Онлайн чтение книги Сон в Нефритовом павильоне
Глава тридцать первая. О ТОМ, КАК ВАРВАРЫ ПОДОШЛИ К СТОЛИЦЕ И КАК МАТЬ-ИМПЕРАТРИЦА СПАСАЛАСЬ В ГОРНОМ МОНАСТЫРЕ

Неожиданно оказавшись перед государем, Фея, воспитанная в поклонении добродетелям Сына Неба, преисполнилась чувством искренней преданности к нему и с горечью отметила про себя, что император благоволит ничтожным людям, Лу Цзюню и Дун Хуну. И когда мастерски исполнила несколько старинных мелодий на разных инструментах, то заинтересовала двух могущественных сановников, хотя и пробудила в них одновременно подозрения.

Выслушав вопрос Лу Цзюня, Фея нахмурила брови и, теребя ворот халата, отвечала так:

— Я отношусь к этому одобрительно, ибо в таком деянии проявляется глубокая ваша преданность отечеству. Вы внушили государю уверенность во всесилии магии, в этом я вижу вашу истинную мудрость. Вы отправили в ссылку многих честных слуг государя, затеяли при дворе козни, приписали ложные прегрешения добросовестным чиновникам, а теперь беспрепятственно злоупотребляете дарованной вам властью — этим вы, без сомнения, выказали умение устраивать свои дела. Вы убедили государя отправиться к далекому Восточному морю и забросить важные дела страны, в то время как народ ропщет, недовольный своей беспросветной жизнью, — здесь очевидна ваша расчетливость. Народ обманут, его держат в неведении, о чем вам хорошо известно, — именно этого вы и добиваетесь. О, вы необыкновенно предусмотрительный человек! Теперь вы затеяли создать новую музыку, вам потребовались талантливые музыканты, и вы занялись разбоем, — всех нас, кто присутствует здесь сейчас, вытащили из домов, захватили на дорогах. Об этом уже говорят с возмущением и страхом. Простолюдины на улицах и благородные мужи в своих покоях равно вздыхают: «Как мог наш мудрый император допустить такое?!» Тревожится мать-императрица, замерла в ожидании беды огромная страна, но вы думаете только о собственном благе и наслаждаетесь своей силой, — в этом сказывается вся ваша мораль. Чего же хотите вы от меня? Когда иссякает источник, река высыхает, когда подрубают корень, дерево умирает. Государство — источник жизни народа, государь — корень жизни его подданных, но вам это безразлично — знатность и богатство, а не страна и государь у вас на уме. Но только помните: река без источника и древо без корней живут недолго!

Фея раскраснелась от негодования, в ее светлых глазах застыла скорбь. Лу Цзюнь молчал, язык его прилип к гортани. Сокрушенный смелой речью Феи, вельможа сидел, опустив голову на грудь. Император, казавшийся крайне взволнованным, пожелал узнать, кто осмелился произнести такие резкие слова.

— Что дозволено государю, не дозволено подданному. Мы — император страны Мин, а кто ты такой?

Фея пала ниц.

— Я пренебрегла почтительностью государю, позволила себе дерзкие речи, — нет мне прощения до самой смерти!

— Так ты женщина? — воскликнул ошеломленный император. — Как тебя зовут?

Фея встала и низко поклонилась.

— Меня зовут Фея Лазоревого града, я наложница сосланного в Юньнань Яньского князя.

Император помолчал, словно припоминая что-то, и спрашивает:

— Фея? Не та ли, что породила раздоры в его семье? И не тебе ли мы приказали удалиться в Цзянчжоу?

— Она самая, ваше величество!

— Следуй за нами!

Фея вместе с Су-цин пошла за государем во внутренние покои. Пробило пятую стражу. Император приказал слугам зажечь светильники, велел Фее приблизиться к трону, внимательно поглядел на нее и сказал:

— Невероятно! Без сомнения, само Небо послало нам тебя! Твое лицо мы видели в недавнем сне — и вот ты здесь!

Сын Неба рассказал Фее свой сон, еще раз оглядел ее — Фея понравилась ему.

— Знаешь ли грамоте? — ласково вопросил он.

— Немного, — скромно ответила Цзя.

Император дал ей бумагу, кисть и велел записывать:

Император взял из рук Феи исписанный лист, просмотрел и сказал:

— Мы намеренно поручили записать все это тебе, ибо мы желаем, чтобы все в нашем государстве узнали о твоей прямоте и честности.

Сын Неба самолично начертал на красной бумаге[307]На красной бумаге писались особо важные документы, а также пожелания долголетия и счастия. шесть иероглифов, которые означали: «Главный имперский ревизор Фея Лазоревого града», и вручил грамоту Фее.

