Онлайн чтение книги Преступление капитана Артура
Глава XI. Смерть капитана

Четырнадцать лет прошло со для исчезновения маленького баронета, а Клерибелль Вальдзингам с мужем все еще владели Лисльвуд-Парком. Нотариус сэра Ланцелота, переехавший в Лисльвуд, собирал доходы с имения и посылал их во Флоренцию, банкиру баронета. Поселянам казалось, что род Лисля исчез, потому что представитель его никогда не бывал в наследственных владениях. Да, прошло четырнадцать лет, и никакой перемены не произошло в семействе Вальдзингама, если не считать того, что рождение другого сына утешило немного бедную Клерибелль. Спустя четыре месяца после смерти сэра Руперта доктора пошли сообщить капитану, сидевшему по-прежнему бледным и озабоченным перед ярким огнем все в той же библиотеке, что у него родился сын, с карими глазками. Вскоре замок и парк огласились веселым, несмолкавшим смехом и оживились звуками серебристого, свежего голоска, раздававшегося с утра до ночи. Мальчик своим прямым, смелым, живым характером напоминал собой капитана, когда последний прибыл в первый раз в Лисльвуд-Парк, чтобы влюбиться безумно в Клерибелль Мертон. Артур Вальдзингам привязался от души к своему сыну. Он беспрестанно занимался его игрушками, пони, ружьем и лодкой, в которой катал его по озеру парка. Ему никогда не надоедало слушать его болтовню и скакать с ним по бесплодным равнинам. Когда же мальчика отдали в Итон, то отец горевал более матери.

– Что, если с ним случится что-нибудь, Клерибелль? – говорил он жене.

Эти слова возбуждали такой ужас в душе пугливой Клерибелль, что она порывалась посылать в Итон нарочного, если б муж не удерживал ее от этого намерения.

– Он находится в руках Провидения, Клерибелль,  – успокаивал он.  – Я не мог возвратить вам потерянного сына, хоть я его любил, чему свидетель Бог!

Молодой мистер Вальдзингам расположил к себе все начальство Итона своими способностями, дарованиями, своей откровенностью и великодушной натурой, а капитан с женой жили одни в Лисльвуде. Мальчик пробыл в Итоне ровно два года и посещал родителей лишь во время вакаций, которых капитан ожидал всегда с лихорадочным и детским нетерпением. Капитан Вальдзингам стал сильно меняться: он сделался дороднее, его черные волосы начали седеть, стан заметно согнулся, и, чего прежде не было, Вальдзингам с каждым днем стал более и более опираться на трость с золотым набалдашником. Ему еще не было и сорока пяти, а он уже казался почти что стариком, между тем как белокурая, прелестная жена его почти не постарела со дня второго брака. Майор Варней с женой были уже давно в Индии, Артур Вальдзингам получал редко сведения о своем «милом друге» с золотистыми бакенбардами. Сторожка приняла более приветливый вид, как только мрачная фигура браконьера исчезла из Лисльвуда. Теперь в ней поселился маленький человек с румяным лицом. Возле калитки же, где прежде обыкновенно сидел бледный Джеймс Арнольд, толпилась полудюжина резвых и розовых малюток.

В один июньский день капитан с женой расположились в парадной гостиной. Он курил, между тем как взгляд его рассеянно бродил по обширному парку и цветникам, видневшимся из окна. Миссис Вальдзингам сидела около него на диване с вышиванием в руках. Он докурил сигару и, глубоко вздохнув, обратился к жене.

– Клерибелль,  – сказал он,  – бросьте вашу работу и скажите мне: сколько лет мы женаты?

– Уже четырнадцать лет.

– Четырнадцать лет! Если б ваш сын, сэр Руперт, был здоров и невредим, то пришлось бы отпраздновать его совершеннолетие в настоящем году.

– Да, в будущем месяце, так как он родился третьего июля.

– Третьего июля, а сегодня четвертое июня: таким образом, он сделался бы совершеннолетним через двадцать девять дней.

Миссис Вальдзингам вздохнула в свою очередь и бросила работу.

– Мне не следовало бы возбуждать в тебе эти воспоминания… Я огорчил тебя, но сегодня я чувствую странное побуждение заговорить об этом… Кинуть взгляд на все прошлое, которое было громадным заблуждением, от начала до конца… Я думаю поневоле, сколько энергии затрачено напрасно, сколько сил израсходовано на сущие безделицы… Сколько я перенес и горя и стыда…

– Артур!.. Артур!..  – воскликнула тоскливо Клерибелль.

