Онлайн чтение книги Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)
НИКОЛАЙ КЛЮЕВ

Я надену черную рубаху,

И вослед за мутным фонарем,

По камням двора пройду на плаху

С молчаливо ласковым лицом.

Вспомню маму, крашеную прялку,

Синий вечер, дрему паутин,

За окном ночующую галку,

На окне любимый бальзамин,

Луговин поемные просторы,

Тишину обкошенной межи,

Облаков жемчужные узоры

И девичью песенку во ржи:

Узкая полосынька

Клинышком сошлась, —

Не вовремя косынька

На две расплелась!

Развилась по спинушке,

Как льняная плеть, —

Не тебе детинушке

Девушкой владеть!

Деревца вилавого

С маху не срубить, —

Парня разудалого

Силой не любить!

Белая березынька

Клонится к дождю…

Не кукуй, загозынька,

Про судьбу мою!..

Но прервут куранты крепостные

Песню-думу боем роковым…

Бред души! То заводи речные

С тростником поют береговым.

Сердца сон кромешный как могила!

Опустил свой парус рыбарь-день.

И слезятся жалостно и хило

Огоньки прибрежных деревень.

Сердцу сердца говорю:

Близки межи роковые,

Скоро вынесет ладью

На просторы голубые.

Не кручинься и не плачь

Необъятно и бездумно,

Одиночка и палач —

Все так ново и безумно.

Не того в отшедшем жаль,

Что надеждам изменило,

Жаль, что родины печаль

Жизни море не вместило.

Что до дна заметено

Зарубежных вьюг снегами,

Рокоча, как встарь, оно

Не заспорит с берегами.

Я был прекрасен и крылат

В богоотеческом жилище,

И райских кринов аромат

Мне был усладою и пищей.

Блаженной родины лишен

И человеком ставший ныне,

Люблю я сосен перезвон,

Молитвословящий пустыне.

Лишь одного недостает

Душе в подветренной юдоли,

Чтоб нив просторы, лоно вод

Не оглашались стоном боли,

Чтоб не стремил на брата брат

Враждою вспыхнувшие взгляды,

И ширь полей, как вертоград,

Цвела для мира и отрады,

И чтоб похитить человек

Венец создателя не тщился,

За что, отверженный на век,

Я песнокрылия лишился.

Темным зовам не верит душа,

Не летит встречу призракам ночи.

Ты, как осень, ясна, хороша,

Только строже и в ласках короче.

Потянулися с криком в отлет

Журавли над потусклой равниной.

Как с природой, тебя эшафот

Не разлучит с родимой кручиной.

Не однажды под осени плач

О тебе — невозвратно далекой,

За разгульным стаканом палач

Головою поникнет жестокой.

Я — мраморный ангел на старом погосте,

Где схимницы-ели да никлый плакун,

Крылом осеняю трухлявые кости,

Подножья обветренный, ржавый чугун;

В руке моей лира, и бренные гости

Уснули под отзвуки каменных струн.

И многие годы, судьбы непреклонней,

Блюду я забвение, сны и гроба.

Поэзии символ — мой гимн легкозвонней,

Чем осенью трав золотая мольба…

Но бдите и бойтесь! За глубью ладоней,

Как буря в ущелье, таится труба!

Сын обижает, невестка не слухает,

Хлебным куском да бездельем корит;

Чую — на кладбище колокол ухает,

Ладаном тянет от вешних ракит.

Вышла я в поле, седая, горбатая, —

Нива без прясла, кругом сирота…

Свесила верба сережки мохнатые,

Меда душистей, белее холста.

Верба-невеста, молодка пригожая,

Зеленью-платом не засти зари!

Аль с алоцветной красою не схожа я —

Косы желтее, чем бус янтари.

Ал сарафан с расписной оторочкою,

Белый рукав и плясун-башмачок…

Хворым младенчиком, всхлипнув над кочкою,

Звон оголосил пролесок и лог.

Схожа я с мшистой, заплаканной ивою,

Мне ли крутиться в янтарь-бахрому?

Зой-невидимка узывней, дремливее,

Белые вербы в кадильном дыму.

Не по зелену бархату,

Не по рытому, черевчату,

Золото кольцо катается,

Красным жаром распыляется, —

По брусяной новой горнице,

По накатной половичине,

Разудалый ходит походом,

Голосит слова ретивые:

Ах, брусяные хоромы,

В вас кому ли жировати,

Красоватися кому?

Угодити мне из горниц,

С белоструганных половиц,

В поруб — лютую тюрьму!

Ах, вы, сукна-заволоки,

Вами сосны ли крутити,

Обряжать пути-мосты?

Побраталися с детиной

Лыки с белою рядниной, —

Поминальные холсты!

Ах, ты, сад зеленотемной,

Не заманивай соловкой,

Духом-брагой не пои:

У тебя есть гость захожий,

Под лозой лежит пригожий,

С метким ножиком в груди!..

Ой, не в колокол ударили,

Не валун с нагорья ринули,

Подломив ковыль с душицею,

На отшибе ранив осокорь, —

Повели удала волостью,

За острожный тын, как ворога,

До него зенитной птахою

Долетает причет девичий:

Ой, не полымя в бору

Полыхает ало —

Голошу — утробой мру

По тебе, удалый.

