Онлайн чтение книги Тьма сгущается перед рассветом
VI

Томов искал случая рассказать Захарии о своих подозрениях. Машина с погашенными фарами и субъект в черном пальто не давали ему покоя. Раза два он заходил в мастерскую, громко здоровался, заговаривал то с токарем, то со слесарем, шутил с электриком, делал осторожные знаки Захарии, но тот почему-то не обращал внимания и даже сделал Томову замечание, что он отвлекает людей от работы…

Незадолго до обеденного перерыва Илиеску подошел к окошку диспетчерской. Илья поднял раму. Захария положил на подоконник какие-то накладные и делая вид, будто подписывает их, попросил Илью в перерыв сбегать на Арменяска и передать товарищу Траяну, что ночью у Флорики была полиция: обыскали квартиру, чердак и сарай, мужа ее увели с собой. А товарищ с материалом для редакции не прибыл. Сегодня утром он и на запасную явку не явился…

Теперь Илья решился рассказать о том, что не давало ему покоя. Илиеску слушал его, сдвинув мохнатые брови.

Мимо окна кто-то прошел.

— Вот оно что! Как придет господин инженер, дайте мне, пожалуйста, знать, — громко сказал Илиеску и шепотом добавил: — Траяну расскажи и это. — Он взял с подоконника накладные и отошел.

В окошке появилась голова слесаря:

— Будь добрый, господин Илие, взгляни-ка, долго еще там до обеда?

— Да нет. Пять… Даже меньше — четыре минуты. А те, большие, что, опять стоят?

— Они — как наш грузовой «Понтиак», — махнул рукой слесарь. — Тот тоже не столько ходит, сколько его чинят…

Подошел электрик.

— А разве господин Илие не знает, как про наш «Понтиак» ребята сочинили? «Понти-монти, день в работе — два в ремонте»… Что тот грузовик, что эти часы: и то и другое надо выкрасить и выбросить.

Раздался звонок.

Илья свистнул вслед уходящим товарищам и, опустив окошко, выбежал на улицу…

Перерыв еще не кончился, когда Илья вернулся в гараж… Издали Илиеску увидел его улыбающееся лицо. Значит, все в порядке… Захария бросил на землю окурок, растоптал его и спокойно пошел в мастерскую. У входа в диспетчерскую электрик и несколько слесарей играли в «быз», к ним присоединился и Илья. После первого же удара его узнали по тяжелой руке. Теперь Томову самому пришлось «водить». Электрик следил, чтобы он хорошо прикрывал рукой глаза и не оглядывался. Два раза Илья не угадал, а после третьего, сильного удара, когда он, наконец, правильно указал на одного из слесарей, послышался звонок. Рабочие, смеясь, расходились по своим местам. Дежуривший вахтер остановил Илью в коридоре.

— Томов, господин инженер приехал и велел сразу же после обеда к нему зайти.

Пока Илья поднимался по лестнице, инженер его окликнул снизу.

— Соберите людей и выкатите грузовые. А потом прикатите лимузины из полировочной и ту коричневую спортивную машину из крайнего бокса. Знаете, какую?

— Знаю, господин инженер, с тентом! Все немедленно будет исполнено, — и Томов побежал собирать рабочих. По пути заглянул в мастерскую. У своего верстака копался Илиеску. Он был один. Илья осмотрелся и подошел к нему:

— Траян велел перевести типографию в запасное место, листовки и газеты отправить по всем пунктам. Товарищам, которые были связаны с тем курьером, что не явился на явку, некоторое время переждать… Потом он еще сказал, чтобы и Флорика пока прекратила работу. Обо всем, что случится, велел сообщать ему немедленно и просил, чтобы мы тоже были осторожны…

Со двора доносился шум. Рабочие со смехом и шутками выкатывали во двор из большого зала машины, потом убрали выставленный для рекламы мотор и прикатили легковые автомобили. Расстановкой новых машин распоряжался сам инженер. Автомобили блестели краской, пахли ацетоном. Не успели закончить расстановку, как прибыли фоторепортеры. Вечером того же дня газеты уже поместили рекламу о продаже в гараже «Леонида и К°» новых легковых и грузовых автомашин «Шевроле».

Перед витриной тотчас же собрался народ: здесь были и шоферы, и любители автомашин, мечтающие уже не один год выиграть в лотерею крупную сумму и купить себе облюбованный автомобиль.

На следующий день к магазину начали подкатывать на своих машинах солидные покупатели. Громадная витрина то и дело поднималась, и на улицу выезжали машины, принадлежащие уже новым владельцам. Они бесшумно скользили по городу, а когда останавливались, вокруг них сразу же собиралась толпа. Господа, не знавшие, куда девать деньги, стремились перещеголять друг друга…

К мысли, что с Польшей покончено и она как таковая фактически больше не существует, буржуа и обыватели стали привыкать… Война теперь снова отодвинулась куда-то далеко. И хотя она велась на границах Франции и Германии, это мало кого беспокоило. Ведь сами французы называли сражения, происходившие на территории между линиями Мажино и Зигфрида, «странной войной». И о чем беспокоиться? Все обстоит как нельзя лучше, и судьба мира в надежных руках! Кто-то сказал, что французские правители — «железные». Это замечание было встречено общим смехом: «Вот уж это истинная правда: они столь же быстро остыли, как и накалились! Они больше заинтересованы в разгроме французских коммунистов, нежели в борьбе с Гитлером!»

Радио и газеты продолжали сообщать одни и те же всем надоевшие сводки о разведывательных полетах воюющих сторон и о сбрасывании бесчисленного множества листовок. «Так воевать можно тысячу лет!» — говорили в Румынии. Однако прожженные политиканы определяли «атмосферу» проще: «Милые бранятся — только тешатся. Подумаешь, конфликт! Из-за кого? Из-за поляков? Их уже нет. А Даладье и Чемберлен найдут общий язык с Гитлером, не то он их слопает. Все обойдется…»

Для таких рассуждений имелись основания: ведь все знали, что пока фашисты были «заняты» в Польше, у линии Мажино стояло более ста двадцати французских и десять английских дивизий. Гитлер же держал здесь всего-навсего двадцать три дивизии. И несмотря на это, французы смогли оттеснить германские войска в районе Саарбрюкена и Перля всего на несколько десятков километров.

Ня Георгицэ и подобные ему торжествовали: «Ага! Что я говорил! Где наш Морару? Обождите, это только начало. Французы надают по шее фашистам. Немцы ни на шаг не продвинулись по французской территории, а эти вон уже где!» — похлопывая по газете, сообщавшей очередную хвалебную сводку, сиял старый официант.

Но потом вдруг наступление французской армии приостановилось… Солдаты получали отпуска, а рабочих с военных заводов увольняли… Люди Гитлера, сидевшие в правительстве, делали свое давно начатое дело. А торжество ня Георгицэ оказалось напрасным. Территорию, занятую французской армией, нацистские войска очистили в течение нескольких часов. Обыватели повторяли доводы наемных писак и комментаторов: «Видимо, французское командование не сочло нужным оборонять эту часть территории…»

К этому времени в Румынии хлеб и виноград были давно убраны, поля почернели, сады опустели… На платформах товарных станций отливали золотом горы пшеницы, ожидавшей отправки в Германию. Мимо пограничных полустанков проносились составы со скотом и зерном, цистерны с нефтью. В стране с каждым днем повышались цены. Хиленькое правительство Аржешяну, с таким искусством направляемое его величеством, было на редкость пунктуально: рейх получал все, в чем нуждался. Король подписывал многочисленные декреты о назначении новых министров, более подходящих для новых махинаций, и переводил «на всякий случай» награбленные капиталы в иностранные банки, а, уснувши под утро после очередной партии покера, все чаще жаловался на свою болезнь: прислуга не успевала готовить свежие перины — ведь его величество, будучи еще в звании подполковника и командуя полком горных стрелков, настолько перепугался взбунтовавшихся венгерских солдат, что теперь, если ему снился страшный сон, приходилось утром менять перину…

Сейчас, когда Илья шел мимо ярко освещенного королевского дворца, не было и десяти вечера. Свет огромных люстр падал на плиты двора за чугунной литой решеткой. Гулко отбивая шаги, провожаемый любопытными взглядами приезжих провинциалов, словно автомат, маршировал в высоком белом кивере, с винтовкой на плече долговязый капрал королевской гвардии.

Илья оглянулся: напротив ограды, по угрюмой и холодной дворцовой площади скакал на бронзовом коне дед Карла второго, прадед Михая первого, отец Фердинанда первого — покойный король Карл первый.

Взглянув на мрачный дворец и бронзовую статую старого кровопийцы, Илья почему-то подумал, что дворцовое здание следовало бы отдать под консерваторию или музей, бронзу памятника переплавить на дверные ручки и шпингалеты для новых домов, в домах же поселить тех, у кого имеются особые счеты с Гогенцоллернами… С этими мыслями Томов свернул на улицу Штирбея и минут десять спустя, когда он уже был на углу Казавилана и Бертело, мимо, обогнав его, прошел Илиеску…

В темном переулке, около какого-то домика, Захария поджидал Томова. Они вошли во двор, прошли под аркой, свернули круто вправо и очутились в совершенно темном помещении. Пахло сыростью. Томов ничего не мог различить и, как слепой, держался за Илиеску. Скрипнул засов, и в приоткрытую дверь брызнул яркий электрический свет. Илья осмотрелся — они были в помещении подпольной типографии. Здесь печатались газеты, отсюда выходили листовки, рассказывавшие о гнете и эксплуатации, о махинациях продажного правительства; отсюда отправлялась во все концы литература, воодушевляя народ на борьбу за свободу…

В комнате сидел худощавый преклонного возраста человек с глубокими морщинами на лице, в которые, казалось, навсегда въелась свинцовая пыль. Это был ня Киру — наборщик и печатник. Захария поздоровался с ним, и они отошли в сторону…

— Значит, будем переезжать, Захария?

— Да, сейчас.

Все трое быстро начали демонтировать машину, складывать кассеты со шрифтом, стараясь упаковать все как можно компактнее.

— На чем же собираешься перевозить? — спросил ня Киру.

Илиеску посмотрел на часы:

— Скоро должна прибыть машина, поторопимся…

Спустя полчаса все было сложено. Илиеску вышел во двор и, вернувшись, дал команду грузить. Он уже было взялся за лом, продетый через станок, но Илья его остановил:

— Есть такой русский обычай: присесть всем перед дорогой, чтобы благополучно обошлось…

— Ты что — в приметы веришь? — удивился Захария.

Илья смущенно пожал плечами:

— Так это недолго… Всего на десять секунд!

— Давай, ня Кируле, присядем. Из-за десяти секунд не стоит нарушать обычая, — усмехнулся Захария, садясь прямо на станок.

Присел и ня Киру. Когда все встали, Илиеску окинул Томова ироническим взглядом. Однако старик заступился за Илью:

— Будет тебе смущать парня… У каждого народа свои обычаи. Посидели и ладно…

Илиеску вздохнул и промолчал. А когда стали поднимать станок, он тихо, словно про себя, оказал:

— В нашем деле, если верить приметам, то вообще лучше сидеть дома на печке.

Томов почувствовал себя неловко. Когда он и Захария вышли во двор, неся станок на ломе, как на коромысле, и подошли к арке, под которой стояла легковая автомашина, шофер уже открыл дверцу и откинул тент. Машина показалась Илье знакомой, но вглядываться было некогда… А когда они стали опускать в кузов станок, чтобы уложить его на заднее сидение, Илья чуть было не уронил лом от неожиданности: с той стороны, где был Илиеску, перенял у него лом Морару. Аурел улыбался — он давно знал об участии Ильи в подпольной работе, и, конечно, Захария привлек Томова не без предварительной консультации с Морару.

Когда машина с поднятым тентом миновала центральные улицы и выехала на незнакомое Илье шоссе, все облегченно вздохнули. Илиеску закурил и осведомился, как себя чувствуют ня Киру и Томов. Но хотя старик сидел согнувшись в три погибели рядом со станком, а Томов, зажатый между кассетами со шрифтом, держал в руках банку с краской, оба были довольны благополучным исходом дела.

Илья, все еще под впечатлением неожиданной встречи с Морару, признался товарищам:

— А я еще ломал голову, как мне подойти к Морару, чтобы привлечь и его к нашей работе!