– Клерибелль, мы живем вместе уже пятнадцатый год, и в течение этого длинного периода вы даже не спросили меня, что омрачило так мою душу и жизнь! Вы не полюбопытствовали узнать скорбную тайну, под влиянием которой я стал необщительным, невнимательным мужем, недовольным, скучающим, несчастным человеком!

– Я не смела расспрашивать вас об этом, Артур!

– Бедняжка! – произнес он.  – Оно, впрочем, и лучше!.. Пусть я лучше умру со своей печальной тайной… Ведь вы похороните меня в лисльвудском склепе, не так ли, Клерибелль?… Вы прикрепите к алтарю мраморную дощечку, на которой будет красоваться надпись, что я был лучшим из мужей и превосходнейшим из людей… Вы сделаете все это для меня, мой белокурый друг?

– Артур, как вы решаетесь говорить таким образом?

– Я говорю так вследствие полного убеждения, что я не доживу до пятидесяти. Сегодня оно стало несравненно сильнее!

– Артур!..  – проговорила с упреком Клерибелль.

На лице ее выразилась сильнейшая тоска, она встала с дивана и приблизилась к мужу.

– Сядьте опять на место, Клерибелль,  – сказал ей капитан.  – Если шум, раздающийся у меня в голове, если мрачные тени, которые так часто застилают глаза мои, и спазмы, сжимающие грудь мою, если эти симптомы, которые особенно усилились сегодня, не обманывают меня, то я скоро умру! Будьте доброй матерью моему сыну, Клерибелль, и вспоминайте иногда обо мне, когда меня не станет.

– Вы жестоки, Артур! Вы страдали, замечали все эти симптомы и не посоветовались ни разу с докторами. Вы знаете, однако, как вы дороги мне!

– Правда ли это, Клерибелль? Неужели я мог быть для вас тяжелым бременем, скучным, несносным мужем, бездною, поглотившей ваше земное счастье, и лишним человеком?… Клерибелль, рассказать ли вам историю одного молодого военного, служившего со мной… Эта история имеет много общего с моей собственной… Она очень печальна, но глубоко правдива. Хотите ее выслушать?

– Да! – сказала она.

Комната находилась отчасти в полумраке, но лицо капитана освещалось лучами заходящего солнца. Он не смотрел на жену, печальные глаза его приковались к картине необъятного неба, задернутого дымкой облаков.

– Подобно мне, Клерибелль, этот человек был сиротой, младшим сыном фамилии, известной в Соммерсете. У него не осталось никого, кроме дяди, брата его отца, который воображал, что устроил его карьеру, поместив его в армию. Затем он отправился в Индию веселым, беззаботным, небогатым, конечно, но честным человеком. Говорили, что он сражался, как храбрец. Он скоро получил офицерские эполеты и возвратился в Англию. Здесь он влюбился в девушку, которая, доведя его до безумия безмолвным поощрением, изменила данному ему в конце концов слову, – с таким же бессердечием, как вы сделали это со мной, Клерибелль!.. Простите за сравнение!.. Уныние и отчаяние овладели душой его, но он не размозжил голову о камни, а оставил изменницу с намерением отомстить ей. На обратной дороге к своему посту в Индию ему пришлось остановиться дня на два в Саутгемптоне, потому что корабль не был готов к отплытию. Он встретился с товарищами, как и он, беззаботными, молодыми людьми, и начал пить вместе с ними до одурения, чтобы заглушить свои нравственные страдания. Вечером вся компания отправилась в театр. Он мне часто рассказывал все, что он испытывал в тот вечер, Клерибелль. Был одиннадцатый час, когда он вошел в пыльный, почти пустой партер. Занавес был опущен, и офицеру казалось, что изображенные на нем фигуры движутся как живые, а звуки оркестра резали ему слух. В ложах сидели разряженные женщины, улыбавшиеся блестящим офицерам, хохотавшим без умолку. Мой знакомый прислонился головой к спинке кресла и сейчас же заснул. Когда он пробудился, сцена была открыта и публика оглушительно аплодировала. Он посмотрел на сцену, освещенную несколькими коптящими кенкетами, и увидел посреди грязной и грубой декорации прелестное создание. Не хочу утомлять вас, милая Клерибелль, подробным описанием красоты этой женщины. Достаточно сказать, что она обладала той чарующей прелестью, влияние которой почти неотразимо, которая способна ослепить всех и каждого. На ней был мужской эксцентричный костюм, плащ из бархата и атласа, отделанный блестящей золотой каймой, щегольские полусапожки из желтого сафьяна, берет с развевающимися разноцветными перьями. Все позы ее были грациозны и изящны, и ни один художник не сумел бы, конечно, изобразить их прелесть. Так как на сцене шел какой-то водевиль, то ей приходилось петь довольно часто. У нее был прекрасный голос. И когда сослуживец мой вышел из театра, то он был отуманен, ослеплен, очарован!