У перильчата крыльца

Яровая мята

Залучила жеребца,

Друга-супостата.

Скакуну в сыром лугу

Мята с зверобоем,

Супротивнику-врагу

Ножик в ретивое.

Свянет мятная трава,

Цвет на бересклете…

Не молодка, не вдова —

Я одна на свете.

Заторится стежка-вьюн

До девичьей хаты,

И не вытопчет скакун

У крылечка мяты.

Летел орел за тучею,

Вдогонку за гремучею,

Он воздухи разреживал,

А туч не опереживал.

Упал орел на застреху

Кружала затрапезного,

Повыглядел в оконницу

Становище кабацкое.

Он в пляс пошел-завихрился,

Обжег метельным холодом,

Нахвальщиков-кудрявичей

Притулил на залавицы…

Ой, яра кровь орлиная,

Повадка — поступь гульная,

Да чарка злая, винная,

Что песенка досюльная,

Не мимо канет-молвится.

Глянь, пьяница-пропойщина,

Мирская краснобайщина,

Тебе ль попарщик сиз орел,

Что с громом силой мерялся,

С крыла дожди отряхивал,

С зениц стожары-сполохи,

А он, за красоулею

Погнавшись, стал вороною,

Каркуньей загумённою.

А и все-то она, ворона, грает,

На весь свет растопорха пеняет:

«Извели меня вороги-люди,

Опризорили зависть да лихо,

Разлучили с невестой-звездою,

Подружили с вороньею гульбою,

С загумённою, пьяною долей!»

Просинь — море, туча — кит,

А туман — лодейный парус.

За окнищем моросит

Не то сырь, не то стеклярус,

Двор — совиное крыло

Весь в глазастом узорочье.

Судомойня — не село,

Брань — не щекоты сорочьи.

В городище, как во сне,

Люди — тля, а избы — горы.

Примерещилися мне

Беломорские просторы.

Гомон чаек, плеск весла,

Вольный промысел ловецкий:

На потух заря пошла,

Чуден остров Соловецкий.

Водяник прядет кудель,

Что волна, то пасмо пряжи…

На извозчичью артель

Я готовлю харч говяжий.

Повернет небесный кит

Хвост к теплу и водополью…

Я, как невод, что лежит

На мели, изъеден солью.

Не придет за ним помор —

Пододонный полонянник…

Правят сумерки дозор,

Как ночлег бездомный странник.

Пашни буры, межи зелены,

Спит за елями закат,

Камней мшистые расщелины

Влагу вешнюю таят.

Хороша лесная родина:

Глушь да поймища кругом!..

Прослезилася смородина,

Травный слушая псалом.

И не чую больше тела я,

Сердце — всхожее зерно…

Прилетайте, птицы белые,

Клюйте ярое пшено!

Льются сумерки прозрачные,

Кроют дали, изб коньки,

И березки — свечи брачные

Теплят листья-огоньки.

Изба-богатырица,

Кокошник вырезной,

Оконце, как глазница,

Подведено сурьмой.

Кругом земля-землища

Лежит, пьяна дождем,

И бора-старичища

Подоблачный шелом.

Из-под шелома строго

Грозится туча-бровь…

К заветному порогу

Я припадаю вновь.

Седых веков наследство,

Поклон вам, труд и пот!..

Чу, песню малолетства

Родимая поет:

Спородила я сынка-богатыря

Под потокою на сиверке,

На холодном полузимнике,

Чтобы дитятко по матери пошло,

Не удушливато в летнее тепло,

Под морозами не зябкое,

На воде-луде не хлябкое!

Уж я вырастила сокола-сынка

За печным столбом на выводе,

Чтоб не выглядел Старик-Журавик,

Не ударил бы черемушкой,

Не сдружил бы с горькой долюшкой!

Оттепель — баба хозяйка,

Лог как белёная печь.

Тучка — пшеничная сайка

Хочет сытою истечь.

Стряпке все мало раствора,

Лапти в муке до обор.

К посоху дедушки-бора

Жмется малютка-сугор:

«Дед, пробудися, я таю!

Нет у шубейки полы».

Дед же спросонок: «Знать к маю

Смолью дохнули стволы».

«Дедушка, скоро ль сутёмки

Косу заре доплетут?.»

Дед же: «Сыреют в котомке,

Чай, и огниво и трут.

Нет по проселку проходу,

Всюду раствор да блины…»

В вешнюю полую воду

Думы, как зори, ясны.

Ждешь, как вестей жаворо́нка,

Ловишь лучи на бегу…

Чу! Громыхает заслонка

В теплом, разбухшем логу.

Льнянокудрых тучен бег —

Перед ведреным закатом.

Детским телом пахнет снег,

Затененный пнем горбатым.

Луч — крестильный образок —

На валежину повешен,

И ребячий голосок

За кустами безутешен.

Под березой зыбки скрип,

Ельник в маревных пеленках…

Кто родился иль погиб

В льнянокудрых сутемёнках?

И кому, склонясь, козу

Строит зорька-повитуха?..

«Поспрошай куму-лозу», —

Шепчет пихта, как старуха.

И лоза, рядясь в кудель,

Тайну светлую открыла:

«На заранке я Апрель

В снежной лужице крестила».