Всем приехавшим в Чильтон на бега было легко и весело в утро шестого августа по случаю наставшей чудной погоды. Солнце ярко светило, и небо голубело над Чильтонской долиной. Недовольные люди, завидовавшие общей радости, старались всех уверить, что такая погода чересчур хороша, чтобы продолжаться долго, и что надо ждать бури. Жадные же к удовольствиям отрицали, конечно, дурные предсказания; они спрашивали себя: неужели такое яркое солнце и спокойное небо предвещают несчастье?
Положим, что на дороге, ведущей к Чильтонской долине, было немало пыли, но разве дорога из Эпсома в Лондон не представляла такого же неудобства как для победителей, так и для побежденных? Итак, суссекские фермеры весело проезжали на своих тильбюри в густых облаках пыли, поднимавшейся под копытами их бойких лошадей, а жены их вполне примирились с мыслью испортить свои хорошенькие шляпки, купленные нарочно по случаю бегов.
Бега начались в час пополудни, а в пять минут второго, когда был только что поднят номер выигравшей лошади и державшие пари фермеры отдавали и принимали деньги в середине круга, подкатил экипаж сэра Руперта Лисля. Майор Варней правил лошадьми, а рядом с ним на козлах сидел баронет, из окна экипажа выглядывало прекрасное, всегда высокомерное лицо леди Оливии. Она не упускала случая показать себя многочисленной публике, как будто говоря этим: «Вы уверяете, что я несчастна замужем? Говорите еще, что я продала себя за богатство, которое не может составить мое счастье, и за титул, который покрывает меня позором и бесславием; смотрите же на меня и любуйтесь, как я поддерживаю собственное достоинство, хотя мой муж топчет в грязь древнее имя Лислей!»
С Оливией сидели две ее сестры. Их бледные лица и бесцветные волосы подчеркивали смуглую и блестящую красоту леди Лисль: они существовали как будто для того, чтобы делать ее несравненно заметнее, и сознавали это и потому ненавидели ее от чистого сердца. Их угловатые манеры и пансионерское общение придавали больше цены ее грации и смелости. Быть может, им служило утешением думать, что сестра их несчастна, несмотря на свои преимущества перед ними. Они видели лихорадочный блеск ее глаз, блуждающих с предмета на предмет, нервное подергивание губ и вечное желание быть в обществе, чтобы только не оставаться наедине с собою и со своими мыслями. Мужчины окружили ее экипаж, как только она оказалась перед кругом, так как она смеялась и была разговорчивее других чопорных дам. Жены фермеров, которые заботились о домашнем хозяйстве, уступали ей тоже в полнейшей беззаботности и беспечной болтливости. На бегах, между прочим, присутствовало и несколько драгун, которые разъезжали взад и вперед, отыскивая кого-нибудь, кто бы мог их представить прекрасной леди Лисль и задаваясь вопросом: действительно ли тот молодой человек, который сидел рядом с блистательным Варнеем, отставным майором индийской армии, – сэр Руперт Лисль?
Тут было множество цыган и цыганок; смуглые лица, выглядывавшие из-под голубых или желтых платков, толпились вокруг роскошных экипажей.
Там и сям появлялись смуглые цыганята, которых наделяли то куском пирожного, то мелкой монетой, то стаканом шампанского, которое было легче достать на Чильтонских бегах, нежели глоток воды.
Абрагам с товарищами тоже ходил посреди зрителей, предлагая подержать лошадь, почистить платье джентльменов и другого рода услуги за шесть пенсов. Странно было то обстоятельство, что Джон Андреус положительно отказался присоединиться к ним и показываться на бегах.
– У меня есть причины, почему я отказываюсь, – пояснил он цыганам, – и поверьте мне на слово, что они основательны. Я буду плести рогожи, сколько бы их ни заказали, но не выйду из шатра, пока будут продолжаться бега.
Он сдержал слово и спал большую часть дня в палатке. Британия, не отстававшая от своих соплеменников, была страшно бледна. На ней была сильно измятая шляпка, украшенная искусственными цветами, кружевами и лентами. Казалось, какая-то таинственная сила удерживает ее около экипажа Руперта Лисля, так что когда она уходила к другим по обязанности своего ремесла, то только на самое непродолжительное время. Оливия узнала ее, наконец, и подозвала знаком к себе.
– Вы были здесь в прошлом году? – спросила леди Лисль.
– Да, миледи, была.
– Вы, кажется, больны?
– Да, миледи… Но я, скорее, больна душою, нежели телом. Силы мои слабеют с каждым днем все заметнее; их уносит злой бич лихорадки да горя… И я сама узнала страшную перемену, происшедшую со мною, только сегодня утром, когда стала надевать платье, которого не трогала ровно двенадцать месяцев.
– Бедняжка!.. Это грустно!.. Но где же ваша сестра, эта хорошенькая девушка, которая была так похожа на вас?
– Она была гораздо красивее меня, – заметила цыганка.
– Да, она действительно была очаровательна. Я еще никогда не встречала такого милого личика… Вы помните ее, Лаура? – обратилась Оливия к своей старшей сестре. – Почему же ее нет в нынешнем году с вами? – продолжала она расспрашивать Британию.
– Потому, что ее нет больше на свете, – ответила цыганка, стиснув зубы, между тем как лицо ее покрылось смертельной бледностью.
