды не вдуплил, что это бессмыслица. Нужно подойти и выведать у сменившей её девушки напрямую, куда подевалась работница с дредами.

Как ожидалось, ответ оказался не тем, на какой я рассчитывал.

– Её брали на двухнедельный срок.

Я понимающе кивнул, поблагодарив за информацию. Чувствовал себя подавленно и вместе с тем не понимал, на кой хер я так убиваюсь из-за человека, которого даже не знаю.

До сих пор спрашиваю себя: если б не сыгравшая вскоре случайность, я продолжил бы пресмыкательски ползти по жизни, заедая пустоту шлаком, оправдываясь тем, что в выработанном укладе образовалось твёрдое основание, на котором безопаснее спится? Не знаю. А не лучше ли, если б нашей последующей встречи действительно не случилось?

Но подняв однажды голову на подошедшего к кассе покупателя, я едва не сделался фаталистом.

Глядя на меня широко распахнутыми глазами, она достала из чёрного рюкзака паспорт и без слов робким жестом положила мне его перед носом.

– Здравствуйте, – отработанно проговорил я, в смятении взяв протянутый документ, после чего заглянул в коробку с картотекой.

Заказ №13094. Киреева Владислава Олеговна (8921*******)

Xiu Xiu – «Angel Guts: Red Classroom»

Xiu Xiu – «Knife Play»

David Lynch – «The Big Dream»

Всё сходится. Заказ на тридцать первое марта.

Расписавшись в бланке, она вставила в POS-терминал банковскую карту, я же тем временем выудил из стеллажа пакет с тремя CD-дисками, вложил в него копию квитанции и мимолётно задержал взгляд на руке девушки. Маленькая кисть с аккуратно стриженными ногтями. Возле указательного пальца две неглубокие царапины, ноготь большого обмотан пластырем.

– Спасибо.

– Спасибо Вам. Приходите ещё.

Дежурные, ни фига не значащие фразы, которыми обмениваешься за смену не один десяток раз. Человек приходит, уходит, через полчаса ты не вспомнишь, во что он был одет, какого цвета волосы, кожа. Исключая постоянных клиентов и фриков – с ними понятно. И всё же я впервые был полон неделанной радости, извлекая заученные слова.

Влада покинула отдел, я занялся своими делами, но хрупкий силуэт, облачённый в длинную мешковатую джинсовую куртку и чёрные джинсы, заправленные в поношенные гриндерсы, настойчиво не шёл из головы. Было что-то трогательное в её мечущемся взгляде, слегка вьющихся, отросших у висков волосах, спрятанных за уши, на мочках которых поблёскивали серебристые гвоздики. Несмотря на бесформенный верх, который сидел на ней достаточно органично и нисколь не нарочито, девушка не воспринималась рандомно изъятой из толпы проекцией стандартов. За слоем шмоток чувствовалось нечто подлинное. Нечто, чему сложно дать словесное описание. Факт того, что теперь у меня есть её данные, молниеносно подогрел дырявую душонку, подначив на незамедлительные действия.