— Завтра мы выезжаем в столицу, — улыбнулся император, — отправляйся за нами, ступай в дом своего мужа и жди его возвращения.

— В мужском платье не подобает мне сопровождать ваше величество — это могут расценить как нарушение этикета. Со мною служанка, позвольте нам добираться до столицы самим.

Император горько жалел о своих заблуждениях, поэтому очень торопился вернуться к государственным делам. Лу Цзюнь и Дун Хун задыхались от бессильной ярости — власть уплывала у них из рук. Говорят, раненый зверь бросается на человека, схваченный за руку вор способен на убийство. Так и здесь: разоблаченные смелыми речами Феи, эти негодяи и не подумали раскаяться в своих преступлениях, наоборот, замыслили новые. Нужен был только подходящий случай, чтобы приступить к злодейскому делу. Неожиданно к императорскому дворцу подскакал вестовой, который доставил послание шаньдунского правителя. Вот что в нем говорилось:

Прочитав, Сын Неба обратился к свите: — Видимо, сюнну узнали, что наши укрепления на севере пришли в упадок, потому им и удалось так быстро достигнуть рубежей Шаньдуна. К несчастью, мы далеко от столицы, вести доходят к нам с большим опозданием, и не с кем обсудить прискорбные события! Кто-то из свиты выкрикивает:

— Дело не терпит отлагательства, нужно пригласить сановного Лу Цзюня.

Тем временем вероломный вельможа, поняв, что вышел из милости у императора, сказался больным и скрылся в своих покоях. Услышав о нападении сюнну, он просиял от радости, уселся на постели и стал размышлять: «Само Небо пришло ко мне на помощь! Посылает удобный случай, чтобы я возродил свое былое могущество при дворе. Лучше всего попроситься сейчас в войско, покрыть себя славой на полях сражений — и Сын Неба простит меня и вернет мне свое расположение. Ну а если судьба окажется против меня, то, что делать, запахну халат на левую сторону[308]…запахну халат на левую сторону… — Так запахивали халат варвары, то есть некитайцы. и буду служить сюнну, у них получу и княжеский титул, и богатство!» Он поспешил к императору, пал перед ним ниц и смиренно вымолвил:

— Велика вина моя перед вашим величеством! Я готов положить голову на плаху, дабы искупить свои прегрешения. Но теперь, перед лицом ужасной опасности, надвинувшейся на страну, я не стану молить о прощении, а попрошу вашего позволения делом искупить свои заблуждения. Враги перекрыли дорогу в столицу, а в свите вашего величества ни одного военачальника, — позвольте же мне возглавить охраняющий вас отряд, призвать к оружию местное население и вместе с даосом Голубое Облако выступить на врага, бросить к ногам вашего величества голову презренного хана сюнну и этим завоевать вашу милость снова!

Император задумался, но другого выхода не было. Он взял Лу Цзюня за руку и со вздохом проговорил:

— Не вы одни повинны в том, что случилось, — и самого себя казним мы за заблуждения прошлого. Потому сегодня и государь, и его подданный должны быть заодно. Забудь все, докажи нам свою преданность в трудный час, помоги нам!

Лу Цзюнь припал к руке государя, обливая ее слезами. — Доброта вашего величества не знает предела! Я готов приложить все силы и доказать, что потрачена она не впустую!

Император тут же назначил Лу Цзюня командующим войска из семи тысяч стражников и пяти тысяч ополчения Цинчжоу и приказал немедленно выступать против сюнну. Лу Цзюнь вызвал к себе даоса Голубое Облако:

— Государство в опасности; северные сюнну подошли к рубежам провинции Шаньдун. Император поручил мне разгромить врага, но я не знаю, как это сделать. Помогите!

— Я житель заоблачных высот, отрешен от мирской суеты. Я могу для вас слетать в Нефритовую столицу и передать любую весть на Три горы, но судьбы страны и исход войны не в моей власти.

— Значит, вы отворачиваетесь от меня в трудный час? — размазывая по щекам слезы, закричал Лу Цзюнь. — Разве не я разыскал вас, возвысил перед государем и приблизил к нему? Вы же знаете: кто завязал узелок, тот и развяжет! Подумайте еще раз, не покидайте в беде!

— Ладно уж, — осклабился даос, — будем считать, что вы меня уговорили. Придется помочь, беда-то нешуточная!

Обрадованный Лу Цзюнь тотчас доложил Сыну Неба, что готов выступать, и скоро вместе с даосом вел войско к Шаньдуну.