– Она умерла?!
– Да, она утонула во рву, находящемся недалеко отсюда.
Загадочное выражение лица молодой девушки и многозначительная интонация ее голоса внушили леди Лисль непроизвольный ужас.
– Сама ли она утонула во рву? – спросила она, тоже изменившись в лице.
– Нет, не сама, миледи.
– Нет?… Так кто же это сделал?… Как же это случилось?… Расскажите мне все.
– Богу известно, кем совершено это преступление, да и мы знаем имя преступника; но свет, разумеется, не узнает его, потому что свет лицемерен и лжив, – и люди не хотят слышать о преступлениях, если они задуманы и совершены богатым джентльменом.
– Мне грустно узнать это, – проговорила Оливия, опуская золотой в руку молодой девушки. – Я не могу выразить, как я огорчена этим известием.
Она сказала это вполне чистосердечно и сделалась внезапно серьезна и задумчива. После этого сестры направили лорнеты на личность баронета и смеялись над ним, видя как он держал пари непременно за самую ненадежную лошадь, руководствуясь личным суждением.
– Бедная девушка! – вскрикнула леди Лисль, обратясь снова к сестрам. – Она была еще полна жизни и силы и вдобавок прекрасна!.. И подверглась она такой печальной участи по милости какого-нибудь низкого человека! Боже праведный! Да, земля, кажется, населена одними негодяями!
Немного позднее, когда шли приготовления к последнему бегу, Британия снова приблизилась к экипажу баронета, который стоял возле дверей, опираясь на них. Он не разговаривал с женой и даже не смотрел на нее: он едва ли осмеливался дышать в ее присутствии, но стоял возле нее, чтобы доказать восхищающейся ею толпе, что она – его собственность.
Он побледнел при виде молодой цыганки, которой не замечал ни разу на бегах вплоть до этой минуты. Последний остаток его мужества исчез, потому что майор Варней ушел к брайтонским офицерам, среди которых имел много знакомых.
– Не угодно ли вам узнать вашу судьбу, прекрасный джентльмен? – спросила Британия, глядя пристально ему в лицо.
– Нет, – ответил сэр Руперт.
– Как, даже и в том случае, когда цыганка может сообщить вам кое-что интересное? – настаивала Британия. – Когда она может сказать вам не только одно будущее, но и все, что было прежде с вами?… О сэр! «Прошедшее – преступление, виселица – впереди. Для честных наступает день, для убийцы же – ночь».
– Что это такое?! – воскликнул Руперт в бешенстве.
– Отрывок из стихов, прекрасный джентльмен. Ведь мы знаем понемногу все… Позвольте же предсказать вашу судьбу, милорд!
– Да нет же! Я сказал вам, что не желаю слушать! Неужели я должен повторять вам сто раз одну и ту же песнь? Вы, конечно, хотите выманить деньги и наговорите разных глупостей, на которые одни дураки обращают внимание… Возьмите же и идите.
Он вынул золотой и подал его ей. Цыганка отскочила движением тигрицы – золотой покатился, и она с омерзением плюнула на него.
– Вот как я принимаю дары подобных вам! – воскликнула она.
Толпа с изумлением смотрела на всю эту загадочную сцену: Британия была буквально вне себя, баронет то краснел, то бледнел от неловкости своего положения, но леди Лисль смотрела на все с ледяным равнодушием.
– Куртис, – сказал лорд груму, возившему корзины с различными припасами, – ступайте приведите сейчас же полисмена, чтобы арестовать эту наглую женщину.
Грум кинулся поспешно в другой конец арены, где стоял полисмен. Но цыганка стояла неподвижно на месте; она даже не слышала приказаний сэра Руперта.
– Что вы хотите сделать, сэр Руперт Лисль? – спросила Оливия.
– Я хочу приказать взять под арест цыганку.
– На каком основании?
– На том основании, что она без причины оскорбила меня, – ответил он с запинкою, меняясь в лице.
– Я знаю эту девушку, я знала ее сестру, – произнесла Оливия совершенно спокойно. – Я выслушала недавно рассказ об убийстве бедняжки… Вы не прикажете арестовать эту женщину, сэр Руперт.
– Почему? – спросил он.
– А потому, что я этого не хочу, и еще потому, что мне вполне известно, какое участие вы принимали в этом возмутительном деле.
– Так пусть она уходит, – перебил сэр Руперт. – Куртис, скажите полисмену, что он больше не нужен. У леди Лисль такое нежное сердце, что ей приятнее видеть оскорбленного мужа, чем за него вступиться… Убирайтесь отсюда! – обратился он грубо и нахально к цыганке. – И чтобы я никогда не слышал ни о вас, ни о вашей сестре, ни о ком бы то ни было из ваших нищих спутников! Поняли вы меня?
– Слышу и понимаю, – ответила Британия, – слышали и другие!
Она было ушла, но возвратилась снова и прошептала тихо на ухо баронету:
– Неужели вы, лорд Лисль, не боитесь умерших? Когда вы остаетесь одни во мраке ночи, не смотрит ли на вас из тени драпировок вокруг вашей кровати бледное, неподвижное и грозное лицо? Я вижу его часто при ярком свете дня и во мраке темной ночи, и если этот образ наводит на меня невыразимый ужас, то он должен положительно леденить вашу кровь!
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления