Онлайн чтение книги Преступление капитана Артура
Глава XXIII. Свадьба Оливии

В последний день ноября длинный ряд карет тянулся от стен кладбища до улицы Лисльвуда, ожидая аристократов, собравшихся в церкви, чтобы присутствовать при бракосочетании сэра Руперта Лисля с мисс Оливией Мармедюк. Баронет выразил желание, чтобы свадьба была как возможно роскошнее. Он хотел, чтобы весь Суссекс мог видеть, что он женится на первой красавице этого графства, и разослал повсюду приглашения на празднество. Свадебный пир был приготовлен в Лисльвуде, а не в Бокаже, по настоянию сэра Руперта, смотревшего на всех с видимым недоверием.

– Я, право, не думаю, чтобы в вашем тесном доме могла бы поместиться и половина публики, которая должна присутствовать на свадьбе.

Итак, мисс Оливия Мармедюк пошла к алтарю в сопровождении целой толпы роскошно разодетых женщин и изящных мужчин. На этот раз церковь казалась настоящей выставкой великолепнейших шелковых материй, кружев, белых перьев, превосходных искусственных цветов со сверкавшей бриллиантовой росой, золотых флаконов с духами и множеством других предметов роскоши. У воспитанников и поселян, наполнявших углы, разбегались глаза от созерцания этого богатства и чудес; нужно добавить, кстати, что они разошлись не совсем-то довольные свадебной церемонией.

Сторож лисльвудской церкви, с огромной жилеткой на, выказал себя нелюбезным относительно крестьян, сгонял их со скамеек, заставлял их прятаться в углах и за колоннами и, казалось, считал совершенно излишним существование их в этот памятный день.

– Ну, уж если б я знал, что вы будете все совать сюда носы, то я, разумеется, распорядился бы иначе,  – говорил он каждому входившему крестьянину. Всеми чтимый епископ, родственник Лисля, приехал в Лисльвуд-Парк из восточной части Англии, чтобы совершить брачный обряд. Этот достойный муж был поражен манерами и вообще обращением своего молодого и богатого родственника; щеки Руперта Лисля были покрыты бледностью, а кончик его носа покраснел от мороза. Едва ли наружность баронета производила когда-либо более невыгодное впечатление, чем в настоящую торжественную минуту. Платье не шло ему, а цветок, продетый в петлицу его фрака, потерял свою свежесть и быстро осыпался. Сэр Руперт уронил еще вдобавок шляпу посредине церкви, и она покатилась, что вызвало улыбку на лицах представителей гордой аристократии и шушуканье в массе деревенского люда, подавленное грозными взглядами сторожа. Рука баронета, которую он подал Оливии Мармедюк, была холодна и дрожала как лист.

Но невеста, напротив, была очаровательна. Лисльвуд давно признал мисс Оливию Мармедюк красавицей, хотя и редко видел ее иначе, как одетую в зеленую амазонку, соломенную шляпку и большую поношенную шаль. Теперь же, в подвенечном наряде, с венком из померанцевых цветов и лилий, окутанная, как облаком, вуалью из драгоценных кружев, она напоминала собой королеву, и ее встретили восклицания восторга, когда она вошла в церковь в сопровождении отца.

Миссис Вальдзингам, все еще красивая, несмотря на свои сорок лет, была одета в серое атласное платье, а на миссис Варней было чудное платье янтарного цвета, которое сверкало на солнце, будто золото. Она даже затмила красотой невесту, и многие спрашивали: кто эта восхитительная женщина?

Казалось, что майор теперь вполне сочувствовал браку, против которого он восставал вначале. Он присутствовал в церкви и был в очень хорошем расположении духа. Быть может, последнему обстоятельству способствовало свидание, которое он имел накануне венчания с молодым баронетом. Свидание это имело серьезный характер: оно кончилось тем, что Соломон был призван в качестве свидетеля при составлении какого-то акта, написанного майором и подписанного сэром Рупертом Лислем. Таким образом, был водворен мир в Лисльвуд-Парке, и епископ совершал теперь торжественный обряд над Оливией Мармедюк и над молодым владельцем Лисльвуда, холодная и влажная рука которого все еще продолжала дрожать в руке невесты. По окончании церемонии ряд экипажей потянулся к замку, где должен был начаться пышный свадебный пир с неизбежной обстановкой разных интриг и сплетен. Едва ли во всей этой суетливой толпе можно было найти несколько человек, подумавших о будущем молодой, уехавшей в три часа, при звоне колоколов, в Фелькстон, откуда она была намерена отправиться на континент.

