С нежностью, но и в некоторой мере жестокосердно следует приступать к рассказу, повествующему о том, как в один прекрасный день обезьяне пришло в голову отправиться в кофейню, чтобы убить время. На далеко не безмозглой голове у него был котелок, а может, наоборот, мягкая шляпа с полями, а на руках — самые что ни на есть элегантные перчатки с витрины магазина мужской моды. Костюм с иголочки. Промолвив пару странно искусных, лёгких как пёрышко, достопримечательных, но немного компрометирующих фраз, он вошёл в чайный зал, наполненный, словно шорохом листьев, звуками манящей музыки. Обезьяну охватили сомнения: где сесть, скромно в уголке или прямо в центре без всякого стеснения? Он предпочёл второе, поскольку ему стало ясно, что обезьяны, ведущие себя должным образом, имеют право показать себя. Меланхолично, но в той же степени весело, с независимостью, но и со скромностью озирался он по сторонам, тут и там натыкаясь на милые девичьи лица, одарённые губами, словно сделанными из вишнёвого сока, и щёчками, будто вылепленными из взбитых сливок. Красивые глаза и благозвучные мелодии бежали наперегонки, и я умираю от рассказческой гордости и упоения, сообщая, что обезьяна задала подавальщице вопрос, произнеся его с местным говорком: не запрещено ли здесь чесать в волосах? «Чешитесь, сколько угодно», — дружелюбно ответила она, и наш кавалер, если его можно так назвать, воспользовался разрешением с таким усердием, что дамы отчасти смеялись, отчасти смотрели в сторону, чтобы не видеть, какие ещё из него посыплются чудеса. Когда к его столику подсела явно прелестная дама, он сейчас же начал весьма остроумно её развлекать: поговорил о погоде, потом о литературе. «Какой необычный человек», — думала она, в то время как он подкидывал свои перчатки и ловко подхватывал их на лету. Закурив сигарету, он скривил рот в очаровательную гримасу. Сигарета контрастно выделялась поверх тёмного лица.
Прециоза — так звали девушку, которая в этот момент вступила, словно музыка баллады или романса в зал вместе с тётушкой, похожей на плод померанца, и так случилось, что обезьяний покой был нарушен, и он испытал то, чего никогда не испытывал раньше: то, что зовётся словом любовь. Теперь он это испытал. Все глупости разом выдуло из его головы. Твёрдым шагом подошёл он к избраннице и посватал её в жёны, а в случае отказа погрозил показать на деле, что не лыком шит. Юная дама сказала: «Ты пойдёшь с нами домой. Ты едва ли годишься в супруги. Если будешь себя хорошо вести, можешь рассчитывать на каждодневную выволочку. Сияешь от счастья! Это тебе дозволено. Твоей обязанностью будет заботиться о том, чтобы я никогда не скучала».
Произнося эти слова, она поднялась с места с такой важностью, что обезьяну охватил громкий смех, за что юная дама сразу дала ему пощёчину.
Придя домой, еврейка жестом приказала тётушке удалиться, присела на богатый диван с золотыми ножками и приказала обезьяне, застывшей перед ней в живописной позе, рассказать, кто он такой, в ответ на что это воплощение всего обезьяньего сказало:
— Когда-то я сочинял стихи на вершине горы Цюрихберг, которые и преподношу теперь удивлённой госпоже в напечатанном виде. Несмотря на то что ваши глаза хотят меня уничтожить, что принципиально невозможно, поскольку ваш взгляд снова и снова заставляет меня приободриться, однажды я отправился в лес к своим подружкам-ёлкам, поднял голову к их верхушкам, растянулся на мху и лежал, пока не устал от радости и не впал от веселья в меланхолию.
— Лентяй! — вставила Прециоза.
Друг дома, каковым он уже смел себя ощущать, продолжил:
— Однажды я не заплатил по счёту дантисту, не теряя веры в то, что мне всё равно повезёт в жизни, и сидел у ног дам из лучших слоёв общества, которые благосклонно позволяли мне некоторые выходки. Также спешу сообщить вам, что по осени занимался сортировкой яблок, весной рвал цветы и некоторое время проживал там, где вырос писатель Келлер, о котором вы наверняка никогда не слышали, а надо бы.
— Наглец! — воскликнула госпожа. — Я бы с удовольствием испортила вам настроение, послав вас прочь, но мне угодно над вами сжалиться. Но если ещё раз поведёшь себя негалантно — конец твоей приближенности к моей персоне, можешь потом сколько угодно скучать и тосковать. А теперь продолжай.
Он снова начал рассказывать, и сказал вот что:
— Женщины никогда не получали от меня многого и поэтому ценили меня. Вы тоже, госпожа, относитесь с уважением ко мне, глупейшему олуху, который всю жизнь говорит дамам недозволенности ради того, чтобы они сердились, а потом успокаивались. Я служил послом в Константинополе.
— Не лгите, господин хвастун!
— … и в один прекрасный день увидел на вокзале Анхальтер придворную даму; то есть, что я говорю; её увидел другой, тот, с кем я сидел рядом в купе, и поделился со мной своим впечатлением, которое я вам в данный момент сервирую, хоть и фигурально, поскольку в действительности я не вижу стола, а хотелось бы, потому что у меня разыгрался аппетит во время демонстрации ораторского искусства.
— Пойди на кухню и принеси тарелки. Я пока почитаю твои стихи.
Он сделал, как было приказано, пошёл в кухню, н не смог её найти.
Или он попал в неё так, что она не попалась ему на глаза? Кажется, вкралась опечатка.
Он вернулся к Прециозе, которая уснула над его стихами и возлежала, словно фигура из восточных сказок. Её рука свисала, как гроздь винограда. Он хотел рассказать ей, как пошёл на кухню, как не нашёл её, как его душа погрузилась в долгое молчание, но как неуклонное стремление влекло и влекло его к покинутой. Он склонился над спящей, опустился на колени пред алтарём красоты и лишь дыханием коснулся руки, которая казалась ему младенцем Христом — слишком прекрасная для прикосновений.
Пока он так коленопреклонялся, чего от него никто не ожидал, она открыла глаза. Она хотела сказать ему многое, но сказала лишь:
— Ты не похож на обычную обезьяну. Скажи, ты из королевской семьи?
— С какой стати?
— Потому что ты так терпелив и потому что говорил о придворных дамах.
— Я просто хочу вести себя как следует.
— Мне кажется, у тебя получается.
На следующий день она стала спрашивать у него, как достичь счастья. Он дал неожиданный ответ. «Пойдём, я продиктую тебе письмо», — сказала она. Пока он писал, она заглядывала ему через плечо, правильно ли он записывает. Ух, как он быстро писал и с каким отточенным вниманием ловил каждый слог. Оставим их за этой корреспонденцией.
В клетке гордо вышагивал какаду.
Прециоза думала о чём-то своём.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления