Онлайн чтение книги Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)
ВАСИЛИЙ КАМЕНСКИЙ

Душно. Накурено. Пестрые звуки

Праздно-болтливых гостей

С музыкой пошлой безумства и скуки

Дико сплелись… Ах, скорей,

Только б скорей облегчить эти муки…

Жизнь — тоска!

Пей…

Тусклые лица, сухие, измятые,

В волнах табачных горят.

Громко смеются тоскою объятые,

Весело все говорят.

Все об одном, как слепые, заклятые:

Жизнь — тоска!

Пей…

Женщин холодные, пошлые ласки,

Скорбь в искаженных чертах,

Пьяные слезы, дешевые краски,

Правда на лживых устах.

Все здесь слилось в вихре огневой пляски.

Жизнь — тоска!

Пей…

Жить чудесно! Подумай:

Утром рано с песнями

Тебя разбудят птицы —

О, не жалей недовиденного сна —

И вытащат взглянуть

На розовое, солнечное утро.

Радуйся! Оно для тебя!

Свежими глазами

Взгляни на луг, взгляни!

Огни! Блестят огни!

Как радужно! Легко!

Туманом розовым

Вздохни. Еще вздохни.

Взгляни на кроткие слезинки

Детей — цветов.

Ты эти слезы назови:

Росинки-радостинки!

И улыбнись им ясным утренним приветом.

Радуйся! Они для тебя.

Жить чудесно! Подумай:

В жаркий полдень

Тебя позовут гостить

Лесные тени.

На добрые протянутые

Чернолапы садись и обними

Шершавый ствол, как мать.

Пить захочешь —

Тут журчеек чурлит —

Ты только наклонись.

Радуйся! Он для тебя.

Жить чудесно!

Подумай:

Вечерняя тихая ласка,

Как любимая сказка,

Усадит тебя на крутой бережок.

Посмотри, как дружок

За дружочком отразились

Грусточки в воде.

И кивают. Кому?

Может быть, бороде,

Что трясется в зеленой воде.

Тихо-грустно. Только шепчут

Нежные тайны свои

Шелесточки-листочки.

Жить чудесно! Подумай:

Теплая ночь развернет

Пред тобой сине-темную глубь

И зажжет в этой глуби

Семицветные звезды.

Ты долго смотри на них.

Долго смотри.

Они поднимут к себе,

Как подружку-звезду,

Твою вольную душу.

Они принесут тебе

Желанный сон о возлюбленной.

И споют звездным хором:

Радуйся! Жизнь для тебя.

Все шамкают, шепчутся

Дремучие старые совины [314] Совины — старые ели, на которых гнездятся совы..

Густо сомкнулись.

Высокие зеленые стрелы

В небо направлены.

Точно стариковские брови,

Седые ветви нависли

И беззубо шепчутся.

По-стариковски глухо

Поскрипывают, кашляют.

И всё ворчат, ворчат

На маленьких внучат.

А те, еще совсем подростки,

Наивно тоже качаются,

Легкодумно болтая

Тоненькими веточками,

Да весело заигрывают

С солнечными ленточками,

Что ласково струятся

Сквозь просветы.

Ах, какое им дело

До того, что строгие деды

По привычке шепчутся,

Да всё — беззубые — ворчат.

Какое шалунам дело!

Им бы только с ветерком

Поиграть, покачаться,

Только б с солнечными

Ласковыми ленточками

Понежиться, посмеяться.

А деды зелеными головами

Только покачивают,

Седыми глазами

Смотрят на шалунов-внучат.

И всё ворчат. Ворчат.

Звени, Солнце! Копья светлые мечи,

лей на Землю жизнедатные лучи.

Звени, знойный, краснощекий,

ясный-ясный день!

Звенидень!

Звенидень!

Пойте, птицы! Пойте, люди! Пой, Земля!

Побегу я на веселые поля.

Звени, знойный, черноземный,

полный-полный день.

Звенидень!

Звенидень!

Сердце радуйся и пояс развяжись!

Эй, душа моя, пошире распахнись!

Звени, знойный, кумачовый,

яркий-яркий день.

Звенидень!

Звенидень!

Звени, Солнце! Жизнь у каждого одна,

лучезарная, бегучая волна.

Звени, знойный, разудалый,

русский алый день.

Звенидень!

Звенидень!

Звенит и смеется,

Солнится, весело льется

Дикий лесной журчеек,

Своевольный мальчишка:

Чурлю-журль,

Чурлю-журль!

Звенит и смеется.

И эхо живое несется

Далеко в зеленой тиши

Корнистой глуши:

Чурлю-журль,

Чурлю-журль!

Звенит и смеется.

Отчего никто не проснется

И не побежит со мной

Далеко в разгулье:

Чурлю-журль,

Чурлю-журль!

Смеется и солнится,

С гор несет песню,

И не видит: лесная лесинка

Нивто нагнулась над ним,

И не слышит цветинка

Песню ответную,

Еще зовно зовет:

Чурлю-журль,

А чурлю-журль!