Полковник Мармедюк с четырьмя дочерьми остался обедать в замке, в обществе Клерибелль, ее младшего сына, майора и миссис Варней. Этот маленький кружок провел время довольно хорошо; Клерибелль сделалась веселее обыкновенного с минуты отъезда сэра Руперта, да и майор был в особенно хорошем настроении духа. Дочери полковника обводили изумленными взглядами роскошные залы Лисльвуда, который сделался теперь, безусловно со всем, к нему принадлежащим, собственностью их младшей сестры.

– Как хороша была леди Лисль под венцом! – заметил майор Варней.

Клерибелль слегка вздрогнула, услышав это имя, которое она носила сама в дни былые, а все сестры Оливии задрожали от зависти: «Леди Лисль! Да, она в самом деле сделалась леди Лисль!»

Накануне свадьбы Вальтер Реморден оставил свое тихое родное село, которое он любил так сильно, не потому, чтобы оно само по себе имело какую-нибудь особенную привлекательность, а вследствие связанных с ним дорогих воспоминаний. Он поехал в Лондон с курьерским поездом и полюбовался еще раз бесконечными равнинами. Они показались ему прекрасными, даже и под холодным, серым осенним небом, и он мысленно говорил себе, что лучше Суссекса нет графства в целой Англии.

«Я отъехал не больше двадцати миль от места своего рождения, а уже сожалею, что покинул его,  – размышлял Реморден.  – Как трудно удаляться от всего дорогого! Но я никак не мог оставаться в Лисльвуде, где меня ожидали постоянные встречи с леди Оливией Лисль!»

Вальтер Реморден принял пасторат в Йоркшире с целью избежать встреч с любимой им женщиной. Мистеру Мильварду был тоже обещан другой приход, и Реморден мог бы последовать за ним, так как епископ епархии хорошо знал молодого человека; но Провидению угодно было, чтобы он поселился в глухом провинциальном городке Бельминстер, куда он и прибыл вечером дня венчания Оливии Мармедюк.

Читатель не забыл, конечно, что Бельминстер и есть тот самый городок, который посетил мистер Соломон летом этого же года. Ничто не изменилось со времени посещения этого джентльмена. На станции железной дороги были все тот же начальник, тот же носильщик, тот же кассир, те же книги и журналы на полках и чуть ли не те же самые пирожки и бутылки с содовой водой в буфете. Невзрачная карета, запряженная одной лошадью, которая когда-то взяла приз в одном беге вокруг этого города, доставила Вальтера со всем его багажом в гостиницу, в которой появление путешественника вызвало в одно время и радость и смущение. Несколько местных торговцев собирались каждый вечер в зале этой гостиницы, чтобы потолковать за стаканом пива о достоинствах и недостатках выборных Бельминстера. Иногда приезжал какой-нибудь приказчик, желавший предложить свой товар, заключавшийся в предметах ежедневного потребления, закусывал в гостинице – и уезжал обратно. Но джентльмен, который оставался дня на два, был, безусловно, редкостью, и ему оказывался всевозможный почет. Вальтера повели по широкой лестнице в комнату, где для него уже был разведен огонек и находились зеркало, картина, представлявшая церковь и изображение лошади, выигравшей когда-то большой золотой кубок. Хозяйка гостиницы, угадавшая по виду чемодана, что видит мистера Ремордена, назначенного быть викарием Бельминстера, подняла тотчас штору и указала ему на церковь, находившуюся прямо напротив окна, по ту сторону рынка.

– Собор находится на другом конце города,  – сказала она.  – Ваша церковь, основанная во имя святого Клемента, славится своей красивой постройкой и построена, кажется, еще раньше собора.

Молодой человек машинально взглянул на действительно древнюю и красивую церковь. Ему трудно было заинтересоваться своими новыми обязанностями, но все же он много расспрашивал о бедных жителях города, пока хозяйка накрывала на стол и подавала ужин, которого было бы достаточно для двенадцати человек: он состоял из хлеба, яичницы с ветчиной, цыплят, маленьких паштетов, пирожного, сыра и консервов. Все это хозяйка называла закуской. Из ее разговора Реморден заключил, что ему предстоит много дела в Бельминстере и положительно не останется времени на бесплодные сожаления и тоскливые воспоминания о невозвратном прошлом.

«Самое прекрасное в этой вере, которую реформация подвергла известным изменениям,  – рассуждал Вальтер Реморден, оставшись один в комнате,  – есть, бесспорно, то чистое и то святое чувство полного отречения от своих личных выгод, которое католицизм вменяет в обязанность всем служителям церкви. Да, на самом деле, вправе ли человек, посвятивший себя и свою душу Богу, допустить над собой влияние земных желаний и страстей? Он и в свете и в келье обязан думать только об исполнении долга!»

Не следует забывать, что Вальтер Реморден легко мог укрепиться в таких убеждениях со времени измены Оливии Мармедюк, разбившей навсегда его душу и будущность.