Возвратившись в гостиницу, он написал ей страстное, безумное письмо. Ему удалось утром проскользнуть за кулисы, и красавица показалась ему при дневном освещении еще вдвое прекраснее, так как выражение ее пленительного лица было более скромно… Клерибелль, моя милая, мне даже совестно досказать вам всю эту скандальную историю!.. Скажу вам одним словом: эта женщина была настоящей сиреной, которая сводила с ума своих поклонников своей обворожительной и дивной красотой. Молодой офицер был настолько влюблен, что он не замечал ничего вне ее. Нужно еще заметить, что корабль должен был отплыть через два дня, а за день до отъезда ослепленный товарищ мой бросился на колени перед сиреной и умолял ее обвенчаться с ним на следующее утро, чтобы отправиться вместе в Индию… Имейте в виду, Клерибелль, что любовь была ни при чем в этой безумной выходке: как он ни был очарован красотой актрисы, но в этом случае им руководило более всего желание отомстить обманувшей его. Он помчался немедленно в Лондон, достал разрешение на брак, вернулся в Саутгемптон и повенчался утром. При выходе из церкви с молодой женой он встретил одного пожилого полковника, с которым был знаком прежде в Калькутте. Увидев новобрачную, полковник стал расспрашивать подробно офицера и заставил его рассказать ему все. Затем, утащив его прямо к себе на квартиру, он счел прямой обязанностью раскрыть ему глаза… Товарищ мой узнал, какова была женщина, которой он поклялся перед алтарем в любви и полном уважении. Полковник доказал ему, сколько горя, позора навлечет на него этот безумный брак. Молодой человек дал ему тут же клятву бросить свою жену. Он собрал все свои банковские билеты, присовокупил к ним ценные золотые часы и многие другие драгоценные вещи, написал несколько строчек, исполненных презрения, свернул все это вместе и, передав письмо и посылку полковнику, отплыл на корабле. Во время путешествия он находился в страшном смущении и волнении. Через несколько лет он встретился с женой – она была уже подругой другого. Он не давал заметить, что он связан с ней неразрывными узами… Позднее он совершил беззаконное дело, которое и предало его во власть очень дурного, хитрого человека.

Да… Но Богу известно, что искушение было неотразимо сильно… Женщина, изменившая когда-то данной клятве, сделалась вдруг вдовой… А он не переставал любить ее безумно, даже при совершении рокового союза. Он отправился в Англию и женился на ней, несмотря на то, что был перед законом уже мужем другой и должен был предвидеть последствия такого рискованного шага… По милости презренного, который хотел высосать его кровь капля за каплей, каждое мгновение его жизни было отравлено угрызениями совести, каждая улыбка любимой им женщины была для него горьким упреком в его безумных действиях… Клерибелль, Клерибелль! Скажите, ради бога, могли бы вы простить такого человека?… Нашли бы вы в себе настолько сострадания, чтоб пожалеть о нем? Были бы вы в состоянии сказать ему: «Умри с миром, и мир твоим костям на могиле! Я помню и знаю, как ты любил меня, и прощаю тебя во имя этой пламенной, неизменной любви!..» Сказали бы вы это или нет, Клерибелль?

Миссис Вальдзингам, бледная, подошла к капитану и, взяв его голову обеими руками, притянула ее и прижала к груди.

– Артур,  – прошептала она с ненормальным спокойствием.  – Я прощаю тебя… Ведь ты рассказал мне собственную историю. Я прощаю тебя, жалею о тебе и люблю тебя так же горячо и сердечно!

Она взглянула кротко в лицо своему мужу и заметила на нем выражение безысходной тоски.

– Клерибелль… Руперт!..  – произнес он с усилием.  – Ребенок жив… Майор… Разведайте… Спросите!..

Он хотел сказать еще что-то, но произнес какие-то непонятные слова и упал грузно на пол, пока жена его звала на помощь слуг.

Слуги, прибежавшие на крик миссис Вальдзингам, нашли капитана распростертым на ковре. Его сжатые губы были покрыты пеной. Его отнесли в спальню, а грум во весь опор поскакал за врачом. Капитан потерял способность говорить. Проведя еще сутки в бессознательном состоянии, он скончался спокойно на руках Клерибелль. Из Лондона приехали два знаменитых доктора, но они не могли сделать больше того, что сделал лисльвудский незнаменитый доктор. Артуру Вальдзингаму предсказывали часто, что ему суждено умереть от удара, и это предсказание исполнилось.