Все рассмеялись.

Вдруг Морару свернул на обочину шоссе и затормозил.

— Неужели скат?! — испуганно сказал он и выскочил из машины.

— Только этого сейчас не хватает, — проворчал ня Киру. Аурел, уже вернувшийся, выключил мотор и погасил свет.

— Точно, правый задний… Давно у меня не было проколов.

— А запаска есть? — озабоченно спросил Илиеску.

— Есть! Мы сейчас быстро сменим, — успокоил его Морару, доставая из-под подушки переднего сидения инструмент.

Илиеску отвинчивал с диска гайки, Илья искал камни, чтобы подложить под колеса, а Морару в это время снимал запасное колесо. Один только ня Киру сидел в машине и нервничал. Когда камни были подложены и Захария стал поднимать машину на домкрат, сзади показался сноп света, приближавшийся с каждой секундой. Вскоре мимо них пронеслись легковая машина и полупассажирский автобус.

Морару посмотрел им вслед, подкатывая запасное колесо.

— Машина префектуры полиции…

— Да нет, по-моему, это был автобус, — ответил спокойно Захария, принимая от Морару колесо.

— Ну что ты… Это точно полиция. Есть у них такой полуоткрытый с боков автобус… Видел я его не раз днем, — отозвался Морару, устанавливая колесо.

— Возможно, — чувствовалось, что Илиеску хочет прекратить этот разговор.

— Нет, точно, точно, — вновь повторил Морару. — Должно быть, собрались куда-нибудь на облаву…

— Ладно, главное, что их пронесло, — тихо произнес ня Киру, оглядываясь по сторонам.

Не прошло и пяти минут, как колесо было установлено, машина спущена с домкрата, инструмент уложен на место, и старый «Шевроле» с подпольной типографией тронулся. А немного спустя Илиеску, обернувшись, облегченно рассмеялся и стал рассказывать Морару, как перед выездом Илья предложил присесть, чтобы все обошлось благополучно…

— И вы присели? — удивился Морару.

— С полминуты посидели, будто воды в рот набрали. Оттого-то у нас все и обошлось так здорово.

— Так здорово, что даже колесо пришлось менять! — в тон ему ответил Морару, увеличивая скорость.

— Я в приметы никогда не верил и не верю, — махнул рукой Захария.

Томов молчал, сконфуженный, но, не стерпев, выпалил:

— У нас в Бессарабии такой обычай, вернее, это — русский. Не нравилось, могли бы не присаживаться. А то сами будто в приметы не верите, а как шина опустила, готовы свалить на меня…

— Ты пойми, Илие, верить в приметы могут люди несерьезные и отсталые, а ведь ты… — Илиеску выглянул в окошко. — Эй, Аурел, ты не забудь, что после железнодорожного переезда нужно сразу свернуть.

Вскоре показался переезд. Морару сбавил ход и свернул в темную узкую улочку. Квартала через два Илиеску велел остановить машину и скрылся в темноте: пошел проверить, как обстоят дела на запасной квартире.

Все трое сидели в напряженном молчании. Минут через десять, запыхавшись, прибежал Илиеску и, вскочив в машину, коротко приказал:

— Заводи быстрей… Только не газуй, сразу разворачивайся… Скорей!

Все невольно всполошились, еще не понимая, в чем дело. Морару завел мотор, тихонько, не зажигая света, развернул машину и помчался обратно, к шоссе.

— Ты, Мораруле, был прав… Те две машины, что нас обогнали, были в самом деле полицейские… Мать их так… Я, понимаешь, их заметил еще с угла. Не поверил. Пошел через проходной двор. Гляжу, несколько фонариков там мигают в глубине двора… Представляешь?!.. — говорил Илиеску, поминутно высовываясь, чтобы посмотреть, не едут ли за ними полицейские машины.

Морару молчал. Он беспокоился, как бы шлагбаум на переезде не оказался опущенным, тогда их могут настигнуть…

— Стало быть, ребятки, у нас большой провал, — констатировал ня Киру.

— Да… Провал… Но хуже другое… — Илиеску осекся и замолк.