Быть хочешь мудрым?

Летним утром

встань рано-рано

(хоть раз да встань),

когда тумана

седая ткань

редеет и розовеет.

Тогда ты встань

и, не умывшись,

иди умыться

на росстань.

Дойдешь — увидишь

там два пути:

направо — путь обычный;

на нем найти

ты можешь умывальник

с ключевой водой,

а на суку —

прямой и гладенькой сучок —

висит

холщовый утиральник

и на бечевке гребешок.

Раз приготовлено, так мойся,

утрись и причешись,

и богу помолись.

И будешь человек «приличный»

и далеко пойдешь всегда,

когда на правый путь свернешь.

Помни! Это ведь — не ерунда.

А вот налево — путь иной:

налево не найдешь

ни умывальника, ни утиральника;

там надо так:

коли свернул ты на левянку,

беги во весь свой дух

на росную, цветистую полянку.

Пляши, кружись и падай.

И целуй ее, целуй,

как верную, желанную милянку,

И опять пляши, кружись!

Снова падай!

Чище мойся!

И не бойся:

солнце вытрет сухо

мокрое лицо.

Только вытряхни из уха

муравьиное яйцо.

Только выплюнь

(а то подавишься)

колючую сенинку,

а душистую травинку

на здоровье

съешь.

Быть хочешь мудрым?

Летним утром

встань рано-рано

(хоть раз да встань)

и, не умывшись,

иди умыться

на росстань.

Бирюзовыми

Зовами

Взлетая и тая

В долины лучистые

Покоя земли,

Раскрыляются крылья,

Быстрины взметая, стаи —

Цветистые птиц корабли.

Воздухом —

Духом

Душа изветрилась,

Будто не хочется

Знать о земном.

Крыльями воля

Людей окрылилась, — дни

Океанятся

Звездным звеном.

Тегеран и Бомбей,

Москва и Венеция —

Крыловые пути

Людей-лебедей.

Каир и Париж,

Берлин и Туреция

Перекинулись

Стами устами.

Из крыльев мостами

Разлет развели

Стаи — цветистые

Птиц корабли.

Жизнь короче визга воробья.

Собака, что ли, плывет там

На льдине по весенней реке?

С оловянным веселием

Смотрим мы на судьбу.

Мы — Открыватели Стран —

Завоеватели Воздуха —

Короли апельсиновых рощ

И скотопромышленники.

Может быть, выпьем

Чарку вина

За здоровье Комет,

Истекающих бриллиантовой кровью.

Или лучше — заведем граммофон.

Ну вас — к черту —

Комолые и утюги!

Я хочу один — один плясать

Танго с коровами

И перекидывать мосты —

От слез

Бычачьей ревности

До слез

Пунцовой девушки.

О, солнцедатная

Грузинских гор столица,

Оранжерейная мечта теплиц,

В твои загарные востока лица

Смотрю я, царственный Тифлис.

Здесь все — взнесенно, крыловейно.

Как друг —

Стремительная Кура

Поет поэту мне песню лейно,

Что быть стремительным пора.

Ты в час,

Когда восходит солнце,

Взгляни с горы Давида вниз

И улыбайся всем в оконца,

Где розовеется Тифлис.

И сердцем, утром уловленным,

В сиянье горного экстаза

Останься

Вечно удивленным

Перед столицею Кавказа.

Пусть кубок,

Полный кахетинским,

В рунах моих — орла Урала —

Звенит кинжалом кабардинским

И льется Тереком Дарьяла.

Пусть кубок,

Полный южной крови,

Для гостя северного — хмель.

Мне так близки востока брови,

Кан мне понятна в скалах ель.

Урал, Кавказ —

Родные братья

Одной чудеснейшей страны.

Стихийно всем готов орать я

Стихи под перепень зурны [316] Зурна — духовой музыкальный инструмент, распространенный на Востоке..

Тифлис, Тифлис,

В твоих духанах

На берегах крутой Куры

Преданья жуткие о ханах

Живут, как жаркие ковры.

Легендой каждой, будто лаской,

Я преисполнен благодарий, —

Я весь звучу

Струной кавказской, —

Звучи ударно, сазандарий [317] Сазандарий — ансамбль народных кавказских инструментов..

Играй лезгинку!

Гость Тифлиса,

Я приглашаю в пляс грузинку.

Со стройным станом кипариса

Сам стану стройным. Эй, лезгинку!

Играй лезгинку!

В развесели

Я закружился виноградно.

В грузинской дружбе-карусели

Кровь льется в жилах водопадно.

Таши [318] Таши — хлопанье ладонями во время танца, аплодисменты.! Генацвале [319] Генацвале — милый, дорогой.!

Солнцень в солнцень.

Ярцень в ярцень.

Раздувайте паруса.

Голубейте, молодые,

Удалые голоса.

Славьте жизнь

Привольно-вольную,

Голубинную приволь.

Пойте здравицу

Застольную,

Бесшабашную раздоль!

Солнцень в солнцень.

Ярцень в ярцень.