Известно, что среди северных сюнну самое воинственное племя — мохэ.[309]…среди северных сюнну самое воинственное племя — мохэ. — Мохэ — народ тунгусского происхождения, обитавший в районе рек Сунгари и Уссури, к сюнну не имел никакого отношения. Ханьский Тай-цзу семь дней отбивался от них под Бодэном, даже У-ди, умелый полководец, и тот не преуспел в сражениях с ними. После династии Тан и Сун племя стало еще более могущественным. Его предводитель, хан Елюй,[310]Елюй — родовое имя правителей киданей, другого народа, населявшего территории нынешней Внутренней Монголии и МНР. В X в. кидане завоевали созданное мохэ государство Бохай. обладал такой силой, что мог голыми руками рвать железо. Хитростью и коварством он отнял власть над племенем у собственного отца, вырастил своих воинов в лютой ненависти к жителям равнины и, прознав о том, что страной Мин заправляют изменники и обманщики, а Яньский князь удален от дел и выслан из столицы, возликовал.

— Небо дарит нам империю Мин — в ней сейчас и страшиться-то некого!

Он разделил свое войско: один отряд, числом двадцать тысяч воинов под началом богатыря Тобара, направился через Иньшань и Ханьян в монгольские степи, дальше мимо Цзеши к минской столице. Другой отряд, числом тридцать тысяч воинов, вел сам хан. Он собирался соединиться с конницей монголов и напасть на Шаньдун, преградить минам путь к отступлению и вынудить их сложить оружие.

Тобар шел, как ему указал хан, и не встречал никакого сопротивления. Местные власти тщетно пытались противостоять нашествию, приказывали закрыть ворота крепостей, а воинам сражаться, но воины в ужасе перед сюнну разбегались кто куда, чиновники думали только о спасении своих семей. В столице воцарилась неразбериха. Мать-императрица отдавала какие-то приказы, наказывала военных и гражданских почем зря, но все было бесполезно. И как-то ночью отряды сюнну подошли к столице и начали ломиться в Северные ворота. Императрица вывела из дворца супругу и наложниц государя, собрала всех придворных дам и, не найдя экипажей, приказала бежать верхами через Южные ворота. В сопровождении десятка слуг женщины выехали из города.

Проскакав несколько ли, императрица оглянулась: над столицей поднялось пламя!

Один из богатырей захватчиков бросился в погоню за небольшим отрядом и начал бой с малочисленной охраной. Телохранители императрицы сражались самоотверженно, но силы были неравны. Самой матери государя и даме Цзя удалось скрыться от преследователей. Когда они замедлили бег своих коней, то увидели, что их сопровождают несколько оставшихся в живых телохранителей и пять или шесть придворных дам.

— Варвары вот-вот окружат нас, — воскликнула дама Цзя, — не лучше ли скрыться в горах, а поутру поискать какое-нибудь прибежище?

Императрица согласилась, и всадники направились в горы. Луна была тусклой, с трудом удавалось различить тропу. Все впали в отчаяние, слышались рыдания и стоны, однако императрица сумела успокоить людей. Через несколько ли дама Цзя и ее госпожа почувствовали, что очень устали от скачки, спешились и отдали коней. Императрица в изнеможении опустилась прямо на землю.

— Где мы? У меня пересохло в горле, нельзя ли достать хоть каплю воды?

И тут ветер донес до них звон колокола. — Это же монастырский колокол! — обрадовалась Цзя.

Они поехали на звук и вскоре увидели обитель. Придворная дама узнала монастырь.

— Горный Цветок! Тот самый монастырь, куда я ездила по вашему повелению!

Ночные путницы поспешили к воротам, которые оказались запертыми. На стук вышла монахиня, узнала даму Цзя и приветливо пригласила гостей расположиться на отдых в монастыре. Императрица наконец немного пришла в себя.

— Судьба наша в руках Будды, — проговорила она. — Кто бы мог подумать, что мне придется искать спасения в горном монастыре? Каждый год я приезжала сюда, чтобы молиться за здоровье императора, моего сына, а сейчас я — здесь, он — за тысячи ли от столицы, и никто не знает, что станет со всеми нами. Будем надеяться, все обойдется, и пожелаем ему долгой жизни.

Императрица зажгла ароматные травы, поклонилась Будде и вознесла молитву, испросив спасения страны от нашествия варваров.

Придворная дама, как могла, успокаивала свою госпожу, повела ее по монастырю, желая отыскать для ночлега помещение, подходящее для сана императрицы. Вдруг в одной из келий они услышали стоны. Распахнули дверь и увидели в помещении юношу и мальчика. Дама Цзя взглянула в лицо юноши и вскрикнула от удивления. А что ее поразило, вы узнаете из следующей главы.