Все молчали, подавленные случившимся. Только когда миновали открытый шлагбаум, Морару спросил:

— А что ты, Захария, имел в виду, когда сказал «хуже другое»?

— Хотя бы то, что полиции известна наша запасная квартира, предназначенная под типографию…

— И ты думаешь, что муж Флорики не выдержал?

— Не думаю.

— Но кто же еще знал? — Морару никак не мог успокоиться.

— Не будем сейчас об этом, товарищи, — сказал Илиеску. — Главное, мы спасли типографию! У меня, признаться, еще до сих пор сердце колотится.

— Выходит, товарищ Захария, нас спас скат?

Илья вдруг почувствовал себя виновником торжества.

— А ведь правда! — засмеялся Морару. — Не спусти у нас скат, мы бы спокойно подкатили туда и стали б выгружаться…

— Да, в самом деле… Чуть раньше, и нас бы взяли, как говорится, тепленькими, — согласился Захария.

— С типографией, шрифтами, с готовой продукцией!.. Я сегодня весь день клепал… Больше тысячи листовок заготовил, — и ня Киру вытер рукавом вдруг вспотевший лоб.

— Вот это был бы номер! — и Морару нажал на аксельратор.

— Сами полицейские, наверное, удивились бы такой удаче! — отозвался ня Киру.

— Значит, мы не зря присели! — Илья не мог не гордиться.

Никто не стал спорить. Ня Киру первым нарушил молчание.

— Ну, ребятки, отделались мы легким испугом, спасли типографию. Теперь, стало быть, считайте, дело это прошлое… Но вот как нам быть дальше с ней? Поедем обратно на старое место или у тебя, Захария, есть в запасе другое помещение?

— На старое-то нельзя, — задумчиво протянул Илиеску.

— Есть еще кое-какие места, но… надо сначала проверить… Сейчас везти туда типографию рискованно… Сам видишь — запасная квартира стала известна полиции, значит, теперь надо быть особенно осмотрительными…

— Но все же, Захария, ты думаешь, что кто-нибудь из арестованных струсил? — спросил Морару.

— Нет. Этого я почему-то не думаю. Люди там закаленные, и сигуранца их ничем не возьмет. Меня беспокоит другое… — Илиеску помолчал. — Боюсь, не втерся ли к нам провокатор, которого сигуранца долго выхаживала…

— А мне кажется, что сейчас не так уж трудно узнать, кто мог донести о запасной квартире… Ведь знали о ней, наверное, немногие? — Илья пытливо заглядывал в лицо товарищам.

— Ладно. Не будем гадать. Сейчас наша задача подумать, куда бы поместить типографию. А потом разберемся, — и Илиеску похлопал Томова по плечу.

Все замолчали. Машина петляла по пустым, скудно освещенным улицам столицы. До рассвета оставалось не так уж много, а типографию девать было некуда.

— Слушайте, ребята, а что если оставить типографию в кузове, а машину я загоню к себе в гараж, — вдруг предложил Морару. — Скажу профессору, что испортилась. Придумаю поломку и весь день потом провожусь с ней. Патрон мой ничего не заметит. Но уж к вечеру, Захария, надо будет во что бы то ни стало подготовить помещение…

Илиеску стукнул себя по колену кулаком:

— Мораруле, это идея. Молодчина!.. Хорошо придумано. Лучшего нам сейчас не найти. А я за день подыщу…

Илья молчал. Он был мало сведущ в этих делах и предпочитал послушать, что скажут старшие. В душе он был согласен с Морару и Захарией. Один только ня Киру высказал опасение, не заглянет ли хозяин в гараж.

Морару пожал плечами:

— За шесть лет работы такого случая не было… Разве только в прошлом году профессор зашел в гараж с мастерами-штукатурами. Они тогда у него малярничали, и он хотел, чтобы и в гараже подремонтировали. Но я его отговорил. У меня там все чисто, и лишние затраты ни к чему. С тех пор он больше не бывал.

Другого выхода не было.

Вскоре Морару начал высаживать товарищей. Первым сошел ня Киру. С ним Илиеску условился, что даст ему знать через жену редактора. А Морару должен будет держать связь с Томовым, которому Захария сообщит обо всем на работе. Недалеко от набережной Дымбовицы, у здания факультета богословия, Морару высадил Илью. Остался один только Илиеску, который должен был сойти где-то дальше.