Для венчального дворца

Растворяйте — распахните

Души — алые сердца!

Пусть указан путь

Да будет —

Хоровод звучальных дней!

Друг про друга

Не забудет,

Кто пьет чару

Всех полней!

Солнцень в солнцень.

Ярцень в ярцень.

В песнях, пьяных без вина,

Разгадайте смысл чудесный:

Нам ли юность не дана?

Пойте, крылья огвевейные,

Взгляд бросая в небеса.

Славьте дни разгульно-лейные,

Раздувайте паруса!

Солнцень в солнцень.

Ярцень в ярцень,

Закружилась карусель.

Быстры круги,

Искры други,

Задружилась развесель.

Хабба — абба — хабба — абба,

Ннай-ннай-ннай!

Эй, раскаччивай!

И — ювь.

Комитрагический

Моей души вой

Разливен, будто на Каме пикник.

Долго ли буду

Стоять я живой —

Из ядреного мяса памятник.

Пожалуйста,

Громче смотрите

Во все колокола и глаза, —

Это я — ваш покоритель

(Огонь рожал в устах),

Воспевающий жизни против и за.

А вы, эй, публика,

Только всегда капут

Пригвождали на чугунные памятники,

Сегодня иное —

Живой гляжу на толпу.

Я нарочно приехал с Каменки.

Довольно

Обманывать великих поэтов —

Чья жизнь

Пчелы многотрудней,

Творящих тропическое лето

Там,

Где вы стынете от стужи будней.

Пора

Возносить песнебойцев

При жизни на пьедестал:

Пускай таланты утроятся, —

Чтоб каждый из вас —

Чудом стал.

Я знаю,

Когда будем покойниками,

Вы удивитесь нашей

Изумительной скромности.

А теперь обзываете разбойниками —

Гениальных детей современности.

Чтить и славить

Привыкли вы мертвых,

Наворачивая памятники с галками

(Пусть, мол, садятся галки),

А живых нас —

Истинных, вольных и гордых —

Готовы исколотитъ скалками

Без смекалки.

Какая вы, публика,

Злая да каменная —

Будто у всех внутри зима.

Но, Поэт — один пламенный я —

Разожгу до весны футуризма.

Какая вы, публика,

Странная да шершавая.

Знаю, что высотой

Вам наскучу.

На аэроплане

Летавший в Варшаве, я

Часто видел внизу

Муравьиную кучу.

И никому не было дела

До футуриста-летчика.

Толпа на базарах, в аллее,

У кофеен галдела

Или на юбилее

Заводчика.

Разве нужна

Гениальность наживам,

Бакалейно-коммерческим клубам?

Вот почему

Перед вами живым

Я стою одиноким Колумбом.

Жизнь —

Поэма моя —

Это призрак на миг,

Как на Каме пикник

Иль звено пролетающей птицы.

О, пусть

Из мяса и песен мой памятник

Только единой

Любимой приснится.

Зимний вечер синеюще-белый,

Будто как у любимой боа.

А я парень застенчивый, кроткий, несмелый,

Ей пою — и слова — и слова.

Весь талант мой — моя гибкостройность

Из напевных и творческих слов

И моя небовая покорность

Перед Чудом чарующих снов.

Мой талант — мое детское сердце —

Солнцевейное сердце стихов.

Мое счастье и крест страстотерпца,

Посох мой — у друзей-пастухов.

Зимний вечер синеюше-белый,

Будто как у любимой боа.

А я парень застенчивый, кроткий, несмелый,

Ей пою — и слова — и слова.

Весь талант мой — из слов симфонический

Перезвонный к сердцам карнавал.

Кубок мой навсегда фантастический

Я навеки в словах пировал.

Зимний вечер пушистый и хрусткий,

И скользит и блестит санный путь;

Полумесяц, лимонный и узкий,

Собирается в звездную муть.

Мой талант футуриста-Поэта —

Удивлять вознесением слов,

Жизнь пройдет — пронесется комета,

И останется тайна основ.

И останется тайна томлений,

Песниянных легенд волшебства,

Да останется рыцарский гений

Для любви, для мечты-божества.

Зимний вечер синеюще-белый,

Будто как у любимой боа.

А я парень застенчивый, кроткий, несмелый,

Ей пою опьяненно слова.

Чурли, журчей, бурли, журчей,

И как свинец

Ты Солнце плавь.

Гори жарчей, люби жарчей

Лесную явь,

Лесной игрец.

Не жди. Не стой.

Звени и пой,

Всем изменяй.

И снова пой.

Не стой.

Чурли, журчей, бурли, журчей,

С скалистых глыб

Вались со смехом

И в чернолапах

Диким эхом

Пугай бегущих рыб.

Беги и пой, разгульно пой,

Зови с собой

Играть с Судьбой.

В край неизвестный —

Там туман.

Тот край чудесный —

Там Океан.

Разгульно пой. Бурли, журчи

И солнцепадом

Буди сердца,

Гори жарчей, люби жарчей,

Быстрины жизни

Пусть помнят ярко

Журчея — чурля — игреца.