Было еще очень рано, на улицах — пусто и холодно. Ночная тьма постепенно вытеснялась хмурым рассветом. До начала работы оставалось два с половиной часа, поэтому Илья решил не идти в пансион. В этот ранний час Томов впервые почувствовал, как морозец слегка пощипывает кончики ушей. Он съежился и зашагал быстрее. Около базара Бибеску Илья забрел в чайную. Небольшое низкое помещение было полным-полно. Многие на ходу, прямо у прилавка, опрокидывали «для сугрева» первые «чинзякэ»[53] Чинзякэ  — стосорокаграммовая стопка (рум.) . цуйки и закусывали маленькими квадратными кусочками брынзы «де Телемя» с тмином или просто маслиной. Чаще всего здесь можно было увидеть возчиков, прибывших с фурами, плохо одетых крестьян, приехавших на базар, бывал тут и бездомный певец, вечно пристававший ко всем, кто попивал цуйку, и мальчишки, продавцы газет, дожидавшиеся шести часов, чтобы отправиться к воротам редакции.

После первого стакана горячего кофе Илья согрелся, второй заставил его расстегнуть куртку, в которой он казался вполне взрослым.

Когда Илья вышел на улицу, было уже совсем светло. Рабочие и служащие торопились на работу, гимназисты и школьники спешили на занятия. Скоро ненасытная пасть огромного бюрократического аппарата начнет двигать челюстями и тогда затрещат пишущие машинки и арифмометры, задребезжат телефоны, начнутся заседания в судах и трибуналах… В банках и нотариальных конторах в сотнях холеных рук захрустят векселя и чеки, из тяжелых сейфов поползут пачки купюр, владельцы всех земных благ — дельцы в котелках и цилиндрах заполнят фешенебельные кафе и рестораны, а те, кто создают эти блага, туже подтянут свои пояса, крепче зажмут инструменты в мозолистых руках и с привычными думами о неизбежной нужде будут мастерить умные машины и комфортабельную мебель, модную одежду и изысканные яства… Потом появятся газетчики с сенсационным «последним выпуском»…

Снова озябший, Илья подходил к гаражу. Утро было пасмурное. Темные рваные облака, плывшие низко над землей, обгоняли верхние, казавшиеся более светлыми и застывшими на месте. Перед рестораном «Британия» в прогибах асфальта около опустевшего цветника Томов увидел тоненькую, в пузырьках, ледяную корку. В воздухе лениво кружились белые пушинки…

Почти у проходной его настиг слесарь:

— Что-то рано…

Илья посмотрел на часы.

— Как рано? Скоро восемь.

— Да я не об этом. А вот, — слесарь поймал на лету снежинку и задумчиво смотрел на свою большую, загрубевшую ладонь, на которой через мгновение вместо красивой звездочки осталось лишь крохотное влажное пятнышко.

Стоявший у входа вахтер отозвался:

— А что ж… Пора уж… Три недели до рождества остается!..

— Ого! Значит, рождественский дед-мороз у нас будет со снежком! — весело заметил Илья.

— Со снежком-то он будет… Но у меня сегодня уже один в школу не пошел, обуви нет, — слесарь сунул кулаки в карманы куртки и выругался.

— Ты что это с утра пораньше родительницу поминаешь? — послышался за спиной голос Захарии.

— Да так, от хорошей жизни.

— Ничего, друзья!.. Со временем все будет хорошо.

— Что-то давно уж мы это слышим. Когда нас не будет, вот тогда должно быть… — ворчливо оказал слесарь.

— Почему ж, когда нас не будет? Еще и мы успеем. Только «хорошо» это с неба не упадет… За него бороться надо…

— Бороться… Легко сказать — бороться. Попробуй бороться, когда тут кругом тьма такая. Эх! — и слесарь скрипнул зубами.

— Ничего, ничего, дружище… После тьмы всегда наступает рассвет, так что не горюй. Рассвет наступит обязательно!

Задребезжал звонок. Люди расходились по своим рабочим местам.